Текст книги "Человек в витрине"

– Но из-за чего они поссорились?

– Бог знает. Во всяком случае, мне об этом неизвестно.

– У Рейдара было много врагов?

Арвид широко улыбнулся:

– Если вы имеете в виду ссору с Юнни, то это просто глупость. Должно быть, Рейдар каким-то образом его оскорбил. Нам казалось, что пройдет время и Юнни вернется поджав хвост.

– Почему антиквариат? – вежливо спросил Фрёлик.

– Еще кофе хотите?

– Нет, спасибо. – Фрёлик наблюдал, как хозяин подливает себе портвейна. На конце его синевато-багрового носа росли два седых курчавых волоска. Фрёлик повторил вопрос.

– Ах, долго рассказывать. Все началось с бумаги. – Фольке-Есперсен скрестил руки над животом.

– С бумаги?

– Да. Знаете, никто из нас не получил хорошего образования. Эммануэль в юности работал учеником каменщика. Кстати, это он построил соседний дом – вы проходили мимо, когда направлялись ко мне. Конечно, не один построил, а вместе с другими… А я начинал мелким клерком в банке, который давно разорился. Рейдар был самым умным из нас, но именно он учился меньше всех. Он работал курьером в «Афтенпостен». В молодости Рейдар был идеалистом. Он, например, довольно долго верил, что можно разбогатеть честным путем.

Фрёлик поднял голову и встретился с добродушной улыбкой сидевшего напротив Арвида.

– Вместе с тем Рейдар отличался практичностью. Не выносил, когда выбрасывают хорошие, по его мнению, вещи. Так, он выяснил, что типографии выкидывают много бумаги – той, что остается на рулонах. На каждом рулоне оставалось по нескольку метров. Если учесть, сколько бумаги требуется в газетном производстве, выходило довольно много. На каждом рулоне оставалось примерно вот столько. – Арвид показал пальцами. – Бумага превосходного качества, а ее просто выкидывали, потому что не знали, что с ней делать.

Фрёлик кивнул.

Потеплев от воспоминаний, Арвид наклонился вперед и доверительно продолжал:

– И никто не считал, сколько там этих остатков. Рейдару бумага доставалась даром. Его даже благодарили за то, что он вывозит рулоны с остатками из типографий. А между тем в то время во многих странах мира газетная бумага была в дефиците.

– И Рейдар ее перепродавал?

Фольке-Есперсен кивнул:

– Из его невинного хобби выросло целое предприятие. Он неплохо заработал на бумажных остатках, а потом переключился на антиквариат и предметы старины.

– Кому он продавал бумагу?

– Всем, кому она была нужна. Еазеты выпускают и в Южной Америке, и во многих странах Африки…

Фрёлик кивнул.

– А потом, значит, он переключился на антиквариат?

– Точно, – кивнул Арвид.

– Почему?

– Даже не знаю… – Арвид снова выпрямился. – Наверное, причин было несколько. Естественно, самыми важными стали финансовые. С бумагой, перед тем как продавать ее, нужно было повозиться – ну, то есть перемотать остатки на новые рулоны, чтобы потом ее можно было заново использовать в газетном производстве. Пока Рейдар получал остатки за спасибо, производственные и транспортные расходы окупались, но потом и типографии смекнули, что глупо выкидывать деньги… К тому же во всем мире начался экономический спад, а вырубать джунгли тогда еще не додумались. В наши дни бумагу делают из эвкалиптов и дешевой русской древесины… В общем, бумажный бизнес заглох.

– Но все-таки, почему именно антиквариат?

Арвид вскинул голову.

– Почему не что-нибудь другое? – пояснил Фрёлик. – Почему его так заинтересовали предметы старины?

Арвид пожал плечами, развел руками и широко улыбнулся:

– Понятия не имею!

Фрёлик молча смотрел на него. Арвид мелкими глотками пил портвейн и улыбался.

– Наверное, какое-то отношение к делу имела любовь Рейдара к предметам, красивым вещам, – сказал он. – Может быть, на него повлияла и Маргрете – мать Карстена, которая давно умерла. Маргрете была ужасной снобкой. Обожала окружать себя красивыми, дорогими вещами. Но главное, Рейдар вбил себе в голову, что деньги можно делать на отбросах, то есть на том, что другие выбрасывают на помойку. В этом смысле он… Рейдар мыслил очень прогрессивно, так сказать, оказался впереди своего времени. Теперь все перерабатывают, переделывают, пере… не знаю что. Конечно, вы правы. Все должно было начаться с чего-то конкретного. Я уже не помню, с чего именно. Рейдар вдруг начал скупать и продавать всякие диковинки, а потом выяснилось, что мы, все трое, неплохо на этом зарабатываем. Но с чего все началось – я уже и не помню.

