Текст книги "О сущности"

Путь, которым мы должны последовать, чтобы обнаружить структурное единство реальности simpliciter, уже прочерчен в только что сказанном. Включенность трех измерений в структуру реальности уже вполне ясно указывает на то, что все три термина – богатство, прочность и пребывание, бытийствуя – обладают не смутным или даже метафорическим смыслом, какой они имеют в обычном употреблении, а обозначают три структуры, точнее говоря, три структурных измерения, которые предельно конкретны. Например, говоря о богатстве, мы рискуем подумать, что речь идет просто об изобилии мет. Но это не так; речь идет о богатстве вещи «для» ее прочного пребывания, бытийствуя. То же самое относится к прочности и пребыванию, бытийствуя. Поэтому, пытаясь уловить единство этих трех структурных измерений как реальности simpliciter чего-либо, мы подозреваем, что, возможно, не все меты, коими вещь обладает hic et nunc, пригодятся нам в решении нашей проблемы, ибо не все они представляют собой моменты ее богатого и прочного пребывания, бытийствуя. Стало быть, нужно начать с установления того, какого типа меты свойственны реальности simpliciter.

Во-первых, во всякой реальной вещи есть меты, которые связаны с ее активной или пассивной, необходимой или случайной соотнесенностью с другими реальностями. Например, живое существо испытывает необходимость в пище. Но в этом смысле меты принадлежат вещи, так сказать, косвенным образом. В метах такого типа богатство представляет собой разновидность множества, нечто близкое к простому изобилию; прочность – скорее консолидированность, а пребывание, бытийствуя, – удерживание, сохранение себя в реальности. Но такое изобилие, консолидированность и сохранение предполагают в реальной вещи более радикальные богатство, прочность и пребывание, бытийствуя. Поэтому меты, о которых идет речь в нашей проблеме, – это меты, свойственные реальной вещи самой по себе, независимо от того, что она обладает ими в соотнесенности или не-соотнесенности с другими реальностями. Собака или человек худы или толсты отчасти в зависимости от питания; но нам в данный момент важна толщина, фактически присущая им независимо от ее соотнесенности с питанием. И это a fortiori верно, если речь идет о метах, не обусловленных соотнесенностью вещи с другими вещами: это, например (если отвлечься от генетических соображений), сердце, мозг собаки, ее вес, ее зрительная чувствительность и т. д. Эти меты, не обусловленные соотнесенностью вещи с другими вещами, а также меты обусловленные, но взятые сами по себе, независимо от этой обусловленности, мы будем называть – не делая особого упора на именование – метами формального типа. Они принадлежат вещи, которая взята сама по себе. Напротив, меты, которыми конституируются сами соотнесенности, мы будем называть метами причинного типа. Только меты формального типа имеют отношение к богатству, прочности и пребыванию, бытийствуя, о которых мы ведем речь.

Во-вторых, не все меты формального типа принадлежат к реальности simpliciter, которая свойственна вещи. Есть меты, которыми, как мы сказали, вещь обладает только в силу своей соотнесенности с другими вещами, хотя бы достигнутое в такой соотнесенности и было само по себе формальной метой. И наоборот, есть такие формальные меты, которые обязаны своим существованием не этой соотнесенности, а самому характеру вещи или, по крайней мер, синергии этих двух факторов (характера и соотнесенности). Такова, например, толщина, если она вносит свой вклад в особый характер обмена веществ; такова нормальная окраска кожи, свойственная той или иной расе; таковы более или менее постоянные и, возможно, генетически обусловленные фенотипические особенности, как групповые, так и индивидуальные, как морфологического, так и функционального порядка, и т. д. Все эти меты, образующие часть того, что обычно называют характером вещи, я буду называть метами конституционального типа, в отличие от других мет, которые принадлежат к категории придаточных.

Итак, первичная структура вещи образует ее «конституцию». Именно поэтому я возвожу это понятие в ранг понятия философского. В таком понимании конституция – это «физическая», а не логическая характеристика; к тому же она строго индивидуальна.

