Текст книги "CC – инквизиция Гитлера"

Ответ на предательство, который услышал от Гитлера Виктор Лутце, был краток: «Пусть это дело дозреет». Как не раз показала жизнь, Гитлер, нерешительный в действиях на поворотах судьбы, стал выжидать, пока будет готова хитроумно сплетенная петля для его старого боевого соратника и мятежного руководства СА.

И тогда он, умело используя удобный случай, чтобы натравить друг на друга обе независимые в государстве группировки – рейхсвер и СА, – пожертвует одной во имя привлечения на свою сторону другой, то есть рейхсвера.

Якобы грозящая «измена» Рема и послужила предлогом для осуществления кровавой «чистки», исполнители которой уже были наготове. Тем временем Генрих Гиммлер и подчиненные ему силы СС заняли примиренческую позицию. В Мюнхене он пригласил на совместное собрание промышленников, военных и ученых, на котором сам выступил с докладом. Привыкшие к доносам за участие в уличных волнениях и к оскорблениям типа «обыватели», «упадочники» и «жидофилы», гости были заранее морально подготовлены к самому худшему исходу мероприятия. Однако они не поверили своим ушам, когда с трибуны никаких разносов в их адрес не последовало.

Наоборот, в своем выступлении «рейхсфюрер СС» призывал своих слушателей стать частью новой элиты. Он предложил присутствующим начать тесное сотрудничество, чтобы в рядах СС слились воедино «различные традиции». Любое государство, – утверждал Гиммлер, – нуждается в элите, а в национал-социалистическом государстве такой элитой являются люди в рядах СС. Именно в них на почве расового отбора должны соединиться воинский долг, благородные помыслы, хорошие манеры и светское воспитание дворянства с созидательной энергией промышленников. Это будет достойным ответом социальным требованиям современности. Массажист Гиммлера Феликс Керстен вспоминал позже, что почти все слушатели после собрания вступили в ряды СС.

Этот эпизод показал, по словам автора Хайнца Хене, «с каким мастерством Гиммлер умел представить… своих эсэсовцев».

В так называемом «кругу друзей рейхсфюрера СС» скоро появились новые люди от Флика до Откера (магнаты) и от директоров Дрезденского банка до руководителей концерна Сименс-Шуккерт, то есть все его современники, которые отшатнулись от террора коричневых пролетариев, призывов к революции и экспроприации. А перед Гиммлером отныне открылись чековые книжки богачей.

С поразительным чутьем подбирал шеф СС себе на службу представителей старых влиятельных сил. Так, через земельные союзы коноводов он получил доступ для СС к доселе закрытому обществу аграриев и помещиков. Дружно вступили в Черный орден многие союзы кавалеристов в таких цитаделях реакции, как Восточная Пруссия, Гольштейн, Вестфалия; Ольденбург и Ганновер.

Договор с хранителями старины (союз «Кифгойзер») привлек на сторону СС старых вояк-ветеранов, которые до этого больше симпатизировали окопной романтике штурмовиков СА.

Теперь кайзеровские ветераны и национал-консервативные дипломаты вырядились в черные мундиры с эмблемой черепа, что вызывало открытые протесты даже в рядах СС, поскольку некоторые из этих так называемых «почетных командиров» под новенькими мундирами сохранили старые взгляды.

Регулярно стали призываться молодые ученые и юристы на «службу госбезопасности» (СД), входившую в состав войск СС. Здесь культивировался определенный тип внешне аполитичного, хладнокровного СС-технократа: «умен, лишен иллюзий, едва ли признающий какую-либо еще идеологию, кроме идеологии власти» (Хене). Это были профессиональные функционеры грядущих лет.

Можно ли было предвидеть в те первые годы, куда в конечном счете приведет новый путь Черной гвардии? Рената Вайскопф, дочь позже убитого мюнхенского музыкального критика Вилли Шмида, свидетельствует: «Про лагерь Дахау писали в газетах. И люди его одобряли, потому что туда попадали якобы только те, кого эсэсовцы не считали за людей, а называли их «народными вредителями».

