Текст книги "CC – инквизиция Гитлера"

Истории о бравых быках-производителях в мундирах СС, которые помогали юным немкам рожать детей для «фюрера», основаны на скудной фантазии. Основная цель этих санаториев заключалась в том, чтобы как можно больше предотвратить абортов и способствовать рождению нежелательных детей. Здоровых детей, рожденных в приютах «Источника жизни», и тех, от кого отказались матери, усыновляли бездетные семьи СС или все заботы о них брала на себя организация СС. До 1945 года в приютах СС «Источник жизни» свет увидели 12 000 новорожденных. И только в связи с драматическим ростом людских потерь после Сталинграда верховный детопроизводитель империи увлекся идеей организованного зачатия и рождения детей. Вместе с Мартином Борманом, в такой же степени заинтересованным лицом, он взвешивал возможности, которые могли бы помочь женщинам, овдовевшим или безуспешно пытающимся найти мужа, испытать радости материнства. Он также разделял соображения Бормана о введении многоженства для «достойных» мужчин.

При этом Гиммлер, конечно, думал и о собственном положении. В 1942 году его любовница и бывшая секретарша Хедвиг Потхаст (с ласковым прозвищем «Зайка») родила ему внебрачного сына, которого на крестинах назвали Хелге. В 1944 году родилась дочь по имени Нанета.

Внебрачная связь шефа СС держалась в строгой тайне от общественности Третьей империи. И только узкий круг высшего руководства нацистов был в курсе того, что Гиммлер свои редкие свободные от службы часы уже давно проводил охотнее в новой семье, чем с Маргой и «куколкой». Видимо, здесь была действительно большая любовь, хотя не очень просто соотнести такое высокое чувство с личностью главного убийцы века.

Неподалеку от резиденции Гитлера Бергхоф он обустроил для «Зайки» и новых своих отпрысков шикарный дом, и его вторая семья очень гармонично вписалась в коричневую свиту.

Гиммлер собирался даже официально развестись, но Марга отказалась от развода, прежде всего из-за «куколки» Гудрун.

В то время как он втайне взвешивал противоположные интересы своих собственных ребятишек, его подручные из СС приступили в оккупированных областях к широкомасштабной охоте на детей. В первую очередь детей хватали в приютах и домах сирот, а также в детсадах, на школьных дворах и детских игровых площадках. Добычей эсэсовцев в первую очередь становились светловолосые, синеглазые девочки и мальчики. Они подвергались обмерам согласно правилам «Расового управления СС», их взвешивали и по чертам лица и телосложению определяли в соответствующую графу расовой градации. Дети, которых зачисляли в «пригодные для германизации», эшелонами отправлялись в Германию. На совещании командного состава СС и полиции 16 сентября 1942 года Гиммлер в заключительном слове подытожил:

«Всех во всем мире, у кого хорошая кровь, германская кровь, мы должны собрать воедино». А, выступая перед группенфюрерами, он в другой раз заявил: «Вся хорошая кровь в этом мире, вся германская кровь, которая не на нашей, немецкой стороне, может когда-нибудь обернуться для нас погибелью. Именно поэтому каждый германец с отличной кровью, которого мы привезем в Германию и превратим в преданного ей воина, должен стать нашим воином, а на другой стороне одним таким будет меньше. Я действительно решил со всего белого света собирать, отбирать силой и красть германскую кровь там, где это только возможно».

Именно эта атавистическая программа стала одной из отвратительнейших сторон войны. Количество детей, выкраденных агентами Гиммлера, предположительно исчислялось сотнями тысяч. Их родителей, как правило, даже не ставили в известность. Только из польского региона Замость было насильно вывезено в Германию 30 тысяч детей и, по меньшей мере, 20 тысяч из Украины и Белоруссии. В Германии этим детям выдавались сфабрикованные документы, а немецкие семьи, верные режиму, их усыновляли. Некоторые из детей так никогда и не узнали о своей судьбе в малолетстве. Ныне они, давно ставшие взрослыми, живут в Германии, носят исконно немецкие имена и фамилии и даже не подозревают, что когда-то стали жертвами расового бреда Гиммлера. У большинства наблюдателей, как в Германии, так и за рубежом, рейхсфюрер СС считался с 1943 года вторым после Гитлера непререкаемым авторитетом национал-социалистического режима. И не случайность то, что его взлет пришелся как раз на тот период, когда фортуна войны окончательно отвернулась от Германии.

