Текст книги "Что охотится в тени"

10

Спина у меня была теплой, согретой жаром, проникающим сквозь кожу и ткань туники. А лицу было слишком жарко от прижатой к нему обнаженной кожи. Я медленно отстранилась, смещаясь ниже, кутаясь в ткань спального мешка, медленно открывая глаза. Вокруг были серые стены палатки, мягко колыхавшиеся под воздействием легкого ветерка, которого почти не чувствовалось, если сравнивать его с воем бури, налетевшей на нас прошлой ночью.

Я повернулась и посмотрела через плечо на Калдриса. Глаза у него были закрыты, поскольку он мирно спал. Я двинулась, и цепи моих кандалов зазвенели, заставив меня вздрогнуть, пока я ждала, когда он проснется. Во сне его лицо всегда принимало расслабленное выражение, которое я так редко видела. Отсутствие эмоций делало его еще больше похожим на скульптуры и портреты моей половины, вырезанные в камне, которые я видела раньше.

Лишенный всех человеческих эмоций, он являл собой образец непревзойденной красоты, которому не хватало искры жизни внутри, будто он проводил слишком много времени с мертвыми, над которыми имел власть.

Я повернулась, пытаясь не обращать внимания на биение собственного сердца, на то, как кипела кровь, пока я изучала его. Моя интуитивная реакция на него стерла все сомнения, которые у меня были относительно правдивости его признания, что он – моя половина, моя пара. Медленно перекатившись, чтобы не разбудить его своим движением, я вдруг заметила, как в палатке материализовалась игра теней, и завизжала.

В воздухе возник пучок темных щупалец, который был еще менее осязаем, чем призраки, сопровождавшие Дикую Охоту накануне. В этом пучке не было ничего – только клубящаяся тьма и сияющие золотом глаза.

Калдрис дернулся, быстро принял сидячее положение, и в утреннем воздухе прокатился лязг меча, который он выхватил из ножен. Я в ужасе уставилась на тень человека, задержавшегося у входа в нашу палатку.

– Простите, мэм, вы, случайно, не знаете, как я сюда попал? – спросила тень, наклоняясь вперед с выражением любопытства на лице. Ноги тени цеплялись за заснеженную траву, а щупальца тонули в земле, будто только она и связывала ее с миром живых.

Калдрис вонзил клинок острием в землю и затрясся от смеха.

– Что тут, черт возьми, такого смешного?! – спросила я, взмахнув рукой и повернувшись, чтобы посмотреть на него через плечо.

Он стоял на коленях у меня за спиной, штаны были накрыты одеялом, а золотистая кожа на торсе блестела в лучах зари.

– Ты так кричала, будто сейчас умрешь, – рассмеялся Калдрис.

Грудь у него снова затряслась от смеха, он полностью выпустил рукоять меча, и тот упал на землю передо мной. Я едва устояла, чтобы не воспользоваться моментом, не схватить его и не проткнуть насквозь свою половину.

Едва-едва.

– Конечно, я кричала, осел! На меня что-то смотрит, – сказала я, пытаясь подобрать правильное слово для такого существа.

Он не был призраком и не был членом Дикой Охоты. Каким-то удивительным образом он был создан из ничего – из одного лишь воздуха, его черты можно было разглядеть только благодаря свету, лившемуся из его глаз.

– Я видел, как ты дралась с членом Дикой Охоты – с храбростью воина и без всякого страха, который должна была бы испытывать, – сказал он, падая боком на спальник и снова прижимаясь к моей спине.

Он обнял меня, и мы слились в одно целое, без швов и неровностей, как идеальная пара, которой мы должны будем стать, как он старательно убеждал меня.

– Но призрачное лицо шейда [2]2
  Шейд (от англ. shade) – бесплотный дух, тень.


[Закрыть]? Как оно могло вселить страх в твое сердце?

– Что еще за шейд? – спросила я, скрестив руки на груди и заставив себя сесть.

Мне не хотелось иметь ничего общего ни с урчащим весельем, которое бурлило у него в груди и которое я чувствовала спиной, ни с тем, как его смех согревал мою душу от окружающего нас холода.

