Текст книги "Что охотится в тени"

9

Кожа Кэлума медленно приходила в норму, а тело освобождалось от железа в течение следующих нескольких часов, пока мы продолжали свой путь. На поле битвы мы оставили несколько трупов со значительными повреждениями, на которые попало слишком много железа, так что даже сила Кэлума не смогла поднять этих мертвецов.

Могилу вырыли только одну – для единственного меченого мужчины, чье сердце в хаосе битвы пронзила стрела с железным наконечником. Остальных удалось защитить после того, как на нас дождем обрушились стрелы во время первой атаки.

Пока мы ехали по заснеженным равнинам, Кэлум старался не касаться моей кожи. Вокруг было пустынно – никаких укрытий или леса, ничего, где мы могли бы скрыться в пути. После битвы, к которой мы не были готовы, Дикая Охота окружила людей, рядом держались и гончие. Я знала, что в крайнем случае они будут защищать жизни тех, у кого отняли возможность защищаться самостоятельно, и это немного утешало меня.

Хотя железный порошок все равно лишил бы их возможности защититься и даже мог убить.

– Ты не знал о железной пыли, – сказала я, глядя на покрытую волдырями кожу его рук, держащих поводья.

Его израненные руки и мои вновь скованные запястья лежали рядом, и в этом было что-то неправильное. Наглядный пример двух крайних случаев того, каким образом моя половина относится ко мне. Где-то глубоко у меня внутри возникал вопрос, а вернется ли испарившаяся метка фейри на кожу, чтобы украсить новую плоть символом нашей связи. На тыльной стороне его ладони теперь не было круга, а с пальцев исчезли темные завитки, и их отсутствие почему-то заставляло что-то внутри меня страстно желать прикоснуться к нему. Мне было просто необходимо ласкать и гладить его, пока чернила не вернулись на кожу, которую я так любила исследовать неуверенными пальцами при свете свечи в туннелях.

– Не знал, – согласился он.

Я почувствовала, как он покачал головой позади меня, когда я, стараясь не касаться его кожи, все еще покрытой железной пылью, схватилась за его руку, чтобы удержаться, когда Азра переступил через какую-то колдобину на дороге. Когда я двигалась, цепи, соединявшие кандалы, звенели, болтаясь у меня под запястьями, касаясь гривы Азры.

– Мы знали, что у людей было несколько столетий, чтобы создать новое оружие для борьбы с нами, но такого я и представить себе не мог. Такая засада могла создать реальную опасность для фейри, и если бы Стражей Тумана было больше, они вполне могли бы одолеть нас. Не все фейри так искусны в бою, как мы. Сидхе почти ни с кем не сражались со времен последней войны с людьми.

– Но ведь здесь почти нет фейри, разве не так? Одного мы видели в Трейдсхольде, а больше я не видела никого, кроме тебя и Дикой Охоты, – сказала я, поджав губы.

Возможно, так получилось, потому что я почти не бывала в тех местах, где фейри охотились за своими половинами, но это казалось гораздо более важным.

– Маб весьма избирательна в отношении тех, кому она позволяет бродить по Нотреку. Потому что, если взять под контроль судьбу чьей-то половины, можно получить великую власть. Даже самые активные ее противники согласились бы с ней сотрудничать, если бы она держала вторую половину их души в своих руках, – объяснил Калдрис, наклоняясь вперед, пока его подбородок не уперся мне в макушку.

– Неужели она могла бы так поступить? Мне кажется, ты говорил, что фейри считают своих половин чем-то священным? И готовы защищать эту связь любой ценой? Зачем же королеве Воздуха и Тьмы выступать против такого? – спросила я, отпуская его руку, когда Азра миновал рытвины и вышел на относительно ровный участок.

Мне потребовалось собрать все силы, чтобы не закатать рукав его туники и не погладить метку, заверив измученную часть собственной души, что он все еще мой.

И эта часть меня была не чем иным, как сукой-предательницей, с которой я не хотела иметь ничего общего.

