Текст книги "Мифы и легенды Японии"

Глава 3
РУБЩИК БАМБУКА И ЛУННАЯ ДЕВА

Появление Девы Кагуя

Давным-давно жил старый Рубщик Бамбука по имени Сануги-но-Мияко. Однажды, срезая своим топориком молодые побеги бамбука, он неожиданно увидел в глубине бамбуковой чащи дивный свет, а при ближайшем рассмотрении маленькую девочку необычайной красоты. Он осторожно поднял крошечную малышку ростом не больше четырех дюймов и отнес ее домой к жене. Маленькая девочка была такой хрупкой, что ее пришлось держать и растить в корзинке.

После этого случая Рубщик Бамбука продолжал заниматься своим ремеслом, и, будь то хоть днем, хоть ночью, срезая бамбук, он всегда находил в узлах бамбука золото и, забыв про прежнюю бедность, сколотил себе неплохое состояние.

Девочка, пробыв с этими простыми деревенскими людьми три месяца, неожиданно очень быстро выросла и превратилась во взрослую девушку на выданье, и в ознаменование такого приятного, хоть и удивительного события ей сделали взрослую прическу – длинные волосы, которые до сих пор длинными прядями струились у нее по плечам, теперь собрали в пучок. Так как наступила осень, Рубщик Бамбука дал ей имя Наётакэ-но Кагуя-химэ (Лучезарная Дева, Стройная, как Бамбук в Осеннем Поле). По этому случаю устроили большой праздник и пригласили всех соседей.

Сватовство Лучезарной Девы, Стройной, как Бамбук в Осеннем Поле

На свете множество женщин, но стоит, бывало, этим любителям женской красоты прослышать, что такая-то хороша собою, как им уже не терпится на нее посмотреть.

Повесть о старике Такэтори[19]19
  Цит. по кн.: Старинные японские повести. СПб.: Северо-Запад, 2003.


[Закрыть]

Теперь Кагуя-химэ стала самой красивой из всех молодых женщин, и сразу же после празднества слава о ее красоте облетела всю страну. Женихи собирались у ограды ее дома и прогуливались перед крыльцом в надежде хоть мельком увидеть эту прелестную девушку. День и ночь несчастные поклонники ожидали ее, но напрасно. Те, что не могли похвастаться своим происхождением, постепенно стали понимать, что им не на что надеяться. Но пятеро богатых женихов упорствовали в своих намерениях. Ими были принц Иси-цукури и принц Курамоти, Садайдзин Дайнагон[20]20
  Садайдзин Дайнагон – старший государственный советник левого министра, второго по рангу министра в Древней Японии – высокое придворное звание.


[Закрыть] Абэ-но Иуси, Тюнагон[21]21
  Тюнагон – второй из высших чинов в эпоху Хэйан – второй государственный советник.


[Закрыть] Отомо-но Миюки, а также правитель Исо Моротада. Пылкие влюбленные терпели «и лед, и снег, и полуденный летний зной с достойной стойкостью». Когда эти господа, в конце концов, обратились к Рубщику Бамбука с просьбой выдать дочь за одного из них, старик вежливо объяснил, что девушка на самом деле ему дочерью не приходится, поэтому она не обязана подчиняться его желаниям в этом деле.

В конце концов важные господа разъехались по своим усадьбам, однако продолжали надоедать своими просьбами настойчивей, чем прежде. И даже добрый старик Рубщик Бамбука начал уговаривать Кагуя-химэ, говоря, что такой красивой девушке должно выйти замуж, а среди пяти благородных женихов наверняка можно выбрать одного достойного и заключить весьма неплохой союз. На что мудрая Кагуя-химэ отвечала:

– Я не настолько прозорлива, чтобы знать о верности своего избранника, ведь если я выйду замуж за того, чье сердце окажется непостоянным, какая несчастная доля меня ждет! Благородные господа, о которых ты говоришь, не вызывают сомнения, но я не выйду замуж, пока не испытаю и не узнаю сердца своего избранника.