Прежде всего, это характеристика «физическая». В биологии, особенно в человеческой физиопатологии, конституцией обычно называют совокупность морфологических и функциональных индивидуальных особенностей, имеющих «врожденный» характер. Но необходимо расширить это понятие и включить в него физические характеристики видового порядка (генотип). В самом деле, конституция – это «скрепление», строение, первичная «физическая» структура реальной вещи, которая определяет, в том числе физически, все ее остальные собственные меты и характерные для нее действия и претерпевания. Говоря, что она «физична», я имею в виду, что она первичным и формальными образом является не концептуальной и не чисто объективной. Другими словами, речь идет не о «виде», артикулированном как род и видовое отличие. Кроме того, остается открытым вопрос о том, чем в каждом конкретном случае конституируется «физический» состав вещи: о ее физиохимических, психологических, социальных, моральных, исторических чертах и т. д.

Будучи образована всеми этими метами, конституция также представляет собой нечто строго «индивидуальное». Она индивидуальна в первую очередь «в себе самой», то есть в том смысле, что нет ничего реального, что не было бы индивидуальным. Но она индивидуальна также «сама по себе», а не потому, что подверглась индивидуации. В самом деле, индивидуация – это не особый «принцип» внутри реальности вещи, а просто ее «момент»: тот момент, сообразно которому вещь представляет собой вот это нередуцируемое физическое единство. Именно благодаря ему мы говорим, например, что вот этот человек формально является «этим». Быть «этим» означает формально быть нередуцируемым физическим единством. Но эту характеристику нужно правильно понять. Термин «индивидуальный», которым ее обычно обозначают, неудобен в двух отношениях: он чисто формалистичен и чисто негативен. Формалистичен, потому что противостоит чисто количественному обозначению множественности «одного» и «другого», в отвлечении от характера индивидуального единства. Негативен, потому что сконцентрирован на идее «in-divisio», «не-раздельности», что в итоге приводит к «формализации» чистого «одного». Но так как другого термина у нас нет, мы будем употреблять это слово, «индивидуальность», для обозначения того характера всякой реальности, сообразно которому она физически не является другой реальностью.

Но тогда, если обратить внимание не на этот формализм, а на позитивный характер самого индивидуального единства, мы обнаружим два радикально различных типа не только индивидов, но и, прежде всего, индивидуальностей. Один тип – это реальность, индивидуальность которой состоит в том, чтобы быть исключительно численным единством. Такой индивид является вот этим, а не другим; и этим «небытием другим» исчерпывается вся его индивидуальность. Любой индивид, каков бы ни был его характер, не является другим; но в индивидах, о которых мы в данный момент ведем речь, их индивидуальность состоит «только» в том, чтобы не быть другими. Стало быть, по своему содержанию такие индивиды в точном и исчерпывающем смысле одинаковы; они различаются лишь тем, что образуют простое численное множество. Этот тип индивида я буду называть singulum, а также сингулярным индивидом или сингулярной индивидуальностью. Но есть и другой тип индивидуальности, единство и внутреннее содержание которого преимущественно позитивны и выражаются словом и понятием «конституция». Индивидуальность stricto sensu [в строгом смысле] – это не просто численное единство. Численного единства, столь фундаментального во многих аспектах проблемы (мы вернемся к этому пункту и, шире, к проблеме индивидуальности в следующем параграфе), тем не менее, радикально недостаточно для таких индивидуальностей. Индивидуальность в собственном смысле, помимо численного единства, обладает внутренней определенностью. Индивидуальность, присущую индивидам такого типа, я буду называть строгой индивидуальностью, чтобы отличить ее от сингулярной индивидуальности. Такое отличие я провел много лет назад в своих курсах лекций, противопоставив его синонимичности обоих терминов в традиционном языке схоластики, всегда говорящей о singulare sive individuum [единичном, или индивидуальном]. Но это единство внутренней определенности должно быть правильно понято.