– Шейды – это тени, люди, которых привлекает Дикая Охота, пока они спят. Их душа ненадолго покидает тело, когда мы проходим мимо, давая им возможность присоединиться к Дикой Охоте, пока она идет своим путем. Это всего лишь нереализованный потенциал души до того, как она полностью покинула тело, – объяснил он, обвив сильными руками мою талию и потянув вниз, чтобы я легла.

Немного сдвинувшись, он склонился надо мной, поставил руки у моей головы и закрыл обзор. Затем он удостоил взглядом притаившуюся в углу тень, выражение лица которой наполнило меня странным чувством любопытства.

Он выглядел таким… потерянным.

– Иди поприставай к кому-нибудь другому, – сказал Калдрис глубоким властным голосом.

Тень, словно по приказу, отступила от нашей палатки, рассеялась по полотну и растворилась в утреннем свете.

– А если он жив, ему все равно нужно тебе подчиняться? – спросила я.

Мне было интересно, насколько далеко может простираться власть бога Мертвых. На каком расстоянии надо было находиться, чтобы остерегаться его приказов? Мог ли он так же управлять живыми?

– В данный момент он не мертв и не жив. Его сердце продолжает биться у него в теле, к которому он вернется с восходом солнца, полагая, что все эти приключения ему приснились. Он послушался, потому что только дурак останется, когда мужчина, лежащий на своей половинке, говорит ему убираться, – сказал он, наклоняясь вперед, чтобы провести своим носом по моему боку.

Странный интимный жест, который он повторял довольно часто и который я научилась ценить и даже любить за то короткое время, что мы провели вместе.

– О-о, – вырвалось у меня, когда я перевела взгляд туда, где сквозь ткань проплывала тень.

Она сильно отличалась от телесных форм Дикой Охоты, и я изо всех сил пыталась понять, как устроены все существа, которые населяли этот мир, но которых я почему-то никогда не видела.

– А почему я вижу их сейчас, если никогда не видела раньше?

– Магия Альвхейма открыла для людей все виды чувств, которых у них не было, когда они жили в ограниченном пространстве другого мира. Духи и тени всегда там присутствовали, даже когда ты их не видела. Вряд ли можно увидеть что-то, если твое сознание и восприятие закрыто и открываться не хочет, – пояснил он.

Увидев, что я недовольна этим объяснением, он наклонился, чтобы поцеловать мне запястье.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, отвлекая мое внимание от эротического образа его губ на моей коже.

Это было приятно. Он делал это с легкой нежностью, будто обрабатывал небольшую рану. Даже если он сам был причиной того, что это было необходимо.

– Уставшей, – призналась я, вздохнув, когда он положил руку рядом с моей головой, переплел свои пальцы с моими, повторяя это же движение и другой рукой. Когда тень исчезла, я оглядела палатку, пытаясь вспомнить, как мы оказались лежащими на одном спальнике, когда появился призрак.

– А что произошло?

– Ты заснула, пока я выносил тебя из бури, – пробормотал Калдрис, склоняясь над моим телом и глядя на меня сверху вниз. – Пока ты не примешь связь и силу, которая с ней связана, Виникулум будет тянуть из тебя ту энергию, которую он дает, если я буду слишком быстро использовать свою. Ты провела несколько очень долгих и утомительных дней, и подозреваю, что продержалась только благодаря Виникулуму. Сила будет возвращаться, но медленно, а я сделаю все возможное, чтобы снова не перестараться.

– Значит, истощение, которое я почувствовала, было вызвано исключительно тем, что я снова стала на несколько мгновений человеком? – спросила я, сглатывая остатки замешательства.

Мне не хотелось считать слабостью то, что я – человек. Мне хотелось думать о способности быть человеком как о силе, которая заставляет меня заботиться об окружающих. Но нельзя было отрицать тот факт, что сейчас мне просто хотелось перевернуться на бок и заснуть до конца дня.

