Текст книги "Что охотится в тени"

5

Калдрис никак не мог оторваться от меня, время шло, а его тело продолжало давить на мое. Я как будто зависла во времени, витая в облаках в ожидании, когда на нас снова навалится реальность, и изо всех сил пыталась прийти в себя.

Его голова лежала у меня на плече, омывая дыханием чернила моей метки, и ее завитки, словно лианы, казалось, извивались в ответ на его близость.

– Мин астерен, – выдохнул он.

Во мне проснулся инстинкт, желая прогнать его страхи по поводу того, как я отреагирую, но я не смогла.

Я вздрогнула, когда его рот коснулся метки, и губы скользнули по ней в нежной ласке, как будто он знал ее наизусть и боготворил каждую черточку на моей коже.

– Слезь с меня, – сказала я, упираясь руками ему в грудь.

Я провела пальцами по его метке, и у меня в теле возникло знакомое покалывание, предупреждение, пришедшее откуда-то из глубины моей души.

От той части меня, которая хотела, чтобы он был рядом, хотела втянуть саму его сущность в легкие и хранить ее там, но все же я не могла остановить охватившую меня панику.

Что я наделала?

– Не надо корить себя, – тихо сказал он, отстраняясь, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

Он обнял меня рукой за шею, и его взгляд был мягким, нежным, хотя изучавшие меня глаза казались абсолютно незнакомыми, да и лицо я не совсем узнавала.

– Это естественно – искать утешения в объятиях своей половины. Не стоит считать это извращением.

– Это не что иное, как извращение, – ответила я, и голос у меня сорвался от всхлипа, зажатого в горле и пытавшегося вырваться. – Оставь меня…

– Ты просто скорбишь, моя звезда. Скорбишь о том, кого потеряла, к кому привыкла и кем восхищалась, о человеке, которым ты меня считала, и о той человеческой жизни, которую мы могли бы прожить. Но ты справишься, сделаешь все возможное, чтобы избавиться от охватившего тебя оцепенения, даже если тебе придется упасть в мои объятия, – сказал он, и эти слова больно ударили меня в грудь.

Они были слишком похожи на правду, слишком похожи на то, что я называла пустотой внутри себя, которая угрожала поглотить меня целиком.

С каждым днем, с каждым новым открытием она превращалась в пропасть, которая все росла и росла и из которой я никогда не выберусь, если упаду в нее. Из пропасти, окруженной тенями, можно увидеть только мерцание звезд в небе.

– Не говори со мной так, будто ты знаешь обо мне хоть что-то, – сказала я, качая головой, пытаясь избавиться от чувства успокоения, исходившего от кого-то, кто понимал, что творится у меня внутри.

Там и до падения Завесы существовало что-то живое, что наблюдало и ждало, как если бы оно было живым и материальным и знало, что его время наступит уже скоро.

– Мы с тобой одинаковые. Я потратил столетия, изгоняя из себя эту поселившуюся внутри пустоту, прежде чем ты родилась для своей первой жизни. Я пытался найти маленькие утешения везде, где только можно. Не знаю, что это, что живет внутри нас, что толкает нас к этой наполненной пустотой пропасти. Знаю только, что ничего хорошего не выйдет, если мы туда упадем, – сказал он, прикоснувшись своим лбом к моему.

Он говорил все это так нежно, так ласково, что зревший во мне бунт тихо увял и умер, а слезы, сжигавшие мне горло, наконец добрались до глаз, так что мне пришлось крепко зажмуриться.

– Мне нужно, чтобы ты слез с меня, Кэлум, – сказала я, убирая руки с его груди, неловко указывая на наши бедра, где мы все еще были соединены в одно целое, где бог Мертвых все еще был внутри меня.

– Пожалуйста, – прошептала я.

Слово прозвучало тихо, как мольба, как принятие, а мне так не хотелось показывать ему свою слабость. Он был достоин моей ярости, и гнева, и предательства. Но только не моей боли.

