Текст книги "Чувствующий интеллект. Часть III: Интеллект и разум"

a) Прежде всего повторим: то, что вынуждает нас к рациональному постижению, есть сама реальность. Это та сила принуждения, с какой воздействует на нас впечатление глубинной реальности. Мы сказали, что все реальные вещи дают нам о чем поразмыслить, и это «давание» есть та сила принуждения, с какой глубинное реальное воздействует на нас в постижении. Поскольку умным моментом мышления является разум, оказывается, что этот модус постижения, то есть разум, есть нечто навязанное нам самой реальностью. Именно реальность заставляет нас постигать посредством разума.

b) А теперь скажем наоборот: то, что реальное навязывает нам в глубине, есть реальность как чистая область. Это «быть чистой областью» имеет две стороны. Одна сторона – более непосредственная: она определяет нас к тому, чтобы внутри области постигать полевое реальное как начинательную и каноническую меру фундаментирования. В этом аспекте реальность тем и определяет постижение, что заставляет его принимать форму разума. Другими словами, реальность заставляет нас пребывать в разуме. Новый модус постижения заключается в том, чтобы пребывать в разуме. Но «быть чистой областью» имеет и другую сторону. Дело в том, что, когда мы пребываем в реальности как в чистой области, ее содержание само по себе остается неопределенным. Реальность воздействует на нас, понуждая нас наделить ее содержанием. Так вот, это содержание, как реальное содержание, вполне может быть дано предварительно постигнутыми реальными вещами; но тот факт, что оно служит фундаментом глубинной реальности, будет, как мы сказали, чем-то радикально новым. С другой стороны, это содержание может быть тождественно полевому содержанию. Если пребывание в разуме навязывается нам реальностью, то этого никогда нельзя сказать о ее рациональном содержании: нам не навязывается, какой должна быть «фундаментальная» структура реального. Отсюда следует, что единство обеих сторон воздействия реальности есть необходимое навязывание того, что имеется не-необходимым образом. Такое парадоксальное единство есть не что иное, как свобода. Сущность разума заключается в свободе. Реальность вынуждает нас быть свободными. Речь идет не том, что я могу постигать нечто так, как мне вздумается, а о том, что детерминирующий ответ моего постижения на воздействие глубинного реального по необходимости свободен. Я могу и не захотеть умно детерминировать глубинное реальное. То был бы негативный акт разума, но, разумеется, такой негативный акт, который возможен только благодаря свободному характеру детерминирования. Детерминация, как таковая, не свободна – еще чего не хватало! – однако само детерминирование свободно. Глубинная реальность воздействует на нас не для того, чтобы оставить нас на свободе, а для того, чтобы вынудить нас к надлежащей свободе.

В разуме и в утверждении это происходит по-разному. Постижение одной реальной вещи среди других, полевое постижение, постигает – для большей ясности приведем пример предикации, – что А есть В. И это постижение, как мы видели, представляет собой движение в свободе. Но в случае утверждения свобода была медиальной свободой идей (В), свободой схватывать реальную вещь (А). Утверждение – это реализация таких свободных идей (В) в вещи (А). Здесь В выполняет, выражаясь в расплывчатых терминах, репрезентативную функцию: утверждение постигает в вещи реализацию репрезентированного; это такое постижение, которое совершается в среде реальности. Напротив, когда речь идет о рациональном постижении, суть дела меняется. Ибо тогда речь идет не о поле реальности, а о глубинной реальности «как таковой», то есть о мире. Отныне постижение обращается не к репрезентативному содержанию В, а к его фундаментирующему характеру. Отныне В выполняет формально фундаментирующую функцию. Поэтому теперь реализация В в А означает фундаментирование А в В, независимо от того, реализуется оно или нет. В силу этого глубинная реализация свободна в том смысле, что она свободно созидает идею фундаментирующего характера В. Разум не есть репрезентация. В глубинной реальности совершается реализация, но реализация в смысле фундаментирования. Поэтому она радикально свободна.

