Текст книги "Чувствующий интеллект. Часть III: Интеллект и разум"

Мыслящая деятельность, мышление, имеет умный характер. Я уже сказал, что называю умным характером внутреннюю структуру, свойственную мыслящему постижению как таковому. В мыслящей деятельности мышление принимает умный характер, определяемый самим постижением. Так вот, в силу своего формально умного характера мышление конституирует разум. Разум – это умный характер мышления, и в этом смысле он есть мыслящее постижение реального. Мышление и разум – не что иное, как два аспекта одной и той же деятельности, но в качестве аспектов они формально различны: мышление осуществляется сообразно разуму, а постижение совершается в мыслящем разуме. Эти два аспекта не противостоят друг другу, как если бы некая субъективная ментальная деятельность (мышление) достигала реального (разум), которого была бы лишена прежде. Не так обстоит дело. Разумеется, я обладаю чисто психической мыслящей деятельностью, в силу которой могу, например, перебирать мысли. Но перебирать мысли не означает мыслить. Мышление – это всегда и непременно мышление о реальном и уже внутри реального. Мышление и постижение посредством мышления совершаются сообразно разуму. Стало быть, именно это мыслящее постижение реального и есть то, что должно называться разумом.

Таким образом, реальное, уже постигнутое прежде, вталкивает нас в постижение иного рода, в мыслящее постижение. Но это реальное, из которого мы исходим, – не просто отправной пункт, оставляемый за спиной, а сама позитивная опора нашего хода, наших поисков. Будучи взято в своем умном характере, мыслящее постижение есть разум, то есть – сущностно и конститутивно – ход, совершаемый во внутренней опоре. Это опора, в которой мы уже постигли реальное. И теперь разум, совершая свой умный ход, должен постепенно и осторожно вновь актуализировать реальное, взвешивая каждый из своих шагов. Именно поэтому такая деятельность называется мышлением [pensar], что этимологически связано со взвешиванием [pesar]. Мышление имеет умный характер взвешивания реального «в» самой реальности, чтобы продвигаться «к» реальному внутри нее. Мыслить – значит умно взвешивать. И этот умный вес реальности есть не что иное, как разум, резон. Так, мы говорим о «весомых резонах». Стало быть, реальность, которой должен достигнуть разум, не является голой реальностью: она была постигнута еще в первичном схватывании, а также во всех позднейших полевых утверждениях. Реальность, которой должен достигнуть разум, есть взвешенная реальность. Что же тогда представляет собой это предварительное утверждение в реальном? Чтобы ответить, мы должны рассмотреть три важных вопроса:

1. Что такое разум.

2. Рождение разума.

3. Разум и реальность.

1. Что такое разум

Мы только что сказали: разум – это мыслящее постижение реального. Но это всего лишь общее высказывание. Чтобы конкретизировать его, нужно прояснить мыслящее постижение в двух его существенных аспектах. В самом деле, такое постижение прежде всего представляет собой мое постижение. В этом нет ни малейшего сомнения. Разум – это прежде всего мой разум. Но, с другой стороны, неоспоримо, что разум – это разумение самих реальных вещей. Поэтому если мы хотим прояснить, что такое разум, мы должны последовательно рассмотреть, что такое разум как мое постижение и что такое разум как разумение вещей. Только таким образом мы достигнем единства в понимании того, что такое разум.

1. Разум как мой разум

«Мой» не означат здесь, естественно, ничего субъективного; не означает и того, что разум есть просто моя деятельность: деятельность, именуемая мышлением. Ведь мышление формально представляет собой саму деятельность постижения, тогда как разум (в том числе мой разум) есть умный характер самого постижения. Это формальный характер постижения, осуществляемого в мыслящем постижении. Стало быть, разум означает просто модус постижения, а значит, нечто такое, что соотносится с самим постижением как таковым. Говорить о моем разуме означает просто говорить о том, что разум есть нечто модально соотносимое с постижением.

Разум как модус постижения заключает в себе три сущностных момента: это глубинное постижение, постижение как мера, постижение в поиске.

