Текст книги "Выбор"

Глава 1: Мишень

Около года назад

С хрипом вбираю кислород, беспомощно сминая простыню.

Прекрати!

Как только грудь перестает нервно вздыматься, я протираю лицо ладонью от ледяного пота и пару раз моргаю, пытаясь заставить противные разноцветные точки прекратить мельтешение перед глазами.

Даже во сне больше не спрятаться.

Дыхание вновь спирает, несмотря на полные воздуха легкие, отчаянно жмурюсь, из последних сил сдерживая приступ панической атаки. Голову сжимает стальным обручем, пульсируя болью то в затылке, то в висках. Закрыв глаза, нервно сжимаю переносицу и аккуратно спускаю ступни на прохладный пол. Сознание слегка прочищается, и я, пошатываясь, бреду к подоконнику.

На часах 3:12.

Окно открывается с противным скрипом. Когда свежесть врывается в комнату, шелестя шторами, я лишь опираюсь прямыми руками о белую поверхность, стараясь немного успокоиться; изо рта выходят огромные облака пара. Никогда не любила зиму.

Мозг взрывается тупой болью у висков. Открываю глаза, всматриваясь в бесчисленные блики фонарей и белый покров: есть одна идея. Украдкой оглядываюсь и прислушиваюсь. Тихо. В следующую секунду я с тихим скрипом открываю окно, забираюсь на внешний подоконник и прыгаю.

Никто не выживет в свободном падении с восемнадцатого этажа. Кости человека не способны выдержать такой нагрузки, ломаются, крошась, как фарфор; мне дано немного больше, чем остальным – костям моим так же плевать, как и мне. Вслушиваюсь в пение ветра и тихий скрип снега и группируюсь, отчего-то задерживая дыхание.

Приземлившись на ноги, я бегу к реке. Такая спокойная ночь редкость для города, в котором даже в темноте жители кишат, как муравьи. Тишина напрягает, заставляет вслушиваться в каждый шорох, пробуждает инстинкты, заложенные глубоко в подсознании. Инстинкт жертвы. Жаль, это не моя роль в дрянном спектакле.

Я подбегаю к мосту и, перепрыгнув через перила, падаю вниз, пробивая ногами не сформировавшуюся до конца ледяную толщу воды. Река с сотнями водоворотов и мощными течениями всегда остается прохладной независимо от погоды и температуры. Я плыву возле самого дна, время от времени выныривая, чтобы сделать очередной, правда, совершенно ненужный глоток воздуха. По привычке. Иногда такие мелочи – все, что связывает тебя с прошлым.

Я возвращаюсь домой, едва луна начинает легко тускнеть. Майка мгновенно летит в стиральную машинку. Я стою в душе, пытаясь отдраить от тела вонь отчаяния пахучими гелями и хоть немного согреться. Запрокидываю голову, подставляя лицо кипятку. Нужно завязывать с ночными прогулками.

Пятница. После пар забегаю в небольшое кафе, в котором я работаю вот уже почти три года. Милый шахматный пол, красные уютные диваны и цены, завышенные до небес – всё, что нужно для процветания забегаловки. Не понимаю, чем эта дыра всех цепляет?

Надев стандартную улыбку, пробегаю сквозь кухню и заворачиваю в кабинет шефа. Макс сидит, развалившись, в кожаном кресле и разговаривает по телефону, словно не замечая меня. Светлые волосы, уложенные в модном беспорядке, пронзительные зеленые глаза. На вид ему около двадцати пяти, увидев такого на улице, невольно обернешься. «Похож на ангела», – восторженно шепчут вечно толпящиеся в кафе клиентки всех возрастов. «Падшего», – всегда добавляю я, хоть и мысленно.

Внешность обманчива, кому как не мне это знать. Наконец, он кладёт трубку и оборачивается.

– Ты выглядишь уставшим, – говорю я.

– Тяжелый день, – парень замолкает, отстраненно глядя в окно, после чего пару минут мы проводим в тишине.

Одна из черт Макса – любовь к интриге. Он будет молчать вечность, пока не поинтересуешься, что же он хочет рассказать. Раздраженно закатываю глаза.

– Какие новости? – протягиваю нарочито сладким голосом.

– Для тебя нашлась работа.

– Неужели? – фыркаю, чувствуя, как каменная улыбка застывает на губах. Подхожу к столу, опираюсь локтями о поверхность. Скрещенные руки подпирают подбородок.

Я вся во внимании.

