Текст книги "Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире"

Второй дервиш

История моя очень необычна, – начал он. – Я сын шаха Персии и вырос во дворце, где жадно, как губка, впитывал знания. С детства желал я познавать окружающий мир. Когда смотрел на небо и видел планеты и звезды, то задумывался об их тайнах; а когда видел, как яблоко падает с дерева на землю, просил взрослых объяснить, почему оно упало, а не взлетело.

Отец мой призвал ученых людей, сведущих в литературе, богословии, науках и искусстве, чтобы они открыли для меня сокровища мудрости и тайны вселенной. Я с благоговением понимал, что, окунув перо в чернильницу и водя пером по бумаге, я мог выражать свои чувства всякий раз по-разному, и даже мой почерк менялся в зависимости от слов и их смысла. Я часами совершенствовался в начертании букв, и вскоре они стали подобны рисункам – походили на лошадей, газелей, ястребов, бегущие реки, длинные ресницы и даже губы. И когда меня хвалили за превосходную каллиграфию, я отвечал, что просто люблю поэзию и науки… Вскоре удача улыбнулась мне: моя слава распространилась по всей стране, до Билад-аль-Шама, до самой Индии, царь которой послал за мной, чтобы я навестил его и поделился с ним своими знаниями и секретами, ибо сам он был искусен в каллиграфии и миниатюре, а также интересовался наукой. Царь уверил моего отца, что будет заботиться обо мне, как о собственном сыне, и отец послал меня со многими прислужниками и верблюдами, нагруженными богатыми дарами. Едва мы углубились в пустыню, как поднялась песчаная буря. Она летела прямо на нас. Однако вскоре мы увидели, что это навстречу нам скачут во весь опор грабители. Мы стали молить о пощаде, объясняя, что направляемся к самому царю Индии, но они только смеялись.

– А нам что за дело? Мы не подданные царя Индии, и здесь не его владения.

Они прикончили тех, кто пытался меня защитить и спасти наших верблюдов и наше добро. Они набросились на наши сокровища, а я бежал в пустыню – в одну сторону, тогда как два моих оставшихся в живых спутника – в другую.

Только вчера я был одним из сильных мира сего, думал я с великим отчаянием, а сегодня стал жалким бродягой. Я был богат – а сделался нищим, моя семья была так велика, что я не мог сосчитать своих родичей, а теперь я остался один. И блуждаю на чужбине, а ведь раньше знал каждый камень в своем царстве.

Я шел все вперед и вперед. После многих дней голода и жажды, страха и усталости я добрался до большого города, как листок, гонимый ветром. Я чуть не падал от усталости, но собрался с силами и добрел до базара, где увидел портного, сидящего перед своей лавкой. Я поздоровался с ним, и он так ласково ответил на мое приветствие, что я рассказал ему, кто я такой. Портной пригласил меня к себе в лавку и посоветовал никому не открываться, потому что царь этих земель – злейший враг моего отца. Затем он накормил и напоил меня и отвел мне в лавке уголок для ночлега. Через два дня портной спросил, не знаю ли я какого-нибудь ремесла, которым мог бы заработать на жизнь. Когда я сказал ему, что увлечен науками, поэзией и каллиграфией, он ответил: «Такие ремесла здесь не в чести». И предложил мне стать дровосеком, ведь я был молод и силен. Он дал мне топор и веревку, познакомил меня с другими дровосеками и напутствовал так: «Затяни пояс потуже, и да пребудет с тобой Аллах».

Дровосеки взяли меня с собой в лесную чащу. Поднимая топор, чтобы вонзить его в свое первое дерево, я подумал: как могло случиться, что я, принц, любящий науки, поэзию и каллиграфию, стал дровосеком? Но мне так хотелось зарабатывать себе на жизнь, что я махал топором изо всех сил, словно мстя своей злой судьбе. Я нарубил много дров и отнес вязанку на голове, чтобы продать на базаре. Половину денег я потратил на еду, а половину отложил. Так я жил целый год, пока однажды не зашел в дремучий лес, где деревья росли тесно, точно волосы у меня на голове. Я нашел пень, стал выкорчевывать его, и тут мой топор задел оловянное кольцо, что крепилось к деревянной доске. Я поднял дощатую крышку, увидел под ней лестницу и без колебаний стал спускаться вниз. Добравшись до последней ступеньки, я оказался в великолепном подземном дворце, освещенном так, словно он был построен на солнечном и открытом месте, а не глубоко под землей. Я застыл, завороженный, оглядывая блестящие золотые колонны, а затем, сделав несколько шагов, увидел молодую женщину, что лицом своим затмевала все золото вокруг. Я лишился дара речи, но не столько от ее великой красоты, сколько от царственной осанки: женщина стояла и смотрела перед собой с таким достоинством, словно не была одна-одинешенька в этом огромном дворце, а будто множество народа любовалось ею. Она видела меня, но не двигалась, а я застыл, боясь, что она исчезнет, если я сделаю к ней хоть шаг.