Это единство (в свободе) реальности «как таковой», открытой в своем качестве фундаментирующей реальности и фундаментируемого содержания, представляет собой единство радикальной неопределенности, которое сообщает рациональному его собственный характер: быть творчеством.

Рациональное творчество не означает произвола в постижении. Дело обстоит прямо наоборот. Это всегда творчество, которое опирается на постигнутое в поле и направляется им в своем ходе от полевого реального к глубинному реальному. Поэтому речь идет о творчестве внутри весьма строго заданных границ; о творчестве, которое имеет начало и канон. В свою очередь, они суть начало и канон именно рационального творчества. Полевые вещи схватываются такими, каковы они есть; но глубинная реальность начинательно и канонически изобретается. Я не ограничиваюсь схватыванием того, что мне дано; я должен выковать резоны, то есть фундамент, того, что данное мне и утверждаемое мною именно таково. Разум есть начинательно и канонически творящее постижение. Это не означает, что в разуме не может быть истины или заблуждения: это совсем другой вопрос. Я же сейчас утверждаю только одно: то, сообразно чему или по отношению к чему разум обладает истиной или заблуждением, есть нечто постигаемое в творческом постижении. Такое постижение, повторяю я вновь и вновь, не обязательно должно быть «репрезентативным» творчеством, но всегда является – назовем его так – творчеством функциональным, то есть творчеством, которое обладает фундаментальным и фундирующим реальность характером. Именно этот конкретным образом постигнутый характер, характер фундаментальный и фундирующий, я буду называть на этих страницах содержанием, а вовсе не репрезентацию как таковую.

Что такое это творчество? В чем состоит творчество разума? Каковы его модусы? Рассмотрим коротко эти три пункта, о которых я уже говорил во второй части книги.

с) Так как фундаментальный характер содержания не навязывается однозначно реальностью, можно было бы подумать, что творческое постижение выковывает в мышлении «разум» и приписывает ему реальность. Тогда творчество формально относилось бы к самому характеру реальности. На мой взгляд, это неверно. Разуму физически консубстанциальна реальность. Речь идет не об интенциональной консубстанциальности, а о физической, к тому же строго формальной. Рационально постигать не означает притязать на то, что содержание этого постижения реально, потому что реальность – не притязание разума, и тем более не свободное притязание разума. Реальность, которую постигает разум, физически едина с реальностью, постигаемой в любом постижении, предваряющем рациональное постижение, и тождественна ей. Разум не притязает на реальность, а уже пребывает в самой реальности. На что разум притязает, так это на то, что такая реальность имеет то или иное определенное содержание, а значит, на то, что это свободно выбранное содержание есть фундамент. Мы могли бы назвать его фундаментальным содержанием. Стало быть, сотворенным здесь будет не реальность, а фундаментальное содержание глубинной реальности. В силу этого разум означает не творчество реальности, а нечто прямо противоположное: творчество фундаментального содержания в реальности как таковой.

В утверждении реальная вещь А пребывает актуализированной в полевом В, а полевое В, в свою очередь, реализовано в реальной вещи А. Реализация и актуализация суть два неразрывно связанных аспекта постижения чего-либо в поле. Из них реализация имеет основанием актуализацию. Так вот, когда постижение реального совершается в глубине, оно обладает теми же самыми характеристиками, но, как и следовало ожидать, в гораздо более сложной форме, поскольку речь идет уже не о поле, а о мире. Рациональное постижение заключает в себе два момента: момент постижения реальности «как таковой», как фундирующего начала, и момент постижения реального содержания, которое определяется в качестве фундаментированного этим фундаментом.

Первый момент – постижение глубиной физической реальности как фундаментирующего начала. Эта физическая реальность актуализирована в постижении, а также в своих идеях; и модус, в котором она пребывает актуализированной, – это, повторяю, модус «пребывать, фундаментируя». В свою очередь, содержание предварительных постижений (идей) приобретает характер содержания реального в мире. Это – реализация содержания идеи. Единство этих двух моментов и есть творчество. Глубинная реальность актуализирована в предварительно постигнутом, и в этой актуализации реальность принимает свое свободное содержание: оно реализуется.

