Текст книги "Человек в витрине"

– Когда вы приехали к сыну?

– Еде-то около одиннадцати.

– Вы пробовали снова связаться с Рейдаром?

– Зависит от того, что вы имеете в виду. – Фрёлик удивленно поднял брови. – Ну да, пробовал… утром на следующий день.

– Во сколько?

– От сына я вышел в восемь и сразу поехал в Энсьё. У них там склад и контора. – Стокмо замолчал.

– Вы ждали его в Энсьё в пятницу, в восемь утра?

– Я ведь, кажется, так и сказал.

– В Энсьё он тоже не проявил к вам сочувствия?

– А он там и не объявлялся. Я прождал до одиннадцати. Сидел ждал его в машине три часа. А он даже не появился!

– Вы уверены?

– Думаете, я вру? Не было его. Вот почему вечером я поехал к нему домой, на улицу Томаса Хефтье.

– А где вы были в промежутке?

– У Карла Эрика, моего сына. Помогал ему часов до пяти. Потом мы перекусили, и я поехал к Рейдару.

– Ваш сын был дома, когда вы вернулись к нему – после того, как побывали на улице Томаса Хефтье?

– Да, наверное.

– Что значит «наверное»? Разве вы с ним не виделись, не разговаривали?

– Нет. У него в тот день ночевала его подружка. Карл Эрик живет над мастерской. Наверное, вы уже побывали в Турсхове. Раз нашли сюда дорогу с первого раза, значит, побывали… Когда подружка остается у него на ночь, я обычно укладываюсь в пристройке за мастерской. Я лег спать и продрых до утра.

– Вы виделись с Фольке-Есперсеном примерно в четверть восьмого. От него отправились к некой Карине. Как ее фамилия?

– Не знаю, – буркнул Стокмо и начал нехотя вспоминать вслух: – Смидт? Сместад? Как-то на «С». Не помню.

– У вас есть ее телефон?

– Да. И адрес тоже.

– Хорошо. Значит, вы поехали к Карине и пробыли у нее до без четверти одиннадцать?

– Возможно.

– А когда приехали в Турсхов, в мастерскую? В одиннадцать?

– Более-менее.

– И сразу пошли спать?

– Наверное, сначала покурил, почитал газету…

– Во сколько вы легли?

Стокмо пожал плечами:

– Я не смотрел на часы.

– И ни с кем не разговаривали?

– Нет.

– Вы в ту ночь возвращались к Есперсену?

– Нет, я же вам сказал!

Фрёлик бросил на него задумчивый взгляд. Он пока сам не понимал, верит Стокмо или нет.

– Вы виделись с сыном на следующее утро?

– Да вы что! Ведь была суббота, верно? А у него подружка ночевала…

– Иными словами…

– Иными словами, алиби у меня нет, как вы это называете! – отрезал Стокмо.

– Почему вы так враждебно настроены? – поинтересовался Фрёлик.

– Ничего я не враждебно настроен. Просто не люблю ходить вокруг да около. Я перестал общаться с Рейдаром, потому что и он, и его родственнички вот как меня достали! – Стокмо провел пальцем по шее и продолжал: – И все-таки я хотел получить должок, и мне хватило глупости напомнить о нем!

Он ударил кулаком по столу. Фрёлик молча наблюдал за ним. За угрюмостью Стокмо угадывалась только ярость. Он попытался представить, как восьмидесятилетний старик держал в узде этого хмурого упрямца, но решил пока сменить тему:

– По вашим словам, Рейдар был хорошо знаком с вашим отцом…

– Да, они были старые приятели.

– Значит, вы сами познакомились с Рейдаром через отца?

– Да. Ну что, все у вас? Мне надо нарубить еще дров – и в сортир.

Фрёлик задумался.

– Я не уверен, что выяснил все, что мне нужно. Поэтому нам с вами, скорее всего, придется увидеться еще раз.

– Тогда лучше покончить со всем сейчас.

– Сколько Рейдар вам задолжал?

Стокмо мрачно ухмыльнулся. Фрёлик встал, подошел к окну и посмотрел на поле, почти занесенное снегом. Оно тянулось до самого замерзшего озера. Над вершиной холма на том берегу виднелась крыша коровника. Под деревьями паслись олени. Они щипали сено – кто-то выволок стог сена в снег. Одним словом, раскинувшийся перед ним зимний пейзаж можно было назвать гармоничным, даже идиллическим.