В конце концов было решено, что Кагуя-химэ должна выйти замуж за того жениха, который докажет, что он самый достойный. Эта новость сразу же дала надежду пяти даймё, и с наступлением ночи они собрались у дома, где жила девушка, «с песнями под аккомпанемент флейты, притоптывая и отбивая ритм веерами». Однако поблагодарить высоких гостей за пение вышел лишь Рубщик Бамбука. Когда он снова вернулся в дом, Кагуя-химэ раскрыла свой план испытания женихов:

– В далекой заморской стране Тэндзику[22]22
  Тэндзиу – Индия.


[Закрыть] есть каменная патра[23]23
  Патра (санскр.) – чаша. Согласно древней индийской легенде, чаша, с которой странствовал легендарный основоположник буддийского учения Будда Гаутама (Шакья Муни), испускала лазоревое сияние.


[Закрыть] для подаяний, которую в свое время носил сам великий Будда. Пусть принц Исицукури отправляется туда в поисках этой чаши и принесет мне ее. А на горе Хорай[24]24
  Хорай (кит. Пынлай) – сказочная гора-остров, обитель бессмертных. Очень популярный образ в японской литературе.


[Закрыть], что возвышается в Восточном Океане, растет дерево с корнями из серебра, стволом из золота, а вместо плодов у него – чистый белый нефрит. Пусть принц Курамоти отправляется туда, отломит и принесет мне ветку с того дерева. И опять, в Стране Морокоси[25]25
  Морокоси (яп.) – сорго.


[Закрыть] (в Китае) шьют меховое платье, сотканное из шерсти Огненной Мыши[26]26
  Легенда об Огненной Мыши пришла из Китая. Вокруг горного хребта Куньлунь пылают Огненные Горы. В огне живет мышь ростом больше быка, покрытая шелковистой белой шерстью. Выйдет она из огня, обольет себя водой и умрет. Из ее шерсти якобы готовили ткань, которую мыли не в воде, а в пламени.


[Закрыть], которое в огне не горит. Я прошу Дайнагона достать мне такое платье. А Тюнагона я прошу принести мне драгоценный камень, сверкающий пятицветным огнем, что сияет в голове Дракона[27]27
  Камень, сверкающий пятицветным огнем – согласно китайской легенде, под нижней челюстью Дракона находится сверкающая жемчужина.


[Закрыть]; а из рук правителя Исо я охотно приму раковинку коя сугай[28]28
  Раковины в Японии были средством народной медицины. Коя сугай – раковина, помогающая при родах, это разновидность ципреи, по виду напоминающая птичье яйцо. Женщина во время родов держала эту раковину в руке.


[Закрыть], какие приносят сюда ласточки, перелетев через широкую равнину океана.

Патра Великого Будды

Принц Исицукури, поразмыслив над заданием отправляться в далекую Тэндзику на поиски патры Святого Будды, пришел к заключению, что подобное предприятие будет тщетным. Поэтому принц решил подделать эту самую чашу. Он все хитро спланировал и позаботился о том, чтобы Кагуя-химэ узнала, что он действительно отправился в путешествие. А на самом деле этот ловкий жених все время скрывался в Ямато, а через три года в горном монастыре в уезде Тоти нашел очень старую чашу, которая стояла на алтаре Биндзуру[29]29
  Биндзуру – буддийский святой, ученик Будды, покровитель больных. Считается, что если у статуи потереть то место, какое болит у тебя, то болезнь тут же отступит.


[Закрыть]. Именно эту чашу он и взял с собой, завернул в парчу и приложил к дару искусственную цветущую ветку.

Когда Кагуя-химэ стала рассматривать чашу, она обнаружила в ней свиток со следующими стихами:

 
Миновал я много
Пустынь, и морей, и скал,
Искал эту чашу святую,
День и ночь с коня не слезал,
Не слеза, кровь ланиты мои орошала.
 