– Да, – сказал Калдрис с улыбкой. – А что такое, звезда моя? Разве тебе не понравилось напоминание о том, что значит быть человеком? Чувствую, ты уже в опасной близости к тому, чтобы признать, как нравятся тебе некоторые аспекты моей жизни.

– Иди в задницу, – сказала я, но мои губы изогнулись в улыбке, которую мне не удалось скрыть, из-за того, как счастливо заблестели его глаза.

– Я бы с радостью, но боюсь, что твой крик перебудит весь лагерь, – сказал он, посмеиваясь.

Он говорил и все крепче сжимал мои руки в своих, словно отрицая своим прикосновением то, что он говорил.

– Нам очень повезло, что ты, мы оба это знаем, нормально воспринимаешь публику.

Он поднял мои руки повыше, обхватил оба запястья одной рукой, а другой скользнул вниз по моей руке, щекоча мне кожу через ткань туники. Его пальцы играли с завязками у меня на груди, медленно развязывая их, обнажая ложбинку между грудями.

Я смотрела на него, и в венах у меня пульсировал страх. Я знала, что значит быть с ним. Знала, каково это, когда он движется внутри меня. В прошлый раз, когда меня поглотило горе, я позволила ему овладеть мной, но сейчас, после того как прошлой ночью мы поделились друг с другом сокровенным, которое тяжким грузом легло в наши души, я взглянула на секс с ним совершенно по-иному.

– Подожди, – прошептала я.

Слово будто взорвалось в тишине, и Калдрис тут же застыл.

Он смотрел на меня, нахмурив брови, и на лице у него отражалось столько боли и столько замешательства, что я тут же пожалела, что не могу быть с ним в этот самый момент.

– Что не так, детка? – спросил он мягким голосом, несмотря на бурную волну исходивших от него эмоций.

Мой отказ пролетел по нашей связи, ударив меня в грудь, чтобы подтвердить, что он точно знает, что не так.

– Я не могу, – прошептала я, закрывая глаза.

Мне не хотелось причинять ему боль – не сейчас, когда он так нежно смотрел на меня и я чувствовала себя так, будто держу его сердце в своих руках.

– Ты солгал мне. Называй это как хочешь, но ты обманул меня сознательно. Я любила Кэлума, но ты не он.

Он отпустил мои руки, встал на колени рядом со мной и напряженно взглянул на меня. Внезапно я ощутила себя очень уязвимой из-за того, что он смотрел на меня сверху вниз. На лице у него отражалась боль, которую он чувствовал из-за моего отказа, и этот напряженный, полный боли взгляд заставил меня сесть и скрестить руки на груди.

– Я думал, мы все выяснили прошлой ночью и теперь будем вместе, – пробормотал он, и боль его тоски и отчаяния захлестнула меня. – Но, оказывается, мне не на что надеяться, да?

– Я просто не готова к этому, – сказала я, прекрасно понимая, что подавала ему противоречивые сигналы.

Прошлой ночью я позволила ему взять меня после того, как мы похоронили Мелиан, и сейчас не могла найти слов, чтобы объяснить, как тяжело это было, как он влиял на мое сердце с того момента вопреки всему.

– Это не значит, что я не… – запнулась я, потирая лицо руками и пытаясь подобрать слова.

– Знаешь, ты же можешь впустить меня к себе в разум, – сказал он, потянувшись вперед, чтобы убрать мои руки с лица.

Он коснулся края моего виска, и его пальцы нежно заскользили у меня по коже.

– Тогда, благодаря нашей связи, мы могли бы разговаривать без слов – не чувствовать необходимость формулировать все это, – но ты держишь свой разум закрытым для меня.

– Мне кажется, ты уже и так все знаешь. Ты будто чувствуешь все, что чувствую я, – объяснила я, отстраняясь от его пальцев.

Я не знала, как мне открыться ему, чтобы он почувствовал мучения, которые меня терзали, но при этом знала, что не сделала бы этого, даже если бы могла.

Я бы не отдала ему эту часть себя, хотя вообще не понимала, что за бардак творится у меня в голове.

– Да, я очень быстро научился считывать твои эмоции и чувства, но это не то же самое. Я хочу быть с тобой одним целым, мин астерен. Я хочу чувствовать твои эмоции так, как если бы они были моими собственными. Впусти меня, – настаивал он.