– Кстати, здесь очень красиво, – заметил Фрёлик, оборачиваясь к Стокмо, который по-прежнему сидел в кресле-качалке. – Если бы я здесь жил, я бы не злился так все время.

Стокмо не ответил.

– Имеет ли для вас какое-то значение число сто девяносто пять? – спросил Фрёлик.

– Такое же, как и один, семь или пятьдесят два. Никакого.

Фрёлик окинул Стокмо внимательным взглядом и хмыкнул:

– У вас ведь, кажется, есть судимость?

Он нарочно приберегал главный удар напоследок, потому что понимал: он непременно попадет в цель. Стокмо ссутулился, нахмурился, и взгляду него сделался как у загнанного зверя.

Франк Фрёлик прислонился к стене и смотрел на Юнни Стокмо, сидевшего в кресле-качалке.

– Знаете, то, что вы уехали и спрятались, выглядит не очень красиво, ведь вы – один из последних, кто видел Фольке-Есперсена живым.

– Мы с ним…

– Заткнитесь, – холодно приказал Фрёлик. – Сами признались, что у вас старые счеты с Фольке-Есперсеном. Вы один из последних видели его в живых. У вас нет алиби на время его смерти. И все, что вы рассказываете, неубедительно.

Стокмо уставился в пол.

– Я дал вам возможность исправиться, но больше я сюда не приеду. Хотите как-то дополнить или изменить свои показания?

Стокмо медленно покачал головой.

– Вы должны быть готовы приехать по первому зову, – тихо сказал Фрёлик. – Возможно, очень скоро вы нам понадобитесь. Если я позвоню вам и вы хоть раз не ответите, я пошлю за вами двоих сотрудников, которые возьмут вас под стражу. Понятно?

Стокмо кивнул.

Фрёлик посмотрел на часы.

– А до тех пор, – сказал он, – постарайтесь найти хотя бы одного человека, который видел вас вечером и ночью тринадцатого января!

Глава 25
СКВОЗЬ ОГОНЬ

Автостоянка рядом с кладбищем Вестре была заполнена машинами. Гунарстранна с трудом нашел место и потому опоздал. Тяжело дыша, он потянул на себя тяжелую дверь часовни. Одновременно кто-то толкнул дверь изнутри. Гунарстранна увидел одетого во все черное сотрудника похоронного бюро, который внимательно оглядел его.

«…Человек, проживший долгую, богатую событиями жизнь», – гремел в динамиках мерный голос священника. Гунарстранна пригнул голову и поспешно сел у самого прохода в последнем ряду. Он заметил, что на него пристально смотрит еще один сотрудник похоронного бюро, и вежливо кивнул. Похоронщик еще долго смотрел на него.

Тело Рейдара Фольке-Есперсена лежало в белом гробу с медными ручками. Гроб стоял на катафалке перед алтарем, усыпанный венками и букетами цветов. Длинная лента от одного из венков сползла в проход. Гунарстранна чуть приспустил перчатки. В часовне было тепло, но почти никто из присутствующих раздеваться не стал. У инспектора запотели очки. Он снял их, задрав голову и разглядывая фрески, вытер линзы носовым платком. Затем снова надел очки и оглядел собравшихся. В первом ряду сидели Карстен Есперсен с женой и детьми и Ингрид – самые близкие родственники покойного. Дети никак не желали сидеть смирно; они то и дело спрыгивали на пол, но мать решительно водворяла их на места. Она досадливо косилась на мужа, но Карстен как будто не замечал ее. Он не отрываясь смотрел на пожилого священника, который проводил службу.

«Будучи совсем молодым человеком, Рейдар Фольке-Есперсен неоднократно смотрел в лицо смерти…» – нараспев лился голос из динамиков. Священник разменял пятый десяток; он говорил на диалекте Южного Вестланда. Первые три ряда были заполнены родственниками и знакомыми, остальные расселись кто куда. Гунарстранна разглядел головы братьев Фольке-Есперсен. Он высматривал среди присутствующих Юнни Стокмо, но так и не нашел его. Потом взгляд его остановился на гробе; он невольно вспомнил о том, как выглядел мертвец, – сначала в витрине собственного магазина, а затем на столе профессора Сквенке.