Макс встаёт и, еле заметно хромая, идет к сейфу. Через пару секунд передо мной лежит досье – небольшая кожаная папка, перевязанная яркой шелковой ленточкой, с бумагами толщиной в сантиметр.

– Гарри Хоггарт. Сорок четыре года. Генеральный директор "Хайлайт индестриз".

Я присвистываю. Неужели одна из самых молодых и одновременно самых популярных транспортных компаний США попала в наше поле зрения?

– Живет на Хантерстрит, 19. Не женат, детей нет. Завтракает в «Саммерс’» около восьми утра. Водит белый Мерседес А-класса. Регистрационный номер BVJ– 6411. На территории два охранника. Вооружены. Домработница приходит в 6:30, уходит в 22:00.

– Что со сроками? – в свою очередь спрашиваю я.

– Двенадцать часов.

Задумчиво тру переносицу:

– Особенности?

– Придется попотеть. Наша цель – морпех. Старая выправка.

– Один выстрел – и даже грозный солдафон откинет копытца.

– А вот в чем загвоздка. Никакого огнестрела – убить в рукопашном.

– Предлагаешь один на один с военным, служившим практически с младенчества, раскроить черепушку без должной подготовки?! Макс! – Фыркаю, отодвигая от себя папку, – я еще недостаточно рехнулась для такой авантюры, малыш.

Я выпрямляюсь, чмокаю губами в воздухе, отправляя воздушный поцелуй, и круто разворачиваюсь на каблуках.

– Разве этому я учил тебя? – Он говорит спокойно, но я знаю, что внутри него все кипит, – убегать? Ты – одна из лучших в штате. Смешно. Заработала авторитет – так теперь пахай на него.

– Всех денег не заработаешь, а мне все еще дорог мой зад, Макси, – цежу сквозь улыбку.

– То есть ты не справишься? Ну так давай, вали отсюда! – Он забирает папку и падает в кресло, – беги к сопляками, которые разорвут тебя на части, лишь узнав, что за одно дело ты окупаешь их годовые накопления.

Фыркаю, задрав подбородок:

– Не преувеличивай! Мы берем много, но не настолько.

– А теперь посмотри на сумму. Предпоследняя страница.

Папка скользит по столу, являя мне цифры, пропечатанные алым. Семь миллионов. На этот раз сумма слишком большая даже для меня. Удивленно присвистываю.

– В два с половиной раза больше, чем ты получаешь обычно, – небрежно добивает парень.

Я не двигаюсь, обдумывая все варианты и возможности. Напряжение трещит между нами, наполняя пространство электричеством. Рука осторожно пролистывает страничку. На фотографии изображен мужчина в черной майке с короткими рукавами и темных джинсах. Непроизвольно выхватываю важное: выглядит не старше сорока пяти, статный, мускулистый, ни в единой черте не проскальзывает даже намёка на старение; в осанке стержень, присущий военным. Ухоженный, волосы стильно уложены гелем, на руке дорогие часы – любит себя. В чертах лица проскальзывает самовлюбленность. Даже не так. Самоуверенность. Задумчиво рассматриваю глаза на фотографии, стремясь найти в них ответ.

Всегда знала, что жадность погубит меня.

– Идет, – наконец произношу я, – я берусь.

***

Не могу заставить себя прилечь, нервными шагами вымеряя пространство комнаты. В очередной раз бросаю взгляд на план участка и точки контроля секьюрити, в беспорядке разбросанные по низкому журнальному столику. Грязное дело. Отвратительное.

По низкой трели будильника в четыре утра я начинаю собираться: достаю черные штаны и кофту с капюшоном, в голенища высоких сапог, на каждое запястье и бедро креплю по ножу. Бросаю мимолетный взгляд на семейную фотографию, висящую в рамке на стене у двери, как будто извиняясь.

Через полтора часа я появляюсь у ворот Хоггарта. Черный кованый забор не скрывает внутреннюю территорию. Легко провожу рукой по металлу – высота около трех метров, но перелезть его не составит труда. Шик против безопасности. Глупо.

Тихо, опираясь на выступающие металлические цветы, перемахиваю ограждение. Хлопья снега чуть слышно скрепят под ногами, как будто пытаясь предупредить хозяина об опасности.

Я крадусь к дому мелкими перебежками, иногда замирая в прутьях когда-то пышных кустов. Время играет против меня: за забором медленно разгораются фонари, освещая и мою территорию. Маскировка теряет свой смысл.