Во-первых, строгая индивидуальность не означает того, что́ отличает одну вещь от другой в рамках одного вида. В самом деле, мы не знаем, существуют или нет, могут существовать или нет другие индивиды того же вида: не знаем по той простой причине, что еще ничего не знаем о «физическом виде» как таковом. Строгая индивидуальность означает реальную целостную конституцию вещи, вкупе со всеми ее метами, отличаются ли они от мет других индивидов или, наоборот, являются всецело или частично общими для многих других индивидов, – может быть, даже для всех. Внутренняя определенность выполняет прежде всего не различительную, а собственно конститутивную функцию по отношению к вещи.

Во-вторых, определенность формально принадлежит индивиду как таковому. Поясним это. В перспективе «вида» – позднее мы поговорим об этом подробнее – обычно заявляют, что момент индивидуальности первично и формально затрагивает простое численное множество видового момента, а все прочее – не более чем его поверхностные модификации. Возьмем, к примеру, человека-альбиноса. В той интерпретации, о которой я говорю, его структура будет следующей: «этот человек» + альбинос. Альбинос будет модификацией этого численного человеческого индивида. Но это неприемлемо. С физической стороны строгая индивидуальность, «вот это», первично и формально затрагивает всецелую конституцию данного человека, а не человеческий «вид», по отношению к которому «этот» человек был бы лишь «единичным» экземпляром. Альбинизм – это конституциональная характеристика. Так что структура будет такой: этот «человек + альбинос». Таким образом, в первой интерпретации момент нередуцируемого единства будет исключительно нумерическим, тогда как во второй, ввиду физической составленности вещи, само единство в каждой из вещей будет обладать собственным способом быть единым. Единства различаются не только содержанием, но и собственным способом быть едиными. Иначе говоря, во всякой строгой индивидуальной реальности имеется единство содержания ее мет и чисто нумерическое единство, сообразно которому эта реальность будет нередуцируемо «этой», «одной». Но речь идет не о двух единствах, а о двух аспектах одного, внутренне единственного единства: единство содержания моделирует, или модифицирует, характер численного единства. Эту модуляцию я и называю внутренней определенностью. Так вот, модулированное, то есть таким образом определенное численное единство есть то, что́ я понимаю под конституцией: это особый способ, каким «каждая» вещь призвана быть «этой», быть численно единой; если угодно, это характер «бытия-единством». Единство становится нумерическим именно благодаря конституции, а не наоборот. В первой интерпретации, о которой я говорил выше, «этот человек» мыслится как singulum, к которому добавлена модификация «альбинос». Во второй интерпретации, которую я предлагаю теперь, «этот человек-альбинос» есть подлинный, внутренне индивидуальный индивид. Таким образом, внутренний и собственный «способ» быть физически и нередуцируемо «одним» есть именно то, что я на языке философии называю «конституцией». После всего сказанного можно, прибегая к плеоназму, называть такую структуру «индивидуальной конституцией».

Полноты ради надо сказать, что реальность являет нам два типа единств: одни индивидуальные реальности чисто сингулярны, а другие – например, человеческие реальности – всегда и непременно представляют собой индивидуальности в строгом смысле. Я еще вернусь к этому. Строго говоря, к сингулярным индивидам тоже можно отнести понятие конституции; но делать это бесполезно, потому что, даже если признать в них субстантивные реальности, их конституция сводится к обладанию минимальными характеристиками, строго и исчерпывающе воспроизводимыми во всех этих singula. Поскольку такие сингулярности редки и к тому же имеют особый характер, я буду в дальнейшем говорить лишь о строгих сингулярностях, называя их просто индивидуальностями. Когда же я буду говорить о любой индивидуальности вообще, как сингулярной, так и строгой, я либо буду прямо на это указывать, либо это будет со всей очевидностью явствовать из контекста.