Дверь у него за спиной открылась, и он резко обернулся. В часовню вошла женщина. Она тоже села в последнем ряду, только по другую сторону от прохода. Когда она садилась, ее стул скрипнул. Гунарстранна то и дело украдкой поглядывал на нее. На незнакомке была толстая овчинная куртка до середины бедер. На коленях она держала красную розу в целлофановой обертке. Ее короткие светлые волосы стояли дыбом – Гунарстранна понял, что она еще очень молода. На нее упал луч света из высокого окна, и инспектор залюбовался ею. Незнакомка показалась ему настоящей красавицей. Она сглотнула слюну. Инспектор понял: она почувствовала на себе его пристальный взгляд. Он поспешно опустил голову. Священник напомнил собравшимся о том, как Фольке-Есперсен любил прогулки в горах, как он ценил природу, не тронутую цивилизацией. Гунарстранна подавил зевок. Внукам, сидевшим в первом ряду, все происходящее давно надоело. Они капризничали и спорили с матерью. Сюзанна что-то шептала или, точнее, шипела. Ее шипение было слышно даже в последнем ряду. Гунарстранне стало не по себе, и он быстро повернул голову налево. Женщина, смотревшая на него в упор, тут же опустила глаза.

Когда священник закончил, встал Карстен Есперсен. Он устремил глаза на потолок, сцепил руки за спиной и произнес на удивление пристойную речь, лишенную всякой напыщенности. Когда он говорил об отце, у него то и дело дергался подбородок. Карстен перечислил многочисленные военные подвиги отца и в заключение сообщил, что гордится им.

После Карстена выступили еще несколько человек. Пожилой мужчина с резким профилем встал перед гробом по стойке «смирно» и отдал честь. Когда священник стал оглядывать зал, проверяя, не хочет ли кто-нибудь еще что-нибудь сказать, Гунарстранна решил, что пора уходить. И тут он заметил, что молодая красавица поднялась, несколько секунд постояла на месте, словно чего-то выжидая, а затем пружинящим шагом зашагала вперед по проходу. С плеч ее свисал красный шарф. Она положила розу к другим цветам, присела в книксене и немного постояла у гроба.

Сотрудник похоронного бюро жестами призывал ее подойти к микрофону. Но девушка его не замечала. Она довольно долго стояла на одном месте, спиной к остальным, словно медитируя. Затем круто повернулась и, глядя перед собой, зашагала к выходу.

Гунарстранну заинтересовало ее лицо. В подбородке и губах ему почудилось что-то знакомое.

Ингрид Есперсен, Карстен и Сюзанна обернулись как по команде. Все трое ошеломленно смотрели вслед неизвестной красавице. Когда за ней закрылась тяжелая дверь, они снова обратили свои взоры на священника.

Гунарстранна встал и тоже вышел. Едва он очутился на крыльце, лицо у него защипало от мороза. Лучи зимнего солнца ослепляли. Приложив руку козырьком ко лбу, он попробовал найти неизвестную красавицу, но безуспешно. Он надел перчатки и спустился с крыльца, ругая себя за то, что упустил ее.

– У вас, случайно, нет с собой телефона? – спросил женский голос у него за спиной.

Гунарстранна резко повернулся:

– Зачем он вам?

Оказывается, блондинка стояла у стены за дверью. Изнутри послышались звуки органа – скорбящие запели псалом. Девушка сделала шаг вперед и закурила сигарету. Гунарстранна заметил, что она дрожит от холода. Еще он заметил толстое черное кольцо на большом пальце левой руки.

– Я собиралась вызвать такси, – пояснила она, вздрагивая.

– Куда вам ехать?

Она вскинула голову:

– Вы на машине?

Инспектор кивнул.

– Мне в Турсхов.

– Хорошо. Я вас подвезу, – бросил Гунарстранна, направляясь к стоянке.

Хотя машина стояла на холоде совсем недолго, мороз успел разрисовать лобовое стекло красивыми узорами. Гунарстранна завел мотор, включил стеклообогреватель на полную мощность, потер руки и стал искать в кармане заранее свернутую самокрутку. Блондинка, не говоря ни слова, села рядом, на пассажирское сиденье. Гунарстранна заметил, что свою сигарету она успела выкинуть. Хотя ему самому очень хотелось курить, подумав, он убрал свою самокрутку назад.

К тому времени, как они добрались до пересечения Шёйенвейен и Сёркедальвейен, лобовое стекло почти оттаяло и видимость стала лучше. Гунарстранна остановился на красный свет; светофор долго не переключался. Воспользовавшись паузой, он протянул блондинке руку и буркнул:

– Гунарстранна.

– Вюллер, – ответила девушка, как бы в недоумении рассматривая протянутую руку. Затем она нехотя пожала ее.

– Как вас зовут? – спросил инспектор.

