Текст книги "Мальчик из леса"

Часть вторая

Глава двенадцатая

Неделю спустя

Сработала сигнализация. Значит, на лесную дорогу свернула машина.

Сигнализация была старомодная, на основе резинового шланга (такие ставят на автозаправках и подъездных дорожках), но в здешних условиях весьма эффективная. Современные датчики движения срабатывают на животных, то и дело ложная тревога. А резиновый шланг реагирует только на что-нибудь тяжелое. Например, на автомобиль.

Уайлд смотрел на маленький экран, на заголовок электронного письма с генеалогического сайта: «ЗДЕСЬ РЕЗУЛЬТАТЫ АНАЛИЗА ВАШЕЙ ДНК!». Ну что, щелкнуть по ссылке или лучше не будить лиха? Точно так же он раздумывал и раньше: перед тем, как решился сделать анализ ДНК. Не зря ли он ступил на эту дорожку? Как знать, куда она заведет? Образец ДНК он сдал под псевдонимом, решив, что это вполне безопасно. На результаты смотреть не обязательно: лежат себе в Сети, пусть лежат и дальше.

Некоторые спросят: почему Уайлд так долго ждал? Почему до сих пор не сделал этого очевидного шага? Компании вроде «23andMe» и «Ancestry.com» голосят на все лады, что помогли воссоединиться сотням, если не тысячам семей. Уайлд мог бы отправить им свой мазок и – вероятно – узнать, кто он и откуда. Естественный шаг, разве нет? Любой тут же ответит: «Да, само собой». Но чем больше Уайлд думал о далеко идущих последствиях такого решения, тем сильнее в нем сомневался.

Стоит ли ему, убежденному отшельнику, не умеющему общаться с другими людьми, открывать дверь, чтобы кровные родственники (а по сути, незнакомцы) ворвались в его жизнь?

Ему это нужно?

Какая польза в том, что Уайлд узнает о своем прошлом?

Автомобильные колеса надавили на резиновый шланг. Сработала система сигнализации – не система, а настоящее произведение искусства. По большей части (в особенности несколько лет назад) на эту дорогу сворачивали случайно. По ошибке. Уайлд даже расчистил площадку неподалеку от съезда с шоссе, чтобы водитель мог спокойно развернуться и уехать. Теперь же – из-за буйной растительности – поворот стал совсем незаметным, и случайные гости заезжали сюда гораздо реже.

Но все же заезжали. Например, как сейчас.

Когда сработали следующие датчики – второй и третий, – Уайлд понял, что водитель не планирует разворачиваться. Стало быть, гость знал, куда едет.

Уайлд жил в изготовленном по спецзаказу доме сферической формы. Экокапсула представляла собой умный микродом, или автономную экообитель, или компактный мобильный дом – называйте как хотите. Этот дом создал для Уайлда его словацкий друг, с которым он познакомился во время службы в Персидском заливе. Конструкция выглядела как яйцо огромного динозавра, хотя Уайлд, вооружившись пятью матовыми красками, закамуфлировал свое жилище так, что его почти не было видно. Общая площадь была скромной, меньше семидесяти квадратных футов, но этого Уайлду хватало: кухонька с варочной поверхностью и мини-холодильником, полноценная ванная комната с экономичным краном и душевой лейкой, а также туалет-крематорий, превращающий все отходы в пепел. Мебель встроенная, из легких сотовых панелей, отделанных ясеневым шпоном: стол, выдвижные ящики, кладовка и складная односпальная кровать (при желании ее можно было превратить в двуспальную). Наружные стены – из бесшовного стекловолокна на металлическом каркасе.

Короче, это была мегакрутая экокапсула. Иначе не скажешь.

Взглянув на это жилище, некоторые назвали бы Уайлда «экопсихом» или «зеленым экстремистом». И ошиблись бы. Капсула обеспечивала ему уединение и защиту. Она была полностью автономной, и Уайлд мог обходиться без контактов с цивилизацией. На крыше стояли солнечные батареи. Если понадобится больше электроэнергии, Уайлд мог добавить к ним шест с ветряком. Сферическая форма жилища позволяла без труда собирать дождевую воду, а в период засухи Уайлд мог разжиться водой где угодно – в озере, в ручье, в водонапорной колонке. После системы обратного осмоса и ультрафиолетовой очистки любая вода становилась пригодной для питья. Объемов накопителя и бойлера вполне хватало на одного человека, хотя дома у Лейлы Уайлду, признаться, нравилось блаженствовать под нормальным напором нескончаемой горячей воды.