По словам бывшего штурмовика СА Герберта Крюгера, члены СС ввели в террор чудовищный порядок. То, что творили СА, было жестоко, но отныне «в террор была включена особая система подавления и уничтожения человеческой личности». С 22 марта 1933 года слово «Дахау» стало олицетворять новую сущность СС. В этот день между плотными рядами бесчисленных зевак, собравшихся за несколько часов до этого у въездных ворот бывшего порохового завода, проехали первые «народные вредители» на грузовиках с открытым кузовом.

Как писала газета «Мюнхенские известия», население было заблаговременно поставлено в известность о том, что в Дахау открывается лагерь на 5000 человек, о чем уже говорил Гиммлер двумя днями раньше на пресс-конференции.

Через 12 лет, когда американские солдаты освободили концлагерь, в бараках находилось 67 тысяч узников. Всего за годы существования Третьего рейха сюда было доставлено 206 020 арестованных. Смерть 31 951 заключенного подтверждена документально. Но сколько узников лагеря в действительности были уничтожены эсэсовцами, сколько их погибло от опытов, которые над ними проводились, и сколько ушло из жизни во время последнего марша смерти – это невозможно установить.

13 марта 1933 года Адольф Вагнер, госкомиссар баварского министерства внутренних дел издал распоряжение:

«В случаях, когда тюрем, находящихся в распоряжении полиции, будет недостаточно, рекомендую применять те же методы., которые применялись ранее партией НСДАП по отношению к большим массам заключенных».

Как известно, пленных сгоняли и запирали в ограждениях под открытым небом, ничуть не заботясь о том, что они совершенно не защищены от непогоды.

Определение «концентрация внутренних врагов в одном лагере» было сжато шефом СД Гейдрихом в одно страшное слово «концлагерь», которое как никакое другое выразило суть варварского господства СС. Если верить статье в газете «Мюнхенские известия», то концлагерь в Дахау был-де своего рода местом отдыха для членов общества «Следопыт», которых объединяют общие интересы:

«Из политических заключенных предусмотрено комплектовать трудовые отряды… для освоения заболоченных и поросших мхом угодий. В свободное время планируется чтение лекций на краеведческие и религиозные темы. Все это предпринимается для того, чтобы посредством труда, соответствующего питания и справедливого отношения к каждому в отдельности, снова сделать заключенных полезными людьми для отечества».

Но закупленные актеры думали иначе. В 20 километрах от Дахау, в городе Мюнхене два человека упорно трудились над тем, чтобы скорее получить полный контроль над этим лагерем. Генрих Гиммлер и Рейнхард Гейдрих хотели изъять его из-под надзора земельной полиции и министерства юстиции, а затем подчинить войскам СС. Лагерь Дахау должен был стать местом для приведения в исполнение высшей меры наказания.

Намерения СС на первых порах существования лагеря воспринимались как недостоверные слухи. Тем не менее они вызвали в Дахау большую озабоченность. Заключенные обратились к охраннику: правда ли, что в будущем охрану лагеря будут осуществлять эсэсовцы?

«Эсэсовцы? Да ведь их невозможно использовать для охраны лагеря. Они даже не знают, как правильно держать в руках винтовку. Вот рассказывать байки о своих подвигах, на это они – мастаки», – отвечал им обервахтмейстер полиции. А потом откровенно признался, что он думает о людях Гиммлера: «Это больше не люди, а дикое зверье! Нет, нет, пока этот вопрос не решен, чтобы так скоро отдать вас в их лапы».

Но успокоительный эффект этих слов долго не продержался. Карьерный взлет Гиммлера решил судьбу лагерных пленников. Став новым начальником политической полиции Баварии, он подчинил 2 апреля лагерь Дахау непосредственно себе. Процесс передачи лагеря от полиции к Сс шел медленно и скрытно. Однажды ночью заключенные были разбужены громко орущим оберфюрером СС фон Мальзен-Поникау: «Камрады СС! Все вы знаете, для чего нас призвал фюрер. Мы пришли сюда не для того, чтобы гуманно обращаться с этими свиньями в бараках. Мы их не считаем за людей, таких, как мы с вами, это людишки второго класса. Они годами обделывали свои преступные дела. Если бы эти свиньи пришли к власти, они бы всем нам поотрезали головы. Поэтому мы тоже не будем с ними церемониться. Кто из вас не переносит вида крови, тому с нами не по пути и пусть сейчас выйдет из строя. Чем больше мы перестреляем этих паршивых собак, тем меньше будет лишних ртов».