– А вас? – Она невесело улыбнулась своей шутке и, поджав губы, стала смотреть в окно.

– Я полицейский, – сказал Гунарстранна, когда на светофоре наконец зажегся зеленый свет.

– А я актриса, – отозвалась она, не глядя на него.

– Вы хорошо знали Фольке-Есперсена?

– Замолчите, пожалуйста, – сухо приказала пассажирка.

Гунарстранна улыбнулся про себя.

Некоторое время ехали молча. На Сместад Гунарстранна повернул направо, и они выехали на третье кольцо. Блондинка раскрыла рот только после того, как они миновали въезд на платный участок дороги:

– Пожалуйста, высадите меня у стадиона Уллевол. В любом месте.

– Я довезу вас до дома, – возразил Гунарстранна.

– Зачем?

– Я расследую убийство Фольке-Есперсена.

Пассажирка затихла и довольно долго молчала.

Потом она задумчиво проговорила:

– Он знал моего отца.

– Кто?

– Фольке. Он знал моего отца.

– Кто ваш отец?

– Он умер.

Гунарстранна кивнул.

– Где вы живете?

– На Хегерманнгате.

– У фонтана с быком?

– Чуть дальше, в сторону улицы Маркуса Тране, на Втором кольце.

Гунарстранна остановился на светофоре у стадиона Уллевол. Включил правый поворотник. Солнце слепило глаза, – прохожие казались всего лишь смутными тенями. Инспектор опустил солнцезащитный козырек и чуть отодвинул кресло, чтобы лучше видеть.

– Как они познакомились?

– Кто?

– Есперсен и ваш отец.

– Они были друзьями.

Гунарстранна кивнул.

– Как ваше имя?

– У меня их два.

– У меня тоже, – сказал инспектор.

– Какое хотите?

– Оба.

– Я имею в виду – какое из двух моих имен вы хотите?

– То, которое вам больше нравится.

Ему снова пришлось притормозить. Его пассажирка схватилась за приборную панель и с улыбкой ответила:

– Хеге.

Гунарстранна повторил имя, словно пробуя его на вкус:

– Хеге Вюллер… А как звали вашего отца?

– Харальд Вюллер.

Гунарстранна недоверчиво покосился на свою спутницу. Времени на более пристальный взгляд у него не было – он ехал со скоростью восемьдесят километров в час. Она смотрела перед собой, улыбаясь, как будто вспомнила что-то забавное.

– Значит, вы актриса?

Она кивнула.

Дальше ехали молча. Когда подъехали к Хегерманнгате, Гунарстранна снова спросил:

– Вы хорошо знали Фольке-Есперсена?

– Я его не знала.

– Но вы положили розу ему на гроб.

– А вам не кажется, что он ее заслужил?

Гунарстранна не ответил.

– Вон там. – Пассажирка вытянула руку вперед. – У самого выезда на кольцо, за красной «тойотой».

Гунарстранна сбросил скорость. Она тут же положила руку на дверную ручку.

– Когда вы в последний раз видели Фольке-Есперсена в живых? – осведомился Гунарстранна.

Хеге Вюллер как будто застыла на месте, вцепившись в дверцу машины.

– Так когда? – повторил инспектор.

– Не помню.

– Давно?

– Да.

Она быстро выскочила на тротуар. Гунарстранна собрался последовать за ней.

– До свидания, – сказала Хеге Вюллер, захлопывая пассажирскую дверцу.

Гунарстранна остался стоять в нелепой позе: одна нога на тротуаре, другая – на подножке. Он проводил свою пассажирку взглядом. Хеге Вюллер подошла к кирпичному дому, вставила ключ в замок, отперла дверь. Перед тем как войти, покосилась на него, затем быстро исчезла в подъезде.

Гунарстранна вышел из машины и медленно направился к двери, за которой скрылась его новая знакомая. Посмотрел на список жильцов и сразу обнаружил черную табличку с белыми буквами: «Гро Хеге Вюллер».

Глава 26
ПА-ДЕ-ДЕ

– Раз, два, ча-ча-ча, раз, два, ча-ча-ча!

Хотя в зале занималась всего одна пара, запах живо напомнил Фрёлику школьный урок физкультуры. Мужчина, круживший партнершу, горбился, словно борец-профессионал. Поверх желтого трико на нем был короткий мешковатый шерстяной свитер. Кудрявый красавец среднего роста мог похвастать отличной фигурой. Он занимался с молодой девушкой лет семнадцати – восемнадцати, которая пыталась повторять его движения. Из музыкального центра, стоящего на полу, лилась негромкая музыка; голос учителя танцев без труда заглушал ее:

– Раз, два, ча-ча-ча!