Исходя из этого, ясно, что богатство, прочность и пребывание, бытийствуя, нужно искать в метах конституционального характера. В эти три измерения проецируется реальная вещь, именно в них изначально измеряются различия в реальности между вещами. В самом деле, вещи имеют конституцию, которая различна прежде всего в своем измерении богатства: одни реальности более или менее богаты, чем другие, и проявляют это свое богатство в метах, различных как своим совокупным количеством, так и собственным качеством. Но реальности могут различаться не только богатством, а и в другом измерении. Есть реальности, которые в силу своей конституции более или менее прочны, чем другие, и утверждают эту свою прочность в более или менее твердо конституированных метах. Материальное тело обладает менее прочной конституцией, чем дух, причем не в смысле «сил», удерживающих эти реальности в компактном состоянии (применительно к духу это было бы просто метафорой), а силу самого характера вещи, актуализированной в ее метах, среди которых одни сами по себе более крепко связаны с ней, нежели другие. Наконец, реальные вещи варьируются в своем пребывании, бытийствуя: есть вещи, которые в своих метах обладают большей или меньшей индивидуальной действительностью, чем другие. Когда конституция во всех трех измерениях определена (не забудем о том, что было сказано о понятии измерения), в них оказывается актуализированным и то, что мы назвали «степенью» реальности. Выше я говорил, что эти три измерения взаимно предполагают друг друга в реальности вещи, и поэтому богатство, прочность и пребывание, бытийствуя, следует брать «заодно». Так вот, это «заодно» есть не то иное, как структурное «единство» принадлежащей чему-либо реальности simpliciter, его индивидуальная физическая конституция. Прежде всего, трехмерность затрагивает конституцию. Стало быть, структурное единство реального в конкретном смысле есть «конституция».

Дойдя до этого пункта, мы должны сделать еще один шаг и спросить себя: какой тип единства присущ конституции? Только выяснив это, мы придем к пониманию реальности simpliciter, присущей чему-либо, а значит, к пониманию реальности, имеющей сущность. Разумеется, конституциональное единство – это не единство через присоединение. Присоединение предполагает наличие единств как таковых, а то, что из них производится, есть простое объединение, или соединение: операция, последующая по отношению к исходным единствам. В том единстве, которое в результате возникает, каждый элемент формально сохраняет свое собственное единство; стало быть, оно будет последующим также и по отношению к присоединению. Нагромождение, кирпичная стена, скала, колония и т. д.: вот что такое эти присоединительные единства, объединения и соединения.

Иначе обстоит дело с конституциональным единством. Атом серебра – не просто соединение элементарных частиц, и вода – не просто соединение атомов; собака – не конгломерат химических элементов и даже не совокупность клеток, присоединенных друг к другу: это не мозаика – ни по конституции, ни по функционированию. В противном случае мы имели бы не одну вещь, а много. Предваряя соображения, которые будут подробно разъяснены позже, скажу, что конституциональное единство – это не унификация или объединение, а первичное единство. «Первичное» означает здесь, что, каков бы ни был механизм его возникновения, в уже существующем единстве каждая мета представляет собой функцию других мет, так что только в единстве и через единство со всеми остальными метами каждая из них есть то, что́ она есть внутри реальной вещи. В этом смысле единство доминирует, является prius [предшествующим] по отношению к обладанию каждой метой, взятой в отдельности. Единство – не «источник» мет, но каждая мета присутствует в вещи в и посредством ее функции, «предшествующей» по отношению к прочим метам. Поэтому после того, как первичное единство установлено, его составные элементы формально не сохраняют своего индивидуального единства внутри первичного единства вещи. В многоклеточном организме клетка отличается от того, чем она могла бы быть в одноклеточном организме. Так вот, поскольку конституциональные меты являются моментами первичного единства, конституированное ими будет тем, что мы называем «системой». Именно система формально трехмерна. Конституированные таким образом индивиды представляют собой системы мет.