Уже вечером 12 апреля, то есть через сутки после приема эсэсовцами охраны лагеря, они показали, что их угрозы – не пустые слова. Четверых пленных евреев – Артура Кана, доктора Рудольфа Бенарио, Эрнста Гольдмана и Эрвина Кана – целый день подвергали истязаниям, а вечером отделили от остальных узников.

Шарфюрер Штейнбреннер им скомандовал: «За мной! Все четверо!»

Их повели к стрельбищу, а потом все скрылись в лесу. «Вскоре после этого мы услышали выстрелы и крики», – показал один из свидетелей.

На следующий день заключенным кратко сообщили: убиты при попытке к бегству. А на деле все было проще: эсэсовцы разрешили своим жертвам свободно идти в направлении «гибель». Без предупреждения они открыли огонь из пистолетов по всем четверым сразу.

На первых порах пленные испытывали произвол только со стороны охранников. Но когда в лагере появился новый человек и с конца июня 1933 года стал там полным хозяином, террор превратился в непреложный закон. Охранники называли его между собой «папой Эйке», а жертвы своих истязателей – «эйкеными сынами».

В Дахау подрастала многочисленная «семья» убийц. С приходом Теодора Эйке в лагере появились пресловутые «Устав дисциплинарной и внутренней службы для лагеря пленных» и «Руководство по сопровождению и охране пленных».

Эти документы определяли, что «тот, кто с целью подстрекательства занимается политикой, сговаривается с другими, передает вражескую пропаганду устрашения и т. п., в соответствии с революционным законом подлежит повешению, а тот, кто нападает на часового, отказывается подчиняться приказам или организует бунт в любой форме, подлежит расстрелу на месте или аресту с последующим повешением».

Эйке предусматривал и мягкие наказания: «К незначительным наказаниям, относятся: строевая подготовка на плацу, порка перед строем, лишение права переписки, лишение пищи, жесткая постель, привязывание к столбу, предупреждения и выговоры».

Одновременно с этим Эйке прививал своим охранникам то человеконенавистническое сознание элиты, которое должно было стать основополагающим принципом в концентрационных лагерях. Совесть и проявление человеческих чувств следует заменить жесткой бесчеловечностью.

«Терпимость означает слабость, – поучал он своих подчиненных и далее цедил сквозь зубы: – Исходя из этого положения, следует принимать беспощадные меры там, где это необходимо в интересах отечества. А политизирующим смутьянам и подрывным элементам из интеллигенции, независимо от их окраски, следует сказать прямо: берегитесь и не попадайтесь, иначе будете схвачены за горло и удушены по вашему же рецепту».

Ровно через год исполнительность эсэсовцев из Дахау подверглась практической проверке. Людям Эйке было приказано навсегда заткнуть рот своим бывшим соратникам.

Весной 1934 года у Эрнста Рема было мало поводов для радости. Хотя Рем снова и снова распалялся, провозглашая агрессивные лозунги и громогласно заявляя, что имеет в своем распоряжении 30 дивизий СА, но за этой словесной игрой, которая часто заканчивалась необдуманными высказываниями перед руководством СА, за отдельными демонстративными закупками оружия и все новыми планами по улучшению боевой подготовки войск СА следовали фазы глубокого разочарования и пессимизма.

В это же время он начал размышлять вслух о своем возвращении в Боливию. Отношения с Гитлером находились на нулевой отметке. Не было по-прежнему и плана путча. Когда руководство СА 20 апреля 1934 года дарило Гитлеру на день рождения шесть самолетов, начальник штаба даже не присутствовал на приеме. А всего лишь за три дня до этого, на весеннем концерте СС в берлинском Дворце спорта они оба показывались публике в последний раз вместе. Однако в кулуарах упорно курсировали слухи о предстоящем мятеже СА.