Последний рывок – и я в доме.

Тряхнув рукой, высвобождаю нож. Тихо иду во тьме коридоров. Не дышу. Я напряжена, в животе скручивается упругая пружина, что готова разжаться в любую секунду. Останавливаюсь, прислоняюсь к углу и на мгновение закрываю глаза – это немного успокаивает расшатавшиеся нервишки. Да что же это со мной! Легко провожу пальцем по лезвию ножа – металл привычно холодит кожу.

Я продолжаю охоту: один дверной проем, окно, закрытые жалюзи, репродукция «Крика» Мунка. Снова дверь, лишь прикрытая, с оставленной щелкой толщиной с ладонь. Там, внутри, горит свет. Напрягаю все чувства. Изнутри слышится тихий шорох и легкий звон. В носу защекотал запах свежеприготовленного кофе. Я оборачиваюсь и отступаю на шаг. Но другого пути нет. За поворотом меня ждет лестница, а значит, доступ на второй этаж. Доступ к Хоггарту.

Аккуратно перешагиваю полоску света на паркете. Половица тихо скрипит под ногой… дверь распахивается, являя мне телохранителя с кружкой. Рефлексы делают все вместо меня. Молниеносно поддавшись вперед, всаживаю нож в горло, выхватываю кофе и отступаю на шаг.

– Тш-ш, – я смотрю ему в глаза, прислонив указательный палец ко рту. Охранник падает на колени, на лице застывает маска удивления. Наклонившись, достаю лезвие. Кровь, булькая, покидает его тело, и мужчина валится на бок. Вытираю об него лезвие, попутно делая глоток из кружки: м-м-м, капучино. Любимый.

Шаг, еще шаг. Лестница немного поскрипывает под тяжестью моего веса. Где-то на грани сознания я чувствую, он не спит. Хоггарт немного взвинчен. Ждет меня.

Я иду, подбрасывая нож, ловлю сначала за острие, потом за рукоятку, дохожу до очередной двери и останавливаюсь. Он там. Делаю очередной глоток и открываю дверь.

Мужчина внутри расслабленно стоит спиной ко мне возле окна, с наигранным интересом рассматривая чернильную тьму дворика, и держит в руке стакан. Виски со льдом. Хочет показать, что ему плевать. Скидываю капюшон и делаю малюсенький глоток еще неостывшего кофе.

– Выпьем? – говорит мне Гарри и улыбается, кивая на чистый стакан, расположившийся под небольшой настольной лампой – единственным нормальным освещением в комнате. Приготовил специально для меня?

– Не сегодня; у вас потрясающий кофе.

«Какое ужасное клише, – проносится в голове, – болтаю с жертвой как героиня дешевых боевиков».

– Эфиопия, – глубокомысленно замечает Хоггарт, отвечая мне с белозубой улыбкой. А он мне определённо нравится.

Делаю шаг в бок и прислоняюсь спиной к стене. Он не вызвал полицию? Самодовольный кретин.

– Мне нравится наша потрясающая беседа, однако, давайте перейдем к делу.

Хоггарт делает глоток, не отрывая от меня взгляда цепких, пронзительных глаз.

– Как вы поняли, мистер Хоггарт, у вас проблемы. Я понятия не имею, чью компанию вы обокрали или чью жену трахнули, а, в прочем, мне плевать. Так или иначе, они готовы заплатить мне баснословную сумму за вашу смерть.

– А если я заплачу больше?

Усмехаюсь:

– Понимаете, проблема вовсе не в деньгах. Разница в репутации, Гарри, я уже приняла заказ и не могу от него отказаться… К тому же, умрете вы или они, какая мне разница, кому перерезать глотку?

Я отрываюсь от стены, прохожу через комнату и сажусь на стеклянный столик, с легким звоном опуская рядом с собой пустую кружку. Чувствую его волну неверия и насмешки. Приподнимаю голову:

– Даже не думайте, Хоггарт. Вы будете мертвы в любом случае. Разница в том, как это будет.

Кладу нож рядом с собой. Предупреждающе смотрю на Хоггарта. Не дёргайся.

– Два варианта развития событий. Первый: вы умираете быстро и практически безболезненно. Просто стоите и ждете, пока я всажу вам нож в глотку. Второй, – кивком показываю на лезвие рядом с собой, – более интересный. Мы поиграем. Я или вы, Гарри. Выиграет лишь один. Но если победа будет за мной, – я отправляю нож в путешествие по столешнице. Он скользит по стеклянной поверхности, вертясь вокруг своей оси, и замирает возле Хоггарта. Разум становится кристально чист, и я мрачно ухмыляюсь, являя свою истинную суть, – Ты будешь умирать долго и мучительно. Решай, Хоггарт. Выбор за тобой.