Он начал молча отделяться от меня и наконец выскользнул на свободу, а мое тело, казалось, уже оплакивало потерю. И это совершенно не соответствовало облегчению, которое я почувствовала головой. Паника, метавшаяся где-то по краям моего сознания, постепенно исчезала, пока он поднимался, чтобы встать у меня между ног. Я услышала шорох его шагов по усыпанной щебнем улице – он уходил, оставив меня одну. Я медленно открыла глаза, села, скрестив руки на груди, и вдруг ощутила внезапный холод в теле. Обняв себя за колени, я попыталась успокоить испуганно бившееся сердце и выровнять дыхание.

Подстилка фейри.

Слова звенели у меня в ушах. Я понимала, что раньше могла сказать, что ничего не знала о нем, когда позволяла прикасаться ко мне. Но на этот раз я точно знала, что делаю.

На мгновение я прижалась щекой к коленям, глядя в сторону, противоположную той, где стоял Кэлум. Слишком хорошо я осознавала его присутствие рядом с собой, мое тело чувствовало его близость, даже если я не слышала его тихих шагов, когда он двигался. Звук рвущейся ткани наконец заставил меня посмотреть на него, я повернула голову в его сторону, прижавшись к коленям другой мокрой щекой.

В руке у него был кусок ткани, оторванный от края рубашки. Он снова бросил его на землю рядом с собой в кучу собранной одежды и протянул мне руку, чтобы помочь подняться, приподняв бровь, как будто это был такой же невинный жест, как и любой другой. Но все, что он делал, отнюдь не было безобидным – все служило некой цели.

А я не хотела иметь ничего общего с этим.

Я попыталась подняться на ноги, опираясь обеими руками о землю. Наконец, мне это удалось, хотя ноги едва держали, до костей пронизанные исходившей изнутри усталостью. Слегка покачнувшись, я все же заставила себя выпрямиться перед богом Мертвых с высоко поднятой головой. Стряхнув с себя образ уязвимой девчушки, которая пыталась сжаться в комок от стыда за то, что сделала, я посмотрела в темные глаза монстра.

– Вот, моя звезда, – сказал он, складывая в руках кусок ткани.

Положив его на раскрытую ладонь, он потянулся вперед, выдерживая мой взгляд в молчаливом вызове. Просунув руку мне между бедер, он стер следы своего удовольствия с моей кожи. Ни разу не взглянув ни на то, что делал, ни туда, где прикасался ко мне. Лишь изогнул бровь, когда я сдержала дрожь чувственности, пока он нежно касался меня между ног.

– Смотри, как ярко ты вспыхиваешь, когда погружаешься во всю эту ненависть в своем сердце. Подумай, на что ты будешь способна, если не будешь тратить свою силу впустую на единственного человека в этом мире, который любит тебя больше всего на свете.

Он бросил ткань на землю, поправил штаны, завязал их и продолжил одеваться. А я стояла перед ним голая, на мгновение взглянув на свою одежду, а затем снова перевела взгляд на него.

– Я никогда не смогу забыть человека, которым тебя считала, не смогу забыть, как сильно я любила его. Но остаток своей жизни я проведу, стараясь забыть о твоем существовании.

Он поморщился, когда я присела на корточки, чтобы схватить свои брюки, вывернув их лицевой стороной наружу и сунув ноги в штанины. Подтягивая их вверх, пока они не сели на бедра как положено, я изо всех сил старалась не обращать внимания на вспышку боли, которая импульсом передалась от него ко мне. Чувства его были приглушены, как будто это были мои собственные вернувшиеся эмоции – более слабые, но все же узнаваемые.

– Не делай из меня своего личного злодея, – сказал он, глядя на меня.

Его рубашка все еще лежала на земле рядом с ним, и золотистая кожа блестела в лучах скрывающегося за горизонтом солнца. В сумерках на вечернем небе появилась луна, танцуя с солнцем под звуки краткой серенады, прежде чем оно скроется на ночь.

– Ты сам все это сделал, Калдрис, – произнесла я.

Это имя, произнесенное мной, казалось неправильным во всех смыслах. Он поморщился, словно соглашаясь с этим, хотя это было его настоящее имя.