К тому времени Рейнхард Гейдрих поднялся до уровня максимально засекреченного руководителя небывалого кровавого заговора, который хотя и носил имя Рема, но, скорее, заслуживал право называться именем нового шефа службы госбезопасности. Для подтверждения этого нет конкретных документов, но из многочисленных высказываний его участников после войны стало известно, что Гейдрих в конце апреля 1934 года начал собирать материалы, компрометирующие Рема. В результате на свет появилась страшная мешанина из догадок, фальсифицированных доказательств и фальшивых косвенных улик, которая должна была убедить потенциальных союзников в вынашиваемых намерениях путчистов.

Рем, который мог только догадываться, кто же интриговал против него, вдруг обнаружил, что на него готовится настоящая облава. Все складывалось как нельзя хуже. Даже органы юстиции возобновили следственные действия против членов СА, и он не мог этому воспрепятствовать.

Противникам Рема было на руку, что начальник штаба умудрился испортить отношения со всеми. У населения непопулярен, для рейхсвера опасен, Геббельсу, Борману и Герингу ненавистен, от Гитлера отлучен. Теперь его противникам шеф СА стал казаться легкой добычей.

Шеф СС Генрих Гиммлер с некоторым опозданием примкнул к постепенно формирующейся фронде против Рема.

После недолгих колебаний бывший знаменосец Рема учуял новое перераспределение власти и постарался скорее забыть о старых отношениях. Еще недавно, 28 ноября, он пожелал Рему в день рождения всего, «что можно пожелать солдату и другу… нашей большой гордостью всегда была и остается возможность принадлежать к самым близким тебе людям».

Предположительно в начале марта, а также один раз в апреле 1934 года состоялись две конфиденциальные встречи Гиммлера и Рема в Ратенове под Берлином, во время которых начальник штаба читал нотации молчавшему фюреру СС: войска СС занимают консервативные позиции, они оберегают реакцию и мелкую буржуазию, их зависимость от армии и традиционной бюрократии слишком велика.

Из показаний адъютанта Гиммлера Карла Вольфа явствует, что Гиммлер якобы просил главу СА не допускать гомосексуальных эксцессов, которые могут стать достоянием общественности. Рем проявил-де понимание вопроса, но на следующее утро Гиммлеру доложили о новой оргии.

В последующие недели Гиммлер объезжал региональные организации СС по всей империи, чтобы подготовить руководителей на местах к грядущим событиям.

Между тем Гейдрих потребовал более активных действий от своих соглядатаев и доносчиков. Результаты оказались более чем скудными. Имелись сообщения о складах оружия в Мюнхене, Берлине и Силезии, а Рем встречался с бывшим канцлером генералом Куртом фон Шлейхером, который искал контакты с группировками внутри партии, критически настроенными против Гитлера, как это до сих пор утверждает его дочь Лонни. Рем поддерживал связь с французским послом Франсуа-Понсе, который, вспоминая последнюю с ним встречу, назвал ее очень скучно проведенным ужином.

Так же скучны и недостоверны были все предположения и приметы, указывающие на угрозу путча. Опасность «путча Рема» была не чем иным как опасностью путча против Рема. Одно сообщение в прессе вызвало цепную реакцию за границей. Телеграфное агентство АП сообщило о разногласиях на верхних этажах власти партийного аппарата. В этом оказался замешан Эдгар Юнг – доверенное лицо вице-канцлера фон Папена, – который неустанно давал ход слухам о том, что якобы Рем и эксканцлер фон Шлейхер договорились между собой против фон Папена и что уже появились новые списки членов кабинета министров. Мол, Рем будет военным министром, а Грегор Штрассер – министром экономики. Гитлер же останется на своем посту рейхсканцлера.

Но последний публично отмежевался от этой игры. В интервью американскому журналисту Луису П. Лохнеру он заявил: «Конечно, я не окружал себя нулями, а настоящими мужчинами – да! Нули круглые, легко укатываются, когда дела не ладятся. Мужчины, окружающие меня, угловатые и прямолинейные. Каждый из них – личность, каждый исполнен честолюбия… Но еще никогда ни один человек из моего окружения не пытался навязать мне свою волю. Наоборот, они полностью подчиняются моим желаниям».