Хоггарт делает очередной глоток и ставит стакан на стол. Я знаю, что выбор сделан. Улыбаюсь.

– Всегда знал, что в душе я игрок, – смеется он и бьет мне в грудь.

Пролетаю добрых три метра и впечатываюсь в стену. «Неплохо, – думаю я, – будет весело». Достаю из голенища нож и встаю. Гарри забирает нож со столика.

Хоггарт атакует, целится лезвием в живот. Отскакиваю, делаю встречный удар в шею. Морпех приседает, сбивает меня с ног и наваливается всем весом. Вижу насмешку в его глазах. Улыбаюсь в ответ. Кусаю за шею, вырывая кожу, Гарри шипит и скатывается с меня, попутно всаживая нож мне в левый бицепс. Чувствую во рту густой солёный вкус чужой крови. Облизываюсь. Встаю. Достаю нож из руки.

– Хороший выбор, Гарри, – говорю я и метаю нож. Хоггарт не успевает увернуться, и лезвие застревает в левой голени. Достаю нож из рукава, краем глаза замечаю, что мужчина встаёт.

– Разве мама не говорила, что игры до добра не доводят?

Бросок! Лезвие легко входит в его мышцы над тазобедренной костью. Хоггарт вновь падает на пол, рычит и выгибается.

– Кажется, у нас есть победитель, – счастливо произношу я.

Выстрел разрывает тишину. Вспышка боли, чувствую, как пуля навылет прошла над ключицей. Падаю на пол, очередная пуля свистит у меня над головой. Может, они мне и не нанесут особого вреда, но всё равно чувствовать их в своем теле нет особого желания. Вскакиваю, попутно выхватываю из голенища последний нож, бью ногой по голове Хоггарта. Хватаю запястье Гарри с пистолетом и пригвождаю лезвием к полу. Пистолет отбрасываю в сторону.

– Гарри, Гарри… тебе не победить. Мой триумф был предсказан Создателем. Тебе бесполезно сражаться, – отодвигаю воротник кофты, показывая выстрел. Проходит пару секунд, пока морпех понимает, в чём дело. Зиявшая дыра, залитая кровью, затягивалась на его глазах, – Видишь?

– Кто ты?!

– Разве это имеет значение? – отвечаю я и сажусь рядом на пол по-турецки. – Сейчас важно лишь одно: твое фатальное поражение.

Задумчиво верчу в руках лезвие. За окном совсем рассвело. На часах 6:15. Пора уходить.

– Надеюсь, ты был хорошим человеком, Хоггарт.

Я наклоняюсь и подношу нож к сонной артерии на его шее. Из горла Гарри с хрипом выходит смешок. Сумасшедший.

– Не хуже тебя, уж точно, – скрипя, выплевывает он.

Усмехаюсь. Меня сковывает лед.

– Покойся с миром, – произношу я, медленно делая неглубокий надрез. Пока не смертельный. Хоггарт закрывает глаза.

– Ты сгоришь в аду, – наконец, выдавливает он.

Улыбаюсь:

– Я знаю.

Глава 2: Момент

Сижу в кабинете Макса под уютным пледом и пью чай. Два часа назад я кинула парню смс о полном завершении задания, а он в свою очередь сообщил об этом заказчику и вызвал Кортни. Она часто прибирала за мной, вычищая с маниакальной точностью все места преступлений. Пропитанные чужой кровью вещи залила хлоркой, уничтожая любую ДНК, затем сложила в мусорный пакет и выкинула. Всё оружие почистила и спрятала по тайникам. И вот теперь я, кажется, вечность жду Макса, сидя в его же кресле.

Наконец, дверь за моей спиной тихо скрипнула.

– Ты опоздал, – говорю я, не оборачиваясь.

Макс раздевается, полностью игнорируя мои слова:

– Как всё прошло? – произносит он спустя еще одну бесконечность, немного склонив голову влево.

– Скучно, как обычно, – я подпираю щеку ладошкой.

– Я не сомневался.

– Действительно?

– Естественно, – Макс дарит мне ту самую ангельскую улыбку, от которой женщины сходят с ума, – ведь ты училась у профессионала.