Он вздохнул, нагнулся и сердито подхватил свою рубашку с земли, а я уселась перед ним, чтобы натянуть носки и ботинки. Надев рубашку через голову, он сунул руки в рукава, пока его волосы развевались на легком ветру.

– Однажды ты поймешь, что ничего не знаешь об этом мире, детка. Если бы тебе так не повезло и твоей половиной оказался бы кто-то похуже, менее терпеливый мужчина низшего вида, ты бы уже сгнила в страданиях, которые создала бы из-за собственного невежества.

– Но можно угадаю? Ты никогда не отпустишь меня, – сказала я, вставая на ноги и выпрямляясь перед ним. – Навряд ли бы мне стало от этого хуже. Похоже, ты просто еще более эгоистичен.

Он изучающе уставился на меня, и черты его лица исказились, а верхняя губа дернулась, будто у него возникла животная потребность зарычать, угрожая нарушить его самообладание.

– Эгоистичен? Защищая тебя от твоего же безрассудства? Как же быстро ты осудила меня за то, что еще даже не начала понимать? Однажды я сказал тебе, что, если ты попросишь меня сжечь мир, я сделаю это. Как думаешь, что я сделаю, если потеряю тебя? Как думаешь, для чего предназначена связь между половинами? Эту связь создали ведьмы, чтобы наладить баланс в мире – между фейри и людьми – так, чтобы все работало как должно. Пару выбирают, чтобы уравновесить мир и нас. Мое равновесие – это ты. Все, что есть во мне хорошего, исходит от тебя. Если я потеряю тебя, ты и сама сможешь сжечь мир дотла, – сказал он, подходя ближе, пока не склонился надо мной.

Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом, хотя этого совсем не хотелось.

– Так скажи мне еще раз, детка, я – эгоист?

Он уставился на меня, его глаза вспыхнули, когда внутри меня вскипел гнев в унисон с его разочарованием, которое исходило волнами, наполняя воздух тошнотворным запахом смерти. Я взглянула на могилу Мелиан, и при воспоминании о ней в грудь меня ударило что-то чуждое, пронзая и угрожая сбить с ног.

– Не надо возлагать на меня эту ответственность, – сказала я, в ужасе глядя на него.

Он не мог заставить меня возложить себе на плечи судьбу мира. Ведь, отвергая его, я бы отвергла и мир и обрекла его на участь худшую, чем смерть. Он поднял руки, указывая на город вокруг нас, на развалины и остовы зданий на улицах, которые, вероятно, блистали великолепием во времена своего расцвета.

– Я разрушил этот город, чтобы отомстить за то, что они сделали со мной. За то, как они предали меня. Хочешь, чтобы и мир выглядел так? Такую надежду ты хочешь дать своему дому и людям, которых, как ты утверждаешь, любишь и хочешь защитить? – спросил он, усмехаясь, потому что уже знал ответ.

Он знал, я сделаю все необходимое для общего блага, потому что меня тревожило то, на что ему было плевать.

– Конечно нет, – сказала я, отчаянно замотав головой в отрицании.

Калфолс лишили жизни. Этот город являл собой смерть, распад и разрушение. В нем не осталось и следа человечества – только те, кто был отмечен фейри, скрывались среди руин, отчаянно нуждаясь в защите от них, прячась там, где не было ни еды, ни воды, в которой бы не плавал пепел погибшего города. Вообще ничего не было.

– Ты не можешь прикрываться миром и этим извращенным чувством высшего блага, чтобы заставить меня быть с тобой. Чтобы заставить меня любить тебя. Так это не работает, Кэлум, – сказала я сдавленным голосом.

Он подошел ближе, коснувшись рукой моей щеки и нежно погладив ее, что полностью противоречило напряжению, пульсирующему у него в теле. Чувствовалось, что он был в шаге от того, чтобы взорваться в неистовой ярости.

Как будто через секунду был готов погрузиться в безумие.

– Я пытаюсь добиться совсем другого, – сказал он, тяжело вздохнув.

Он провел большим пальцем по моей щеке и скуле, и выражение лица у него смягчилось.