Пер. В.Н. Марковой

Но когда Кагуя-химэ увидела, что из сосуда не исходит свет, она сразу поняла, что эта чаша никогда не принадлежала Святому Будде. Она тут же отослала чашу назад, послав вместе с ней такие стихи:

 
Капля одна росы
Ярче сияет утром
Дивной чаши твоей.
Зачем ты ее так долго
Искал на Черной горе?
 

Пер. В.Н. Марковой

Принц, выбросив чашу, захотел обратить послание в комплимент даме, написавшей его.

В СИЯНЬЕ БЕЛОЙ ГОРЫ[30]30
  Кагуя-химэ поэтически сравнивается с Белой горой (Сираяма), которая находилась в провинции Kara.


[Закрыть]

 
Померкла дивная чаша.
Я ли виновен в том?
Испил я чашу позора,
Но не оставил надежды…
 

Пер. В.Н. Марковой

Это был милый комплимент от жениха, который оказался отъявленным обманщиком. Этот последний ответ в стихах остался без ответа, и опечаленный принц отправился восвояси.

Драгоценная ветка с горы Хорай

Принц Курамоти, так же как и его предшественник, был хитрым и тоже распустил слух о том, что уехал в путешествие в страну Цукуси в поисках драгоценной ветки. А на самом деле нанял шестерых известных в стране мастеров из семейства Утимаро и спрятал их в доме, скрытом от людских взоров, где обосновался сам, чтобы давать мастерам указания, и приказал им сделать ветку в точности такую, как описала Кагуя-химэ.

Когда драгоценная ветка была закончена, принц отправился с визитом к Деве Кагуя, которая прочла следующие стихи, приложенные к дару:

 
Пускай бы вдали от всех
Погиб я смертью напрасной
В далекой, чужой стороне,
Но я бы вовек не вернулся
Без этой ветки жемчужной…
 

Пер. В.Н. Марковой

Кагуя-химэ печально смотрела на сверкающую ветку и равнодушно слушала выдуманную историю о похождениях принца. Он подробно расписывал ужасы моря, странных чудовищ, сильный голод, болезнь – все невзгоды, что выпали ему в океане. Затем этот неисправимый лгун перешел к описанию того, как они достигли высокой горы, выступающей из моря, как встретили там женщину с серебряным сосудом, который она наполняла водой. На горе было много удивительных цветов и деревьев; и ручей «всех цветов радуги – желтый, как золото, белый, как серебро, синий, как драгоценный рури[31]31
  Рури (яп.) – ляпис-лазурь, лазурит.


[Закрыть]; и через этот ручей были переброшены мосты из подводных самоцветов, а рядом росли деревья, увешанные ослепительно блестящими драгоценными камнями».

– С одного из них я и отломил эту ветку, – продолжал обманщик, – которую осмеливаюсь сейчас преподнести госпоже Кагуя.

Вне всяких сомнений, Кагуя-химэ была бы вынуждена поверить этой искусной истории, если бы в этот момент не появились шесть мастеров, громко требующих плату за изготовленную ими драгоценную ветку, чем и уличили в обмане принца, который поспешно ретировался. Кагуя-химэ, радуясь тому, что ей так легко удалось избавиться от жениха, щедро вознаградила мастеров.

Платье из шерсти Огненной Мыши

Садайдзин Дайнагон Абэ-но Миуси нанял китайского купца по имени Во-кэй, чтобы тот достал ему платье из шерсти Огненной Мыши, которое в огне не горит, и когда корабль купца вернулся из страны Морокоси, он привез платье, которое жизнерадостный Садайдзин Дайнагон счел за столь вожделенный им наряд. Платье из шерсти Огненной Мыши покоилось в ларце, и Садайдзин Дайнагон, веря в честность купца, описывал его так: «Насыщенного цвета морской волны, кончики ворсинок золотые – настоящее сокровище несравненной красоты, вызывающее восхищение скорее своей совершенностью, чем стойкостью к пламени огня».