На каждое поражение на фронтах войны режим реагировал нарастающей жестокостью, что входило в компетенцию Гиммлера. Но проигранные сражения были выгодны его карьере. С 1943 года он контролировал не только все органы террора и полицейского аппарата внутри страны, но и командовал постоянно растущими войсками СС, а порой и соединениями вермахта. К тому же после ликвидации секретной службы вермахта под руководством непроницаемого адмирала Канариса, он принял на себя полномочия разведки и контрразведки.

В руках Гиммлера сосредоточилась прямо-таки пугающая власть, но он ею не воспользовался. При встречах с Гитлером, он по-прежнему вел себя как преданный вассал. И, как утверждал Керстен, диктатор одним жестом руки мог сразу «отмести» любое неугодное ему мнение шефа СС. Неизвестно ни одного самого ординарного вопроса, в котором Гиммлер отстоял бы свое личное мнение. Иногда Гитлер сознательно наказывал своего «верного Генриха» оскорбительными словами, зная, что тот слишком близко принимал их к сердцу. В 1942 году Борман в письме жене сообщал о «глубоко оскорбительных» выпадах Гитлера против Гиммлера, «которые стали, видимо, уже привычными».

Рейхсфюрер СС загнал себя в тупик. Он никогда не уставал заклинать свою Черную империю на беспредельную преданность фюреру, и в результате сам оказался в плену этих заклинаний. Гитлер мог положиться на него и именно потому доверил ему так много власти. Бунт Гиммлера против хозяина был абсолютно иллюзорен, ибо рейхсфюреру не хватало того, что наряду с террором являлось вторым важным столпом режима, – поддержки масс. Герингу аплодировали, Геббельсу на трибуне – тоже, но никогда – Гиммлеру.

Когда рейхсфюрер СС проезжал по улицам города, на обочинах дорог не стояли группы людей, восклицавших приветственное «Хайль!». Его приезд, как правило, вызывал испуг и почтительные взгляды немцев.

Гиммлер никогда не смог бы стать фюрером страны, в лучшем случае – полицейским диктатором. К тому же знакомство с его служебной деятельностью показывает, насколько «шаткими» до самого конца оставались его позиции в дебрях высоких инстанций национал-социализма. Даже второстепенные проблемы мнимо всемогущий шеф СС вынужден был согласовывать до мелочей с партийными боссами, вермахтом и министерствами, прежде чем представить документ по их решению на подпись Гитлеру.

Так, темой для длительной волокиты явилась поставка вооружения в войска СС, которой Гиммлер порой занимался целыми днями лично и не всегда успешно. Отдельные действия, которые он предпринимал помимо воли Гитлера, совершались в глубокой тайне. Создавалось впечатление, будто Гиммлер еще раньше, в минуты прозрения, отдавал себе ясный отчет в бесперспективности продолжения войны. С 1943 года он неоднократно предпринимал попытки выйти на западные державы с одной-единственной целью: договориться с ними о продолжении войны на Востоке. Он посылал таких эмиссаров, как берлинского адвоката Карла Лангбена или своего доверенного Карла Вольфа. Гиммлер встречался с представителем нейтральной страны шведским графом Бернадоттом и даже отправил послание самому Черчиллю, которое по сей день держится в секрете. По мере того как война приобретала затяжной характер, Гиммлер, как, впрочем, и Гитлер, все отчаяннее цеплялся за иллюзию возможного развала коалиции великих держав.

Можно ли считать его самовольные попытки переговоров скрытым предательством фюрера? Или это входило в компетенцию шефа секретной службы – прозондировать готовность международного права на тайные соглашения? А возможно, Гитлер был даже очень в курсе этих дел?…Если Гиммлер, действительно, утешал себя надеждой, что достоин того, чтобы предложить себя в качестве серьезного переговорщика о заключении сепаратного мира, то это было бы еще одним свидетельством его безмерного самомнения.