Глаза у него были полны печали, как будто он уже знал, каким будет мой ответ. Я промолчала, и он отвернулся.

– Мне нужно время, – наконец выдавила я. – Ты прав. Мы… Прошлой ночью мы с тобой немного продвинулись вперед. Но я не готова к тому, чтобы ты занимался со мной любовью, когда вот это все висит между нами. Не требуй от меня многого. Это больше, чем просто секс…

– Конечно, это больше, чем просто секс. Я – твоя половина, твоя пара, Эстрелла. Между нами просто не может быть ничего меньше, чем полное слияние наших душ. Если ты убедила себя, что все то, что между нами было, – это что-то меньшее, то ты отдалилась от меня даже сильнее, чем я думал, – резко произнес он, вставая на ноги.

– Неправда! В Калфолсе наш секс был больше похож на ярость, чем на любовь, – сказала я, цепляясь за факт, что в тот раз отдала ему другую часть себя.

– Поверь мне, детка, если тебе нужна случка из ненависти, я был бы счастлив угодить тебе прямо сейчас.

Он сунул ноги в ботинки и с искаженным лицом бросился к выходу.

– Ты куда? – спросила я, вставая на колени и роняя одеяло.

Он остановился, сжав в кулаке полог, и обернулся, глядя на меня через плечо.

– Тебе нужно время? Получи и не скучай, – сказал он, распахнув полог и шагнув навстречу раннему утреннему рассвету.

Он еще раз повернулся, чтобы теперь посмотреть на меня снаружи, и во взгляде у него горела ненависть, прожигавшая меня насквозь так сильно, что я подняла руку и приложила ее к сердцу. Он проигнорировал мой жест, дернул за полог и завязал тесемки узлом, чтобы запечатать меня внутри.

Одну.

Несколько мгновений я смотрела ему вслед, убеждая себя, что он вернется. Что у меня будет возможность выразить словами поток терзающих меня эмоций. Разум и душу мне одновременно разрывали и ненависть, и любовь к нему.

Мне казалось, что, разрушая все постулаты, на которых я была воспитана, он разрушает и меня, формируя что-то новое на их месте. Моя душа, мое сердце не выдерживали этой постоянной битвы понятий, перепутанных у меня в голове. Мешанины из желаний и потребностей с ужасом, следовавшим в нагрузку.

Он не вернулся, оставив меня тупо смотреть на брезентовый полог горящими от слез глазами. Я легла на спальник, чувствуя ненависть к запаху, который он оставил после себя, – его уникальному аромату мяты, – и уставилась на окружающие меня стены палатки, в глубине души желая, чтобы я вообще не заводила этот разговор.

Всякий раз, когда я пыталась сформулировать чувства внутри себя, мне каким-то образом удавалось только обострить ситуацию. Теперь он ушел, и исправить это я никак не могла. Но позволить ему проникнуть ко мне в голову… нет, к этому я тоже не была сейчас готова. Мне было страшно даже представить, как он сможет это использовать, чтобы манипулировать мной, заставляя делать то, что хочет он.

На спальник закапали слезы, и вместе с ними выплескивалась вся боль, которую я не могла выпустить из себя с тех пор, как узнала правду. Рядом всегда кто-то был: то любопытные взгляды, то моя половина с проверкой, все ли со мной в порядке.

За спиной у меня послышался звук открывающегося полога, я обернулась, чтобы посмотреть, не вернулся ли Калдрис. Но увидела только Холта, который стоял со скрещенными руками. На его голой груди переливались синие метки там, где их не прикрывал отороченный мехом плащ. Как он выносил холодный зимний воздух на своей обнаженной коже, было выше моего понимания.

– Вставай, – сказал он, шагнув вперед и подхватив мои ботинки с земли.

Он поставил их рядом со спальником, чтобы я могла обуться. Потом поднял с земли мой плащ и протянул его мне.

– Пора сворачивать лагерь и отправляться в путь. Похоже, ты сегодня поедешь со мной, бестия.