В доме не было ни стиральной машины, ни сушилки, ни микроволновки, ни телевизора. Уайлд прекрасно обходился без этого хлама. Из электроприборов ему нужны были лишь ноутбук и телефон, а для них питания в капсуле было более чем достаточно. У него не было ни термостатов, ни электрических выключателей – за все эти функции отвечало приложение «умный дом».

Капсулу нетрудно было погрузить на пикап и перевезти в другое место. Раз в несколько недель или месяцев Уайлд так и делал – переставлял ее хотя бы на пятьдесят или сто ярдов. Пожалуй, сейчас такие меры предосторожности были излишни, но если дом слишком долго стоял на одном месте, у Уайлда появлялось ощущение, что капсула пускает корни, а вместе с ней укореняется и он сам.

Ему это не нравилось.

Сейчас Уайлд стоял у раздвижной двери капсулы и размышлял, стоит ли щелкать по ссылке, ведущей на сайт ДНК. Датчики и камеры, запитанные от солнечных батарей, передавали цифровое видео ему на смартфон. Глянув на экран, Уайлд увидел, что автомобиль – красная «Ауди А-6» – остановился. Открылась водительская дверца, из нее вывалился мужчина. Чтобы выпрямиться, ему понадобилось какое-то время. Уайлд знал этого мужчину, хотя они встречались лишь однажды.

Бернард Пайн, отец Наоми.

– Уайлд?

Машина была далеко, и Уайлд не услышал бы его, если бы не микрофоны. Он поспешил по знакомой тропинке к дороге. До нее было чуть больше четверти мили. В капсуле у него было оружие – стандартная «Беретта М9» военного образца, – но он не видел причин брать его с собой. Уайлд не любил оружие, да и стрелок из него был неважный. Хорошо, что тем вечером, когда он отобрал у Тора пистолет, не пришлось стрелять. И дело вовсе не в том, что Уайлд боялся кого-то ранить. С такого расстояния он запросто мог промахнуться.

Уайлд бесшумно подошел к Бернарду Пайну сзади:

– Что стряслось?

Пайн вздрогнул и обернулся. Интересно, подумал Уайлд, как он узнал про это место? Хотя не такой уж это секрет. Все знают, куда ехать, если нужно связаться с отшельником.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал Пайн.

Уайлд ждал.

– Она снова пропала, – продолжил Пайн. – Наоми. И на этот раз она не пустилась в бега.

– В полицию обращались?

– Да.

– И что?

– Сами как думаете? – Пайн закатил глаза.

Разумеется, полицейские решили, что Наоми опять сбежала. Когда всплыл обман с челленджем, объяснил Пайн, школьные хулиганы взялись за нее с удвоенной силой и Наоми совсем отчаялась. А в полиции к ней относятся как к мальчику, который кричал «Волки!», хоть она и девочка.

– Я вам заплачу, – сказал Пайн. – Слышал, что… – Он умолк.

– Что вы слышали?

– Что вы таким занимаетесь. Что вы опытный следователь, или как это называется.

Это, пожалуй, было преувеличение. Когда-то Уайлд работал в охранной фирме «КРУ», занимался персональной защитой граждан США за границей. Из-за специфических навыков – и еще из-за отсутствия свидетельства о рождении – Уайлду поручали самые деликатные вопросы, требовавшие максимальной секретности. Заработав достаточно денег, Уайлд отошел от дел, но остался негласным партнером фирмы: официально сместился в сумеречную зону под названием «консультационные услуги».

– Она не сбежала, – повторил Пайн.

Язык у него заплетался. Судя по виду, Пайн уже успел пропустить стакан-другой после трудового дня: глаза красные, рубашка измята, галстук ослаблен.

– Почему вы так решили?

Поразмыслив, Пайн ответил:

– Если я сошлюсь на отцовское чутье, вы, наверное, не поверите?