Союзники давно внесли его имя в список главных военных преступников сразу за фамилией Гитлера. К тому времени они уже знали не понаслышке о холокосте, который с невиданным рвением осуществлял Гиммлер во главе войск СС. И уж если шеф СС лично не чувствовал за собой никакой вины, то он как минимум должен был понимать, что другие по праву считают его главным виновником преступлений против человечества.

Из-за отсутствия фактов по сей день остается совершенно невыясненной роль Гиммлера в сценарии покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Еще тогда его современники задавались вопросом, почему вездесущий шпионский аппарат Гиммлера ничего не знал о заговоре офицеров. Не случайное ли совпадение, что рейсхфюрср СС 17 июля лично отклонил ходатайство об аресте участников заговора Людвига Бека и Карла Герделера? И случайность ли, что в день покушения он даже не поднял по тревоге берлинские гарнизоны войск СС и что тогда Керстен мог наблюдать, как он сжигал какие-то документы в штабе?

Однако ясно было одно – большинство заговорщиков во главе со Штауфенбергом с удовольствием покончили бы и с главным командиром СС.

Понятно, Гиммлер не был союзником заговорщиков. И все же не выжидал ли он, предчувствуя или зная что-то, момента, дабы после устранения Гитлера, взять бразды правления в свои руки? Но это означало бы гражданскую войну – войска СС против вермахта. Об исходе такого поворота событий можно только гадать. Как и о том, был ли на самом деле Гиммлер посвящен в дела 20 июля 1944 года.

Факт остается фактом, что после неудавшегося покушения он оказался в выгодном положении. Войска СС приняли самое деятельное участие в проведении кровавых расправ над заговорщиками и их семьями. При этом Гиммлер ввел в практику варварские аресты родни заговорщиков, которые применялись с 1943 года только по отношению к родственникам дезертиров на фронтах. Эго тоже стало прямым продолжением культа прошлого, заимствованного из «обычаев предков». Выступая на совещании гаулейтеров 3 августа 1944 года, он заявил по этому поводу: «Вам достаточно почитать германские саги. Если предки изгоняли семью из своей среды и объявляли ее свободной или если с этой семьей была связана кровная месть, то они оказывались очень последовательными в своих действиях. Таким образом, если семья изгонялась и объявлялась свободной, это для них значило: этот человек совершил предательство, у него плохая кровь, предательская кровь, которую надо уничтожить. А при кровной мести истреблялись все до последнего члена рода. Семья графа Штауфенберга будет уничтожена вся до единого».

И действительно, сотни родственников заговорщиков – жены, дети, братья и сестры, и даже внуки и родители были отправлены в концентрационные лагеря.

Ореол Гиммлера как человека жесткого и решительного предопределил его и сугубо военную карьеру перед лицом надвигающейся катастрофы. 25 сентября 1944 года он возглавил военное руководство Фольксштурмом. Этот последний «призыв» режима, состоявший из подростков и стариков, которых до того времени не призывали на военную службу, должен был защищать родную землю с «жесточайшим фанатизмом». А то, что кое-как вооруженные и почти необученные подразделения Фольксштурма неизбежно понесут большие потери, шефа СС ничуть не тревожило.

За четыре дня до официального провозглашения Фольксштурма он так объяснял офицерам якобы древний обычай германцев-мореходов, о котором, видимо, прочитал в саге: «Если они в составе группы судов, на которых находилось целое племя, подвергались нападению и если какой-нибудь корабль давал течь и нужно было сбросить с него лишний груз, то раздавался клич: «Мальчиков за борт!» Мальчики, которые были небоеспособны, оказывались за бортом и тонули. И в этом проявлялась «народная» мудрость»! А женщин и девочек берегли как матерей народа. Все боеспособные мужчины оставались с ними на борту». И в заключение он добавил: «Германия тоже должна стремиться к тому, чтобы отправить на фронт 15-летних во имя спасения народа». В конце концов, Гиммлер почти неизбежно превращался в проповедника и виновника «коллективной гибели», как это символично потом назвал Гитлер.