– Тебе не говорили, что ты иногда слишком нарцисс?

– Бывало. Считаю это комплиментом.

Макс достает виски и два стакана, наливает немного и, вручив мне емкость с янтарной жидкостью, произносит:

– За еще один уголек в твоем сердце, малышка.

Смеемся. Старая шутка, уже и не помню, откуда она пошла, но каждый раз забавляет, как в первый.

– И очередное идеально выполненное дело, – добавляет наставник.

– За дело, – эхом повторяю я, и мы чокаемся.

Виски обжигает горло. Закрываю нос ладонью и медленно вдыхаю.

– У тебя открытие через полчаса, – напоминаю я, протягивая пустую емкость.

Закатывает глаза, наполняя стаканы:

– Зануда.

Позволяю алкоголю проникнуть в кровь. Пить уже не так противно. Приятное тепло распространяется по телу, в голове появляется легкая дымка. Еще раз бросив взгляд на часы, понимаю – время уходить.

– Мне пора, – произношу я, поднимаясь, – я ведь заслужила сегодня выходной?

– Безусловно, – чувствую его улыбку кожей.

– Вот и здорово, – залпом допиваю виски из бутылки. Перехватывает дыхание. Как могу аккуратно ставлю бутылку на столик и посылаю парню воздушный поцелуй, на что он лишь снисходительно вертит головой.

***

Я не чувствую сердца.

После убийства Хоггарта прошло почти три месяца, а я все никак не могу пресытиться чувством стекающей по рукам тягучей крови. Тогда, первый месяц, я держала себя в руках: охота не по найму – раз в неделю, благо, Макс был рядом, и я контролировала ярость размеренными неторопливыми заказами. А потом клиенты пропали. Неделю я практически лезла на стену, на вторую начала выходить на охоту через день. Время шло, заказов не было. Меня неумолимо несло вниз, затягивая в бездну, ломало, как наркомана.

Торчу под холодным душем, пытаясь что-нибудь почувствовать. Наклоняю голову, заставляя струи стекать с кончика носа, и размеренно дышу. Мне кажется, что я дошла до точки невозврата, превратившись в монстра, готового разорвать своим голодом.

– Эва?

Нет! Распахиваю глаза и выбираюсь из-под ледяного душа.

Шуршат бумажные пакеты.

– Эва, это ты?

– Да, мама. Почему ты здесь?

Съемная квартира всегда казалась хорошей идеей.

– Мне звонили из университета. Тебя не было уже месяц! Твое имя в приказе на отчисление!

Она почти кричит, ставя пакеты в угол, и скрещивает руки на груди.

– Где ты была? Что происходит?

– Я… я могу всё объяснить.

Мысли судорожно летят в голове, подбирая неплохую отмазку…

– Это тот владелец кафе, да?

– Что? Нет! – Я недоуменно поднимаю брови и вдруг понимаю, что подо мной по паркету растеклась лужа, – Макс здесь не причем!

– Эва, детка, скажи мне честно, – ее глаза наполняются слезами, – ты подсела?

– Что?! – Брови взлетают еще выше, – не неси ерунды, мама!

– Не ври мне! – Она вдруг кричит, хватает меня за плечи и пригвождает к стене.

– Что ты употребляешь? Гашиш? Экстези? Что?!

Мама трясет меня, как тряпичную куклу, а во мне разгорается неподдельная ярость.

– Ты думаешь, я не вижу, что с тобой происходит? Ты перестала звонить, прогуливаешь универ, а сейчас еще и болтаешься в ледяной ванне в одежде!

– Тише. Не кричи, – спокойно произношу я и отдираю ее руки от себя.

– Что ты творишь? – хрипло спрашивает мама, когда я сбрасываю вещи и переодеваюсь.

– Ухожу.

– Куда?! Ты видела время?! Мы не договорили!

– Это может подождать.

Она сталкивается с моим взглядом и вздрагивает.

– Эва, пропадают люди. Полиция каждый день находит трупы…

– Я буду осторожна.

Быстро впрыгиваю в джинсы, натягиваю какой-то черный топик и расчесываю пятерней ледяные волосы.

– Остановись. Я – твоя мать…

– И я очень рада этому, – перебиваю ее, натягивая кеды, открываю входную дверь и вызываю лифт.

– Авалон… – шепчет она, припадая к косяку плечом.

– Мама, иди домой.

Слегка растягиваю губы в улыбке. Дверь лифта с легким звоном захлопывается у моего лица.