– Я прожил века, – произнес он, более внимательно обдумывая слова. – Я видел, что этот мир делает с хорошим – с прекрасным. Я жил, не чувствуя доброты, и был предан людьми, которым должен был доверять. Этот мир уродлив и полон жестокости. – Он помолчал и грустно улыбнулся мне. – А потом появилась ты.

Что-то в выражении его лица заставило сердце затрепетать в груди, угрожая расколоть меня пополам от горько-сладкой боли.

– Твоя сущность перетекает ко мне по связи между нами – твои свет и добро попадают в меня, окрашиваясь моей тьмой. Но в глубине твоей души бьет источник красоты. Ты не любишь легко, но любишь крепко. И я провел века, чувствуя, как ты влюбляешься в мужчин, которые тебя не заслуживают. Чувствуя, как трепещет твое сердце из-за мужчин, которые никогда не смогли бы дать тебе то, чего жаждала твоя душа. Зная это, я застрял в ловушке с другой стороны Завесы в ожидании тебя. Я ждал. Просто ждал. Веками. Чтобы получить шанс удержать тебя.

– Кэлум, – запротестовала я, замотав головой.

Я попыталась вырваться из его хватки, но он крепко держал меня, глядя сверху вниз, как будто ему было необходимо, чтобы я услышала слова, слышать которые не хотела.

– А затем Завеса рухнула, и я встретил тебя, и ты была всем, о чем я когда-либо мечтал, и даже больше. Я чувствовал, что ты снова влюбляешься, но на этот раз в меня. В твоих глазах я вижу, что больше всего на свете ты хочешь вернуть это, но не можешь. Потому что ты и я – мы оба знаем, что ты чувствовала. Мы оба знаем, что ты любила меня всем сердцем. Больше, чем ты когда-либо любила своих мужей во всех прошлых жизнях. Ты все еще любишь, и ты не можешь отказаться от этого, потому что ты рождена, чтобы любить меня, заслуживаю я этого или нет.

Несколько мгновений я изучала его, стараясь не думать о том, как бы я себя чувствовала, если бы наши роли поменялись. Мне не хотелось даже думать, что он может развлекаться с другой женщиной. Одна только мысль об этом вызывала во мне огромную невообразимую ярость. Как он вынес все это? Чувствуя, понимая, что это была любовь, снова и снова на протяжении веков. Я бы, наверное, так не смогла. Но я не хотела ни сочувствовать, ни сопереживать ему из-за ситуации, в которую он попал в результате злых игр судьбы от рук ведьм.

Я просто хотела быть свободной, быть собой. Просто хотела не любить его.

Но он был прав. Что-то во мне не отпускало Кэлума. Что-то никак не могло отделить человеческого мужчину от самца фейри. Я знала, что это одна и та же личность. На первый взгляд это казалось подтасовкой, но я же видела, как в оболочке Кэлума иногда мелькал Калдрис. Это можно было определить по тому, как он защищал меня от всего. Как он хотел обладать мной – и телом, и душой. И как он оставил Дженсена умирать только потому, что тот оскорбил меня в библиотеке.

Я не знала, что ему сказать. Соглашаться с тем, что он говорил, я не хотела и не хотела доставлять ему удовольствие, признаваясь в любви. Он этого не заслужил. Он потерял право услышать эти слова от меня. Независимо от того, могла ли я контролировать то, что чувствую, я пока еще могла контролировать то, что говорю.

Он со стоном вздохнул, уронив голову на грудь. Наш зрительный контакт прервался… сильно ранив его, и я ненавидела себя за это. Ненавидела то чувство, будто я предала его, не подарив ему уверенность, в которой он нуждался после того, как я поддалась искушению почувствовать его кожу на своей, хотя это было последнее, чего я должна была хотеть.

Я ненавидела себя и то, какой я стала.

– Я ни за что не потеряю тебя снова, – сказал он, поднимая голову, пока его глаза снова не встретились с моими. – Я пойду за тобой, потому что, если ты уйдешь, я превращусь в разбитую оболочку, от которой будет больше вреда, чем пользы. Все, чего я хочу, – это быть с тобой. Скажи мне, как это сделать, Эстрелла.