Специальные команды СС совместно с «летучими полевыми судами» отлавливали дезертиров за линией фронтов, которые разваливались один за другим. Тысячами их вешали с табличками на шее на сухих деревьях и фонарных столбах. Гиммлер как командующий группами армий сперва на Северном Рейне, а затем на Висле был вынужден по воле Гитлера проявить жестокость по отношению к «внутреннему врагу». Однако его мечта о нерушимом солдатском братстве не осуществилась, поскольку катастрофа была уже на пороге. Его оба фронта развалились так же, как фронты других командующих армиями вермахта. Гиммлер был снят с должности командующего армиями и уехал в клинику Хоэнлихен под Берлином.

Вместе с «Зайкой» и двумя детьми он коротал гам время в глубокой депрессии. Все разваливалось на глазах. Его бред превратился в пустые фразы, элитарные претензии войск СС – в прах. Из-за нехватки пушечного мяса все «расовые» критерии приема в СС были выброшены на свалку.

Под эгидой победных рун и «Мертвой головы» сколачивались на скорую руку боевые части из славян и мусульман, то есть, говоря языком Гиммлера, из «недочеловеков». Даже его самые сокровенные убеждения подверглись сомнениям. В разговоре с Керстеном он сожалел, что вел борьбу с церковью, потому что она в конечном счете оказалась сильнее, чем можно было ожидать. Человек, который собирался после «конечной победы» «безжалостно» свести счеты с христианством, приказал теперь освободить из концлагерей всех 27 священников при условии, что после войны они будут молиться за него. 20 апреля 1945 года Гиммлер отправился в Берлин на встречу с Гитлером.

Советские войска уже подошли к черте города. Последний день рождения фюрера превратился в сцену сборища привидений. Гиммлер попрощался со своим хозяином и ментором, который внешне больше напоминал свою тень. Но даже перед крушением империи шеф СС оставался по-прежнему в плену рабской зависимости от своего господина.

В бункере под рейхсканцелярией не было произнесено ни единого возражения или требования прекратить наконец продолжающееся кровопролитие. Вместо этого Гитлер многословно распространялся о возможном скором переломе в ходе военных действий, хотя уже и без былой убедительности. А гром орудий советской артиллерии создавал приглашающий акустический фон его бредням. И только на обратном пути в Хоэнлихен Гиммлер неодобрительно высказался в том смысле, что «все там, в бункере, потеряли рассудок».

Вечером того же дня после встречи с Гитлером он еще принял одного необычного посетителя. Норберт Мазур, представитель всемирного еврейского конгресса, сумел проскочить на своем самолете через воздушное пространство, контролируемое союзниками, чтобы провести переговоры с палачом своего народа. Гиммлер приветствовал Мазура с неожиданным дружелюбием: «Добро пожаловать в Германию, господин Мазур! Пришла пора, когда вы, евреи, и мы, национал-социалисты, должны отбросить топор распрей в сторону».

Мазур сдержанно ответил: «Слишком много крови разделяет нас, чтобы это сделать. Но я надеюсь, что наша встреча спасет жизни многих людей».

Мазур положил перед ним списки в надежде хотя бы этих людей освободить из концлагерей, среди которых значились 1000 еврейских женщин из Равенсбрюка и голландские евреи в Терезиенштадте. Гиммлер проявил готовность пойти навстречу, заявив, что все узники, перечисленные в списках, будут, естественно, освобождены живыми, так как теперь их больше не «эвакуируют», то есть не уничтожают.

Эта вечерняя встреча стала кульминационным пунктом в тайных потугах Гиммлера использовать жизнь находящихся в его власти евреев в качестве козырной карты для переговоров. Еще в прошлом году, руководствуясь циничным девизом: «Кровь за товары», он предлагал живых людей в обмен на твердую валюту и армейские грузовики. Гиммлер все еще надеялся на переговоры с Западом о сепаратном мире. Это свидетельствует о беспрецедентном отрыве от реальной действительности, когда, как казалось, Гиммлер продолжал твердо верить, что именно он есть тот человек, с которым Запад готов иметь дело. Неужели главный эсэсовец все еще находился в плену своих бредней? Или после долгих лет обладания громадной властью просто утратил здравый смысл? А может, им руководил голый страх перед грядущим крушением?