– Где Калдрис? – спросила я, медленно вставая и всовывая ноги в ботинки.

Я быстро завязала шнурки, поморщившись при мысли о том, как часто Калдрис настаивал, чтобы самому сделать это для меня. Он ушел всего лишь несколько мгновений назад, а пустота, которую он оставил вместо себя, уже насмехалась надо мной.

– Уехал проветриться. Нагонит нас позже, – ответил он, взмахивая плащом у меня за спиной, когда я встала перед ним.

В палатку вошли другие всадники Дикой Охоты, чтобы упаковать спальники и одеяла, и Холт вывел меня наружу.

Я вышла, спотыкаясь, и оглядела лагерь, который Дикая Охота уже начала разбирать.

– Уехал? – спросила я, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки Калдриса или Азры.

Холт только кивнул, скривившись, будто собирался сказать что-то осуждающее, как сильно я облажалась.

– Уехал, – наконец согласился он, направляя меня к своему костяному коню. – Так что тебе придется ехать со мной.

У меня полились слезы при одной только мысли о том, что Калдрис так устал от меня, что добровольно позволил мне ехать с другим мужчиной. Который будет держать меня в своих объятиях.

– А он разрешил? – спросила я, взглянув на него со слезами на глазах.

Холт закатил глаза, прижав меня к своей груди, и его руки неловко легли мне на спину. Он похлопал меня, пытаясь успокоить, и у меня с губ сорвался резкий смешок.

– Не напрямую, но он чертовски хорошо знает, что я не могу посадить тебя в телегу к меченым. Они разорвут тебя на части, – сказал он, бросив взгляд на нескольких членов Дикой Охоты, которые вели меченых к повозкам.

В груди у меня вспыхнуло негодование. Ведь, по совести говоря, мое место там, вместе с ними, и я об этом знала. Одно дело ехать с Калдрисом, потому что он – моя половина, но кататься с Холтом… этого мне не хотелось.

– Я – меченая и не вижу здесь своей половины, которая могла бы сопровождать меня в поездке, – сказала я, отстраняясь от Холта, и вытянула руки в ожидании своих кандалов.

Он взглянул на свободные запястья с недовольным вздохом, взмахнул рукой, и из воздуха появилась новая пара наручников. Он закрепил их на моих запястьях, глядя на меня так, будто не особо был согласен с тем, как складывается ситуация.

– Мне кажется вполне уместным, что я поеду с остальными.

Он вздохнул, откинув голову назад, будто больше не мог меня выносить.

– Ты же понимаешь, что они тебя совсем не любят, верно? – спросил он, опустив подбородок и пощипывая переносицу.

– Да, у меня сложилось именно такое впечатление, – согласилась я, шагая к телегам.

Холт, ворча, проводил меня к единственной телеге, в которую можно было впихнуть еще одного человека. Я забралась в нее, не прибегая к его помощи, и уселась на краю, положив закованные в кандалы запястья на колени.

Завернувшись в плащ, я попыталась согреться. Я так привыкла к теплу Калдриса, который, сидя у меня за спиной, согревал меня, что не знала, как обойдусь без него теперь.

Другие меченые молчали, пока Холт качал головой в ответ на выкрики человеческих женщин. За спиной у меня он установил небольшой деревянный щит, чтобы я могла опереться на него и хотя бы с тыла чувствовать себя в большей безопасности. Судя по взглядам, которые бросали на меня другие, мне это понадобится.

– Да пребудут с вами боги, – сказал Холт, направляясь к своему костяному коню.

Он плавно вскочил в седло, поднял два пальца к небу в безмолвной команде, и Дикая Охота, вся как один, двинулась вперед.

– Боги покинули нас в тот момент, когда тебя пометил дьявол, – яростно прорычал один из мужчин, и его губы скривились от злобы, когда он посмотрел на Холта.

– Что ж ты раньше не сказал! Ждал, пока он отъедет подальше? – ответила ему женщина, закатив глаза к небу и откинувшись назад.

Телега покатилась вперед, и, когда колеса прыгали по кочкам, меня толкало из стороны в сторону.