Где не хватало косвенных улик, чтобы доказать обратное, в ход пускались фальшивки и манипуляции. Приказы о повальном вооружении СА Гейдрих так искусно подтасовывал, что руководство рейхсвера даже охотно верило в предстоящий путч. Он пытался с помощью фальшивых документов переубедить и сомневающихся.

От начальника лейб-гвардии СС «Адольф Гитлер» Зеппа Дитриха в военное министерство поступил «список отстрела», будто бы подготовленный руководством СА. Из документа следовало, что Рем намеревается поставить к стенке в первую очередь высших офицеров рейхсвера. Все быстрее набирал обороты волчок заговора. Между СС и СД, между Герингом, Геббельсом и Гиммлером курсировали варианты расстрельных списков на лиц, подлежащих расправе. С циничностью подпольной дипломатии актеры торговались между собой из-за судеб отдельных кандидатов на тот свет, как например, руководителя СА и президента мюнхенской полиции Аугуста Шнейдхубера, которого Гейдрих лично держал на прицеле. А бывшего шефа гестапо Рудольфа Дильса, которому Гитлер в свое время поручал собирать компромат против Рема, спас только росчерк пера самого Геринга.

Приближался день сведения многочисленных старых счетов между противостоящими соперниками. В списках стали фигурировать не только командиры частей СА. Даже одному из авторов расстрельных списков, оберштурмфюреру Ильгесу вменялись в вину его собственные слова: «А вы знаете, что такое кровавый дурман? У меня сейчас такое ощущение, словно мне дозволяют бродить по колено в крови».

В начале июня 1934 года капканы против СА были расставлены, а исполнители пришли в движение. Теодор Эйке, комендант концлагеря Дахау, отрабатывал со своими подчиненными эсэсовцами на плановых учениях тактику нанесения ударов по СА. Его подразделения «Мертвая голова» тренировались в совершении марша на Мюнхен, Лехфельд и Бад Висзее. Мюнхенские части СС получили приказ быть в боевой готовности ко дню «икс». И только один человек не участвовал в игре – Рем. Когда составление списков было завершено, а их авторы ждали команды «вперед», он отправил в отпуск с 7 июня все части СА.

Сам же Рем, отправляясь на лечение на берег идиллического озера Тегерн, распрощался со своими соратниками не без предостережения: «Чтобы заранее упредить все недоразумения, которые в этой связи, возможно, могут возникнуть, начальник штаба заявляет, что после восстановления своего здоровья он вернется к своим обязанностям в полном объеме». А днем позже добавил: «Если враги СА тешат себя надеждой, что члены СА из отпуска не вернутся или вернутся только частично, мы не будем лишать их этой короткой и несбыточной радости. Они получат на это своевременно и в подобающей форме достойный ответ. Войска СА есть и будут судьбой Германии».

Но отпуск не мог спасти Рема и его СА. И хотя заговорщики, попадали в цейтнот, приговор был уже вынесен. К тому же еще одно обстоятельство сломило окончательно внутреннее сопротивление Гитлера. Его вице-канцлер Франц фон Папен открыто выступил против СА и их претензий на большее влияние в государстве и армии. Все опаснее стал вырисовываться сценарий, который мог враз лишить Гитлера власти.

Что будет, если консервативные силы вокруг Папена при поддержке рейхсвера используют то короткое время, что осталось еще прожить старому рейхспрезиденту, чтобы с его помощью свергнуть Гитлера и установить военную диктатуру?

Когда Гитлер находился в Нойдеке 21 июня, нанося визит Гинденбургу, военный министр в беседе с ним настоятельно потребовал поставить СА в жесткие рамки и восстановить порядок в Германии.

23 июня 1934 года начальник общевойскового управления рейхсвера полковник Фриц Фром дал указание своим офицерам выдать оружие частям СС, если они изъявят такое желание. «СС стоят на стороне рейхсвера», – пояснил он.