Садайдзин Дайнагон, уверенный в успехе своего сватовства, радостно отправился вручать подарок Кагуя-химэ и приложил в дополнение следующие стихотворные строки:

 
Страшился я, что в огне
Любви моей безграничной
Сгорит этот дивный наряд,
Но вот он, прими его!
Он отблеском пламени блещет…
 

Пер. В.Н. Марковой

Садайдзин, наконец, смог преподнести свой подарок Деве Кагуя. Та обратилась к Рубщику Бамбука, который оказывался в нужное время в нужном месте, с такими словами:

– Если этот наряд бросить в огонь и он не сгорит, я буду знать, что это действительно платье из шерсти Огненной Мыши, и больше не смогу отказать ухаживаниям этого господина.

Разожгли огонь, платье бросили в костер, где оно тут же и сгорело. Когда старший государственный советник левого министра увидел это, лицо его позеленело, как трава, и он долго стоял словно громом пораженный. Но Кагуя-химэ, обрадовавшись в душе, вернула ларец с такими стихами:

 
Ведь знал же ты наперед,
Что в пламени без остатка
Сгорит этот дивный наряд.
Зачем же, скажи, так долго
Питал ты огонь любви?
 

Пер. В.Н. Марковой

Драгоценный камень на шее Дракона

Тюнагон Отомо-но Миюки собрал своих домашних и слуг и сообщил своим вассалам, что повелевает им принести ему драгоценный камень с головы Дракона.

Поколебавшись некоторое время, слуги сделали вид, что отправляются выполнять его приказ. Тюнагон тем временем был так уверен в успехе этого предприятия, что решил пока украсить свой дом изящными лаковыми миниатюрами, писанными серебром и золотом. Все покои завесили парчой, миниатюрами на досках, а поверх крыши натянули шелка.

Устав от ожидания, Тюнагон немного времени спустя совершил поездку в гавань Нанива и спросил рыбаков, брал ли кто-нибудь из его слуг лодку, чтобы отправиться на поиски Дракона. Узнав, что никто из его людей не появлялся в гавани Нанива, он, очень недовольный этими новостями, сам сел в лодку в сопровождении рулевого.

Так случилось, что Бог Грома в то время был рассержен и на море высоко вздымались волны. Прошло несколько дней, и шторм стал таким сильным, а лодка была так близка к гибели, что рулевой рискнул заметить:

– Вой ветра, вздымающиеся волны и могучие раскаты грома – это все знаки гнева Бога Грома, которого мой господин разозлил, собираясь вытащить из глубин Дракона и убить его, ведь именно из-за Дракона разыгрался этот шторм, и было бы неплохо, если мой господин воздаст молитву.

А поскольку Тюнагон жестоко страдал от морской болезни, нет ничего удивительного в том, что он с готовностью согласился последовать совету своего рулевого. Он воздал никак не меньше тысячи молитв, каясь в своем недомыслии, что захотел уничтожить Дракона, и торжественно поклялся оставить Повелителя глубин в покое.

Шторм утих, и тучи рассеялись, но ветер все еще оставался таким же яростным и сильным, как и прежде. Однако рулевой сказал своему господину, что ветер попутный и дует прямо в сторону их страны.

Наконец они достигли пролива Акаси в провинции Харима. Но Тюнагон, все еще не оправившийся от морской болезни и сильно напуганный, решил, что их прибило к какому-то дикому берегу, улегся на дно лодки, тяжело дышал и отказывался вставать, даже когда губернатор этой провинции самолично пришел засвидетельствовать ему почтение.

Когда же Тюнагон наконец понял, что они пристали вовсе не к дикому берегу, то согласился сойти на землю. Неудивительно, что губернатор улыбнулся при виде «жалкого вида смущенного властителя, продрогшего до костей, с раздутым животом и глазами, тусклыми, как терновые ягоды».

Наконец Тюнагона понесли в паланкине к нему домой. Когда его доставили, хитрые слуги смиренно поведали господину, что они потерпели неудачу в погоне за Драконом. Вот как отвечал им Тюнагон:

– Вы правильно сделали, что вернулись с пустыми руками. Этот Дракон, несомненно, дружен с самим Богом Грома, и кто бы ни задумал убить его и забрать драгоценный камень с его шеи, тот подвергает себя большому риску. Сам я сильно заболел от тягот и лишений, и все зря, не получив за это никакой награды. Госпожа Кагуя похищает души мужчин и разрушает их тела, я больше не стану добиваться ее руки, нога моя больше не ступит на порог ее дома!