Калдрис слегка натянул поводья Азры, замедляя шаг лошади, пока мы не оказались в хвосте группы. Взгляд Холта задержался на нас, когда его конь прошагал мимо, и он понимающе кивнул.

– Маб делает все, что ей заблагорассудится. Ей плевать на то, что фейри стремятся защитить любой ценой. И она не остановится ни перед чем, чтобы добиться большей власти, и будет делать все возможное, чтобы сохранить ее и заполучить лояльность других дворов – любой ценой, – сказал Калдрис, кладя руку мне на бедра, прикрытые штанами.

Волдыри только начали исчезать, и там, где они были всего несколько мгновений назад, уже нарастала новая бело-розовая плоть.

– А как получилось, что тебя воспитывали отец и мачеха? – спросила я, вспоминая все кусочки головоломки, которые он мне задал.

Я знала, что Маб ненавидела его всю жизнь, а отец сделал очень мало, чтобы защитить от последствий ее гнева.

Он вздохнул и прижался грудью к моей спине.

– Ее демоны украли меня из колыбели в Катансии, когда мне было всего несколько дней от роду. Они убили охранников и женщин, которые за мной ухаживали, пока моя мать и отчим присутствовали на срочной встрече с Маб. Она не скрывала своей ярости из-за того, что моя мать осмелилась прикоснуться к ее мужу, поэтому моя мать решила немного пригладить ей взъерошенные перья.

– Твоя мать тоже была замужем за другим мужчиной? И он терпел ее роман с твоим отцом? – спросила я, совершенно не понимая мир, где женщина могла бы так поступить.

В Мистфеле, если бы женщина переспала с кем-то, кроме человека, избранного ей в мужья, то ее, скорее всего, отправили бы на перевоспитание к жрицам или повесили бы. Зато мужчины могли делать все, что им заблагорассудится.

– Брак является следствием закольцованной связи между половинами. Мои мать и отец были предназначены друг другу судьбой, но так случилось, что, когда моя мать достигла совершеннолетия, отец уже состоял в политическом браке с Маб. Обычно в таких случаях политический брак расторгается полюбовно, но Маб не пожелала уважать традицию, потому что ей пришлось бы вернуться к своему брату в двор Лета. Королевой двора Теней она стала только благодаря браку с моим отцом, и отказаться от него значило бы лишиться титула и перестать быть королевой.

Снег продолжал сверкать даже в сгущающейся тьме, когда солнце уже начало садиться, и Дикая Охота остановилась на поляне. Калдрис остановил Азру, держась на расстоянии от группы, пока всадники слезали с лошадей и вытаскивали из повозок все необходимое, чтобы установить несколько палаток для ночевки.

– Но дети не могут родиться вне парной связи, и у моих родителей не было ни одного шанса произвести наследника ни с одним из своих супругов. В день зимнего солнцестояния они встретились, планируя скрыть от Маб любовную связь и ребенка, заявив, что он родился в результате связи моего отчима с его половиной, назначенной ему судьбой. К несчастью, у Маб есть много способов добыть правду с помощью загадок и игры слов. Она всегда знает, какие нужно задать вопросы и как их формулировать, всегда присутствует, когда используются более болезненные методы допроса. Отец не смог сохранить тайну. Поэтому она забрала меня, чтобы наказать мою мать, и быстро поняла, насколько лояльной будет женщина, когда ее единственный ребенок находится в твоей власти. Я был первым ребенком, которого она украла, но далеко не последним.

– Она и других забрала? – спросила я с нарастающим в душе ужасом.

Неудивительно, что Калдрис не испытывал сочувствия к пропавшей дочери Маб, но если дети не рождаются вне парных уз, то…

Кто же был парой Маб?