Гитлер был вынужден нанести удар по СА, однако колебался в выборе средств. Не пытался ли он в последний раз прийти к согласию со своим закадычным другом?

Очевидцы наблюдали в Бад Висзее, как 25 июня, то есть за пять дней до «ночи длинных ножей», Гитлер переправился на катере из Санкт-Квирина и причалил к берегу озера прямо напротив пансионата «Хейзельбауэр» около 17.30. Напрасно он требовал дать ему возможность поговорить с Ремом. Стояла великолепная погода, и Рем укатил на экскурсию. Гитлер побеседовал с персоналом, зашел в комнату Рема, а через 20 минут бесполезного ожидания покинул санаторий, потому что в тот же вечер должен был вернуться в Берлин.

Через три дня, когда Гитлер присутствовал на свадьбе у эс– сенского гаулейтера Тербовена, ему позвонил Гиммлер и сообщил, что якобы на 30 июня назначена встреча Папена и Гинденбурга. На этой встрече Гинденбурга будут уговаривать передать правительственную власть рейхсверу, а Гитлера сместить со своего поста.

В отеле «Кайзерхоф» Гитлер получил второе сообщение от Гиммлера: непосредственный путч СА дальше исключать нельзя.

Взбешенный Гитлер приказал собрать совещание в Бад Висзее в субботу 30 июня в 9.00.

Однако смертный приговор окончательно еще не был объявлен.

И все-таки существовала ли возможность улаживания кажущегося неразрешимым конфликта с Ремом?

На следующий день, 29 июня, Гитлер отправился в гостиницу «Дреезен» в Баз Годесберге, а вечером получил сообщение из Берлина: обстановка напряжена. Войска СА в Мюнхене приведены в боевую готовность.

Это Гиммлер продолжал атаковать фюрера целенаправленными лжедокладами. Они-то и побудили Гитлера принять быстрое и радикальное решение, которое враз покончило с его длительными сомнениями. Причем решающую роль сыграл начальник его личной охраны.

В 22.00 Гитлер принял Зеппа Дитриха, начальника охраны: «Вылетайте самолетом в Мюнхен. Как прибудете туда, сразу свяжитесь со мной здесь. Я буду в Бад Годесберге».

А в это время уже две роты лейб-гвардии СС садились в специальный самолет. Цель полета – Бавария.

Позвонил из Берлина Гиммлер – подготовительные мероприятия частей СА завершены. Они намерены на следующий день, 30 июня, в 16.00 занять правительственное здание.

Гитлер не знал, что большинство членов СА в Берлине к этому времени уже отправлены в отпуск. Баварский гаулейтер Адольф Вагнер докладывал: «В Мюнхене отряды СА вышли на улицу и громко протестуют против фюрера и рейхсвера». Это было безмерное и целенаправленное преувеличение.

Очевидец Йозеф Цандер, живший по соседству с отелем «Дреезен», наблюдал, как в эту ночь вдруг зажегся свет во всех окнах гостиницы. А чуть позже длинная колонна машин покинула территорию роскошного приюта для богатых.

В 1.50 в Боннском аэропорту Хангелар Гитлер сел в самолет Ю-52, который доставил его прямо в Обервизенфельд под Мюнхеном. С ним на борту находился обергруппенфюрер СА Виктор Лутце, который записал в свой дневник:

«Утренний рассвет, утренний рассвет. Ты освещаешь нашу раннюю смерть. Вчера еще на боевом коне, а сегодня прострелена грудь».

На аэродроме Гитлера встречали гаулейтер Адольф Вагнер, два офицера рейхсвера и, предположительно, двое-трое его старых товарищей по «ударному отряду» – Берхтольд, Морис и Вебер. Они доложили, что мюнхенские отряды СА с оружием стоят в строю перед галереей полководцев. Гитлер приказал доставить к нему якобы ответственного за это группенфюрера СА Вильгельма Шмидта, сорвал с него значок отличия и выпалил: «Вы – предатель, вы будете расстреляны!» Затем в сопровождении кучки эсэсовцев он немедленно отправился в Бад Висзее. А там к 6 часам утра половина населения была уже на ногах.