Я прищурилась, пытаясь найти решение. Нам некуда было идти. Куда бы мы ни пошли, мы бы везде представляли опасность для тех, кто нас окружает. Мы не могли отправиться в мир фейри, не опасаясь того, о чем предупреждал меня Бранн, но и в человеческом мире мы тоже никак не могли остаться – теперь люди знали, кто он такой. Мы не могли вернуться в туннели, ведь Мелиан и остальные члены нашего отряда погибли, и мы не смогли бы объяснить, как нам удалось бежать от Стражи Тумана. Слишком много совпадений, и слишком мало времени.

– Не знаю, – сказала я вместо ответа.

Он кивнул, как будто именно этого и ожидал, изучая мое лицо. Целомудренно поцеловав меня в лоб, он наконец отступил и взял мою руку в свою.

– Тебе нужно отдохнуть. Я чувствую, как ты устала.

Он повел меня туда, где ждали другие меченые, о которых мы почти не вспоминали, и во мне тут же возникло чувство вины. Мне не следовало переживать из-за них. Ведь им было на меня плевать.

– Мы останемся здесь? – спросила я, глядя на темнеющее небо.

– На ночь. Дикая Охота будет здесь к утру.

Мы завернули за угол улицы, и в поле зрения появились меченые под охраной скелетов. Они сбились в кучу, лицом к охраняющим их живым мертвецам, прижавшись друг к другу спинами; пройдет много времени, прежде чем кто-либо из них забудется сном.

Калдрис подобрал брошенный мной плащ и повел меня к грязной поляне на противоположной стороне улицы. Он сел сам и притянул меня к себе, усадив между своими коленями, пока я не прижалась к нему спиной. И немедленно почувствовала на себе взгляды других меченых, которые, несомненно, считали, что мы обнимаемся. Что ж, именно так оно и было.

Я долго возилась, поудобнее устраиваясь на его широкой груди. Он накинул на нас плащ, и мы оказались как будто в коконе, где он согревал меня своим теплом.

– Я не хочу спать здесь сегодня ночью, – сказала я.

Этот город был полон призраков и вызывал холод внутри меня, несмотря на тепло его тела.

– Я тоже, детка, – сказал он, и звуки его голоса гулко зазвучали в его груди у меня за спиной. – Надеюсь, тебе никогда не придется испытать ту боль, которую испытал здесь я. Мы уйдем с первыми лучами солнца, но сегодня ночью не броди с духами, которые попытаются соблазнить тебя.

– Духи? – спросила я, оглядывая темнеющую улицу.

Вокруг не было ничего необычного, никаких признаков чего-либо или кого-либо – лишь мы и меченые.

– Да, духи или чьи-то души. Они могут быть довольно мстительными, и у них есть веская причина меня ненавидеть, – ответил он, обнимая меня.

Он крепче прижал меня к себе, и, несмотря на независимость, которой я жаждала и которая шептала мне оттолкнуть его, я и сама прижалась еще крепче.

Как можно бороться с мстительными духами-душами, которых я даже не вижу?

6

Я еще крепче прижалась щекой к его теплой груди, чувствуя мягкое покалывание на коже от пальцев, пробегавших по моим волосам. Оно и вырвало меня из глубин сна, но до конца не разбудило. Зависнув между сном и бодрствованием, я попыталась уклониться от прикосновений, но просыпаться не хотела. Не хотела возвращаться в реальность, которая преследовала меня зудящим беспокойством где-то на краю моего сознания, угрожая разрушить покой, который я обрела в царстве снов.

– Рассветает, детка, и звездам на небе пора отдыхать, а значит, должна взойти звезда, которую я держу в своих руках, – прошептал Кэлум, и его голос эхом отдавался в самых дальних уголках моей души.

Я узнала бы его где угодно, даже сейчас, когда он был окрашен немного другим баритональным тембром, незнакомо звучавшим в голосе человека, которого я знала.

– Не хочу просыпаться, – проворчала я, зарываясь лицом в ткань его рубашки.