– Да какая разница! Все равно эта маленькая шпионка все ему расскажет, – огрызнулся он в ответ.

Многие из них препирались и вели себя как дети. Мне казалось, что у них почти нет шансов повзрослеть настолько, чтобы молча терпеть мое присутствие, поскольку даже друг друга они выносили с трудом.

– Я не шпионка, – просто сказала я, уперев локоть в колено и положив подбородок на руку.

Я все еще чувствовала слишком сильную усталость, словно в теле закончилась вся энергия, которая поддерживала меня до сих пор.

– Ага, скажи еще, что твой ухажер не воспользуется своим членом, чтобы что-нибудь у тебя выпытать, взломав твою тупую маленькую башку, – сказала одна из женщин, и взгляд, который она бросила, вполне мог меня уничтожить, если бы обладал такой силой.

Я отвернулась, пытаясь не обращать внимания на злость, которой она меня облила, и найти что-нибудь более интересное для разглядывания.

– Думаю, ты просто не понимаешь, как работает человеческое тело, – заметила я, поворачиваясь к ней с сахарной улыбкой. – Он же мне не в голову проникает, когда трахает.

Несколько других меченых в повозке хмыкнули, и наружу вырвался сдавленный смех. Они посмотрели на меня так, как будто я потеряла голову.

– Значит, ты признаешь, что у тебя с ним близкая связь? – спросила женщина, скрестив руки на груди, как будто только так она и могла защититься от исходившего от меня разврата.

– Не думаю, что есть смысл отрицать это. Мы все знаем, что вы слышали наши крики, когда мы были в Калфолсе.

Я пожала плечами, изображая уверенность. Упрек в ее взгляде проник внутрь меня и осветил все темные уголки в моей голове, где скрывались сомнения, которые я изо всех сил пыталась подавить ради мужчины, который хорошо ко мне относился.

– Да ты и сама сможешь попробовать, когда обретешь свою половину. Ты просто не понимаешь, что такое секс. Наверное, поэтому у тебя такое напряженное лицо, что кажется, будто его прошили.

Она фыркнула и отвела взгляд. Эта женщина была намного старше меня, и я бы сильно удивилась, если бы у нее не оказалось мужа-человека, ожидающего ее возвращения. Как бы мне ни хотелось, чтобы мы все ладили, я считала, что этого не произойдет.

По крайней мере, пока.

Я бы даже согласилась, если бы они просто признали, что я не из тех, кем можно помыкать, и проявили терпимость, сопутствующую признанию. Тогда мы могли бы сосуществовать, пусть и не испытывая любви друг к другу.

– Да уж, мы все слышали, как ты визжишь от удовольствия, – сказала она, снова поворачиваясь ко мне с жестокой улыбкой. – То, что тебе хочется так унижаться, не означает, что остальным недостает самоуважения, шлюха, подстилка фейри.

Я склонила голову набок, изучая ее, вспоминая прошлый раз, когда это оскорбление заставило меня съежиться. Сейчас я ничего не чувствовала: ни желания уменьшиться в размерах и исчезнуть, ни ответных вспышек гнева.

– Я трахалась не просто с фейри, – сказала я, пожимая плечами и пристально глядя на нее. – Я трахалась с богом. Вспомни об этом, когда тебе в следующий раз захочется обмануться и поверить в то, что до этого у тебя была какая-то жизнь. Когда ты лежишь в постели, раздвинув ноги, а муж, которого для тебя выбрали, тычет в тебя дряблой плотью.

– Фейри не боги, – возразила другая женщина – та самая, которая упрекнула мужчину за то, что он заговорил слишком поздно.

– Странно, но он себя и чувствует именно богом, когда воскрешает мертвых или вызывает бурю, достаточно сильную, чтобы расколоть Нотрек надвое, – ответила я, повернувшись к ней.

Я не вполне понимала, зачем я так ревностно защищаю наши с ним отношения, особенно сейчас, когда я полна решимости избавиться от них. Но этот ублюдок сидел в моей голове и плыл вместе с моими мыслями даже после того, как оставил меня здесь одну. Я ненавидела его. И я хотела его. Не было в пылавшей между нами страсти никакой золотой середины, как не было и нейтрального пространства для равнодушия.