– Ни на йоту.

– Ее похитили.

– Кто?

– Понятия не имею.

– Как насчет признаков нечестной игры?

– Нечестной игры? – Пайн нахмурился. – Вы что, серьезно?

– Вы говорите, ее похитили. У вас есть какие-то доказательства?

– У меня есть отсутствие доказательств.

– То есть?

– Ну, Наоми здесь нет. – Бернард Пайн развел руками и как-то странно улыбнулся. – Она отсутствует.

– Вряд ли я могу вам помочь.

– Потому что мне нечем доказать, что ее похитили?

Пайн, пошатываясь, направился к Уайлду. Чуть быстрее, чем нужно, – словно собирался напасть. Уайлд сделал шаг назад. Пайн остановился и миролюбиво поднял руки:

– Послушайте, Уайлд, или как вас там. Черт, пусть будет по-вашему. Допустим, Наоми сбежала. Если это так, она сейчас совсем одна. – Он обвел руками лес, словно его дочь пряталась где-то здесь. – Ее довели эти неандертальцы из школы. Теперь ей грустно, страшно, и… и ее нужно найти.

Уайлд нехотя признал, что в этих словах есть крупица здравого смысла.

– Ну так поможете мне? Нет, не мне. Забудем про меня. Вы видели Наоми. Скажу вот что: вы ей понравились. Поможете ей?

Уайлд протянул руку:

– Дайте ключи от машины.

– Что?

– Я отвезу вас домой. По дороге расскажете все, что вам известно.

Глава тринадцатая

Хестер пыталась сосредоточиться, но волновалась, будто школьница.

В гостях у передачи «Краймштейн и криминал» был знаменитый активист и адвокат Саул Штраус. Темой нынешней передачи, как и почти всех передач последнего времени, была возмутительная президентская кампания Расти Эггерса, гуру телевизионных ток-шоу и человека с сомнительным прошлым.

Хестер подводила программу к рекламной паузе, но думала лишь об эсэмэске, которую только что прислал Орен Кармайкл:

Знаю, ты в эфире. Когда закончишь, можно заехать на разговор?

Она, волнуясь – блин, старовата она для таких волнений, – ответила утвердительно и добавила, что сообщит имя Орена на проходную и что он может приезжать в любое время. Чуть не поставила в конце текста эмодзи – сердечко или смайлик, – но здравый смысл подсказал не делать этого.

Однако чуть не поставила.

Во время рекламы Хестер прочла на телесуфлере краткую биографию Саула Штрауса: сын губернатора Вермонта, республиканца старой закалки, служил в армии, окончил Брауновский университет, преподавал в юридической школе Колумбийского университета, пахал без продыху, был рьяным защитником сирых и убогих, спасал природу, боролся за права животных… Короче, если видел какое-нибудь душераздирающее дело, тут же окунался в него с головй.

– Давайте проясним ситуацию, – без обиняков сказала Хестер. – Вы подали в суд на продюсеров «Расти-шоу», но не на самого Расти Эггерса, правильно?

На ее взгляд, Саулу Штраусу было слегка за шестьдесят. Вид у него был как у типичного преподавате-ля-гуманитария: длинные седые волосы, собранные в конский хвост, нарядная фланелевая рубашка под выцветшей вельветовой курткой апельсинового цвета (завершающим штрихом были заплатки на рукавах), растительность на лице (где-то между модной и сектантской), на шее – цепочка с очками для чтения. Несмотря на одежду, Хестер понимала: перед ней несгибаемый морской пехотинец с железной волей.

– Именно так. Я представляю одного из рекламодателей «Расти-шоу», и мой клиент не без оснований полагает, что ему продали услугу ненадлежащего качества.

– Что за рекламодатель?

Штраус положил ладони на стол. Руки у него были огромные, толстые, пальцы как сардельки. Когда он приходил на передачу в прошлый раз, Хестер во время разговора положила руку ему на предплечье. Всего лишь на секунду. Тогда ей показалось, что это не предплечье, а мраморная глыба.

– Мы попросили судью не разглашать имя моего клиента.

– Но это иск по поводу мошенничества?

– Да.

– Поясните.