Я почувствовала, что ткань стала грубее, чем была вечером, и, приоткрыв один глаз, быстро огляделась. Да, он действительно переместил меня, пока я спала. Теперь моя голова покоилась у него на коленях, а тело лежало на боку, свернувшись калачиком.

– Наверное, тебе снилось что-то приятное, раз тебе не хочется просыпаться. Может, тебе следует превратить свои сны в реальность. Ты держишь эту силу в своих руках, – сказал он с насмешкой в голосе.

Я снова быстро закрыла глаза. Он потянулся вперед, слегка толкнув меня, взял мою руку в свою и прочертил пальцем круг на тыльной стороне. По телу у меня прошла дрожь, когда его прикосновение пробудило то темное таинственное существо, что скрывалось внутри меня.

– С богом Мертвых, из которого ты вьешь веревки, ты сумеешь превратить мир во что угодно.

Казалось, он ухватился за кончик нити судьбы и теперь тянул за него, чтобы напомнить мне о реальных узах между нами.

Наконец, я открыла глаза и увидела мерцающее золотом восходящее солнце, стараясь не обращать внимания на тяжесть, которую чувствовала на щеке от его взгляда, уставившегося на меня сверху вниз.

– Я не хочу ничего делать с этим миром. Никто не должен владеть такой силой.

– Те, кто этого не хочет, – единственные, кто должен владеть ею в первую очередь, – сказал он, и в его голосе зазвучала печаль.

Я наклонила голову, повернувшись, чтобы посмотреть на так внезапно поглотившее его уныние.

– К сожалению, так бывает нечасто, по крайней мере, исходя из моего опыта. Даже если у тех, кто правит, нет дурных намерений, обладание подобной силой способно развратить даже самый добрый ум.

– Есть ли у меня причина бояться Маб? – продолжила я, сглотнув подступившую к горлу желчь при этой мысли. – Это из-за нее ты хочешь оставить меня со своей матерью во дворе Зимы, а не брать с собой во двор Теней?

Кто-то или что-то много раз ранило этого фейри так сильно, что он до сих пор носит шрамы от этих ударов. Я сама едва выдерживала удары тростью, которыми награждала меня жрица.

– У тебя есть все основания бояться Маб, – сказал он, согласно кивая. – Она знает лучше, чем кто-либо другой, какую силу я получу, если закольцую связь с моей половиной. Она сделает все, чтобы этого не произошло, даже если это вступит в противоречие с Соглашением, которое защищает людей, являющихся парами фейри, от вреда в играх, которые ведут их половины. Она бы убила тебя, если бы не знала, что ввергнет меня в последнюю стадию безумия. Для ее дел я должен быть в полном уме и здравии и должен быть готов к сотрудничеству. Поэтому она оставила бы тебя в живых, но, возможно, заперла бы в своей темнице. Она знает, что я сделаю все, чтобы защитить тебя.

Я заставила себя сесть, отодвигаясь от жара его тела, хотя мне хотелось остаться рядом с ним навсегда, позволить ему обнять меня и развеять ту реальность, что мы сотворили. То, кем мы стали, и все то, что нас ждет, если мы когда-нибудь достигнем берегов Альвхейма.

Он сидел на земле в том же месте, где я его оставила. Одежда у него не выглядела мятой, будто он так и не прилег отдохнуть, не позволяя себе спать. Если бы он был человеком, то, наверное, у него под глазами появились бы черные круги или еще какие-нибудь признаки усталости после бессонной ночи, которую он провел, охраняя мой сон. Как работают скелеты или живые трупы, я не знала. Продолжали ли они выполнять его приказы, пока он спал, или переставали им подчиняться, как только он закрывал глаза и уплывал в другое царство?

– И ты думаешь, что твоя мать сможет меня защитить? – спросила я.

Мне не хотелось произносить вслух ту мысль, которая поселилась у меня в голове. Мне не хотелось говорить обидные вещи, но… она ведь не смогла защитить даже собственного ребенка. Она позволила, чтобы его украли из колыбели, когда он был всего лишь младенцем. Если то, что он рассказывал мне, будучи Кэлумом, все же правда, то он продолжал жить со своим отцом и мачехой, никогда не встречаясь со своей биологической матерью. И каким образом королева Зимы сможет защитить меня? И зачем ей защищать меня? Для нее я была никем – пустым местом, ведь даже ее собственный сын так мало для нее значил.