Первый момент. – Мыслящее постижение есть постижение чего-либо «по ту сторону» поля реальности. Я уже сказал, что «по ту сторону» формально означает не просто другие вещи, пребывающие «вне» поля. «По ту сторону» – это также аспект или аспекты вещей, пребывающих в поле, хотя эти аспекты формально в поле не пребывают. Что представляет собой, с позитивной точки зрения, такое «по ту сторону»? Это сущностно важный вопрос. Мы мыслим «потустороннее» отнюдь не в силу произвольного каприза. Дело обстоит не так, как если бы внеполевые вещи или аспекты постигались «вдобавок» к постижению полевых вещей. Стало быть, дело обстоит не так, что имеется постижение по сю сторону поля и «вдобавок» другое постижение – по ту сторону поля. Напротив, мы именно потому, в точном и формальном смысле, мыслим реальность по ту сторону, что вещи, пребывающие в поле, суть те самые вещи, которые «дают о чем поразмыслить». И это дать о чем поразмыслить означает, с одной стороны, быть увлекаемыми к постижению потустороннего, а с другой стороны, быть увлекаемыми по ту сторону неумолимой силой постижения того, что является посюсторонним. Именно в этом состоит «дать о чем поразмыслить». Дать поразмыслить есть почувствованная умная необходимость, сообразно которой полевое отсылает к потустороннему. Потустороннее – это прежде всего сама обращенность «к», это любое «к» как момент впечатления реальности. Но обращенность «к» – не чисто добавочный момент. В самом деле, обращенность «к» есть модус почувствованной реальности как реальности. Отсюда следует, что реальное не просто отсылает к чему-то другому: оно отсылает к этому другому потому, что уже является реальным в этом «к», к которому нас отсылает. Другими словами, обращенность «к» как модус реальности принимает в таком случае, как мы уже видели во второй части книги, характер некоего «потому». Так что «потусторонее» – это не просто «другое», но другое, «потому» что оно по сю сторону есть то, что есть. В обращенности «к» мы имеем не «дедукцию», а само впечатление реальности как момент того, что пребывает по сю сторону. И этот характер есть физически почувствованное «потому». То, что пребывает вне поля, постигается для того, чтобы лучше постигнуть пребывающее в поле. Именно в этом позитивно и состоит «потустороннее»: быть чем-то, к чему нас влечет «посюстороннее», влечет в точном и формальном смысле: для того, чтобы мы лучше постигали само это «посюстороннее». Следовательно, речь идет о чем-то, что противоположно простому добавлению. В силу этого постигать потустроннее означает постигать то, что в своей глубине составляет посюстороннее. То, что дает нам о чем поразмыслить, есть то, что в своей глубине представляет собой постигнутое в поле. Эта глубина может быть внутренностью каждой вещи, а может быть также другими вещами, внешними по отношению к полю. Тем не менее, в обоих случаях постигнутое по ту сторону всегда постигается, в точном и формальном смысле, как то, без чего содержание посюстороннего не было бы той реальностью, каковой оно является. Речь идет о постижении в «потому». Именно в этом «потому» и заключается «глубинное». Идти по ту сторону означает идти в глубину реальных вещей. Эта постигаемая глубина и есть мое разумение вещей. Только постигнув эту глубину, я постигну реальные вещи в поле. Следовательно, глубина – это не какая-то неразличимая пропасть, а просто постижение того, чем в своей глубине является реальная вещь или вещи. Так, электромагнитная волна или фотон суть то, чем в своей глубине является цвет. Поэтому их постижение есть глубинное постижение цвета.

Итак, разум – это прежде всего глубинное постижение реальности. Только в качестве разумения цвета имеется постижение электромагнитной волны или фотона. Цвет, дающий нам о чем поразмыслить, есть то, что приводит нас к электромагнитной волне или фотону. Не будь этого «дать о чем поразмыслить», не было бы никакого постижения потустороннего; в лучшем случае имелось бы одно посюстороннее вслед за другим посюсторонним. Я имею в виду не только тот тип «потустороннего», о котором я говорил. Ведь потустороннее – не просто теоретическое понятие, каковыми являются волна или фотон. Потустороннее может быть также тем, чем созидается роман: он не созидался бы, если бы данное реальное не давало мне о чем поразмыслить. То же самое можно сказать о поэзии: поэт пишет, потому что вещи дают ему о чем поразмыслить; и то, что он таким образом о них мыслит, и есть его поэзия. Будет ли таким образом постигаемое теоретически концептуализированной реальностью, вымышленной реальностью или реальностью поэтической, это не меняет сути постижения как разума. Метафора – лишь один из типов моего разумения вещей. То, что постигается по ту сторону, есть просто постижение того, о чем посюстороннее, будучи постигнутым, дает нам поразмыслить. Поэтому постижение потустороннего есть разумение: глубинное постижение реального. Но разум, мой разум, заключает в себе еще два сущностно важных конститутивных момента.