В пекарне Кенигслинде печи давно накопили жар для выпечки хлебов к предстоящему банкету после большого совещания. Портье пансионата как раз выносил сапоги для чистки ваксой.

Эсэсовцы тихо оцепили со всех сторон здание пансионата. Гитлер в черном кожаном пальто вошел в дом. Он извинился перед хозяйкой за беспокойство и ринулся вверх по лестнице. Агент уголовной полиции постучал в дверь комнаты № 21. Рем в нижней рубашке приоткрыл дверь, которую полицейский толчком распахнул настежь. Гитлер вошел и заорал во все горло: «Ты – предатель и будешь расстрелян!» Из соседней комнаты вышел один из командиров СА Хейнес, за его спиной маячил еще одним мужчина – сексуальный партнер. Всего здесь было арестовано семь человек, которых переправили на спешно подогнанном автобусе в тюрьму Мюнхен-Штадельхейм.

В Мюнхене Зеппу Дитриху вручили список, в котором Гитлер собственноручно проставил зеленым карандашом галочки против фамилий шести командиров СА. Во дворе тюрьмы Штадельхейм по команде Дитриха были построены и расстреляны:

Аугуст Шнейдхубер – обергруппенфюрер и президент мюнхенской полиции;

Вильгельм Шмидт – группенфюрер СА в Мюнхене;

Ганс Хайн – группенфюрер СА в Дрездене;

Граф Ганс Йоахим фон Шпрети-Вайльбах – штандартенфюрер СА в Мюнхене;

Эдмунд Хейнес – обергруппенфюрер СА и президент полиции в Бреслау;

Ганс-Петер фон Хейдебрек – группенфюрер в Штеттине.

Одни умирали, проклиная, другие, выкрикивая приветствие «Хайль Гитлер!» в адрес человека, который вынес им смертный приговор и отныне стал судьей и палачом в одном лице.

Шнейдхубер, умоляя, кричал: «Камрад Зепп, что случилось? Мы не виноваты!»

Но Зепп знал только приказ шефа. В списке не было седьмой галочки – Рем пока оставался пел и невредим. Гитлер дал понять Рему, что пощадил его за большие заслуги в прошлом.

Геббельс, который присутствовал при арестах в Висзее, позвонил в Берлин Герингу и назвал условный пароль: «Колибри».

И разразился террор по всей Германии. На территории всей империи (рейха) командиры СС и офицеры полиции вскрывали опечатанные конверты, а в Берлине приказы отдавал лично Гейдрих. Час убийц пробил. Около 12.30 в Потсдаме на улице Грибницштрассе, 4, перед виллой генерала фон Шлейхера остановился автомобиль с двумя эсэсовцами.

Кухарка нерешительно приоткрыла дверь и была грубо отодвинута в сторону. Один эсэсовец остался с ней, другой пошел в рабочий кабинет хозяина виллы:

– Вы генерал фон Шлейхер?

– Да, я генерал фон Шлейхер.

В ту же минуту раздались выстрелы. Генерал и его жена, находившаяся рядом с ним, были мгновенно убиты. Когда их 15-летняя приемная дочь Лонни пришла домой с последних занятий перед школьными каникулами, дом ее отчима уже был взят под охрану. Но местный полицейский позволил девочке пройти. Тетя рассказала, что произошло.

«Это был, – свидетельствует сегодня Лонни, – самый ужасный день в моей жизни. Мать мертва, отец мертв, и нет больше родного дома».

Объяснению, будто ее отчим вытащил пистолет, чтобы оказать сопротивление, она сразу не поверила. Ее слова: «У него имелся пистолет, но он всегда находился в сейфе и был для него недосягаем. Их обоих просто хладнокровно убили».

А в это время в приемной кабинета шефа гестапо Рейнхарда Гейдриха на улице Принца Альбрехта эсэсовцы ожидали очередных заданий на отстрел беззащитных жертв.

Гейдрих приглашал в свой кабинет старших расстрельных команд поодиночке. Штурмгауптфюреру СС Курту Гильдишу он сказал: «Вы берете на себя дело Краузенера, которого вы лично должны расстрелять. Для этого немедленно отправляйтесь в министерство транспорта».