– Власть богов не имеет ограничений, – ответила она, поднимая скованные запястья. – Их не может ослабить ни железо, ни что-то столь незначительное, как любовь.

– А может, боги, в которых веришь ты, – это просто грандиозный обман, сказки, придуманные людьми, которые хотят держать тебя в подчинении в рамках созданного ими мира. Все, что я знаю, – это то, что я никогда не смогу обладать такой силой и властью, какой обладает Калдрис. У меня никогда не будет и крупицы его силы, способной вызвать зиму, не будет его власти над мертвыми. Именно это делает его богом для меня. Если Отец и Мать захотят поспорить об обратном, я буду с нетерпением ждать этой захватывающей дискуссии. Но поскольку они не тратят время на ничтожных людишек вроде меня, – я пожала плечами и ухмыльнулась ей улыбкой, словно вырванной прямо из глубин преисподней, – я прилеплюсь к тому богу, которому есть до меня дело.

– Любопытно, но он, кажется, уже потерял к тебе интерес, да? – спросил мужчина, высокомерно ухмыляясь. – А может, тебя бросили по какой-то другой причине?

– Наверное, в раю уже возникли проблемы, – сказала другая женщина, и их язвительный смех эхом разнесся по воздуху.

– Что-то никак не пойму, кто я? Шлюха, раз развлекаю его? Или я достойна жалости из-за того, что он так быстро утратил интерес? Прошу прощения, но поясните, пожалуйста, что вас больше устроит в данный момент, – сказала я, закатив глаза и вызвав смешок всадника на костяном жеребце, который тянул нашу тележку.

Женщина, сидевшая рядом со мной с суровым выражением лица, вцепилась мне в руку, впиваясь ногтями в плоть.

– Ты развратничала, из кожи вон лезла. А он тебя поимел и потерял интерес. Вот почему ты просто жалкая девка. Наверное, ты и вполовину не так хороша в постели, как тебе кажется. Поэтому он так легко бросил тебя, – сказал мужчина.

– Хочешь попробовать? – спросила я, сладко улыбаясь. – Мы даже можем сделать ставки на то, сколько времени потребуется Калдрису, чтобы убить тебя, когда он узнает, что ты прикасался ко мне.

Женщина, державшая меня за руку, изо всей силы залепила мне пощечину, от которой голова у меня мотнулась в сторону. Щеки горели, когда я справилась с шоком.

– Довольно, – вмешался Холт, придержав своего скакуна, и стал шагать рядом с телегой, пока всадник тянувшей ее лошади тоже не остановился. – Пошли, бестия, – сказал он, разочарованно вздохнув, когда просунул руку под мои подмышки и поднял меня с телеги.

Посадив меня на переднюю часть своего седла, он сделал все возможное, чтобы не касаться меня больше, чем было необходимо. Его руки сомкнулись вокруг меня, и, когда его прохладное тело коснулось моего, меня снова охватило всепроникающее чувство чего-то неправильного.

– Мне это нравится не больше, чем тебе, уж поверь, – проворчал он, слегка пришпоривая лошадь и переходя на ровный шаг. – Постарайся не двигаться слишком много. Мне нравится, когда моя голова сидит у меня на плечах. Отращивать новую – долго и хлопотно, а нам предстоит далекий путь. И у Калдриса не будет ни минутки, чтобы рубить ее, когда он вернется за тобой.

– Что, черт возьми, с ними не так? – спросила я.

В голосе у меня прозвучало разочарование, когда я повернулась, чтобы посмотреть на людей, которые, казалось, почувствовали себя намного спокойнее, когда меня забрали.

– Они – люди, – усмехнулся Холт. – Вы все мыслите одинаково. Вам столько всего наговорили за столетия, прошедшие с тех пор, как фейри покинули эти земли. И все эти учения-наставления глубоко укоренились у вас в голове. Чтобы уничтожить всю эту ненависть, потребуется время.