– Она не повторит ошибки, которую совершила в прошлом, и она лучше, чем кто-либо другой, понимает, насколько важно жить со своей половиной. Маб ей этого не позволила, нарушив Соглашение, захватив ее половину, связав его узами политического брака с ней. Но они бросили ей вызов и встретились на одну ночь, чтобы сотворить меня. И тогда она заточила моего отца в пещерах Тар-Меса, а потом убила его, – объяснил он, положив мне руку на поясницу.

Мне было невыносимо смотреть на него, думать о жизни, которую он, должно быть, прожил под контролем женщины, убившей его отца.

– Она уже давно обнаружила, что обладание наследником своих соперников является гораздо более убедительным мотивом. Отец стал ей не нужен, потому что у нее появился я. Моя мать не позволит мне страдать так, как страдала всю жизнь она, зная, что моя половина в руках у Маб.

Я кивнула, хотя даже представить себе не могла, что это за пытка – знать, что тот, кто мне дорог, в руках моего врага. Маб пока не была мне врагом, но то, что я слышала о ней, говорило, что она им станет, если узнает о моем существовании.

Я взглянула на других меченых. Они уже начали пробуждаться, оглядывая широко распахнутыми глазами окраины города. На другой стороне улицы одна из боковых дорог уходила в пещеру. Казалось, что в дыре, ведущей глубоко под землю, исчезало все живое, как будто оттуда, из глубин отчаяния, выползло что-то огромное, поглощая все вокруг себя.

– В этом месте Калфолс хоронил мертвых, когда город процветал, – объяснил Калдрис, перекидывая мне волосы через плечо.

Он аккуратно распутывал узелки волос с такой нежностью, от которой меня пробирал холодок.

– Вот, значит, где их похоронили, когда ты поднял на ноги мертвых и поставил Калфолс на колени, – сказала я, мысленно отмечая, что надо будет подойти поближе, если у меня когда-нибудь будет возможность передвигаться по своему желанию.

Меня переполнила внезапная потребность понять, насколько глубока яма, как глубоко в земле зарыты мертвые и насколько мощной была сила, чтобы столь многие поднялись.

На той же стороне улицы возник размытый образ женщины. Ее фигура выглядела лишь струйкой воздуха на ветру, а платье развевалось, переливаясь оттенками белого и серого. Она была более прозрачной, чем всадники Дикой Охоты, и сквозь нее были видны деревья. Я повернулась к Кэлуму, вцепившись в его руку своими изломанными ногтями.

– Это дух? – спросила я, тяжело сглотнув, пытаясь сопротивляться желанию еще сильнее прижаться к его телу и найти в нем утешение.

– Дикая Охота идет, – сказал он, кивая головой, как будто это что-то объясняло. – Непокорные духи тянутся к предводителю Охоты и следуют за ним по земле, пока не найдут собственную версию мира.

Он наклонил голову назад, к уходившей в глубь земли пещере, откуда поднимались призраки мужчин, и женщин, и – детей. Они парили в воздухе, не касаясь земли ногами, хотя двигались точно так же, как и живые. Женщина приблизилась первой, встала на перекрестке и замерла. На короткое мгновение она остановила взгляд на нас, черные пятна ее глаз контрастировали с призрачной бледностью лица. В груди у нее была дыра, темная пропасть, которая, должно быть, и была той раной, что убила ее.

В отличие от нее у некоторых других призраков не было никаких повреждений, их прозрачные тела были практически целыми, наверное, их смерть не была сопряжена с полученными ранами. Но те, кто умер насильственной смертью, несли признаки этого на своих душах.

– Я думала, что смерть стирает все с грифельной доски жизни. Дает нам возможность начать с чистого листа, – сказала я, вспомнив обещания, которые давал мне Верховный жрец.

Я хотела забвения, которое пришло бы вместе со смертью, прекращения всех страданий, которые я перенесла в этой жизни.