Второй момент. – Разум, повторяю, есть глубинное постижение реального; но такое постижение осуществляется в уже предварительно постигнутой посюсторонней реальности. Эта предварительно постигнутая реальность – не просто «среда» постижения, но нечто иное: «мера» постижения. Любая реальность есть реальность, конститутивно измеряемая в качестве реальной. Что это означает?

Любое реальное, как реальное, будет конститутивно соответственным. Эта соответственность есть мир. Мир – это единство соответственности реального как реального. Стало быть, любое реальное – именно потому, что оно реально, то есть по причине своей формальности реальности – в точном и формальном смысле есть мир. В силу этого такое мирское соответствие обращается, если можно так выразиться, на каждую реальную вещь совершенно определенным способом: каждая вещь предъявляется нам тогда как форма и модус реальности, детерминированные сообразно соответственной формальности. Такая детерминация и есть мера. Следовательно, реальность – это не просто формальность, которой конституируется «само по себе», «в собственном смысле», но сама мера, сообразно которой каждая реальная вещь является реальной, «самой по себе». Мера – это не реляционное единство реальных вещей; наоборот, мера в каждой вещи есть следствие самого соответствия вещи. Только потому, что реальность, как таковая, соответственна, – только поэтому ее формальность служит мерой ее собственной реальности. Реальное – это реальность, но измеряемая в своей реальности своей собственной формальностью реальности. Так вот, разум – это не только глубинное постижение реального, но и постижение как мера глубинного реального.

Это требует более тщательного анализа. Любое измерение опирается на «единицу измерения», которой оно измеряется. Что такое эта единица измерения? Что такое умная мера реального, с точки зрения этой единицы измерения? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо помнить о том, что мыслящее постижение, мой разум, опирается на то, что было предварительно постигнуто в поле. Только в возвратном движении к этому пункту предварительного постижения мы можем доискиваться, А) что такое единица измерения, и В) какова умная мера глубинного реального.

А) Мое мыслящее постижение, мой разум, постигает реальность не как среду, а как нечто уже позитивно постигнутое в предварительном полевом постижении. Это различие сущностно важно. Если угодно, разум постигает саму реальность не как свет (что означало бы постигать реальность как среду), а как источник света (что означает постигать реальность как меру). Такое постижение имеет особый характер: в самом деле, в нем достоверно постигается реальность сама по себе, однако не как еще одна вещь, а как нечто, что я буду называть «реальностью-фундаментом», или реальностью, фундаментирующей – и взятой в качестве фундаментирующей – мыслящее постижение. Я называю это началом. Постижение формальности есть реальность как источник света, как мера; это – постижение реальности как начала. В этом аспекте разум представляет собой постижение глубинной реальности в ее начинательной мере. Таким образом, мы все более сжимаем понятие разума как модуса постижения. Чтобы прояснить его, во-первых, скажем, что значит быть началом; во-вторых, мы должны будем выяснить, каково начало мыслящего постижения, то есть разума; в-третьих, нужно будет достаточно строго определить характер этого начинательного постижения.

а) Что значит быть началом, и каким образом нам дано начало?