– У большинства королевских семей нет детей, которых можно было бы украсть, – признал он, качая головой. – Но она забрала по крайней мере по одному ребенку из каждого двора – самых высокопоставленных отпрысков, до которых смогла добраться. Мэйли – единственная наследница двора Весны, Риека – дочь лучшего друга короля Лета, Ликус – племянник королевы Осени. Есть и другие – дети советников, которые надеются бросить ей вызов, – все они объединяются, чтобы создать группу избранных подневольных фейри, которые не в состоянии противостоять ей из-за того, как она связала нас своей магией, когда мы были слишком молоды и не могли дать ей отпор. Иногда я думаю, что хорошо, что у нее не было доступа к нашим половинам и потенциальным потомкам. Это замедлило ее путь к достижению полной власти. Потому что нельзя украсть то, чего у фейри пока нет.

Он пришпорил Азру, направляя его вперед, и я погрузилась в молчание. Вокруг нас воцарилась полная тьма, по-настоящему опустившаяся на равнины. Деревьев, за которыми мы могли бы скрыться от посторонних глаз, не было, и это заставило меня нервничать. Мне не хотелось ехать под охраной Дикой Охоты, но также не хотелось еще раз подвергнуться испытанию железным порошком, разъедающим кожу, если нас снова подкараулит Стража Тумана.

– Вы двое можете занять палатку в самом конце, – сказал Холт, когда всадники Дикой Охоты разместили меченых в трех палатках.

– Нам не нужна целая палатка, – сказала я, думая о дюжине несчастных, которых набили в три палатки. – Уверяю тебя, нам не требуется уединение.

– Мне нужно, чтобы Калдрис к утру отдохнул. А он не заснет, если ему придется переживать, что тебя кто-нибудь прирежет ночью. И я бы предпочел, чтобы ты не скакала на нем, пока не взойдет солнце, чтобы он мог немного поспать. Поэтому боюсь, что в данном случае уединение необходимо, – ответил он, подмигивая с ухмылкой, которая приводила меня в бешенство.

Он развернулся, чтобы помочь меченым благополучно укрыться в палатках на ночь.

Я проигнорировала румянец, вспыхнувший у меня на щеках. Я не собиралась ни на ком и ни на чем скакать, пока не взойдет солнце. Калдрис спешился с коня и протянул почти зажившие руки ко мне, чтобы обхватить меня за талию и помочь спрыгнуть вниз. Палатка, к которой он повел меня, была маленькой и представляла собой кусок простой коричневой холстины, накинутой на деревянный столб в центре. Полотно было прикреплено к земле по четырем углам, и передний полог откинут и подвязан так, чтобы был виден вход.

– Пойдем, мин астерен, – сказал Калдрис, положив руку мне на пояс.

Он повел меня к палатке, сокращая расстояние между нами и тем местом, где мы сможем побыть в полном одиночестве. Мне не хотелось оставаться с ним наедине. Расчувствовавшись, я не доверяла себе: с одной стороны, он пострадал, чтобы защитить меня от железа, с другой – я осталась закованной в цепи, как пленница.

Эти действия так противоречили друг другу, что просто не могли исходить от одного и того же человека.

Внутри меня шла похожая борьба: мой разум вступил в противоречие с моим сердцем. Мне хотелось только одного – примирить человека, которого я не так давно узнала, с жестоким самцом фейри, который считал, что цель оправдывает средства.

– Ты сказал, что Маб захочет получить контроль над мечеными. Значит ли это, что они в опасности? Что их везут совсем не к их половинам? – спросила я, позволив ему сопроводить меня в палатку.

Он слегка ухмыльнулся, покачал головой, повернулся и опустил полог. Крепко завязав тесемки, пришитые к полотну, он снова повернулся ко мне, приподняв бровь.

– Их половины будут вести переговоры, чтобы Маб их освободила, и она просто получит от них то, что хочет, – сказал он, делая шаг вперед.

– Но не лучше ли тогда найти какое-нибудь другое место, куда можно было бы привести меченых? Туда, где их никто не сможет найти? – спросила я, отступая назад, прежде чем поняла, что делаю.

То, как он смотрел на меня глазами, в которых горело желание и радость, было больше похоже на нападение. Как будто ему удавалось превратить в оружие все, что я в нем любила, настраивая меня против моих же собственных интересов.

– Ты намерена и дальше отказываться лечь рядом со мной, детка? – спросил он, склонив голову набок, и из горла у него вырвался смех.