В заключение можно сказать, что, когда жены и наложницы услышали о приключениях своего господина, «они смеялись, пока не заболели бока, а шелковую ткань, которой он приказал украсить кровлю своего дворца, растащили вороны, нить за нитью, чтобы выстлать ими свои гнезда».

Царская Охота

Приключения пятого жениха, а именно правителя Исо, мы опускаем. Эта история тривиальна и не представляет особого интереса. Достаточно сказать, что поиски правителем Исо ласточкиной раковинки оказались тщетными.

К тому времени слава о красоте Кагуя-химэ достигла императорского двора и самого Микадо, который, сгорая от желания взглянуть на нее, послал одну из своих придворных дам по имени Фусако посмотреть на дочь Рубщика Бамбука, а затем доложить его высочеству о выдающейся красоте девушки.

Однако, когда Фусако добралась до дома Рубщика Бамбука, Кагуя-химэ отказалась видеться с ней. Поэтому придворная дама вернулась ко двору и сообщила об этом Микадо. Его величество, ничуть не рассердившись, послал за Рубщиком Бамбука и приказал тому привести Кагуя-химэ ко двору, чтобы он смог ее увидеть, и добавил:

– Не исключено, что наградой ее отцу будет шапка чиновника пятого ранга.

Рубщик Бамбука был добрым стариком, и он лишь мягко журил дочь за такое необычное поведение. И хотя ему были по душе милости Микадо и, возможно, он очень хотел получить шапку, свидетельствующую о высоком чине при дворе, нужно отметить, что прежде всего он был верен своему отцовскому долгу.

Вернувшись домой, он обсудил все с Кагуя-химэ, и та ответила старику, что если ее вынудят предстать перед императорским двором, то это неминуемо приведет к ее смерти, добавив:

– Шапка чиновника для моего отца обернется гибелью его ребенка.

Старика очень растрогали эти слова, и он снова пустился в путь ко двору, где смиренно и поведал о решении своей дочери.

Микадо, не привыкший к отказам пусть и необычайно прекрасной женщины, задумал коварный план. Он приказал организовать Царскую Охоту, но устроить все таким образом, чтобы он мог неожиданно появиться около жилища Рубщика Бамбука и, как бы случайно, увидеть девушку, которая смогла бросить вызов желаниям самого императора.

Поэтому в день, назначенный для Царской Охоты, Микадо вошел в дом Рубщика Бамбука. Не успел он это сделать, как в глаза ему ударил удивительный свет, исходящий из комнаты. И в этом свете была не кто иная, как Дева Кагуя.

Его величество подошел и дотронулся до рукава девушки, которым она быстро прикрыла лицо, но не настолько быстро, чтобы Микадо не успел заметить ее красоту. Пришедший в изумление от ее невероятной прелести, не обращая внимания на протесты, он приказал подать паланкин. Но когда его принесли, Кагуя-химэ внезапно исчезла. Император, поняв, что имеет дело не с простой смертной девушкой, воскликнул:

– Все будет так, как ты пожелаешь, дева! Но умоляю, прими свой обычный облик, чтобы еще раз увидеть твою красоту.

И тогда Кагуя-химэ снова приняла свой прекрасный облик.

Когда его величество уже собирался уходить, то сложил следующий стих:

 
Миг расставанья настал,
Но я в нерешимости медлю…
Ах, чувствую, ноги мои
Воле моей непокорны,
Как и ты, Кагуя-химэ!
 

Пер. В.Н. Марковой

Кагуя-химэ сложила такой ответ:

 
Под бедною сельской кровлей,
Поросшей дикой травой,
Прошли мои ранние годы.
Не манит сердце меня
В высокий царский чертог.
 