– Если вкратце, мы полагаем, что организаторы «Расти-шоу» ввели в заблуждение моего клиента и других рекламодателей, преднамеренно скрывая информацию, способную навредить публичному образу бренда.

– Какую информацию?

– Пока что мы не знаем, какую именно.

– Тогда на чем основан иск?

– Мой клиент без всякой задней мысли связал название своей фирмы с именем Расти Эггерса и его телевизионной программой. Мы считаем, что в этот момент и телевизионная компания, и Дэш Мейнард…

– Дэш Мейнард – то есть продюсер «Расти-шоу»?

– Он не только продюсер. – Саул Штраус усмехнулся. – Эти двое – давние друзья. Мейнард создал это шоу – как создал всю эту фальшивую сущность, известную нам под именем Расти Эггерса.

Хестер подумала, не стоит ли развить тему фальшивой сущности, но решила воздержаться.

– Ладно, хорошо. Но я все равно не понимаю, в чем суть вашего иска.

– Дэш Мейнард владеет информацией, способной погубить Расти Эггерса…

– Откуда вы знаете?

– …и, не раскрыв этой информации, пусть даже были подписаны все документы о неразглашении, Дэш Мейнард знал, что продает рекламу во взрывоопасной передаче. Она могла бахнуть в любой момент. И нанести вред бренду моего клиента.

– Но не бахнула.

– Нет, пока что нет.

– Вообще-то, «Расти-шоу» сняли с эфира. Сегодня Расти Эггерс – лидер президентской гонки.

– Вот именно. В этом-то и дело. Теперь, когда он участвует в выборах, его будут рассматривать под микроскопом. Как только дискредитирующие записи Дэша Мейнарда выйдут в свет…

– Погодите. У вас есть доказательства, что эти записи вообще существуют?

– …бизнесу моего клиента будет нанесен серьезный ущерб. Возможно, непоправимый.

– Потому что он покупал рекламу в этой передаче?

– Да, конечно.

– Короче говоря, вы подали иск по поводу мошенничества, которого не было. Не можете ничего доказать, и ваши претензии основаны на уликах, в существовании которых вы не уверены. И даже если они есть, вам неизвестно, какую опасность они для вас представляют. Если они вообще опасны. Вы это хотите сказать?

– Нет, не… – Штраусу это не понравилось.

– Саул?

– Да?

Хестер подалась вперед:

– Ваш иск яйца выеденного не стоит.

Штраус кашлянул. Громадные ладони сжались в кулаки.

– Судья сказал, что у нас есть основания для иска.

– Это ненадолго. И мы оба это знаем. Давайте говорить начистоту, только между нами. Этот пустяковый иск предназначен для того, чтобы общественность вынудила Дэша Мейнарда опубликовать записи, способные навредить репутации Расти Эггерса и подорвать его президентскую кампанию.

– Нет, дело совсем не в этом.

– Вы сторонник Расти Эггерса?

– Что? Нет.

– Вообще-то, – Хестер жестом велела вывести на экран врезку с цитатой, – вы говорили следующее: «Расти Эггерса нужно остановить любой ценой. Он нигилист, способный довести нацию до невообразимых ужасов. Он стремится разрушить мировой порядок, даже если для этого придется пожертвовать миллионами человеческих жизней». – Хестер повернулась к нему. – Это ваши слова?

– Да, мои.

– И вы действительно так считаете?

– А вы – нет?

Хестер, разумеется, не клюнула на эту удочку.

– И если Дэш Мейнард владеет информацией, способной навредить Расти Эггерсу, вы хотите, чтобы эта информация была опубликована?

– Обязательно, – сказал Штраус. – Мы будем избирать президента США, самого могущественного человека в мире. Биографии кандидатов должны быть полностью прозрачны.

– В этом и есть суть вашего иска.

– Прозрачность – важная штука, Хестер. Вы не согласны?

– Согласна. Но знаете, что важнее? Конституция. Власть закона.

– То есть вы на стороне Расти Эггерса и Дэша Мейнарда?

– Я на стороне закона.

– Не хотелось бы преувеличивать…

– Уже поздно.

– …но если бы вы увидели, что к власти рвется Гитлер…

– Ох, Саул, прошу, не начинайте.