Но не было ничего забавного в том, что мы обсуждали судьбу живых существ, как если бы они были пешками в игре, которую им не понять.

– Нет-нет, я не собираюсь бежать, – сказала я, качая головой, хотя его слова проникли внутрь меня, и я знала, что в них есть правда.

Сделав еще один шаг назад, я коснулась головой полога палатки.

– Именно этим ты и занимаешься, – сказал он с ухмылкой, расшнуровывая воротник своей туники.

Он подтянул его вверх, снял тунику через голову и встал передо мной без рубашки.

– Что ты делаешь? – спросила я, плотнее закутываясь в плащ.

Было слишком холодно, чтобы спать голышом, и сквозь тонкие стенки палатки внутрь проникал прохладный ветер.

А я не собиралась его согревать.

Я сглотнула, стараясь не смотреть вниз на скульптурные мускулы у него на животе, на мощь груди и широких плеч. Он был невероятно привлекателен, если смотреть на него как на мужчину-человека. Его тело выглядело так, словно было создано тяжелым трудом. Но если взглянуть на него как на самца фейри… было в нем что-то такое, чего не в состоянии достичь ни один человек. Его красота была легкой, естественной, слишком сильно напоминая мне его скульптуру, вырезанную в каменной скале, с двумя женщинами, преклонившими колени у его ног, готовыми поклоняться ему.

Горло мне обожгло едким вкусом желчи, вскипевшей в желудке, когда я подумала обо всех женщинах, с которыми он, должно быть, был до меня. Ведь в его распоряжении были все века истории, прежде чем он нашел свою жалкую, малоопытную человеческую пару.

Он склонил голову набок, словно ощутил бушующие во мне эмоции, ярость, которую я испытывала, понимая, какое бесчисленное количество женщин до меня исследовали его тело так, как я исследую сейчас. Он развернулся и накинул рубашку на завязанные узлами тесемки, как белье на веревку.

– К чему именно моя звезда сейчас ревнует? – спросил он, повернувшись ко мне лицом.

Глаза у него потемнели, когда он двинулся вперед, сокращая расстояние между нами. Он стоял передо мной, возвышаясь как утес, действительно подчеркивая, насколько я мала по сравнению с ним. Он хоть и фейри, но был почему-то больше, выше, чем любой мужчина, которого я когда-либо знала, как будто его душа и заключенная в ней сила были слишком велики для размера смертного существа.

– Ненавижу тебя, – сказала я, не в силах сдержать охватившую меня ревность.

Как бы мне ни хотелось отрицать это, но слова не могли пробиться сквозь тошноту, бурлившую у меня в животе.

– Часто ли вы ревнуете игрушки, которые ненавидите? – спросил он, наклоняясь, чтобы схватить горсть нетронутого снега на краю палатки.

Он поднес его к моему лицу, касаясь холодным снежным пухом кожи. Снежинки таяли, и он, используя влагу, стирал брызги крови, которые затвердели и покрыли коркой мою кожу.

– Или я особенная игрушка?

– Ты – самец, а не игрушка, – сказала я, стараясь не смотреть вниз, где растаявший снег стал розовым от крови, которую он смыл у меня с лица.

Медленно ухмыльнувшись, он опустился в снег на колени передо мной. В таком положении его голова находилась на уровне моей груди, и на меня из-под несправедливо длинных ресниц уставился соблазняющий взгляд блестящих темных глаз. Он поднял руку к моей шее, и его влажные пальцы, уже покрывшиеся мягкой и гладкой новой кожей, коснулись метки, вызвав теплое покалывание узнавания на моей плоти.

Он медленно и аккуратно смыл с меня кровь, стараясь не сделать больно, не сводя с меня манящего взгляда.

– Я буду твоей игрушкой всегда – в любое время, когда тебе захочется поиграть со мной, мин астерен, – сказал он, и его улыбка стала еще шире.

Щеки у меня вспыхнули в ответ на эти слова.