Пер. В.Н. Марковой

Небесное платье из птичьих перьев[32]32
  Платье из птичьих перьев, хагоромо (яп.) – сказочный атрибут небесной феи. Лишь в такой одежде она могла летать по небу.


[Закрыть]

На третий год после Царской Охоты, весною, все заметили, что Кагуя-химэ стала подолгу смотреть на луну. В седьмом месяце, когда луна была полной, печаль Кагуя-химэ стала такой сильной, что ее плач стал внушать беспокойство девушкам, прислуживающим ей. В конце концов, они пришли к Рубщику Бамбука и сказали:

– Долго смотрела Кагуя-химэ на луну, и как прибывала луна, так прибывала ее печаль, и скорбь ее теперь превзошла все границы, она горько плачет и рыдает. Поэтому мы советуем вам поговорить с ней.

Когда Рубщик Бамбука завел беседу со своей дочерью, то попросил ее рассказать ему о причине своей печали. В ответ он услышал, что вид Луны навевает ей мысли о мирских несчастьях.

В месяц восьмой Луны Кагуя-химэ объяснила своим служанкам, что она не обычная смертная, и что она родилась в столице Лунной Страны, и что теперь настает то время, когда ей предопределено покинуть этот мир и вернуться в прежний дом.

Не только у Рубщика Бамбука разрывалось сердце от этой печальной новости, но и Микадо тоже был весьма обеспокоен, когда прослышал о предполагаемом отбытии Девы Кагуя. Императору доложили, что в следующее полнолуние с сияющего лика Луны спустятся вниз несколько лунных жителей, чтобы забрать прекрасную девушку с собой. После чего Микадо решил предотвратить вторжение небожителей. Он приказал, чтобы отряд вооруженных воинов, готовых на все, расположился рядом с домом Рубщика Бамбука и при необходимости встретил бы стрелами посланников с Луны, которые так стремятся забрать красавицу Кагуя-химэ.

Старик Рубщик Бамбука, естественно, подумал, что с такой охраной для защиты его дочери нашествие с Луны будет тщетным. Но Кагуя-химэ попыталась разубедить старика, сказав:

– Вы не сможете одержать победу над небожителями, ваше оружие не повредит им, как не устоят против них и ваши оборонительные сооружения, не поможет вам и ваша доблесть, ведь вы не настолько смелы. Когда придут посланники с Луны, бороться с ними будет бесполезно.

Эти слова чрезвычайно разозлили Рубщика Бамбука. Он заявил, что его ногти станут когтями – короче говоря, он своими руками уничтожит этих нахальных гостей с Луны.

Теперь, когда императорская стража расположилась вокруг дома Рубщика Бамбука и даже на крыше, ночь тянулась медленно. В час Мыши[33]33
  Время с 10 часов вечера до полуночи. Профессор Чэмберлейн пишет: «Годы, дни и часы обозначались одним из знаков зодиака».


[Закрыть] все вокруг осветилось ярким сиянием, затмевающим своим великолепием свет Луны и звезд. В этом свете появилось странное облако, несущее людей с Луны. Облако медленно опускалось, пока не коснулось земли, и тогда лунные люди на нем перестроились и приняли боевой порядок. Когда императорская охрана увидела их, то каждый воин устрашился этого невиданного зрелища, но некоторое время спустя кое-кто из них нашел в себе достаточно храбрости натянуть луки и пустить свои стрелы, но все стрелы пролетели мимо цели.

На облаке находилась летучая колесница с балдахином и занавесями из тончайшей шерсти, и из этой колесницы грянул могучий голос:

– Иди сюда, Мияко Маро!

Рубщик Бамбука нетвердой походкой пошел на зов вперед, за что и получил нелестную отповедь от предводителя лунного народа, начинающуюся обращением: «Ты глупец!» – и заканчивающуюся повелением отдать ему Кагуя-химэ без всяких проволочек.

Колесница взлетела с облака и зависла в воздухе на уровне крыши. Опять тот же могучий голос прокричал:

– Эй, Кагуя-химэ! Сколько ты будешь медлить в этом убогом жилище?