В чем конкретно состоит система? Система обладает несколькими фундаментальными характеристиками. Прежде всего, это внутренняя артикуляция, или взаимозависимость всех ее мет. Внутренняя – как результат того, что они суть меты первичного единства. Взаимозависимость – потому что они представляют собой всего лишь моменты этого единства. В силу этого они никогда не могут быть отделены от него, а если и отделяются (как это происходит в некоторых системах), то система исчезает, распадается. В чем конкретно состоит эта артикуляция взаимозависимых мет? Речь идет не о том, что одни меты происходят из других: так может быть и с необходимостью бывает с некоторыми метами, но не со всеми (мы убедимся в этом позже). Нет речи и о том, что воздействие каждой меты сказывается на всех остальных. Это правда, что любая мета воздействует в той или иной форме и в той или иной мере на все остальные. Но такое воздействие не образует системы, а является ее следствием: воздействие любой меты сказывается на всех прочих именно потому, что она вместе с ними образует систему. В чем формально состоит артикуляция взаимозависимых мет, так это в «положении» каждой меты по отношению ко всем остальным. Положение есть нечто, что выражается в функции, которую одна мета выполняет по отношению ко всем остальным. Возьмем пример преимущественно функционального порядка. Любой животный организм обладает весом. Он обладает им – в этом нет ни малейшего сомнения – благодаря тем веществам, из которых состоит. Но, независимо от этого «происхождения», вес обладает определенным биологическим «значением». Такое значение есть не что иное, как функциональное выражение «положения», занимаемого весом в системе конституциональных мет организма, о котором идет речь. Только это положение формально входит в конституциональную систему как таковую. Но остережемся путать эту идею «положения» с аристотелевской категорией положения, которая есть совсем иное. Аристотель «упорядочил» меты субстанции по родам, видовым отличиям и видам. Можно было бы подумать, что такое упорядочение представляет собой попытку, сходную с попыткой установить положение меты в системе. Но это не так. Во-первых, потому, что, как мы тотчас увидим, здесь речь идет не о субстанциях, а о системах. Во-вторых, потому, что аристотелевское упорядочение – это упорядочение включения одних «аспектов» в другие, тогда как здесь речь идет о связи, или артикуляции, одних «мет» с другими. Поэтому аристотелевское упорядочение «концептивно» и «объективно», тогда как упорядочение системы «физично». Если меты называть родами и видовыми отличиями, придется утверждать, что они, как таковые, представляют собой неполные «меты». Жизнь как таковая, в собственном смысле, – это не мета. Метой она будет как «жизнь– растительная» или «жизнь-чувственная». Но, строго говоря, эти меты еще не будут полными; полная мета – это нечто вроде «чувственной жизни вот этого индивидуально определенного животного». Именно об этих метах, «физически» полных в качестве мет, мы говорим, что они образуют системы, где каждая из них обладает совершенно определенным положением по отношению ко всем остальным: например, стимуляция нервной системы – по отношению к метаболическим функциям, и т. д. Стало быть, «положение» – это физическая, а не концептивная или объективная характеристика; то же самое верно применительно к системной связи мет, причем каждая из них будет метой, наделенной полнотой физической реальности именно в качестве меты. В силу этого мы говорим, что система представляет собой артикулированную совокупность, или связь, позиционально взаимозависимых мет.

Но во всякой конституциональной системе имеется нечто большее. Совокупность мет, ее образующих, как бы замкнута в самой себе. Эта замкнутость – не отсутствие сообщения с другими реальностями; иначе говоря, имеется в виду вовсе не замкнутость в порядке связи реальностей между собой. Речь идет о порядке взаимосвязи мет одной реальности, то есть о том, что эти меты образуют нечто полное, или замкнутое, в порядке формальных характеристик. Если мне позволят дать фигуральное представление об этой завершенности, я бы сказал, что конституциональная система – это цикличная система мет; то, что я хочу сказать, получает фигуральное выражение в образе круга. Но не будем придавать чрезмерного значения этой фигуре. Не все системы имеют фигуру круга, но все они имеют то, что́ имеют круговые системы в их цикличности: завершенность, замкнутость.