Реальность как начало есть, очевидно, реальность как фундамент; и, стало быть, фундамент есть некое «потому». Итак, быть фундаментом означает всегда и непременно быть фундаментом чего-то другого, чего-то полевого: это означает, повторяю, быть неким «потому». Это другое, взятое в качестве фундированного, есть нечто, чему открыт так называемый фундамент: открытое «потому». И наоборот, фундамент тогда заключает в себе внутренний и формальный момент открытости. Именно потому, что это так, он является фундирующим: фундамент– это прежде всего фундирование. Но это еще не все. Потому что быть фундаментом означает фундировать совершенно конкретным и определенным способом; фундаментальность есть не что иное, как особый модус фундирования. Так вот, фундирующее является фундаментирующим, а) когда оно передает фундированному свой собственный характер реальности из самого себя (из фундирующего), и b) когда вследствие этой передачи фундированная реальность реализуется в точном и формальном смысле «потому», что ее фундирует реальность фундирующего, и фундирует ее в этой реальности. Фундамент переходит, фундаментируя, в фундированное. Фундирующее не просто фундировало реальное, но также внутренним и формальным образом пребывает фундаментирующим его. В таком случае фундированное становится реальным в форме фундаментальности. На мой взгляд, именно это означает, в формальном смысле, быть началом. Начало – это не просто начинание и не просто «то, откуда» (δθεν), как думал Аристотель, но то фундирующее, которое реализуется из себя самого, в себе самом и через себя самого в реальном как таковом. Начало является началом лишь потому, что оно пребывает внутренне «начинающим», то есть реализующимся в качестве начала.

Каким образом нам дано начало постижения? Когда то, что служит фундаментом, представляет собой сам характер реальности, то есть когда фундамент есть глубинная реальность, ее постижение, как уже было указано, весьма своеобразно. Реальность оказывается тогда не голой формальностью реальности: такую голую формальность мы уже имеем постигнутой в любом постижении, начиная с первичного схватывания реальности. Реальность оказывается тогда не голой реальностью, но реальностью как фундаментирующей. Каким образом эта реальность дана в качестве фундамента? Разумеется, это не реальность «как таковая», как если бы она была «предметом» (если мне будет позволено употребить это слово ради ясности). Начало не есть некая вещь, «скрытая» в начинаемом. Если бы это было так, то мы постигали бы этот «предмет», к которому «потом» добавлялось бы отношение – добавлялось бы, стало быть, как внеположное предмету: отношение фундаментирования другого предмета. Но это не так, потому что, когда мы говорим о реальности «как таковой», ее фундаментальность представляет собой ее внутренний, а не добавленный момент. В самом деле, реальность «как таковая» актуализирована и предъявлена здесь иначе, нежели реальности «как таковые», то есть не так, как реальность-предмет: она актуализирована и предъявлена в самой себе, в формальном смысле, как реальность-фундамент, – или, если угодно, как реальный фундамент. Это различие сущностно важно. Фундамент есть реальность – но реальность, чей характер реальности заключается именно в реальном фундаментировании. В предмете реальное пребывает «положенным», но положенным в форме «пред»: предлежащего, или противолежащего тому, кто осуществляет схватывание, и его схватыванию. Здесь же реальность не «положена», но пребывает, «фундаментаруя». Здесь реальность актуализируется не как голая реальность и не как реальность-предмет: она актуализируется по способу фундаментирования. Здесь реальность актуализируется как реальная, но модус ее актуализации есть «фундаментирование», а не «пребывание» – ни в себе, ни в «пред». Поэтому я называю ее реальностью-фундаментом. Это, повторяю, не отношение, добавленное к ее свойству быть реальной, а внутренний и формальный модус, каким она пребывает в качестве реальной. В предмете реальное актуализировано в форме «пред» – мы это еще увидим, – тогда как здесь реальность актуализирована сообразно особому модусу: реальному фундаментированию. Если угодно, речь идет о том, что реальное предъявляется не как нечто «просто пребывающее», но как «пребывающее, фундаментируя». Это реальность, которая схватывается начинательно, то есть реальность-начало. Модус ее актуализации – быть актуализированной в форме «потому», то есть по способу фундаментирования.