Его попытки устроить переговоры с Западом все-таки окончились тем, что несколько десятков тысяч евреев действительно избежали истребления, тогда как сотни тысяч других во время маршей смерти или жестокой «эвакуации» лагерей не смогли дожить до окончания войны.

Его стремление к контактам с Западом послужило причиной полного разрыва с Гитлером, так как 28 апреля радио Лондона публично огласило мышиную возню шефа СС с целью возможного заключения сепаратного мира. Гитлер в своем бункере пребывал в ярости из-за «самого коварного предательства в мировой истории» и сразу лишил всех постов своего «верного Генриха».

Но распоряжение фюрера не успело застать Гиммлера на месте. Ив то время как Гитлер эффектно покончил с собой глубоко под землей в Берлине, его верный пес целеустремленно спешил на север Германии, где безуспешно попытался предложить свои услуги правительству Деница, чтобы как-то влиять на ход событий в последние дни дышащей на ладан империи.

Еще 19 марта 1945 года Гиммлер клялся, что он и его войска СС, скорее, все до одного примут смерть в бою как «восточные готты у Везувия», нежели сложат оружие перед врагом. Однако конец неумолимо приближался, и героическая стать вдруг полностью утратила свое величие. Рудольф Гесс, один из его последних приспешников, потерял дар речи, когда рейхсфюрер заявил ему, мол, самое лучшее, что можно еще сделать, – это «раствориться в серой массе вермахта». Сие означало окончательное крушение преступного учения, которому присягали войска СС.

Великий магистр смерть презирающего бреда сам задрожал от страха перед ней, утратив всякий человеческий облик. Он превратился в жалкое ничтожество. Для многих его последователей мир перестал существовать. Несколько десятков эсэсовцев пошли на самоубийство, узнав о «предательстве» Гиммлера.

В Богемии группа офицеров СС развела ночью большой костер и, выстроившись в ряд, запела свою песню клятвы: «Когда все предают…», а затем все участники шабаша добровольно покончили с собой.

А между тем их бывший шеф сбрил усы, надел на глаз повязку и втиснулся в мундир фельдфебеля тайной полевой полиции. С документами на некоего Генриха Хитцингера, который был приговорен к смерти фрайслерской палатой народного суда, Гиммлер пустился 20 мая 1945 года в бега от собственного прошлого в сопровождении своих тоже переодетых адъютантов. Конечная цель их путешествия – Южная Германия, где Гиммлер намеревался дождаться момента, когда понадобится западным державам для борьбы с большевизмом.

Однако далеко они не ушли, так как военнослужащие тайной полевой полиции, которые совершили много преступлений на Востоке, подлежали обязательному задержанию союзническими войсками. Советский патруль задержал всех троих беглецов, однако позже передал их англичанам. Советы не разобрались в своем улове, а Гиммлеру это было на руку, потому что попасть под покровительство «братского германского народа» было безопаснее.

23 мая 1945 года он открыл свое инкогнито, попросил встречи с ответственным офицером барнштедского лагеря военнопленных под Люнебургом, снял грязную повязку и тихо произнес: «Я – Генрих Гиммлер».

Возможно, он все еще надеялся на политический торг. Но победители обошлись с ним без ожидаемого почтения. Гиммлера заставили раздеться донага и подвергли тщательному медицинскому осмотру. Когда военврач С. Дж. Уэллс в заключение попросил его открыть рот, Гиммлер раскусил зубами капсулу с цианистым калием, которая, как потом утверждала его жена, с первого дня войны всегда находилась при нем.

Англичане сфотографировали его труп, сняли с лица маску и вырезали из черепа часть мозга для проведения лабораторных исследований. А потом, завернув тело в маскировочную сеть, зарыли его в Люнебургской пустоши. Где покоятся его останки, неизвестно и по сей день.

Вот такой смертью он, по крайней мере, уподобился тому саксонскому королю Генриху, которого якобы телесно олицетворял на земле.