– Почему нет?

– Просто не начинайте. Не в моей передаче.

Саул Штраус повернулся и заявил прямо в камеру:

– Не исключено, что у Дэша Мейнарда есть записи, способные изменить ход истории.

– Ну, раз уж вы решили не преувеличивать… – Хестер посмотрела в потолок. – Кстати, откуда вам известно, что эти записи существуют?

– Ну, у нас есть свои, э-э-э, информаторы. – Штраус снова кашлянул.

– Например?

– Например, Эрни Поплин.

– Эрни Поплин? – скептически спросила Хестер. – Ваш информатор – Эрни Поплин?

– Да, один из информаторов. – Штраус откашлялся. – Он точно знает…

– Давайте поясним, чтобы зрители были в курсе. Эрни Поплин – известный псих, помешанный на конспирологии. В свое время он засветился в «Расти-шоу».

– Это неверная характеристика. Она введет зрителей в заблуждение.

– Эрни Поплин заявил, что за терактом одиннадцатого сентября стоят американские спецслужбы, разве нет?

– Это не имеет отношения к нашему разговору.

– Вышеупомянутый Эрни Поплин еженедельно названивает моему продюсеру и требует приглашения на передачу, чтобы выплеснуть на публику какую-то новую теорию насчет летающих тарелок, химиотрасс от самолетов и прочего бреда. Вы что, шутите? Эрни Поплин?

– Со всем должным уважением…

– Эта фраза – не лучшее начало для высказывания, Саул.

– …мне кажется, вы не осознаете, какая опасность кроется в кампании Расти Эггерса. Мы обязаны дать эти записи в эфир, чтобы спасти демократию.

– В таком случае найдите законный способ их опубликовать. Иначе о какой демократии может идти речь?

– Именно этим и занимаюсь.

– С помощью пустякового иска о мошенничестве?

– Я могу начать с чего угодно. Хотя бы со штрафа за парковку, – сказал Штраус. – А если в процессе узнаю об убийстве – что ж, так тому и быть.

– Ого. Это большая натяжка. Похоже, вы придерживаетесь той же философии, что и Расти Эггерс.

– Простите?

– «Цель оправдывает средства» – это выражение старо как мир. Может, вам двоим стоит основать собственное государство?

Лицо Штрауса побагровело, но, прежде чем он успел возразить, Хестер повернулась к камере:

– Мы сейчас вернемся.

– Стоп! – крикнул продюсер.

– Господи, Хестер, что это, черт возьми, было? – с несчастным видом спросил Саул.

– Эрни Поплин? Серьезно? – Покачав головой, она углубилась в чтение эсэмэсок. Одну из них прислал Орен две минуты назад:

Поднимаюсь.

– Саул, мне нужно отойти.

– Господи, вы сами хоть поняли, что сказали? Вы сравнили меня с Расти Эггерсом.

– Ваш иск – чушь собачья.

– Эггерс не остановится, Хестер. – Саул Штраус положил ладонь ей на руку. – Хаос, разруха и нигилизм. Вы же это понимаете, верно? В сущности, ему нужна анархия. Он стремится уничтожить все, чем дорожим мы с вами.

– Мне пора, Саул.

Хестер сняла с лацкана микрофон. За кулисами ее поджидала продюсерша Эллисон Грант. Сделав невозмутимое лицо, Хестер спросила:

– Ко мне кто-то пришел?

– Вы про красавца-великана в форме шефа полиции?

– Милый, да? – не сдержалась Хестер.

– Добро пожаловать в город «Сплошные мышцы». Население: один человек, ваш гость.

– Где он?

– Я отвела его в зеленую.

В каждой телестудии есть так называемая зеленая комната, где гости дожидаются выхода в эфир. По некой загадочной причине стены этих комнат всегда выкрашены в любой цвет, кроме зеленого.

– Как я выгляжу? – спросила Хестер.

Эллисон осмотрела ее столь внимательно, что Хестер забеспокоилась, не станут ли проверять ей зубы, как это принято при покупке лошади.

– Умный ход.

– Вы о чем?

– Макияж, прическа. Правильно сделали, что пригласили его зайти сразу после эфира.