Он прижался лицом к моему животу, нас отделяла друг от друга только ткань моей туники. Его руки скользнули вниз, опускаясь все ниже по моему телу, пока не очутились на ботинках, и он начал медленно развязывать шнурки.

– Ты все еще пахнешь мной.

Я сглотнула, стараясь не думать о последствиях его заявления.

– Если бы можно было смыть этот запах с кожи, я бы сделала это, – сказала я.

Слова сорвались у меня с языка, полные яда, как я и хотела. Я не хотела пахнуть как он, не хотела иметь с ним ничего общего, даже если его прикосновения согревали мое тело.

– Тогда мне бы снова пришлось окутать тебя своим запахом, – допустил он, стягивая с моей ноги ботинок.

Затем приступил ко второму, отложил их в сторону и посмотрел на меня снизу. Он нахмурился, когда его взгляд опустился на мои скованные запястья. Он смотрел на них так, словно ненавидел эти кандалы так же сильно, как и я. Потянувшись, он коснулся наручника на левом запястье, затем провел рукой по замку, наблюдая, как разъединяются бронзовые половинки. За первым раскрылся второй наручник, и он отбросил их в сторону, затем поднес мое запястье к своим губам. Целуя натертую кожу, он позволил им скользнуть по ране.

Он встал, приподнял меня и, взяв на руки, отнес к спальникам и усадил на один из них. Я поджала ноги к груди, когда он провел рукой по своим волосам.

– Пойду раздобуду тебе что-нибудь поесть, – сказал он, подходя к выходу из палатки. Рубашку он надевать не собирался, развязал тесемки и распахнул полог.

Во мне снова пульсом забила ревность, когда я думала о женщинах с метками фейри и о женщинах – членах Дикой Охоты, которые могли его увидеть.

Он ухмыльнулся, будто знал, что эта мысль будет мучить меня.

– Эстрелла? – спросил он, выходя из палатки и поворачиваясь лицом ко мне. – Даже не думай сбежать – выслежу. И теперь ты наверняка знаешь, что произойдет, когда я тебя поймаю.

Он закрыл полог палатки, оставив ткань качаться на прохладном зимнем ветру, пока я смотрела ему вслед. Желание сбежать пульсировало во мне, а руки и ноги покалывало от жажды освободиться. Мне хотелось двигаться, бродить во тьме, как я делала всегда.

Наслаждаться прогулкой под звездами.

Я уставилась на свои ботинки, которые он убрал в сторону, усадив меня на спальный мешок. Мне надо было надеть их, чтобы не замочить носки подтаявшим снегом. Но тогда я потеряю драгоценное время. Все равно я вскочила на ноги.

Ступая по снегу и морщась от холода, обжигающего пальцы ног, я сунула ноги в ботинки и завязала шнурки с такой скоростью, на какую только был способен человек. Бросившись к выходу из палатки, я притормозила у полога и медленно откинула его.

– Куда собралась, бестия? – спросил Холт, возникший в обрамлении ткани проема палатки.

Скрестив руки на груди, он вызывающе изогнул бровь, пока я что-то бормотала, подыскивая слова, которые могли бы противостоять тому, что было правдой, и мы оба это знали.

– Я просто…

– Избавь меня от лжи. Сделай себе одолжение, разверни свою пугливую задницу обратно и сядь вон на тот спальник, пока не вернулся Калдрис и снова не разочаровался в тебе, – сказал он, кивнув на палатку у меня за спиной.

– Разочаровался во мне? – переспросила я с нарастающим возмущением.

Я не стала повышать голос, чтобы не извещать понапрасну Калдриса о моей попытке побега.

– Он притворялся человеком, чтобы я влюбилась в него.

– Да, разочаровался в тебе. Ты застряла головой в собственной заднице так глубоко, что не видишь, что он сделает для тебя что угодно. Он притворился человеком, чтобы дать тебе время узнать его получше, прежде чем ты столкнешься с проблемами, связанными с тем, чтобы стать его половиной – парой, предназначенной ему судьбой. Перестань вести себя как неблагодарное дитя, просто посмотри и увидишь то, что находится прямо у тебя под носом.