– Кто ты, человек или демон? – наконец мелодичным голосом спросила она.

– Я человек, госпожа, – ответил я.

Услышав это, она вздохнула с облегчением и спросила:

– Что привело тебя сюда?

Затем, не дожидаясь моего ответа, она сказала:

– Я впервые вижу человека за двадцать пять лет.

– Так ты прожила под землей целых двадцать пять лет? – спросил я с изумлением.

– Увы! Ифрит, внук самого Сатаны, похитил меня в ночь моей свадьбы, унес и заточил совсем одну в этом дворце. Он проводит со мной ночь всего раз в десять дней, потому что женат, у него есть дети и он не хочет, чтобы жена что-то заподозрила. Если я захочу позвать его, то должна дотронуться до двух сторон этого талисмана, – она показала на дверь своей спальни, – и не успею отнять от него руку, как он будет тут. А ты кто такой?

– Я сын персидского шаха и направлялся к царю Индии, но на нас напали грабители, перебили моих спутников и верблюдов и разграбили наше добро. Я спасся, долго шел и дошел наконец до этого города. Здесь я стал дровосеком и зарабатываю на жизнь рубкой дров.

Молодая женщина вздохнула и сказала:

– Увы, царевич, этот великолепный дворец – для меня всего лишь мрачная темница, наполняющая сердце тоской и печалью.

Я улыбнулся ей и сказал, желая ее утешить:

– Что ж, я рад, что удача привела меня сюда, чтобы развеять твою печаль, а мне забыть о моих горестях.

Женщина улыбнулась мне в ответ.

– Ифрит посещал меня четыре дня назад и не покажется еще шесть дней. Не хочешь ли погостить у меня, пока он не вернется?

Я обрадовался ее приглашению и согласился, поблагодарив за доброту. Красавица отвела меня в баню, роскошную и великолепную – никогда я не видел ничего подобного, даже в родном дворце, где из кранов течет горячая вода, пахнущая благовониями и мускусом. Помывшись, я увидел, что красавица приготовила для меня прекрасные новые одежды. Я облачился в них и вошел в комнату, где она ждала меня за столом, уставленным невиданными чужеземными яствами. Мы ели, беседовали и наслаждались обществом друг друга, пока не захотели спать, и тогда разошлись по спальням. Мы проснулись на следующее утро, как только зажглись волшебные светильники, и были счастливы вновь увидеть друг друга. Весь день мы провели в беседах, смехе и шутках. Когда мы сели за ужин в тот вечер, женщина принесла кувшин с драгоценным вином, и я выпил половину один, а затем попросил ее выпить со мной. Она не отказалась, мы допили вино и отдались друг другу и растворились в восторге этих драгоценных минут.

Я спросил ее, нет ли у нее пера и чернильницы, и красавица поспешила в спальню, чтобы принести их. Когда она вернулась, меня охватила печаль, но печаль безмятежная. Я взял перо и наконец после долгой тягостной разлуки воссоединился со своим любимым искусством. Подняв глаза от бумаги, я устремил взгляд на женщину, вошедшую в мою жизнь, и начал писать «Благодарение Аллаху» умело и с любовью, стилем сулюс, в котором буквы прижимаются друг к другу, кружатся вместе, и сливаются друг с другом, и ложатся рядом, и засыпают. Когда я закончил писать, то увидел, что фраза приняла форму девушки: точки над буквами были ее глазами, из других букв сложились рот, длинные волосы, благородный нос и грудь. Красавица узнала себя в этой прекрасно написанной фразе, прижала листок к груди и расцеловала меня.

Я влюбился в нее всем сердцем, и она полюбила меня, и мы обнялись и спали вместе на ее огромном ложе, и написанная мной фраза спала между нами и видела, как мы держимся друг за друга так крепко, словно тонем в бурном море. Но несколько часов спустя мое блаженство рассеялось, и я проснулся среди ночи, чувствуя, как на грудь мою давит тяжелое бремя. Я огляделся по сторонам, и, когда мой взгляд упал на талисман на ее двери, я вспомнил о том, что она и впрямь подруга ифрита, внука самого Сатаны, что мы во дворце, спрятанном под землей в лесу, и что мне придется покинуть ее через четыре дня. От этой мысли с меня слетели последние остатки сна.