– Да? – Разгладив юбку делового костюма, Хестер вышла в коридор. Стены зеленой комнаты были увешаны постерами телехитов и портретами ведущих, включая фотографию Хестер, сделанную три года назад. На ней Хестер, сложив руки, смотрела куда-то в сторону. У нее был неприступный вид. Когда она вошла в комнату, Орен стоял спиной к двери и разглядывал ее портрет. – Что скажешь? – спросила Хестер.

– Теперь ты выглядишь более чувственно, – ответил Орен не оборачиваясь.

– Чувственно?

– Слова вроде «симпатично» или «красиво» тебе не подходят. – Он пожал плечами.

– «Чувственно» меня вполне устраивает, – сказала она. – «Чувственно» я с руками оторву.

Орен обернулся – с такой милой улыбкой, что милее некуда. Эта улыбка пробрала Хестер до самых пяток.

– Рад тебя видеть.

– Я тоже рада, – отозвалась Хестер. – Прости за ту ситуацию с Наоми.

– Дело прошлое, – сказал Орен. – Думаю, тебя задело покрепче, чем меня.

Так и было. Когда выяснилось, что исчезновение Наоми – всего лишь розыгрыш, Хестер подняли на смех в Сети. Ее враги – в Интернете у любого есть враги – наслаждались ее ошибкой. Когда она двумя днями позже прокомментировала неоднозначный приговор по нарушению избирательного законодательства, вынесенный в Калифорнии, человек десять «твиттер-психов» (Хестер называла их именно так) злобно набросились на нее: «Постойте, не она ли решила, что детский розыгрыш – это дело государственной важности?» Вот как теперь обстояли дела для обеих сторон (да, она уже ненавидела эту фразу – «для обеих сторон»): если в прошлом человек допустил ошибку – и не важно, как давно это было, – ее обязательно припомнят, чтобы свести на нет правомерность любого довода. Как будто внимания заслуживают лишь люди с безупречной репутацией.

– Она сбежала снова, – сказал Орен.

– Наоми?

– Да. Ко мне приходил ее отец. Утверждает, что на сей раз дело серьезное.

– Что будешь делать?

– А что я могу сделать? Оповестил всех по рации. Если мои парни ее заметят, будут иметь в виду. Но по всем признакам она пустилась в бега.

– Представляю, каково ей пришлось в последние дни.

– Да. Меня это тоже тревожит.

У Хестер все еще оставались вопросы по поводу всей этой истории с Наоми – в частности, почему Мэтью настаивал, чтобы она вмешалась? Но когда все выяснилось, Мэтью не стал откровенничать. Отделался пустой отговоркой: мол, беспокоился за одноклассницу.

– Так что тебя сюда привело? – спросила она.

– По-моему, прошло уже достаточно времени.

– Не поняла?

– Ты сказала, чтобы я не торопился звонить. Чтобы не казалось, что я места себе не нахожу.

– Да, так и сказала.

– И поскольку я в какой-то степени человек старой закалки, приглашаю тебя на ужин по-старомодному.

– Ого.

– Лично.

– Ого.

– Потому что не нашел телефона с дисковым циферблатом. Таких сейчас нигде нет.

– Ого.

– По-моему, все идет как надо. – Он снова улыбнулся.

– Мне что, снова сказать «ого»?

– Нет. Пожалуй, суть мне ясна. Ну так что, поужинаем как-нибудь?

– Наверное, я должна сделать равнодушное лицо и сослаться на то, что у меня дел невпроворот и нужно свериться с расписанием.

– Ого, – сказал Орен.

– Да, Орен. Я с тобой поужинаю. С огромным удовольствием.

– Значит, завтра?

– Завтра в самый раз.

– В семь?

– Я закажу столик, – сказала она.

– Галстук понадобится?

– Нет.

– Вот и хорошо.

– Вот и славно.

Молчание.

Он шагнул вперед, словно собирался ее обнять, но передумал. Неловко взмахнул рукой и сказал:

– Тогда до свидания.

Прошел мимо и вышел из комнаты. Хестер проводила его взглядом.

Вот именно. Хестер едва сдержалась, чтобы не запрыгать от радости. Красавец-великан.