b) Если исходить из этого, будет ли реальность фундаментальным началом мыслящего постижения? Конечно, да. В самом деле, реальность схватывается как реальность, которая в качестве реальности конститутивно открыта. Если бы реальность не была открытой, не было бы мыслящего постижения, потому что не было бы «потустороннего». Реальностью были бы только реальные вещи. Но так как реальность открыта, сама реальность – та, которая предварительно была чувствующе постигнута как формальность, – бросает нас в умном поиске из самой себя «к» потустороннему: реальность оказывается фундирующей. При этом фундирует она как фундаментирующая – именно потому, что представляет собой реальность, уже актуализированную в предварительном постижении. Эта реальность, говорю я, и есть то, в чем формально заново актуализируется реальная вещь. Стало быть, реальность, как реальность открытая, фундирует и фундаментирует мыслящее постижение, то есть является началом. Реальность, поскольку она открыта, есть то, что дает о чем поразмыслить, и это давание есть то, чем реальность конституируется в качестве начала мыслящего постижения. «Данное-чего» служит началом «данного-для». Это начало, следовательно, и есть реальность. Но здесь нужно внести уточнения.

Во-первых, речь идет о реальности не как о голой реальности, а как о реальности-фундаменте. Во-вторых, та реальность, которой конституируется эта реальность-фундамент, не есть момент индивидуальной (поскольку она индивидуальна) реальности каждой вещи. В первой и второй частях этой книги мы уже видели, что голая реальность – это формальность реальности. Формальность представляет собой модус инаковости «самого по себе»; она не имеет ничего общего с тем, что схоластика называла «формальным» объектом или с тем, что Дунс Скот называл формальностью. Здесь формальность – это модус инаковости «самого по себе», в отличие от модуса инаковости, присущего чистой раздражимости. «Само по себе» – вспомним это, пусть даже рискуя повториться, – означает, на мой взгляд, не только факт существования, но и тот факт, что как сущность, так и существование, в их классическом понимании, «сами по себе» принадлежат вещи. С формальной точки зрения, реальность – не синоним существования и не синоним сущности, хотя ничто не может быть реальным, не будучи существующим и сущностным. Эта формальность реальности заключает в себе два момента. Прежде всего, это момент, который, за неимением лучшего термина, я назвал индивидуальным: формальность реальности каждой определенной реальной вещи. Но когда мы схватываем различные реальные вещи, мы понимаем, что каждая из них детерминирует тот момент реальности, сообразно которому мы называем каждую из них принадлежащей к полю реальности. Это полевой момент формальности реальности. Стало быть, формальность реальности – это не только индивидуальная формальность, но и область реальности: трансцендентальная область, охватывающая все вещи, почувствованные или могущие быть почувствованными.

Это поле, как физически реальное, служит в постижении средой — средой постижения: поле реальности, взятое в качестве среды, есть то, в чем нечто постигается. Например, так обстоит дело в любом утверждении. Но реальность способна быть также тем, что приводит нас к фундаментирующему, к реальности по ту сторону, к миру реальности. Тогда реальность будет уже не средой, а реальностью-фундаментом: началом, которое служит мерой реальности в потустороннем. Полевая реальность, постигнутая в качестве полевой, становится отныне чем-то большим, нежели среда постижения: она не перестает быть средой для постижения потустороннего, но становится большим, чем среда, потому что приводит нас к измеряющему началу. Нет нужды повторять, что эта реальность-фундамент не тождественна реальности-предмету. Эта реальность есть то, сообразно чему я постигаю в мышлении меру: в этом и состоит ее начинательность. Именно поэтому реальность, постигнутая в качестве реальности-фундамента, есть начало разума.

Это начало – не суждение. Превращение начала в фундаментальное суждение – одно из самых радикальных превращений в истории философии. Аристотель называл началом постижения, νοειν, саму постигаемую вещь: так, нам говорят, что начало тригонометрии – это треугольник. Но очень скоро это начало трансформировалось в первичное суждение – в значительной мере благодаря самому Аристотелю, который сделал началом метафизики, ее αρχή, фундаментальное суждение, именуемое принципом противоречия. В таком виде мы и застаем его в философии Нового времени, прежде всего у Лейбница и Канта, которые понимают под началами одно или несколько первичных суждений. Они первичны, потому что возвещают нечто, на чем основывается всякое позднейшее постижение. Вместо треугольника мы имеем теперь фундаментальное суждение. Тем самым функция начала обращается в правило, или в первичную норму всякого постижения. В результате философия пошла по пути чистой логики. Но это неприемлемо. Начало – это сама реальность, предварительно постигнутая в ее полевой актуальности, а теперь постигаемая как реальность-фундамент любого позднейшего постижения. Необходимо вернуть началу исходный смысл: это не суждение, а предварительное постижение самой реальности. Естественно – и я очень скоро вернусь к этому, – речь идет не о предварительном постижении как постижении, а о постигнутом, или об актуализированном в постижении, то есть о реальности. Утверждение Канта, согласно которому разум есть разумение не вещей, а лишь моих знаний о вещах, ложно.