Он покачал головой, глядя на меня сверху вниз, затем отступил в сторону и вытянул вперед руку, будто указывая мне путь. Будто, если я воспользуюсь возможностью сбежать и пронесусь мимо него, он сможет указать Калдрису, в каком направлении я исчезла.

– Он тот же, что и неделю назад. Единственное, что изменилось, – это ты.

– Думаешь, я поверю, что ты просто так выпустишь меня отсюда? – спросила я, глядя на него прищурившись.

– Я надеюсь, что поверишь. А попытаешься ты бежать или нет, не имеет для меня ни малейшего значения. Он все равно тебя найдет и притащит обратно, даже если ты будешь брыкаться и орать. Я бы сказал, что вся эта суета выглядит бессмысленной тратой энергии, но это твой выбор. – Он пожал плечами, и его губы медленно приподнялись в расчетливой ухмылке. – Если только ты не надеешься на награду, которую получишь, когда тебя поймают. Если хочешь, чтобы твоя половина трахнула тебя, просто скажи ему об этом, и он будет счастлив угодить тебе.

– Об этом не может быть и речи, – сказала я, закатывая глаза и возвращаясь в палатку.

Холт и я оба знали, что он фактически лишил меня возможности бежать, при этом подразумевая, что в глубине души я надеялась именно на такой исход после того, как Калдрис закончит охоту на меня в лесу.

Печальная реальность заключалась в том, что я в этом тоже не сомневалась. Даже когда головой я понимала, что не надо желать мужчину, который был моей половиной, мои тело и сердце не могли до конца понять, почему он является для меня источником всего плохого и почему принять его совершенно и абсолютно невозможно.

– Теперь ты в мире фейри, Эстрелла Барлоу из Мистфела, – сказал Холт, кланяясь, как будто в издевку над уважением, с которым он произнес эти слова. – Твои человеческие чувства здесь не имеют значения, потому что скоро наступит день, когда твоя половина захочет трахнуть тебя на глазах у всех. И когда ты будешь кончать, Дикая Охота будет смотреть на тебя и слушать, как ты в экстазе выкрикиваешь его имя. Так поступают фейри. Мы берем то, что принадлежит нам, и заявляем об этом при всех, – сказал он, заставив мои щеки вспыхнуть от воспоминаний, когда за нами наблюдало все Сопротивление после битвы с пещерным зверем.

Когда они смотрели, как опускается его голова у меня между ног, как проникает в меня его член, насквозь пронзая меня. Я изо всех сил пыталась найти слова, чтобы отмахнуться от его заявления и притвориться, что ничего не знаю о том, что он мне тут рассказывает.

Холт склонил голову набок, и на лице у него расплылась широкая улыбка. Глаза засияли белым в полупрозрачных тенях его плоти. Перья, привязанные к его волосам, задрожали, когда из горла вырвался резкий смех, и он весело откинул голову назад.

– О, бестия! Неужели он уже проделал с тобой такое?

Я отвернулась и направилась туда, где Калдрис чуть ранее оставил мои ботинки. В ярости я рванула шнурки, стараясь спрятать свое разгоряченное лицо от испытующего взгляда Холта, и потопала обратно к спальному мешку, чувствуя себя побежденной.

– Для таких существ, как ты, в загробном мире есть особое место, – прорычала я, когда наконец бросила на него самый яростный взгляд, на который была способна из-за смущения.

– Надеюсь, что еще нет. Мне бы очень не хотелось пропустить такое шоу, – сказал Холт, отворачиваясь от палатки.

Я натянула на колени одеяло и уютно свернулась под прохладным вязаным полотном, желая согреть его теплом своего тела и пытаясь отогнать шокирующее возбуждение, охватившее меня при мысли о том, как Калдрис трахнет меня на глазах у публики.

Нет, это была не я. Может, для фейри это нормально, но я-то человек. Я родилась человеком и, ради богов, человеком покину этот мир.

Холт остался стоять на месте, не говоря ни слова, пока мы ждали, когда вернется Калдрис с обещанной едой. Желудок у меня заурчал, словно подчеркивая мой голод, и урчание разнеслось по палатке.