– Так и происходит, как только мы находим путь в Пустоту. А до тех пор мы блуждаем с воспоминаниями о том, кем мы когда-то были. Вот почему быстрый переход через реку Стикс – это доброта, детка. Ничего хорошего не выйдет, если мы будем долго вариться в собственных сожалениях, – ответил Калдрис.

Дух женщины наконец отвел свой взгляд, оглянувшись через плечо на пропасть, когда над гребнем утеса появился первый всадник Дикой Охоты. Тот самый мужчина, который едва не увидел меня той ночью в лесу, тот самый, что сражался с Кэлумом на утесе после того, как другой всадник прикончил моего брата.

Он ехал с высоко поднятой головой, пока скелет его лошади выруливал на улицу, стуча копытами по камням. За ним последовала группа других всадников, их ряды расходились веером за ним и духами, которые прокладывали путь. Взгляд предводителя остановился на Калдрисе, который поднял меня на ноги. Я стояла прямо, а все остальные меченые сбились в кучу. Несмотря на страх на их лицах, в них не было даже проблеска силы. Виникулум у них на шеях так и не ожил. Наверное, ему не нужно было защищать их от того, что счел бы опасным любой нормальный человек. Для меченых Дикая Охота никогда не представляла опасности. Наоборот: единственной задачей было найти их и доставить в Альвхейм.

Калдрис шагнул ко мне, обмениваясь долгим взглядом с предводителем Дикой Охоты. Из пустых могил на вершину холма поднялись остальные призраки. Их было около двадцати, и все они стояли в том порядке, в каком я увидела бы стаю гусей, улетающих в теплые края на зиму.

Лошадь предводителя сделала первый шаг. Ее костяное копыто звякнуло о камень, и стук эхом разнесся по дороге. Никогда мне не забыть жуткое зрелище, которое я тогда увидела впервые: серо-голубые отметины на его лице были заметны даже на расстоянии. Все всадники Дикой Охоты были отмечены такими льдисто-голубыми линиями.

Некоторые лошади шагали вперед, неся на спинах всадников, а некоторые тащили за собой телеги. С крутого уклона дороги одна за другой спрыгивали гончие Дикой Охоты, чтобы последовать за всадниками. Их было с дюжину, и все они выглядели ужасно, с ядовитыми тенями, которые, как нити слюны, стекали у них из пасти. Клыки толщиной с мое запястье блестели в свете восходящего солнца, торча из челюстей, с которых свешивались остатки сгнившей шкуры.

Я сглотнула, представив, каково это – стать их добычей и видеть, как эти клыки пронзают твою кожу, впиваются в плоть, пока наконец не наступит момент смерти.

За ними следовали три белых волка с малиновыми кончиками ушей. Уголки губ Калдриса приподнялись в улыбке, и я с болью вспомнила того игривого мужчину, которого знала раньше. Три зверя вырвались вперед, промчавшись мимо всадников Дикой Охоты. Я содрогнулась, увидев их оскаленные пасти и рычащие морды, и впилась ногтями в рукав Калдриса.

– Кэлум, – пробормотала я, понимая, что звери не собираются останавливаться.

Казалось, что они становились все больше с каждым прыжком, приближавшим их к нам, пока не стали размером выше моей талии.

Улыбка сползла с лица Калдриса, на мгновение мелькнуло раздражение, а потом он сжал челюсти.

– Черт, – проворчал он, вырывая свою руку из моей.

Первый из волков прыгнул и в следующий момент ударил его лапами в грудь, отбросив на шаг назад, когда он поймал огромное существо в свои объятия. Задними лапами животное упиралось в землю, а передние положило на плечи Калдрису. Так они и стояли, почти одинаковые по росту, глядя друг на друга.

– А-а-а, не делай этого, черт…

Волк радостно тявкнул и облизал Калдрису лицо, и я судорожно выдохнула.

Подбежал второй волк, прыгнув на спину первому, отталкивая его от Калдриса. Первый тут же опустился на все четыре лапы, радостно прыгая вместе со своим собратом. Они тыкали Калдриса носами, покусывая за руки, когда он пытался оттолкнуть их.