Это начало, которое не есть суждение, представляет собой, говорю я, реальность в ее полевом моменте. То, что дает нам о чем поразмыслить над вещами, есть полевое «само по себе» вещей. Тогда реальность, постигаемая разумом, будет не голой реальностью, то есть не такой реальностью, какой она постигается в качестве чистой формальности схваченного в чувствующем постижении. Она будет самой этой чувствующей формальностью, взятой как область, в ее полевом моменте, который, однако, схватывается в самом себе как реальность-фундамент.

Поэтому, хотя содержание реальности по ту сторону и фундировано содержанием реальности по сю сторону (если они различны между собой), их характер как реальности физически тождествен в посюсторонем и в потустороннем. Следовательно, характер реальности потустороннего не имеет фундамента in re[1]1
  fundamentum in re – реальное основание (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть] (как сказал бы какой-нибудь схоласт) в посюстороннем, но физически тождествен характеру реальности, который присущ этой вещи по сю сторону. Мир реальности – тот же самый, что мир полевой реальности, взятой в качестве полевой. Это не то-же-самость объективного понятия, но физическая и численная тождественность одной и той же области. Возможно, единственное, что имеет основание in re, – это собственное содержание реальности, но не ее характер как реальности. Возможный фундамент in re соотносится не с самой реальностью, а лишь с ее содержанием.

Полевая реальность – это реальность «как таковая» в поле, это реальность в ее посюсторонней структуре; а мирская реальность «как таковая» представляет собой ту же самую реальность, только взятую в ее потусторонней структуре. Эти две структуры не являются независимыми друг от друга. Их взаимозависимость проявляется в самом их характере. Полевое соответствие есть то же самое, что мирское соответствие, однако – некоторым образом – как почувствованное. И в силу этой то-же-самости полевая реальность, как реальность, вбрасывает нас в мирскую реальность. Тогда мирская реальность формально оказывается фундаментом реальности полевой, оказывается реальностью-фундаментом. Очень скоро мы подробно разберем этот вопрос. Эти структуры всегда в высшей степени конкретны; поэтому они включают в себя не только голое соответствие, но и его содержание. Сколь бы проблематичным оно ни было, оно внутренне принадлежит к самому соответствию.

с) Поясним эту мысль чуть подробнее. Реальность-фундамент есть то, сообразно чему мыслящее постижение выступает как мера; это именно то, чем конституируется бытие «началом». В этом аспекте разум есть начинательное постижение. Очевидно, что начало, которым конституируется начинательность разума, есть то, что мы можем назвать последним началом. Поясним это. Любое мыслящее постижение на что-то опирается, и это что-то оказывается поэтому началом постижения. Так, если вернуться к примеру Аристотеля, треугольник есть начало тригонометрического постижения. Но это не препятствует тому, чтобы треугольник, в свою очередь, был чем-то таким, постижение чего опирается, скажем, на постижение прямых линий, углов и т. д. Тогда эти линии и углы будут началами постижения треугольника. Это означает, что начало может обладать начинательностью только в относительном смысле. Но чем конституируется начинательность самого разума как такового? Речь идет не только о тригонометрическом разуме или каком-то другом разуме, а о разуме как таковом. Так вот, началом всех ограниченных начал разума служит «реальность», взятая в ее физическом и тождественном характере. И в этом смысле я говорю, что реальность есть последнее начало: последнее в том смысле, что его постижением конституируется начало разума как такового. Это начинательная последнесть, а отнюдь не возвратная последнесть, в смысле причинных рядов или чего-то им подобного. Так что же такое реальность как начало разума?