– О прекраснейшая, – прошептал я, – позволь мне освободить тебя из тюрьмы и избавить от ифрита, давай найдем способ вернуться в мое царство и страну, где ты станешь моей женой, и мы будем жить счастливо, покуда смерть не разлучит нас.

Она засмеялась:

– Не жадничай, любовь моя. Разве я не дарю тебе девять ночей со мной и только десятую собираюсь проводить с ифритом?

Но страсть и любовь уже завладели моим сердцем.

– Разве это жизнь для тебя – быть похороненной заживо под землей, в этом неверном, слепящем свете? Я хочу только показать тебе свет настоящего дня. Красоту нашего мира, солнце, луну и звездную ночь – все, чего ты здесь лишена.

Но любимая отвечала:

– Разве довольство своей участью не есть добродетель? Девять ночей для тебя, и одна для ифрита.

– Я понимаю, что страх заставляет тебя терпеть от ифрита всяческие несправедливости, – воскликнул я. – Но как ты можешь выносить жизнь с ним?

При этих словах она заплакала.

– Я долго была безутешна. Я падала без чувств каждый раз, когда его видела. Но привычка и одиночество примирили меня с его обликом и обществом.

Гнев закипел во мне.

– Не могу и думать о том, что ты останешься в этом аду, – вскричал я. – Клянусь Аллахом, я вызову ифрита на бой и убью его!

И я бросился к талисману, но девушка вскочила и взмолилась:

– Прошу тебя, не трогай. Если тронешь талисман, то погубишь нас обоих. Я слишком хорошо знаю этого ифрита и его жестокость.

И еще сказала она:

 
Если не ищешь разлуки, прошу: помедли.
Ревность твоя сразит и ту, кого любишь,
А за предательство это накажет Небо.
 

Но я не послушал ее. Я хотел убить и стереть с лица земли всех демонов, и первым – того, кто держит ее взаперти. Я бросился на талисман и разломал его на части. И сразу же дворец задрожал, засверкали молнии и послышались ужасные раскаты грома. Тут остатки хмеля испарились из моей головы.

– Что это? – вскричал я.

– Это ифрит – беги, спасайся! – отвечала моя возлюбленная в великой тревоге не о себе, но обо мне.

Одним прыжком я взлетел вверх по лестнице, забыв свой топор и веревку. С последней ступени я увидел, как стена волшебного дворца дала трещину, и из нее показался ифрит.

– Что случилось? – спросил он в сильном раздражении. – Зачем ты меня позвала?

– У меня заболел живот, – поспешно ответила девушка, – и я выпила вина, опьянела и упала на талисман, и он сломался.

Ифрит впал в бешенство – ярость его не знала себе равных, и, когда он зарычал на девушку, ступени у меня под ногами задрожали.

– Откуда тогда эти топор и веревка, распутная ты девка? Не станешь же ты отрицать, что их принес сюда человек!

– Я их раньше никогда не видела. Наверно, они зацепились за твою одежду по пути сюда, – невинно отвечала девушка.

Но ифрит не поверил ей. Он так ударил ее по щеке, что у меня сжалось сердце. Потом он сорвал с нее одежду, привязал ноги и руки к четырем столбам и стал стегать моей же веревкой, чтобы вырвать у нее признание. Крики ее и стоны заполнили весь дворец и мои уши, и я не вынес, поднялся на последнюю ступень и выбежал вон. В лесу моя горечь и отчаяние сменились злостью на самого себя. Как я мог своим себялюбием и самонадеянностью подвергнуть мою возлюбленную такой муке? Но я положил деревянную крышку на место и прикрыл ее дерном и травой. Я нашел вязанку дров, которые нарубил перед тем, как наткнулся на вход в подземелье, и поспешил обратно к портному. Увидев меня, он облегченно вздохнул:

– Я уж подумал, один из врагов твоего отца вызнал, кто ты такой, и убил тебя!

Я не сказал ему, что случилось со мной и с моим топором и веревкой. О, как же я потом сокрушался, сидя в одиночестве, тысячу раз, снова и снова виня себя, что трусливо покинул возлюбленную мою в беде, привязанную к кольям и страдающую от жестокой боли. Сожаления и скорбь грызли меня, ибо никогда уже мне не увидеть девушку, в которую я влюбился телом и душой, и не будет мне больше радости в этой жизни, даже если мне суждено вернуться домой. Ведь с ней ничто не могло сравниться!

Вдруг в мою каморку вошел портной.