Иду быстро, почти бегом направляясь в бар на другой конец города. Любой, будь он в здравом уме, обходил бы этот район стороной даже при дневном свете: здесь обитали городские отбросы, валялись на асфальте полудохлые пьяницы, тут находили поставщиков желающие закинуться наркотой, и раз в две-три недели, до того как у меня слетела крыша, в каком-нибудь подвальчике находили очередной истерзанный труп проститутки. Место, где смерть постоянный гость. Приют для таких, как я.

Заваливаюсь в бар, минуя большого Фреда, низкого толстячка с пивным животом, единственного охранника этого чудесного заведения. Сажусь за барную стойку и смотрю на присутствующих: пол подрагивает от басов и топота танцующих, светомузыка отвлекает внимание от шлюх, обслуживающих уже надранных в стельку клиентов в задней части зала. Небольшая дымка в помещении из-за курящих травку и кальян. Идиллия.

Лицо передергивает от отвращения. Кажется, год-два назад вас было намного больше. Брезгливо морщась, я быстро возвращаюсь к излюбленной компании бармена.

– Роуз, – приветствует он меня, наполняя стопку.

– Здравствуй, Джер. Как оно?

– Тухляк, как обычно.

Джер, а на деле же Томас Ричардс, более известный под кличкой Всадник, сверкает глазами и злобно фыркает. Всадник был единственным знакомым мне наемником, который так же, как и я, был не прочь зачистить улицы от деградированной грязи за гроши, а то и вовсе бесплатно.

Можно сказать, что Джер стал мне товарищем, если у наемников вообще могли бы такие быть. По крайней мере, я всегда отклоняла заказы на Всадника, а тот в знак благодарности не трогал меня и угощал пойлом. Для него я была маленькой Роузи, и плевать, что я – Тень, одна из самых высокооплачиваемых наемниц штата.

– Ты зачастила в последнее время, – он мягко поднимает бровь, словно желая объяснений.

Но я лишь легко улыбаюсь и опрокидываю стопку.

– Роуз, Зик Си по курсу, – вижу, как желваки ходят по худощавому лицу. Джер смотрит сквозь бокал на лампу, – насильник, убийца, трижды сидел. Были обвинения в педофилии, но из-за отсутствия доказательств обвинение снято.

– Замечательно, – мило улыбаюсь.

– Он будет пятым за эту неделю, а сегодня всего лишь среда, – Джер качает головой, – ты точно в порядке?

– Более чем.

– Справишься одна?

Фыркаю:

– Издеваешься?

– Он идет к тебе. Агрессивный малый. Будь осторожнее.

Склоняю голову на бок:

– Неужто заботишься?

– Крошка, составишь мне компанию?

Поворачиваюсь. В лицо врезается великолепный букет перегара. Оценивающе осматриваю урода: жирный, с длинными редкими волосами и сальной прыщавой кожей. Игриво киваю:

– Не уверена, что ты меня потянешь. Я пью только чистый абсент.

Улыбка Зика становится ещё шире.

– Эй, бармен, – почти кричит он басом, – абсент даме и двойной мне. Не разбавляя.

Хихикаю и хитро подмигиваю Джеру: сегодня уродец будет мертв.

– За тебя, – приподнимаю бокал и, запрокинув голову, вливаю в себя коктейль. Зик пьёт со мной.

Не знаю, сколько мы выпили, но пропускай я это пойло в кровь – уже валялась на полу в отключке, предварительно облевав всё в радиусе двух метров.

– Может, пойдем ко мне, солнышко?

Подёрнутый туманной плёнкой взгляд встречается с моими глазами, пройдясь по изгибам тела. Улыбаюсь. Считай, ты уже мёртв. Глупо хихикаю и, слегка пошатываясь, встаю.

– Ради тебя, дорогой, все, что угодно.

Ублюдок шлепает меня по пятой точке и гадко облизывается. Ты будешь умирать долго и мучительно, урод. Едва сдерживаюсь, чтобы не размазать его прямо здесь; театрально шатаюсь, Зик торопится к выходу, чтобы придержать мне дверь. Джентльмен, мать его. Я успеваю лишь повернуться к Джеру, послать ему воздушный поцелуй и увидеть его ошеломленный взгляд, прежде чем мой собутыльник хватает меня за локоть и вытаскивает наружу.