– В разгар зимы трудно найти, чем можно набить себе желудок, – многозначительно сказал он, словно подтверждая, что у меня мало шансов выжить в одиночку.

Как будто я без него этого не знала. Как будто тот горький, но короткий период, который мы с Бранном провели вместе, выживая сами по себе, был чем угодно, но только не очевидным показателем моей собственной неадекватности.

Голова Холта внезапно склонилась набок, и его внимание переключилось на небо, когда он взглянул вверх.

– Оставайся внутри. Если ты хочешь получить хоть какой-то шанс на выживание, оставайся в этой гребаной палатке, Эстрелла, – сказал он, закрыв полог и оставив меня в темноте.

Потянулись долгие мгновения в тишине, пока я ждала, прислушиваясь к звуку любого движения за стенками палатки. Но ничего не происходило, будто сам мир застыл.

Когда полог наконец откинули, я вздрогнула. В палатку в спешке вошел Калдрис. Он увидел, что я сижу на спальнике, и спина у него расслабилась, плечи опустились от облегчения. Рука, в которой он держал тарелку, полную еды, опустилась ниже, когда он сделал первый шаг ко мне.

– Она вообще не выходила? – спросил он, поворачиваясь, чтобы пригвоздить Холта взглядом, в котором было столько страха, что мое сердцебиение участилось в ответ.

Что, черт возьми, происходит?

Холт посмотрел на меня, пронзив насквозь многозначительным, но ничего не выражающим взглядом.

– Нет, – ответил он, удивив меня. Хотя, конечно, он был прав. За пределы палатки я не вышла, но только благодаря его вмешательству. – Из палатки она не выходила.

Слова были не ложью, а тщательно продуманным заявлением, чтобы избежать правды.

Калдрис скинул ботинки, опустился на спальник рядом со мной и наклонился вперед, чтобы агрессивно коснуться губами моего лба.

– Слава гребаным богам, – пробормотал он, и даже когда его губы прижались к моей коже, я чувствовала, что его внимание сосредоточено на другом человеке.

– Что происходит? – спросила я, отстраняясь и глядя на него в замешательстве.

Было что-то необычное в его беспокойстве, что-то, что не имело никакого смысла, потому что вокруг не было никакой суматохи – ничего, кроме заполнившей пространство тишины.

– Ты когда-нибудь видел их такими раньше? – спросил Калдрис, игнорируя мой вопрос.

Его испытующий взгляд был по-прежнему прикован к Холту.

Этот мужчина представлял собой смесь белого цвета, теней, струй воздуха, которые, переплетясь, каким-то образом обрели телесную форму. Он выглядел бледнее обычного, когда ненадолго переключил свое внимание на меня.

– Нет. Она теряет терпение, – сказал он, приложив руку к груди.

Калдрис повторил это движение, потирая рукой сердце так, что мне стало больно.

– Кто? – спросила я, ненавидя себя за то, что целиком и полностью погрузилась в разговор, который, казалось, касался меня.

– Маб, – ответил Калдрис, и его темный взгляд встретился с моим.

Он вздохнул, скользнув у меня по лицу полными беспокойства глазами.

– Убийца-козодой только что пролетел над нами. Они что-то ищут.

– Дочь Маб? – спросила я, переключая на себя их внимание.

– Может быть. Скорее всего, она хочет посмотреть, что меня так задержало. Доверие к своим детям не является ее сильной стороной, – признал он, ненадолго наклонив голову вперед, и снова повернулся и кивнул Холту, который, завязав шнурки на пологе, исчез из проема, наконец оставив нас одних.

– Она называет вас своими детьми? – спросила я, нахмурив брови, подумав, как это было ужасно, когда она украла их из родных семей.

– Не подумай, что из любви, – сказал он, меняя позу, чтобы усесться поудобнее.