– Какой-то старик пришел вернуть тебе веревку и топор: дровосеки узнали их и сказали ему, где тебя найти.

Я затрясся всем телом, и почувствовал, как краска сошла у меня со щек, и огляделся, ища, куда бы скрыться.

– Что с тобой, что случилось? – спросил портной.

Не успел я ответить, как дверь распахнулась, и на пороге появился старик с моей веревкой и топором в руках.

– Не твое ли это? – спросил он.

Он не стал ждать ответа, а схватил меня за пояс и взлетел со мной в самые облака и летел, летел, а ветер хлестал мне в лицо. Я снова оказался в подземном дворце. Любимая моя лежала на полу, словно мертвая, тело ее было залито кровью, а лицо слезами.

Ифрит бросил меня на землю.

– Эй, распутница! – загрохотал он. – Смотри, что я тебе принес! – И он за ногу подтащил меня к ней. – Разве этот человек не твой любовник?

Девушка посмотрела на меня полными слез глазами, и я видел, что она меня ни в чем не винит.

– Я его не знаю, – сказала она. – Никогда его прежде не видела.

– Значит, не из-за него я тебя наказал? – прорычал ифрит.

– Неужели ты хочешь, чтобы я солгала тебе, чтобы ты убил его без причины и без жалости? – прошептала она.

– Если ты и впрямь его не знаешь, то без сожаления отрубишь ему голову.

Он поднял ее на ноги, прикрыл одеждой избитое тело и протянул ей свою саблю. Девушка взяла ее и подошла ко мне. Я смотрел на нее, стараясь дать ей понять, что умоляю простить меня. В ее лице и затуманенных глазах я увидел лишь любовь. Должно быть, мы смотрели друг на друга чересчур долго, ибо ифрит подошел ближе и устремил на нас свой пронзительный взгляд. Я отвернулся, а она отбросила саблю со словами:

– Я не могу отрубить голову человеку, которого не знаю!

– Ага! – зарычал ифрит. – Ты отказываешься! Значит, он и впрямь твой любовник! Вот ты и созналась в своем мерзком преступлении и обмане.

И он обратился ко мне:

– Знаешь ли ты, человеческое отродье, эту женщину?

Я посмотрел на возлюбленную, пытаясь взглядом убедить ее в том, что я ни за что не предам ее, даже если мне придется пожертвовать жизнью.

– Откуда мне ее знать, если я впервые оказался в этом дворце?

– Тогда ты с легкостью отрубишь ей голову, – отвечал беспощадный ифрит. – Ну же, давай! Я освобожу тебя, человек, как только ты убедишь меня в том, что она мне не изменяла.

Я взял саблю и сказал:

– С удовольствием.

Но возлюбленная не поняла мой ответ и взглянула на меня с упреком. «И это плата твоя за любовь?» – говорили ее глаза.

Я посмотрел на нее, страшась, что ифрит разгадает мои мысли, и пытаясь сказать ей взглядом: «Я готов отдать жизнь за тебя».

И я бросил саблю на землю и воскликнул:

– О ифрит! Неужели ты позволишь человеку убить женщину, которая отказалась убить его без веской причины? Каково мне будет жить с таким преступлением на совести? Умоляю тебя: посмотри на нее! Ведь ее душа в любую минуту готова покинуть тело из-за пыток, которым ты подверг ее. Почему ты не оставишь ее в покое?

Но мои слова только разозлили ифрита.

– Я так и знал! – завопил он. – Вы оба против меня! Вы оба оскорбляете мой ум и могущество, нарочно разжигаете мою ревность!

И он выхватил саблю и отрубил девушке руку, а затем отсек и другую.

Возлюбленная успела сказать мне «прощай», прежде чем он ударил ее по голове, и она захлебнулась собственной кровью. Я лишился чувств, а когда пришел в себя, то встал на ноги, готовый драться с ифритом, и возопил: «Давай же, убей меня! Избавь меня от этого страдания раз и навсегда».

Но ифрит сказал:

– Нет, о человек, я не убью тебя, потому что не уверен, что она обманула меня именно с тобой. Покажи мне свои руки!

Он схватил меня за руки, склонил голову набок и внимательно осмотрел их. Сердце мое затрепетало – вдруг демон способен прочесть правду по линиям на моих ладонях? Но ифрит лишь пробормотал голосом, от которого задрожали стены:

– Но ведь эти руки загрубели, потрескались и покрыты мозолями, они знают лишь труд пахаря, кузнеца, строителя или дровосека.

Услышав последнее слово, я попытался обуздать дрожь в руках, чтобы они меня не выдали.