Когда мы выходим из бара, он ведёт меня через дворы. Я иду, сильно и нелепо раскачиваясь из стороны в сторону, беззаботно скалюсь в жирную морду. Нечто позади заставляет нахмуриться и резко обернуться, проверяя пространство. «Кто-то наблюдает». Щурюсь, всматриваюсь в темноту. Ничего.

– Что-то случилось, куколка? – Зикки обдает вонью перегара и грубо хватает локоть.

– Показалось, – глупо растягиваю губы в улыбке. «Странно».

Через пару минут, мы спускаемся по лестнице полуразрушенного дома. Тихо хмыкаю. Подвал. Как романтично.

Зик резко толкает меня в спину, картинно падаю на колени. Вечеринка начинается. Медленно встаю и разворачиваюсь. Жирдяй вновь толкает меня, только уже к стене и придавливает своей потной тушей. Меня с головой окатывает похотью. Вот гадость! Так, пора это заканчивать.

– Какой же ты омерзительный, – скривившись, сообщаю ему и аккуратно отодвигаю от себя.

Смотрю в потемневшие от желания глаза, чувствую его удивление. Конечно. Не будь я способной поднять полтонны одной рукой, вряд ли бы он сдвинулся с места. Улыбаюсь. Бью ногой в пах. Толстячок складывается пополам и грузно оседает на колени. Звонко смеюсь, уже не скрываясь. Предвкушение, вот что я чувствую. Захожу за спину, обманчиво мягко беру его голову в ладони и наклоняюсь поближе к уху Зика:

– Тебе следовало быть более избирательным с теми, кого хочешь затащить к себе в постель.

Мой шёпот звучит слишком громко в оглушающей подвальной тишине. Резкий рывок руками, хруст шейных позвонков, и тело Зика обмякает в моих руках. Тихо, удовлетворённо вдыхаю носом и закрываю глаза. Меня наполняет жизнь, бьет во мне ключом. И я спокойна. Это главное.

***

Стою возле входной двери, слепо всматриваясь в желтый листик с кривым подчерком, и чувствую, как силы покидают меня. «Тебе не следовало выставлять ее за дверь». Вдох, выдох. Срываю лист и практически лечу к выходу.

На часах 3:12. Ровно три секунды назад я поняла, что квартира родителей приоткрыта, за пять секунд до этого почувствовала дикий страх и смертельную опасность. Кровь во мне леденеет. Я вхожу внутрь. Нос улавливает запах свежего мяса. В коридоре включается свет. Из тени кухни выходит стройная девушка с зелёными волосами. На вид ей около двадцати пяти, а её угольно-чёрный облегающий прикид кажется ещё чернее из-за пролитой на него крови.

– Тень, – она улыбается и склоняет голову на бок в качестве приветствия. Я прекращаю дышать. То, что она знала позывной, означало лишь одно – всё, что я скрывала изо всех сил, вырвалось наружу.

– Меня зовут Хризолит. Ты, должно быть, знаешь обо мне, – её оранжевые глаза впиваются в мои. Линзы? Сплошной пафос.

– Впервые слышу.

Я незаметно осматриваю её: кобура на левом бедре, нож на правом. Маленький кухонный топорик со стекающей по нему густой кровью в руке за спиной.

Судорожно сглатываю.

– Я думала, ты будешь старше, – наемница насмешливо фыркает, – сколько тебе? Семнадцать?

– Двадцать один.

– Ты юна и глупа, – невозмутимо произносит она, доставая топор из-за спины.

Опускает на мгновение взгляд, будто рассматривает бурые дорожки на лезвии. Молчу. Я могла бы убить её уже с десяток раз, но отчего-то стою, как приклеенная, и слушаю ее предсмертную речь.

– Найти их было не так уж и сложно, – продолжает она, ничего не подозревая, – она была очень расстроена.

Глубоко вдыхаю, одновременно просчитывая дамочку: разговаривает с убийцей рангом выше вместо того, чтобы быстро замочить. Дилетантка.

– Твоя мама была милейшей женщиной, она так спешила открыть тебе дверь, что даже не спросила «кто там». Вы, кажется, ссорились перед уходом, верно? Она была немного зла, но бесконечно рада, что ты все-таки пришла.

Хризолит улыбнулась. Сжимаю кулаки, до крови впиваясь ногтями в ладони. Заткнись, заткнись, заткнись!

– Кто тебя нанял? – Хрипло спрашиваю я, сжимая челюсти.

Наемница звонко смеется:

– Ты же не надеялась, что я скажу?