Итак, конституциональное единство есть то первичное единство, различные меты которого суть не что иное, как артикулированные моменты, позиционально зависимые друг от друга и образующие замкнутую систему: конституциональное единство – это системное единство. Этот конституциональный характер есть именно то, что мы называем «субстантивностью». Конституируемое конституцией есть субстантивность, а конституированная таким образом реальность есть субстантивная реальность. Когда я говорил о сложной умной актуализации, я подчеркнул, что не делаю упора на предполагаемом «отношении» между вещью и ее метами, и ограничился тем нейтральным, но радикальным утверждением, что вещь актуальна «в» ее метах. Теперь мы можем сделать шаг вперед. Вещь, о которой я тогда говорил, – это вещь, поскольку она субстантивна. Вещь как субстантивная – это сама система, а отнюдь не скрытая за нею «другая вещь». Меты представляют собой лишь ее реальные «моменты», а то, что физически актуализировано в метах, есть сама система как их первичное единство, то есть субстантивность. Измерения реальной вещи суть измерения, или формальные аспекты, актуальности субстантивности, взятой в ее метах. То, что актуализируется в богатстве, прочности и пребывании, бытийствуя, есть свойственная чему-либо реальность simpliciter, то есть субстантивная реальность. Поэтому вопрос в том, чтобы с большей точностью установить, в чем же заключается эта субстантивность. Мы сделаем это в несколько этапов.

а) Меты субстантивности. – Чтобы рассмотреть проблему субстантивности, мы начнем с более подробного анализа конституциональных мет субстантивной системы.

Из опыта нам известны лишь составные субстантивности, то есть такие реальности, субстантивность которых формально конституирована другими реальностями: когда эти реальности отделены от субстантивности, которую образуют, они могут обладать собственной, независимой субстантивностью. Мы будем называть их компонентами, или элементами, системы. Разумеется, не всякая субстантивность сама по себе должна быть системой, составленной из элементов; но лишь исходя из составных субстантивностей мы можем помыслить простые субстантивности и «принудительно» вычленить из них формальное основание субстантивности как таковой. Так что приступим к анализу мет составной системы.

Для этого прежде всего вспомним сказанное многими страницами выше, а именно: я называю метами, или свойствами, не только то, что в узком смысле есть proprium, но также все то, что образует собственную «часть» вещи, будь то ее proprium [собственный признак], материя, структура, химический состав, психика и т. д. Так вот, в этом широчайшем смысле меты, или свойства, субстантивной реальности разделяются на два класса. Одни имеют чисто придаточный характер и, как таковые, могут адекватно разделяться, или распределяться, между элементами, образующими систему. Например, если абстрагироваться от дефекта массы, то масса любого тела будет суммой масс элементов, его составляющих. Но есть и другие свойства, которые принадлежат pro indiviso [нераздельно] системе как таковой и поэтому не могут распределяться между ее составными элементами. Например, в механике потенциальная энергия системы масс не может распределяться между различными массами, но принадлежит только системе в целом; химические свойства соляной кислоты не могут распределяться между водородом и хлором, но образуют новую, нередуцируемую унитарную систему. Между системными свойствами и теми свойствами, которыми элементы системы могут обладать сами по себе, имеется строгое соответствие. Дело в том, что свойства каждого элемента совершенно определенным, хотя и различным для каждого типа системы образом вплетаются в свойство системы. В противном случае система опиралась бы исключительно сама на себя, была бы независимой от своих элементов. Но, повторяю, форма этой вплетенности может быть самой разной; в конечном счете, она зависит от характера элементов системы.

Если бы составная реальность имела лишь придаточные свойства, это указывало бы на то, что она представляет собой не унитарную систему, или единство, а соединение, объединение. Но если разнообразные элементы образуют подлинное системное единство, то каждый их них вносит в него свой вклад двумя способами: делегируя ему некоторые из своих свойств, способных объединяться со свойствами других элементов; и образуя вместе с ними основу для новых, системных свойств. Поэтому, будучи a radice [изначально] интегрированными в замкнутую систему, элементы хотя и утрачивают индивидуальность, но, исходя из образованного ими всеми первичного единства, участвуют в придаточных свойствах системы.