Отсюда – вся значимость разума: ведь на кон поставлена сама физическая реальность в ее свободном фундаментальном содержании. Нам уже пришлось встретиться с аналогичной ситуацией при исследовании полевого постижения. Полевое постижение – это постижение реального как реализации чего-либо ирреального. Именно поэтому ирреальное неизбежно обладает «собственными» свойствами, о которых можно рассуждать. На мой взгляд, это возможно только потому, что «сотворенное» всегда и непременно представляет собой содержательную характеристику самой физической реальности. Физическая реальность, актуализированная в свободной системе предварительных идей и утверждений, может иметь и в самом деле имеет больше свойств, чем свойства, определенные логическим содержанием этих идей и этих утверждений. И это неизбежно. Следовательно, творчество первичным и радикальным образом затрагивает сам разум как постижение глубинного фундамента чего-либо.

Но тогда мы отчетливо видим, что это постижение заключает в себе, как было сказано чуть выше, и другой момент: атрибуцию этого свободно сотворенного «разума» реальной вещи. И эта атрибуция свободна. Я могу свободно постигать, что глубинная космическая реальность служит классическим гамильтоновым основанием или квантовым основанием полевого. А сделав это, я также свободно постигаю, что реальная полевая вещь в действительности обладает той или другой из этих двух фундаментальных структур. Это второй момент рационального постижения: среди различных фундаментирований, которые я свободно творю, я свободно выбираю одно в качестве фундамента того, что я пытаюсь постигнуть в поле. Творчество фундаментального разума – это актуализация глубинной физической реальности в предварительно постигнутом. И это творчество продолжается в постижении конкретной реальной вещи вкупе с тем или иным фундаментом: в актуализации вещи в том или другом из этих фундаментов. Такая актуализация составляет корень реализации – реализации фундамента в глубинной реальности и реализации этого фундамента в реальной вещи, которую я хочу постигнуть. Стало быть, разум представляет собой, во-первых, постижение реального фундамента, а во-вторых, постижение того, что этот фундамент есть фундамент подлежащей фундаментированию реальной вещи: фундамент, реализованный в вещи. И эти два момента, взятые совместно в мирской реальности этой вещи, образуют свободное творчество разума. Это и есть сущность разума как свободного творчества. В чем, говоря более конкретно, заключается рациональный характер этого творчества? Таков второй вопрос.

d) Свободное творчество содержания, каков бы ни был его характер, должно обладать собственным единством. Творчество не обязательно должно быть концептуальным. Можно представить себе, что такое содержание обладает «единством» – поэтически понятым единством – метафорического. Содержание не обязательно должно обладать уже предустановленным типом единства. Рациональный момент творчества состоит в том, что оно есть творчество «фундаментального единства» и в «фундаментальном единстве», к какому бы типу оно ни принадлежало. Будучи реализованным, это сотворенное мною единство принимает характер глубинной реальной структуры: система мет, свойственных кентавру, становится кентавром, и т. д. Это структурное единство и будет не чем иным, как фундаментальным резоном, разумом. Следовательно, рациональный момент творчества заключается в структурности.