Он поднес к моим губам кусок хлеба, позволив мне нерешительно откусить от него. Хлеб был далеко не свежим, а черствым и засохшим снаружи, но все равно на вкус был одним из лучших блюд, которые мне довелось пробовать. Желудок у меня снова заурчал, пока я жевала, наблюдая, как Калдрис тоже откусил кусочек от той же корки.

– Просто напоминает нашим семьям, что теперь мы принадлежим ей. Вот и все.

Он поднес ко рту кусок вяленого мяса, и я, скривившись от усилий, откусила. Он улыбнулся и оторвал зубами свой кусок.

– Как это сходит ей с рук? Почему никто не пытается сбежать? – спросила я, постаравшись прожевать и проглотить свой кусок.

Он поднял руку, чтобы снова коснуться своей груди и потереть ее там же, где они с Холтом касались чуть ранее.

– Это история для другого раза, детка, и ее не следует рассказывать, наслаждаясь такими деликатесами.

На лице у него расплылась игривая улыбка, почти заставив меня рассмеяться, когда он снова поднес черствый хлеб к моим губам.

– Где ты нашел еду? – спросила я, думая о том, какой должна быть еда в Альвхейме.

Если самой зеленой зоной в Нотреке были сады на краю границы, то вряд ли можно было предполагать что-то иное о самой земле фейри. Но плоды и ягоды быстро портятся при перевозке.

– О, знаешь ли, все немного проголодались, поэтому ободрали лошадей до костей, – сказал он, приподняв бровь и размахивая кусочком мяса у меня перед носом.

Я усмехнулась его глупой шутке, забрав себе хлеб из его руки, и откусила еще один кусочек, пока он вгрызался в мясо.

– Украли? – спросила я, жуя.

– Украли – это сильно сказано, – сказал он, замолчав и отводя взгляд в сторону.

Он посмотрел на мою руку, которой я держала оставшийся хлеб, и прижался к моему бедру. Своей исцеленной рукой он схватил мою и поднес прямо ко рту, чтобы откусить еще кусочек. Его глаза все это время неотрывно смотрели на меня.

Задумчиво жуя, он скормил мне последний кусочек мяса. Когда я открыла рот и он положил его мне на язык, у меня возникло ощущение обжигающей близости. Просто удивительно, как у него получалось даже самый обыденный момент превратить в сексуальный заряд.

– Однажды, совсем скоро, мы будем лежать в постели во дворце – в Катансии. В углу комнаты будет бушевать огонь. А я буду кормить тебя с рук вот такой лиловикой – так мы называем лиловые ягоды, – сказал он, протягивая ко мне согнутую в горсть ладонь, чтобы продемонстрировать размер прекрасных ягод.

– Нет! – выкрикнула я.

Голос прозвучал резче, чем мне хотелось, и я отклонилась от него. Но тут же поняла, что меня снова притянуло к нему, как мотылька к огню. А я не должна была ничего хотеть – только держаться от него как можно дальше.

Лиловые ягоды напомнили мне об играх, в которые играют мужчины, о том, что они опасны и им нельзя доверять.

– Нет? – спросил Калдрис, в замешательстве нахмурив брови. – Никто в здравом уме не может отказаться от лиловой ягоды.

Он рассмеялся, и звук его смеха отозвался во мне очень странным образом. Тело у меня стало слишком горячим, запылав словно в лихорадке, когда я вспомнила все, что мне довелось пережить от рук человека, который имел власть над моей жизнью.

Все, что он хотел, – это вырастить и подготовить меня к тому, чтобы однажды я стала его женой. Я была так молода, годилась ему в дочери, и эта разница в возрасте была просто шокирующей.

Хотя, ради всех богов, о чем я говорю – Калдрис был еще старше. Он вообще мог быть моим доисторическим предком.

– Я могу, – сказала я, сбрасывая с себя одеяло. – Я их ненавижу.

– Та-а-ак… что я пропустил? – спросил он, отставляя тарелку в сторону и наклоняясь ко мне.

Он взял меня за подбородок большим и указательным пальцами, повернув мое лицо к себе и встретив пристальный взгляд своим испытующим.

– Ничего, – сказала я, чувствуя, как глаз у меня дергается от лжи.