– Я уверен, что топор и веревка твои, – проворчал он.

Я уже летел стремглав в бурное море смерти, когда он выловил меня оттуда, продолжив:

– Но как может дровосек быть каллиграфом? Где ему взять длинные, гибкие пальцы?

Он отпустил мои руки и вынул из-за пояса листок бумаги, на котором я написал «Благодарение Аллаху» для моей любимой.

– Держи. – Ифрит сунул листок мне в руки.

Я схватил листок и поднес к глазам, перевернув вверх ногами. Лицо ифрита потемнело от гнева и ярости. Он перевернул бумагу и приказал:

– Читай! Если сможешь прочесть, пощажу тебя.

– Но это же рисунок, а не письмо, – отвечал я.

Он испустил долгий, громкий вздох досады и замешательства. Я увидел призрачную возможность спасения.

– Отпусти меня! – стал я умолять ифрита. – Поверь, я никогда не видел твою возлюбленную до сего дня.

– Может, она обманула меня и не с тобой, – отвечал ифрит, – но и невредимым отпустить тебя я не могу.

Он бросил лист бумаги на землю и стал его топтать, внимательно следя за мной: не выдам ли я грусти или сожаления. Я понял: он знает, что написавший эти слова сделал это с великим желанием и страстью к своей возлюбленной. Казалось, он топчет мое сердце, но я сделал вид, что только смущен и озадачен.

И тут ифрит выпрямился и спросил:

– А может быть, ты дровосек-каллиграф? Что мне сделать, выколоть тебе глаз или отрезать руку?

Я снова стал умолять о пощаде и сказал ему, что зарабатываю на жизнь обмыванием покойников.

Но демон принес перо и нож и прошипел мне прямо в лицо:

– Я выколю тебе глаз, чтобы ты больше не мог писать. Я мог бы предать тебя медленной страшной смерти, но и без глаза ты будешь пугать детей и вселять ужас во взрослых.

– Пожалуйста, поверь мне! – воскликнул я.

– Может, твой глаз и не руководил искусно пишущей рукой, но он видел мою женщину! – ответил он.

Он подошел ко мне с моим пером, я закричал от ужаса, но он не сжалился и выколол мне глаз. Кровь моего сердца и мой мозг полились из глаза вместе со слезами, я испускал страшные крики, и те словно подняли меня на воздух и перенесли обратно в лес.

Я вопил, воздевая руки:

– О, жизнь моя! Зачем я был разлучен с отцом, матерью и родиной, зачем грабители убили моих спутников и верблюдов и все разграбили, зачем я стал дровосеком и сделался причиной смерти единственной женщины, которую любил в своей жизни? И, будто всего этого было мало, ифрит выколол мне глаз!

Я шел и шел без цели, пока не обнаружил, что не только утратил глаз, но, казалось, лишился и слуха, и языка, – все мои чувства словно умерли.

Я обрил себе волосы и брови и закутался в черный шерстяной бурнус, и пошел бродить по свету, чтобы забыть о том, что навлек смерть на женщину, которая была как свет – солнечный и лунный. Она умерла в великих муках из-за моего себялюбия, из-за того, что в сердце моем не было ни капли сострадания, не было мудрости, даже когда она умоляла меня не притрагиваться к талисману. Разве любимая не предупреждала меня, что я погублю нас обоих? А я не понял, какое зло принесу, даже когда она сказала мне эти слова:

 
Если не ищешь разлуки, прошу: помедли.
Ревность твоя сразит и ту, кого любишь,
А за предательство это накажет Небо.
 

Несколько раз в своих странствиях я слышал, что Гарун аль-Рашид, наш мудрый калиф, всегда готов сочувственно выслушать тех, кто пережил несчастье. И я решил отправиться в Багдад, найти способ явиться перед ним и рассказать ему историю своей жизни.

Я дошел до Багдада только сегодня и встретил одноглазого дервиша, который сказал мне, что тоже чужой в этом городе. Затем мы встретили третьего дервиша, тоже одноглазого. И тогда мы пустились в путь втроем, ища места, где можно было бы провести ночь, и промысел Аллаха привел нас в ваш прекрасный дом.

Хозяйка дома сказала ему:

– Погладь свою голову на радостях, что она остается при тебе, и ступай!

Но дервиш спросил:

– Не позволит ли мне милостивая госпожа остаться и послушать, что расскажут другие?

– Что ж, можешь остаться, – разрешила хозяйка дома.

И третий дервиш выступил на середину зала, поклонился хозяйке дома, подумал минутку, вздохнул, вытер слезы и дрожащим голосом начал рассказывать.