Есть один тип структурного единства, который выполняет решающую функцию. Это структурное единство, состоящее в том, чтобы быть системой-«конструктом», то есть системой, где каждая из мет обладает собственной реальностью в качестве меты, лишь будучи внутренне и формально метой «чего-то» – а именно, всех прочих мет. Быть системой-конструктом: вот самая суть реального как такового. Отсюда – его радикальная функция. Именно поэтому мы сконцентрируемся в наших размышлениях на этом структурном единстве. Такая система мет должна обладать в интеллекте собственным связным единством; и это единство может быть установлено разными способами. Умное структурное единство мет может заключаться, например, в том, чтобы быть дефиницией. Но это не обязательно. Это может быть система аксиом и постулатов. Такая система аксиом и постулатов – не просто система определений. Единственное, чем конституируется такое умное единство как единство структурное, есть бытие в качестве «сконструированного» единства. Будучи умным творчеством, такое единство – это прежде всего чисто интеллектуальное связное единство. И это единство, повторяю, не обязательно должно быть постижением через дефиницию: во-первых, потому, что дефиниция – не единственно возможная форма конструирования умных единств; во-вторых, и прежде всего, потому, что дефиниция – это всегда предикативный логос: в ней присутствует скорее пропозициональный, чем номинальный логос. Я пока оставляю в стороне то обстоятельство, что имеется форма логоса, предшествующая пропозициональному логосу: логос позициональный. Так вот, связное умное единство глубинного реального есть умное единство в сконструированном номинальном логосе, то есть номинальный логос, который утверждает меты в состоянии конструктов. Когда логос обращается на предположительно последние и далее нередуцируемые меты, мы имеем радикальный логос глубинной реальности. Это единство свободно сотворено.

Актуализация глубинной физической реальности в этом единстве делает его содержанием этой глубинной реальности. В свою очередь, связное умное единство реализуется в глубинной реальности. В силу этого связное умное единство принимает характер первичного связного единства реального, то есть сущности. Сущность – это структурный принцип субстантивности реального. Эти положения подробно раскрыты мною в книге «О сущности». Сущность есть то, чего в данном случае ищет разум; и в этом поиске разум свободно творит – в разъясненном выше смысле – саму сущность. Это не сущность реальности, а реальность в сущности. Поэтому тот факт, что реальное обладает сущностью, есть факт, навязанный самой глубинной реальностью; но каким именно содержанием будет обладать эта сущность – вопрос, который всегда остается открытым, сколь бы истинным ни было мое глубинное постижение. Каждая мета, будучи реальной, в самой своей физической реальности отсылает нас к другим метам. Так что рациональное постижение сущности конститутивно открыто не только потому, что мое постижение никогда не достигает завершения, но и потому, что само постигаемое, то есть каждая мета, в принципе отсылает к другой мете. И мы никогда не узнаем, какова амплитуда такой отсылки. В самом деле, что означает эта амплитуда?

Все реальное представляет собой систему-конструкт из мет, которые ее конституируют и поэтому называются конституирующими. Но среди этих мет есть некоторые, которые не опираются на другие меты той же системы. Такие меты будут более чем конституирующими: они будут конститутивными, и то, что ими конституируется, есть сама сущность реальной вещи. В самом деле, их единство есть первичное связное единство. Так вот, амплитуда – это различие между конституирующими метами и метами конститутивными в порядке фундаментирования глубинной реальности. Это очень сложный момент, потому что сущность есть то, что конституирует в качестве реальности ту реальную вещь, сущностью которой является. Именно здесь и коренится сложность проблемы.

В самом деле, отсылка фундирована прежде всего в конститутивном соответствии реального как такового, то есть в том, что реальное конститутивно является мирским. В силу этого соответствия каждая реальная вещь не только реальна, но и конститутивно представляет собой определенную форму и определенный модус реальности. Поэтому реальность каждой сущностной меты отсылает к тому, что в данной реальной вещи служит радикальной и окончательной детерминантой данного модуса реальности. В таком случае амплитуда означает большее или меньшее различие между реальными метами и тем, что в них выступает окончательной и радикальной детерминантой данного модуса бытия. Например, модус бытия личности радикально отличен от модуса бытия любой другой, не-личностной реальности. И эта амплитуда открывается внутри богатства конститутивных мет. Сколь бы окончательными ни были клетки или клеточные компоненты в человеческом организме, не они определяют окончательный личностный способ бытия этого организма.

Но такая амплитуда в некоторым смысле имеет исключительный характер. Потому что все другие реальные вещи, и даже сами личности, прежде чем быть модусами реальности, являются моментами качественно определенного соответствия, то есть формами реальности: каждая вещь соответствует не только миру, не только реальности как таковой, но и тому, что представляют собой другие реальные вещи в своей физической качественной определенности. Такое соответствие – уже не мир, но космос; и это космическое соответствие определяет отсылку не к модусам реальности, а к другим реальным вещам и к другим формам реальности, к их структурным метам. В таком случае амплитуда означает не различие между конституирующими метами и той или другой окончательной детерминантой модуса реальности, а различие между конституирующими метами и метами конститутивными, в конечном счете определяющими космическое соответствие вещи и свойственной ей формы реальности. Здесь меты определяют не модус бытия реального, а его формальную включенность в космос.