Я молчу. Держать себя становиться еще труднее, однако, когда я еще глубже вонзаю ногти, кровавая пелена медленно сходит, очищая сознание.

– Тебе не за чем эта информация.

– И всё же, – я выставляю ладони перед собой, словно бы принимая поражение, и мирно склоняю голову.

– Тень из Триады показывает смирение?

Хризолит моментально хмурится, отбрасывая всю игривость:

– Не верю, – её тело напрягается, как пружина, – я не скажу тебе.

Устало разминаю шею и разочарованно цыкаю:

– Жаль, трупы не разговаривают.

Её глаза округляются, до отвращения медленный взмах рукой… В полете перехватываю летящий к груди топор. Смотрю на наёмницу:

– У тебя были проваленные задания? – спрашиваю я.

Неверяще смотрит на меня. Тяжело вздыхаю: сколько раз я уже видела это осточертелое выражение!

– Ни одного.

– Тогда хочу поздравить тебя с первым.

Взмах! Лезвие топора легко входит в её горло; в глазах Хризолит навсегда застывает удивление.

Наваждение спадает, и у меня подкашиваются ноги. Тихо всхлипывая, оседаю на пол и закрываю рукой рот. Крупные слезы текут по щекам, прорезая соленые дороги. В голове шумит, и я, не понимая, что творю, медленно поднимаюсь и иду к кухне. Дверь закрыта, но я даже отсюда чувствую вонь свежего мяса. Собравшись силами, я легко нажимаю на ручку, приоткрывая комнату.

Мама, разделанная, как свинья на Рождество, разбросана по всей кухне. Вместе с ней и частями лежит отец. Гора мяса и кости, торчащие из кровавой жижи. Склоняю голову, жмурюсь и прижимаю руку ко рту, пытаясь подавить рвотный рефлекс… однако потом я замечаю стеклянные запачканные кровью глаза папы и, не сдержавшись, очищаю желудок куда-то себе под ноги.

Судорожно вытерев лицо, я задыхаюсь от сжимающихся легких. Проходит пару минут, прежде чем я беру себя в руки и иду искать трехлетнюю сестру. Закрываю дверь, сжимаю кулаки, выдыхаю и прислушиваюсь к своим ощущениям. Считаю про себя. Восемь секунд – столько занимает поиск малейшего живого отголоска в квартире. Есть! Иду в спальню и распахиваю шкаф. Облегченно выдыхаю, от обуявшего страха темнеет в глазах, и я медленно опускаюсь на колени, не веря своим глазам. С моей маленькой девочкой всё хорошо. Аккуратно вытаскиваю её, укутывая в плед.

– Всё хорошо, – шепчу я, прижимая её к себе, – всё хорошо, солнышко, я защищу тебя, обещаю.

Поднимаюсь на ноги, стараясь не разбудить сестрёнку, аккуратно прохожу через прихожую и вызываю лифт. Пшеничная прядка Оушн вылезла из-под кокона на моих руках. Захожу в лифт, не в силах оторваться от последнего, что осталось от прежней жизни. Снимаю сигнализацию с папиной машины, включаю обогрев и кладу сестру на заднее сидение. Сама же возвращаюсь в квартиру, аккуратно закрыв за собой дверь.

Достаю чемодан. В него бросаю часть летней и с половину зимней одежды Оушн. Завязываю волосы в хвост и открываю крышку ноута. Благо, протокол взлома был загружен на флешку Кортни, а Макс заставлял везде ее с собой таскать. На взлом камер наблюдения уходит пару минут, прежде чем в памяти у них остается лишь закольцованная запись тихой ночи. В спальне забираю все украшения мамы. Осматриваю комнату в поисках чего-нибудь ценного. На глаза попадаются мамины духи и отцовский одеколон. Сердце перестает биться. Хватаю флаконы.

Всё, что я нахожу, летит в чемодан. Я иду на кухню, заставляя себя не дышать. Включаю газ на всех конфорках. Смотрю на тела родителей.

– Простите меня.

С ресниц срывается последняя слеза.

Закрываю дверь на кухню, предварительно оставив там взрывчатку. Таймер непрерывно тикает, отсчитывая секунды. Выношу чемодан на улицу, разбиваю стекло над рычагом экстренной эвакуации. Сирена начинает верещать на весь квартал, раздражая слух. Слышу, как испаряется сон у жителей, чувствую их панику. Они спешат покинуть дом прежде, чем случится непоправимое.