Естественно, начало – не «бытие», а значит, и не «сущее», ибо реальность изначально предшествует бытию и любой существенности. И это не пустяк, как если бы речь шла лишь о перемене слов. На мой взгляд, бытие – это всегда и непременно актуальность реального, взятого в его соответственности как реального, то есть актуальность реального в мире. Напротив, реальность – это формальность реального как реального, то есть реальное как некое «само по себе». Реальность и бытие – не одно и то же. Это подтверждается тем, что есть собственные модусы бытия, которые формально не являются собственными модусами реальности: таковым, на мой взгляд, является, например, модус временности. А кроме того, бытие основывается на реальности и получает в ней свое обоснование. Нет никакого esse reale, есть только realitas in essendo. Стало быть, начало разума как такового – не бытие, но реальность. Поэтому безусловно ошибочно думать, будто бытие – это последняя инстанция вещей. Последняя инстанция вещей – это «реальность». Я еще вернусь к более подробному рассмотрению этой проблемы.

Это начало не есть объективное понятие[2]2
  Под объективным понятием Субири понимает здесь старое схоластическое понятие conceptus obiectivus – «предметного понятия» познанной вещи, которая пребывает в познающем интеллекте не реально, а исключительно в виде формального предметного содержания познавательного акта. Именно в этом смысле чуть ниже Субири противопоставляет объективное (т. е. чисто интенциональное) пребывание реальности в разуме ее реальному пребыванию в нем. – Прим. пер.


[Закрыть] – ни аналогическое, ни унивокальное. Ибо речь идет не о том, что разум вбрасывается в постижение реального как во что-то такое, что реализует объективное понятие реальности: понятие, которое стягивалось бы до различных категорий вещей или было бы предикатом, унивокально сказывающимся о вещах. Реальность – не объективное понятие, а умная актуальность физического момента реального, его собственной формальности полевой реальности. Полевой момент реальности физически реален. Как полевой, он представляет собой чувствуемый момент, а как реальный, он есть момент, который уже почувствован. Не разум вбрасывается понятием реальности в реальные вещи, но физическое схватывание реальности заставляет нас физически постигать разумом реальность «как таковую». Это и будет началом разума. Следовательно, реальность как начало пребывает в разуме не только объективно, но и реально. Это не что-то такое, чего разуму необходимо достигать, как если бы речь шла о переходе от понятия реальности к реальности вещей. Напротив, реальность как физическое поле есть то, что внутренне и формально принадлежит к постижению реального в разуме. Это постижение, этот разум уже физически находятся в этом поле. Отсюда следует, что начало – не понятие, в которое разрешаются все прочие понятия, а сама физическая реальность в ее полевом моменте. Эту самую реальность, как фундаментирующее начало разума, тоже можно назвать разумом, но не поскольку она есть разумный модус постижения, а поскольку она служит реальным началом этого модуса постижения. Стало быть, вместо объективного понятия мы имеем физическую реальность полевого. Реальность, как полевая реальность, некоторым образом представляет собой разум самого разума. Поэтому такое постижение, повторяю, не есть нечто, что реализует объективное понятие реальности, но есть постижение того, каким образом физически реальное поле, взятое в качестве реальности, детерминировано в каждой индивидуальной и физической реальной вещи: есть постижение самого реального, измеряемого физической реальностью уже в своем собственном полевом характере. Каждая реальная вещь, как реальная, представляет собой в мире некий модус и форму реальности; другими словами, она реальна как формальный индивидуальный момент в поле реальности. Поэтому постигать нечто реальное в поле означает постигать его не в подведении «под» объективное понятие реальности, а постигать его «внутри» физической области реальности, внутри полевого момента как формальности реальности. Таким образом, реальность служит началом не только глубинного постижения всего реального, но и началом собственного разумения: это реальность полевого, но не как полевого, а как начинательной меры реального. В этом аспекте – несомненно, наиболее радикальном – разум есть начинательное постижение реального. Отсюда следует, что расхожее понятие разума как «способности постижения начал» оказывается ложным по причине эквивокации: ведь множественное число «начала» имеет смысл лишь при условии, что под началом понимают «фундаментальное суждение». А это, как мы видели, ложно. Начало – не фундаментальное суждение, и значит, есть лишь одно начало: реальность. Поэтому разум – не способность постижения начал, а начинательное постижение реального в его глубине.