Итак, в обоих смыслах амплитуда мет делает постижение сущности конститутивно открытым. Здесь нет нужды углубляться в этот вопрос, потому что не он является темой этой книги. Ограничусь кратким указанием.

Сущность определяет каждую реальную вещь не только соответственно другим реальным вещам, но и другим формам и модусам реальности. Каждая вещь есть «своя» реальность. И это «своесть» имеет две стороны. С одной стороны, это отсылка к другим формам и модусам реальности; но с другой стороны, это открытость самой данной реальной вещи навстречу ее собственной реальности. Только в первом аспекте сущность есть отсылающее соответствие; во втором аспекте соответствие будет конституирующим. Отсылающее соответствие основывается на конституирующем соответствии. Конститутивные меты, то есть сущность, превращают каждую вещь в «свою» реальность, но реальность внутри предварительного данного неустранимого единства – космоса. Что такое космос? Можно считать вместе с Аристотелем, что космос – это простая упорядоченность, ταξις, вещей: реальных вещей. А можно считать, что космос как таковой есть только то, что само по себе обладает собственным единством. Тогда вещи будут частями, или фрагментами космоса, а значит, не будут иметь сущности: сущностью будет обладать только космос как таковой. Вещи будут всего лишь фрагментарными сущностными моментами космоса. Единство космоса будет не единством порядка [таксическим], оно будет иметь иной характер. В случае ταξις’а ход мира был бы системой взаимодействий между вещами. Но если структура мира не есть ταξις, тогда ход мира будет просто варьированием моментов первичного единства, чем-то вроде единства в ведении мелодии. Одни моменты мелодии не находятся во взаимодействии с другими ее моментами; но, тем не менее, имеется мелодический ход, обладающий совершенно определенной структурой. В этом случае единство космоса будет не таксическим, а мелодическим, сообразно детерминистским и вероятностным законам. Значит, рассечение мира на реально различные вещи остается временным рассечением. Значит, сущности каждой предполагаемой вещи свойственна неустранимая временность, радикальная открытость.

Таким образом, постижение этого реального глубинного момента есть творчество, конститутивно открытое постижение. Оно берет начало в чувствующем характере разума. Чувствующий разум должен творить то, что ему предстоит постигнуть как структурную фундаментальность, и наделить реальность этим единством, чтобы тем самым превратить его в связное первичное единство, то есть в сущность. Этот момент, достигающий кульминации в рациональном постижении сущности реального, всецело характеризует все рациональные постижения: они наделяют реальность свободно творимым структурным содержанием, актуализируя его в сотворенном.

Каким образом совершается это наделение? Другими словами, каким образом совершается постижение, которым творится реальное? Это третий и последний из пунктов, которые мы должны были рассмотреть.