Тотчас же входная дверь и внутренние решетки распахнулись сами собой, не устояв перед силой людей с Луны, и в окружении своих служанок появилась Кагуя-химэ.

Дева Кагуя перед своим отбытием простилась с униженным Рубщиком Бамбука и дала ему свиток, где было написано: «Если бы я родилась в вашем мире, среди вас, земных людей, то я с радостью осталась бы с вами, мои дорогие родители, чтобы рассеять ваше горе. Никогда, никогда бы я вас не покинула! Но увы! Это невозможно! Сейчас я сброшу платье, которое носила в вашем доме, и оставлю его вам как память обо мне. В ясную ночь выходите глядеть на луну. Ах, мне так тяжело покидать вас, что кажется, на полдороге упаду с небес на землю!»[34]34
  Цит. по кн.: Старинные японские повести. СПб.: Северо-Запад, 2003. С. 64.


[Закрыть]

Люди с Луны принесли с собой в сундуке небесное платье из птичьих перьев и несколько капель Напитка Бессмертия. Один из них сказал Деве Кагуя:

– Выпейте, прошу, этот напиток, чтобы очистить свой дух от грубости этого грязного мира.

Кагуя-химэ, глотнув напитка, уже хотела укутаться в накидку, что оставила на память старику Рубщику Бамбука, который так ее любил, но один из лунных людей ей помешал, попытавшись набросить на ее плечи небесное платье из птичьих перьев. Тут Дева Кагуя воскликнула:

– О, имейте хоть немного терпения! Сердце того, кто наденет это платье, тотчас переменится, а мне еще есть что сказать тем, кого я покидаю!

И она стала писать Микадо следующие строки:

«Вы изволили выслать большое воинство, чтобы удержать меня на земле, но за мной явились посланцы с неба, которых нельзя ослушаться. Я принуждена следовать за ними. Жаль мне и грустно расставаться с землею! Я отказалась служить Вам лишь потому, что я существо не из здешнего мира. Пусть не могли Вы постигнуть истинную причину моего отказа и, может быть, дурно подумали обо мне, но я не властна была со спокойной душою ответить Вам согласием. А сейчас тяжестью легла мне на сердце мысль о том, что сочли Вы меня дерзкой и бесчувственной»[35]35
  Цит. по кн.: Старинные японские повести. СПб.: Северо-Запад, 2003. С. 64–65.


[Закрыть].

Вручив этот свиток вместе с бамбуковой трубкой, наполненной Напитком Бессмертия, в руки начальника войска, она позволила накинуть на себя небесное платье из птичьих перьев, и в тот же миг все ее воспоминания о земном существовании исчезли.

Затем Дева Кагуя, окруженная толпой лунных людей, села в небесную колесницу, и облако стало стремительно подниматься в небеса, пока не пропало из виду.

Горе Рубщика Бамбука и Микадо не знало границ. Последний созвал Государственный Совет и спросил, какая из гор на земле самая высокая. Один из советников отвечал:

– В провинции Суруга, недалеко от столицы, есть гора, которая гораздо ближе к Небу, чем все остальные горы земли.

После чего его величество сложил следующий стих:

 
Не встретиться нам вновь!
К чему мне жить на свете?
Погас твой дивный свет.
Увы, напрасный дар —
Бессмертия напиток.
 

Пер. В.Н. Марковой

Затем свиток, написанный Девой Кагуя, вместе с Напитком был отдан человеку по имени Цуки-но Ивакаса (что значит «Скала в Сиянии Луны»). Ему было приказано отнести это на вершину самой высокой горы в провинции Суруга и, стоя на самом высоком горном пике, сжечь свиток вместе с Напитком Бессмертия.

Итак, Цуки-но Ивакаса смиренно выслушал императорский приказ и, взяв с собой отряд воинов, взобрался на гору и сделал то, что ему было велено. И именно с тех пор той горе было дано имя Фудзияма (Бессмертная Гора), и люди говорят, что дым того костра до сих пор струится с самой высокой вершины, чтобы смешаться с облаками в небе.