Он сильно топнул ногой по полу и закричал:

– Ну-ка, соберись! – Он картинно тряхнул копной густых блестящих кудрей. – Не будь такой ленивой копушей! Поднимай ноги!

Девушка занималась в спортивном костюме и гетрах. Из-под эластичной ленты, которой она подвязала волосы, выбивались светлые пряди. Учитель отошел от нее и стал заново показывать танцевальные шаги. Мельком посмотрелся в зеркало, полюбовался своими мускулистыми бедрами и ягодицами, обтянутыми тонким трико. В зеркале он заметил Франка Фрёлика, который демонстративно поглядывал на часы. Он сидел на скамейке у стены уже двадцать минут. Посмотрев на усталую ученицу, Фрёлик догадался, что урок скоро закончится.

Через пять минут двое мужчин остались в зале одни.

– Эйольф Стрёмстед? – спросил Фрёлик, протягивая руку и, представившись, объяснил: – Я насчет Ингрид Есперсен.

– Боже мой, ну и положеньице! – Стрёмстед покачал головой, вытирая пот со лба.

– У нас есть основания полагать, что вы находитесь в очень хороших отношениях с Ингрид Есперсен, – сказал Фрёлик.

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Стрёмстед, не глядя на своего собеседника.

– Я вхожу в следственную группу, которая изучает обстоятельства убийства ее мужа, – сказал Фрёлик и замолчал.

Стрёмстед по-прежнему смотрел куда-то в сторону. Фрёлик тянул время. Он подыскивал нужные слова.

– Более того, нам известно, что вас и Ингрид Есперсен связывают весьма близкие отношения.

– Кто вам сказал? Она? – осторожно осведомился Стрёмстед.

– На самом деле мы видели вас вместе. – Фрёлик встал и порылся в сумке. – У меня здесь несколько фотографий, которые подтвердят мои слова, но… – Он оставил поиски. – Похоже, я не захватил их с собой, но вас и вдову видели в припаркованной машине на следующий день после того, как был найден мертвым Рейдар Фольке-Есперсен. Вы общались… ну, скажем, довольно тесно.

Стрёмстед тяжело дышал.

– Когда вы в последний раз виделись с ней? – мягко спросил Фрёлик.

– В воскресенье. Мы поехали на парковку у Музея Мунка.

– А до того?

– В пятницу… тринадцатого января.

Фрёлик записал ответы и посмотрел своему собеседнику в глаза:

– Пожалуйста, расскажите, что именно произошло в пятницу.

– Она заехала ко мне днем… между половиной двенадцатого и двенадцатью. Мы выпили чаю, поговорили, а примерно через полчаса легли в постель. Так мы проводим время каждую пятницу.

Стрёмстед замолчал, и Фрёлик посмотрел на него. На лице Стрёмстеда застыло непроницаемое выражение.

– Где-то через полчаса позвонил ее муж. Вы только представьте – позвонил, когда мы трахались! – Стрёмстед ухмыльнулся.

– Что вы сказали?

– Ее муж позвонил, когда мы трахались.

Фрёлик наградил кудрявого красавца суровым взглядом. Тот снова вытер пот со лба.

– Повторите, пожалуйста, кто именно вам звонил.

– Ее старик. Ну, убитый. Рейдар Фольке-Есперсен.

– Что он хотел?

– Попросил позвать к телефону его жену. Он хотел с ней поговорить.

– Ну и как, поговорил?

– Да.

Стрёмстед по-прежнему смотрел вперед, в зеркало, висящее на противоположной стене. Фрёлик посмотрел туда же, и их взгляды встретились.

– Долго продолжаются ваши отношения?

– Очень долго!

– Что значит «очень долго»?

Стрёмстед взъерошил потные кудри.

– По-моему, это значит, что я попал в жуткое положение.

– Почему?

– Мне приходится сидеть тут с вами и отвечать на нескромные вопросы, хотя сюда вот-вот придет ученица.

– Сколько времени продолжаются ваши отношения?

– Года три.

– Вы когда-нибудь встречались с Фольке-Есперсеном? – спросил Фрёлик.

– Один раз. Много лет назад, когда я танцевал с Ингрид.

– А потом вы его видели?