e) Модусы рационального творчества. Мы сказали, что разум в его первичной структуре есть глубинное постижение предварительно постигнутой полевой реальности. Очевидно, что, отправляясь от этих так называемых первичных рациональных постижений, разум продолжает свой ход по ту сторону полевого, в глубину. Мы очень скоро это увидим. Что для нас важно сейчас, так это конститутивное рождение разума, и это рождение совершается в предварительно постигнутом. В предварительно постигнутом разум обретает не только исходный пункт, но и внутреннюю опору: в конечном счете, этой опорой служит начало и канон постижения, посредством которых разум измеряет глубину реальности. Разум имеет чувствующий характер. То, что в нем есть чувствующего, гарантирует, что постигаемое им реально, но при этом тем фактом, что эта реальность есть область глубины, открывается и конституируется творческая свобода разума. Эта свобода затрагивает содержание глубинной реальности. Поскольку разум рационально постигает это содержание, он имеет не репрезентативный, а фундаментальный характер. Он творит для меня содержание, чтобы наделить реальность конкретным фундаментальным характером: ведь только исходя из него содержание глубинной реальности, взятое в собственном смысле, оказывается «иным» или даже «противоположным». Все предварительно постигнутое я называю здесь «репрезентацией», не в том смысле, что оно представляет собой простые схватывания, в отличие от утверждений, а в том смысле, что все эти простые схватывания и все эти утверждения суть то, что «ре-презентирует» реальную и действительную реальность. Эта репрезентация служит началом и каноном рационального постижения, то есть постижения фундаментального характера содержания. Но тогда, как я уже сказал, становится очевидным, что хотя фундаментирующая функция формально не тождественна функции репрезентативной, она в то же время и не полностью независима от нее. Ибо тот факт, что предварительно постигнутое, репрезентативное, может быть началом и концом фундаментирования, уже указывает на то, что это фундаментирование должно иметь некую опору в репрезентативном. Репрезентативное служит основой и опорой, которая необходима для разума, но даже в отдаленной мере не достаточна для его фундаментального характера.

Итак, отправляясь от этой репрезентации действительно реального в поле, рациональное творчество пытается свободно наделить глубинную реальность собственным фундаментальным содержанием. Способ этого наделения есть способ, каким свободное творчество содержания глубинной реальности опирается на предварительно постигнутое, то есть тот способ, каким предварительно постигнутое дает рациональное обоснование реальному. Что это за способы? Я полагаю, что такое наделение осуществляется в трех главных модусах.

Первый модус. Глубинная реальность может быть наделена содержанием в том, что я буду называть свободным опытом. В чем состоит этот свободный опыт и в чем состоит тот модус, каким он наделяет глубинную реальность собственным содержанием?

Итак, прежде всего: что такое этот свободный опыт? Выясним, что здесь «означает» опыт, на что «обращен» этот опыт, «как» он на это обращен, и в чем «заключается» этот особый опыт.

Что здесь означает «опыт»? Отложив пока точное и строгое прояснение того, что, на мой взгляд, представляет собой опыт, здесь мы удовольствуемся обращением к расхожему и общепринятому смыслу того, что обычно понимают под опытом. Иногда опыт означает попытку, пробное начинание. В нашем случае эта попытка «обращается» на уже схваченное содержание. И возможно это именно потому, что реальность, взятая в качестве области, оставляет свое содержание неопределенным, а значит, является областью свободного творчества. Способ, «каким» опыт обращается на предварительно постигнутое, есть попытка в форме свободы. Наконец, эта свободная попытка, обращенная на содержание предварительно постигнутого, «заключается» в его модификации: мы пытаемся, предпринимаем попытку свободно модифицировать его содержание – естественно, не по линии его физической реальности, а по линии его физической умной актуальности. Так, мы берем постижение чего-либо, что в полевом постижении является «телом», и свободно модифицируем многие его характеристики: например, лишаем его цвета, уменьшаем его размер, преобразуем его очертания, и т. д. Претерпев подобную модификацию, тело становится «корпускулой». Попытка свободно модифицировать актуальность уже схваченного содержания есть то, в чем формально заключается свободный опыт. Стало быть, свободный опыт движется в актуальности самой физической реальности, и свобода этого движения затрагивает его содержание: это – свободное движение, опорой которому служат начало и канон предварительно постигнутого.