При таких предпосылках системные свойства субстантивной системы могут иметь самый разный характер. Это пункт кардинальной важности. Есть такие системные свойства, которые обладают тем же характером, что и свойства их компонентов, так что в таком случае сама система будет, строго говоря, как бы одним составным элементом. Например, соляной кислоте присущи в качестве системных свойств некоторая специфическая теплота, некоторые электрические свойства и т. д., отличные от свойств водорода и хлора, которые, со своей стороны, тоже обладают специфическими электрическими свойствами и теплотой. Строго говоря, соляная кислота, будучи отличной от водорода и хлора, подобно им, представляет собой еще одно тело. Так вот, не обязательно так должно быть всегда. Может случиться, что единство элементов определяет в системе ее системные свойства чисто функционального характера, но не новые свойства типа свойств составных элементов. Именно это имеет место в случае организма. Организм – не система с иными физическими и химическими свойствами, нежели свойства его структур; тем не менее, он функционирует радикально иным способом, нежели образующие его элементы. Это субстантивная система, обладающая новой субстантивностью, которая сводится к субстантивности ее элементов исключительно в функциональном порядке. Если мне будет позволено прибегнуть к старому различению между смешением и комбинированием, чтобы обозначить этим последним термином конституцию специфически новой системы, можно было бы сказать, что в организме и ему подобных случаях мы видим своего рода «функциональную комбинацию». Смешение – это не комбинация, а нечто чисто придаточное; поэтому его свойства будут некоторым образом «усредненными» по отношению к свойствам смешанных элементов. Наоборот, комбинация производит нечто специфически новое. Химические соединения представляют собой комбинации телесного типа, потому что их результатом является тело, обладающее единством и специфически новым формальным характером. Функциональная комбинация, напротив, хотя и будет комбинацией, ибо в ней тоже производится нечто специфически новое, но эта новизна затрагивает не формальный характер элементов системы, а лишь способ их совместного функционирования в системе, то есть функциональную систему как таковую. Есть системы, функционирование которых принадлежит не к «комбинаторному» типу, а представляет собой чистую «компиляцию», нечто вроде функционального смешения. Именно это имеет место в любой из так называемых машин. Но есть системы, функционирование которых является подлинной «инновацией», то есть функциональной комбинацией. Именно это имеет место в случае организмов. Организм – не просто машина, но и не просто тело, подобно соляной кислоте. Его телесное единство, взятое со стороны субстанции, весьма нестрого: это не «одна» телесная субстанция в строгом и специфическом смысле слова. Но его функциональное единство последовательно и строго. Так что нигде не сказано, что субстантивная система непременно должна быть наделена системными свойствами, которые относятся к тому же типу, что и свойства ее компонентов. Иначе говоря, нигде не сказано, что система непременно должна быть чем-то вроде составного элемента.

Этот анализ составных субстантивностей позволяет помыслить то, чем могла бы быть простая субстантивность, хотя относительно нее у нас нет никакого опыта. Простая субстантивность тоже является замкнутой системой мет, или свойств. Очевидно, что она не обладает придаточными свойствами – именно потому, что проста. Простая субстантивность (и это необходимо всячески подчеркнуть) обладает лишь системными свойствами, но не в том смысле, что она охватывает собою все элементы системы – ведь она ими не обладает, – а в некоем высшем смысле. Речь идет о том, что каждая из мет в той или иной форме заключает в себе все остальные, но не потому, что формально «имплицирует» их (тогда они не были бы различными), а потому, что физически предполагает их в неразделённом и нераздельном единстве субстантивности. Здесь взаимозависимость мет системы достигает максимальной чистоты. И это имеет решающее философское значение. В самом деле, составные субстантивности с полной очевидностью ставят нас перед тем фактом, что в них субстантивность не обязательно однородна с тем типом реальности, который присущ ее элементам. Это наводит на мысль, что простые субстантивности в собственном смысле подобны не изолированным, разрозненным элементам, но что их субстантивность принадлежит к совершенно иному порядку; они тем более субстантивны, что не способны вступать в композиции.