– Нет, ни разу. – Стрёмстед вытер лоб тыльной стороной ладони и ухватился за ворот свитера. Оттянул его, проветривая тело, и спросил: – Который час?

– Пять минут, – ответил Фрёлик.

– Сейчас придет следующая ученица.

– Ну и ладно. Итак, в пятницу, тринадцатого, вы видели Фольке-Есперсена?

Стрёмстед побледнел:

– Видел ли я ее мужа? Нет.

Он снова вытер лицо, на этот раз полотенцем, и широко улыбнулся. Верхняя губа приподнялась, обнажив ряд безупречных зубов. Его победительная улыбка показалась Фрёлику хорошо отрепетированной. Он не сомневался: женщины встают в очередь, чтобы броситься на шею этому мужественному красавцу.

– Долго ли Ингрид пробыла у вас?

– До начала четвертого.

– Что вы делали после его звонка?

Стрёмстед ухмыльнулся:

– А вы как думаете?

– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.

Стрёмстед вызывающе посмотрел на Фрёлика и ответил с наглой улыбкой:

– Мы продолжили… Она меня просто досуха высосала!

– Вы разговаривали о телефонном звонке ее мужа?

– Она тогда не могла говорить – у нее рот был занят.

Фрёлик сосчитал до десяти, стараясь не взорваться. Стрёмстед о чем-то задумался и даже приоткрыл рот. Потом он сказал:

– Хм… Простите, но войдите и вы в мое положение. Спрашиваете, о чем мы тогда говорили? Ну да, и о ее муже тоже. В основном гадали, много ли ему известно, давно ли он знает про нас и какие могут быть последствия.

– В каком смысле?

– Что?

– Что значит «последствия»? Последствия чего – его телефонного звонка?

Стрёмстед задумчиво, рассеянно улыбнулся:

– Ее ведь поймали на месте преступления, понимаете? Естественно, ее тревожило предстоящее объяснение с мужем. Она очень расстроилась.

– Обычно, значит, муж ей не звонил?

– Вы что, ненормальный?

– Хотите сказать, что своим телефонным звонком муж дал ей понять, что ему известно о ее измене?

– Да.

– Как по-вашему, она думала о разводе?

– Что-о?!

Фрёлик вздохнул.

– Как вам кажется, жалела ли она о том, что ее поймали? Муж мог подать на развод? Она боялась развода?

Стрёмстед хмыкнул:

– Ну да, наверное. Ее муж звонит в то время, когда она… пока она… Должно быть, он здорово ее шибанул, как говорится! – Стрёмстед снова оскалился. Его заученная улыбка все больше раздражала Фрёлика. – По-моему, она боялась вечера, – чуть серьезнее продолжал Стрёмстед.

– Почему?

– Вы сами подумайте. Ее поймали на месте преступления, но она должна возвращаться домой, к мужу, и проводить с ним весь вечер!

– Зачем он позвонил?

– Хотел положить конец нашим свиданиям.

– Вы это знаете наверняка?

– Да, она передала мне слова старика. Разговор у них вышел очень короткий.

– Чем вы занимались вечером того дня? – спросил Фрёлик.

– Сидел дома.

– Кто-нибудь может подтвердить, что вы были дома?

Стрёмстед встал и подошел к зеркалу на противоположной стене. Ухватившись рукой за станок, положил на него правую ногу. Классическое танцевальное па, классическая поза.

– У нас что, момент истины? – преувеличенно театрально спросил он, разглядывая Фрёлика в зеркало. – Вы отпустите меня, если я… если я отвечу: «Да»?

Фрёлик посмотрел на отражение Стрёмстеда в зеркале. Они с танцором казались полными противоположностями. Его седые патлы торчали во все стороны. Борода придавала лицу мрачное выражение. Рядом с танцором он казался особенно толстым и неуклюжим.

Эйольф Стрёмстед был похож на античную статую. Стройный, мускулистый, он имел полное право гордиться собой. Кудри обрамляли гладковыбритое красивое лицо.

– Значит, вы собираетесь ответить «Нет»? – небрежно осведомился Фрёлик.

Стрёмстед еще немного полюбовался собой, не спеша убрал ногу со станка и плавно сел на шпагат.

– Разумеется, нет, – ответил он, обращаясь к собственному отражению. – После того звонка я понял, что Ингрид Есперсен – наверное, не самый умный шаг, сделанный мною в жизни. – Он расплылся в улыбке. – Кстати, насчет тринадцатого… Как только захотите, вам подтвердят: я пробыл дома весь вечер и всю ночь.