Не будет лишним отграничить это понятие свободного опыта от понятия опыта в других философиях, и прежде всего от представления об опыте фиктивного. Стюарт Милль полагал, что наряду с тем, что принято именовать чувственным, или перцептивным опытом, существует воображаемый опыт, то есть опыт того, что обычно называют образом, в отличие от перцепции. Образ, говорит нам Стюарт Милль, не есть реальность. Эта мысль была подхвачена Гуссерлем в том, что он называет фантастическим опытом: это опыт, обращенный на содержание перцепции, после того как в ней будет нейтрализован свойственный ей характер реальности. Так вот, то, что я называю свободным опытом, даже отдаленно не совпадает с этими двумя представлениями. Во-первых, то, на что обращен свободный опыт, формально есть реальность. И эта реальность – не что иное, как физическая реальность предварительно постигнутого; поэтому свободный опыт не обращен на образ и не воссоздает образ как воображаемую реальность; он также не обращен на фантастическое как на нейтрализованное в своей реальности. Дело обстоит прямо наоборот: свободный опыт в точном и формальном смысле заключает в себе момент физической реальности; это не свободная реальность, а реальность в свободе. Во-вторых, этот опыт обращен не только на фиктивное, но также на перцепты и концепты: все они формально конституированы как умное содержание простых схватываний. Более того, опыт обращается не только на эти простые схватывания, но и на все утверждения о постигнутом в поле.

Наряду с этим пониманием свободного опыта как опыта свободного прыжка от эмпирического к фиктивному, в философии неоднократно (в отношении нашей проблемы) утверждалось понимание свободы как освобождения, позволяющего совершить прыжок от эмпирического к идеальному. Согласно этой точке зрения, свобода заключается в творчестве «идеальных» объектов. Но это невозможно. Ведь здесь то, на что обращена свобода, есть не «объект», а «реальность». И тогда, чем бы ни была предполагаемая «идеация», ее формальным началом и результатом всегда будет физическая реальность. Таким образом, так называемое идеальное творчество будет не творчеством идеальной реальности, а творчеством реальности в идее.

Свободный опыт – это не опыт свободного творчества фикций и не опыт свободной идеации. Свободный опыт – это свободная модификация содержания предварительно постигнутого: модификация, предпринимаемая в области самой физической реальности.

Будучи реализованной в этом свободном опыте, то есть в этой модифицированной репрезентации, глубинная реальность обретает в ней свое содержание. Каким образом? В чем состоит тот модус, согласно которому свободный опыт наделяет содержанием глубинную реальность? Модус, согласно которому содержание свободного опыта дает рациональное обоснование реальному, состоит в том, что это содержание представляет собой формальный образ, или модель глубинной реальности. Имеется в виду, что посредством этого «моделирующего» содержания глубинная реальность дает рациональное обоснование реальному. Естественно, во многих случаях это так и есть. Но во многих других случаях мы становимся свидетелями постепенного исторического крушения этой тенденции к построению «моделей». В физике в течение столетий считалось, что для рационального обоснования реальности необходимо рационально конструировать «модель»: например, силовые линии Фарадея, механическую модель эфира, астрономическую модель атома, и т. д., и т. д… В органической химии получила широкую известность модель, изобретенная Кекуле[3]3
  Кекуле (Kekule) Фридрих Август (1829–1896), немецкий химик-органик, иностранный член-корреспондент Петербургской АН (1887). – Прим. пер.


[Закрыть] для рационального обоснования органических молекул: это связи между атомами, а в случае бензола – простые и двойные связи между вершинами шестигранника (шестигранник Кекуле), и т. д. То же самое имело место в биологии. В какой-то момент многие думали, что человеческая эмбриология начинается с чего-то вроде невидимого гомункула. Припомним также попытки рассматривать личность как модель глубинной реальности: «персонификацию» естественных реальностей. В свою очередь, люди и все вещи принимались за живые души, то есть моделью глубиной реальности считались живые существа. Этот список можно было бы продолжать до бесконечности. Речь неизменно идет о наделении глубинной реальности содержанием, которое состоит в том, чтобы быть актуализацией этой реальности в ее модели, или формальном образе.

Таков первый модус наделения глубинной реальности собственным содержанием: свободный опыт. Ясно, что тотальное или частичное крушение этих моделей, и особенно рациональное углубление в них, привело к другим модусам рационального обоснования реального, другим модусам опоры на предварительно постигнутое. Эти модусы отличаются от того модуса, в котором оно берется как образ, или как модель, достигаемая в свободном опыте. Этих других модусов, как я уже сказал прежде, всего два.