Гильдиш не знал этого человека, но не медлил ни минуты. По телефону он доложил о выполнении приказа и получил указание представить расстрел как самоубийство.

В тот же день он привез из Бремена в Берлин командира СА Эрнста, затем адъютанта обергруппенфюрера СА Хейнеса и штандартенфюрера медицинской службы Виллайна. После доставки арестованных в казарму личной охраны Гитлера в Берлин-Лихтерфельде они были расстреляны. Но перед этим из экстренных выпусков газет Эрнсту стало известно, что его уже нет в живых. Он расценил это сообщение как злую шутку товарищей. Он не верил, что умрет, а, умирая, кричал: «Цельтесь лучше, камрады!»

А между тем Гитлер нашел время, чтобы показаться в парке на пикнике для партийной верхушки и членов кабинета министров, хотя за сутки до этого он бушевал с пеной у рта, всем своим видом показывая, что хочет лично убедиться в величайшем предательстве, какого еще не знала мировая история.

На пикник были приглашены супруги и дети высоких гостей. И в то время, когда в Лихтерфельде все еще гремели залпы расстрельной команды, а испуганные семьи поблизости живущих офицеров спешно покидали свои дома, Гитлер появился среди приглашенных в отличном настроении, оживленно беседуя, попивая чай и ласково поглаживая детские головки.

«В этом эпизоде есть большая доля психологии; невольно встает перед глазами образ шекспировского отрицательного героя, который сам по себе не был способен творить зло», – пишет биограф Гитлера Йоахим Фест. Видимо, опираясь на эту кажущуюся веру в себя, он во второй половине для отдал приказ совершить также и убийство, на которое в это воскресенье его не раз толкали Гиммлер и Геринг и которого ему в конечном счете было не избежать, поскольку Рем – это не второстепенный противник, а трибун, от коего следовало избавиться.

Не заместитель фюрера Рудольф Гесс, который за день до этого взволнованно восклицал: «Мой фюрер! Расстрелять Рема – это моя задача!», а два надежных киллера в черных мундирах получили такой приказ. Примерно в 18.00 в камеру Рема (в тюрьме Мюнхена) вошли комендант концлагеря Дахау Теодор Эйке и штурмбанфюрер СС Михаэль Липерт. Третьим был начальник тюрьмы Лехлер. Он положил заключенному на стол свежий номер газеты. «Народный наблюдатель», где все заголовки кричали о последних событиях в стране. В газету был завернут пистолет, заряженный одним боевым патроном. Все удалились из камеры. Рем никак не реагировал на недвусмысленное приглашение к самоубийству. Выстрела не было. Снова, на этот раз очень осторожно, поскольку они допускали отчаянный поступок со стороны жертвы, посетители открыли дверь камеры. Медленно направили свои пистолеты на поднявшегося Рема его убийцы Эйке и Липерт.

– Спокойно, – процедил сквозь зубы Эйке своему трясущемуся заместителю.

Два выстрела оборвали жизнь Рема.

А в это время вовсю катилась по стране волна заказных убийств. Слишком благоприятной оказалась возможность свести счеты с действительными и подозреваемыми противниками режима.

Генерал-майор Фердинанд фон Бредов был арестован в своей берлинской квартире. По дороге на Лихтенберг гестаповцы его пристрелили. Неодобрительное отношение к путчу Гитлера в 1923 году стало роковым и для 71-летнего ветерана первой мировой и кавалера рыцарского креста Густава фон Кара. В Дахау он подвергся истязаниям и по приказу Эйке был расстрелян на территории комендатуры. Его тело, искромсанное на куски мотыгами, нашли позже в болоте под Дахау. Грегор Штрассер – умный соперник, презрительно называвший Гиммлера «святошей», умер в застенке берлинского гестапо. В Силезии Удо фон Войрш потерял контроль над совершавшимися под его руководством убийствами. Его киллеры загнали командира отряда СА Энгельса в лес и расстреляли шрапнелью из охотничьих ружей.