– Но ты все равно не проявляешь особого терпения по отношению ко мне и осуждаешь, что я пока не до конца предана своей половине, – сказала я, проводя пальцем по одной из костей, из которых была составлена шея его лошади.

Она была точно такой, какой я и представляла себе кость: поверхность была гладкой и одновременно какой-то пористой на ощупь. Вздохнув, я оглядела обширные равнины вокруг нас.

Мне хотелось, чтобы пейзаж хоть немного менялся.

– У тебя все произошло по-другому. Не так, как у остальных, – сказал Холт и заговорил тише, будто знал, что это несправедливая оценка. – Ты познакомилась с ним раньше, до того, как узнала, кто он. Ты влюбилась и любила его таким, какой он есть. А теперь он просто стал больше, чем человек. У остальных такого преимущества не было. Они пойдут к своим половинам, точно зная, кто они такие, и на пути к счастью у них встанут их собственные предубеждения. К несчастью для них, потому что они, скорее всего, потратят кучу времени, бесчисленную прорву лет, смакуя собственную горечь. У тебя же есть шанс обрести счастье до того, как ты прибудешь в Альвхейм. Шанс объединиться со своей половиной, прежде чем ты столкнешься со всем тем, что будет пытаться разлучить вас в мире фейри. Ты будешь дурой, если упустишь такую возможность.

– А возможно, мудрой, если проявлю осторожность, – сказала я, фыркнув от черно-белого взгляда на наши с Калдрисом отношения.

В нем не было места ни связанному с его обманом предательству, ни тому, что я все еще оправлялась от него.

– Иногда мы с большим рвением боремся с теми вещами, в которых нуждаемся больше всего, – сказал он и еще больше понизил голос, пока его бормотание не стало едва слышным. – Хочешь услышать историю, бестия? Калдрис говорит, они тебе очень нравятся.

Я покраснела, не желая даже думать о том, что еще он рассказал Холту обо мне.

– Что за история? – спросила я.

В моих словах прозвучал интерес, как и тогда, когда Калдрис впервые попытался рассказать мне историю, чтобы успокоить на ночь.

– История о том, как я стал предводителем Дикой Охоты, – сказал Холт, сдвигая меня вперед в седле, чтобы освободить себе немного места. – Я был охотником – охота была моим призванием еще при жизни. Вместе со своей командой я разъезжал по Альвхейму, охотясь на самых жестоких существ в мире фейри. Я не знал поражений, пока мы не столкнулись с Эриманфским вепрем. Этот зверь клыком распорол мне руку, – сказал он и вытянул ее вперед.

Его плащ с меховой оторочкой сдвинулся, обнажив длинный неровный шрам, вырезанный на его призрачной плоти.

– Этот шрам не тянет на смертельную рану, – сказала я, взяв его за руку.

Я покрутила ее из стороны в сторону, глядя на то, как мерцает плоть в лучах струящегося на нас солнечного света.

– Да, так и было бы, если бы это был обычный кабан, – сказал он, выдергивая руку из моей хватки, когда один из других членов Дикой Охоты приподнял бровь, предупреждающе взглянув на него.

Я закатила глаза к небу, убирая руки от совершенно невинного прикосновения.

– Но у Эриманфского вепря в бивнях яд.

– Достаточно сильный, чтобы убить фейри? – спросила я, моргнув от изумления.

– Да. Он поступает в кровь, проникает в тело, достигает сердца и медленно растворяет плоть. Противоядия нет. Этот проклятый кабан убил меня. Когда я отправился в Пустоту, Отец предложил мне отправиться в королевство Валгалла, чтобы избежать попадания в Асфоделевые Луга.

– Что такое Асфоделевые Луга? – спросила я, заинтересовавшись незнакомым названием.

Холт застыл от моего вопроса.

– Это то место, куда попадает большинство душ после своей окончательной смерти, – сказал он, и в его голосе слышалось замешательство. – Разве вас этому не учат?

– Нам рассказывали, что все души отправляют либо к Отцу в Валгаллу, либо к Матери в Фольквангр. Другого места для последнего упокоения просто нет.