Фрёлик записал: «Почему антиквариат? Арвид Ф.-Е. ответа не знает». Он задумчиво погрыз ручку и спросил:

– Вчера вы больше не общались с братом?

– С которым?

– С Рейдаром. Вы с ним потом, позже не общались?

Арвид медленно покачал головой.

Фрёлик неуверенно улыбнулся, не зная, как лучше выразиться.

– А ведь немного странно, верно? – негромко спросил он.

– Что странно?

– Ну… Он сорвал сделку, ранил вашу собаку…

– Я ему не звонил.

– А Эммануэль?

– Об этом вам лучше спросить у самого Эммануэля.

Фрёлик окинул внимательным взглядом сидевшего напротив старика. Он вдруг показался ему брюзгливым и ото всего отрешенным.

– Вы с Эммануэлем вчера ничего не планировали в связи с Рейдаром?

– Что значит «не планировали»?

– А вот что. – Фрёлик закрыл блокнот. – Если бы я, например, столкнулся с таким ожесточенным сопротивлением собственной сестры – брата у меня нет, – я бы, наверное, попробовал с ней поговорить, объясниться. По-моему, такой шаг вполне естествен.

– Конечно, именно так мы и собирались поступить.

– В самом деле? Но так и не осуществили своего замысла?

– Нет.

– Значит, вы не пытались связаться с Рейдаром?

– Нет.

Фрёлик взял блокнот.

– Заранее извините за неприятный вопрос, – осторожно начал он, – но такая уж у меня работа. Я вынужден спросить, где вы были в пятницу вечером.

– Здесь.

– В своей квартире? Один?

– С собачкой Сильви.

– Кто-нибудь может подтвердить, что вечером вы были дома?

– Думаете, я способен убить родного брата?

Фрёлик напустил на себя виноватое выражение:

– Прошу прощения, но мне нужно получить ответ на поставленный вопрос.

– Н-нет, не думаю, что кто-нибудь может это подтвердить.

– Вам кто-нибудь звонил?

Есперсен покачал головой.

– Может быть, вы выводили собаку на прогулку и вас кто-нибудь видел?

– Сильви делает свои дела в ящике на веранде…

– Вы долго пробыли у ветеринара?

– Когда вернулся, было уже темно. По-моему, мы были дома в пять или пол шестого.

– Хорошо, – буркнул Фрёлик, поднимая голову. – И последнее. Вам что-нибудь говорит число сто девяносто пять?

– Сто девяносто пять? – Арвид медленно покачал головой. – Нет. По-моему, нет…

– А не могло это число иметь какое-то значение для вашего брата?

– Понятия не имею, – ответил Есперсен, вскидывая руки вверх. – Почему вы спрашиваете?

Фрёлик не ответил.

Арвид Фольке-Есперсен задумался.

– Сто девяносто пять… – бормотал он. – Нет, в самом деле понятия не имею. Извините.

Глава 13
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ

В тот же день инспектор Гунарстранна поехал на склад Фольке-Есперсена на улице Бертрана Нарвесена. Ключ, который он реквизировал у Карстена Есперсена, сработал отлично. Он перешагнул высокий порог и очутился внутри. Дверь на пружинах с грохотом захлопнулась; в просторном помещении послышалось гулкое эхо. Гунарстранна огляделся по сторонам. Повсюду штабелями стояли столы и стулья, кресла-качалки, сундуки, чемоданы, комоды, напольные часы в красивых резных шкафчиках. Он задрал голову и оглядел ряд высоких, под самым потолком, окон, из которых лился тусклый свет. Между вещами были оставлены узкие проходы, пробираться по которым можно было только боком. В дальнем углу имелась лестница – она вела на второй этаж. На верхней площадке Гунарстранна увидел дверь. Прежде чем войти, он повернулся и посмотрел на склад сверху. Между двумя буфетами с ржавыми петлями он заметил старую металлическую угольную плиту. Рядом с ней стояла деревянная резная статуэтка негритенка. Инспектор Гунарстранна задумался. Неужели такой хлам хоть сколько-нибудь стоит? Может быть, для кого-то здесь настоящая сокровищница, а по его мнению – куча мусора.

Он открыл дверь и очутился в приемной, которая служила одновременно кухней и столовой. Толкнул еще одну дверь и очутился в кабинете. Первым в глаза бросался письменный стол темного дерева – большой, тяжелый, в английском стиле. На полированной столешнице лишь перекидной календарь на пластмассовой подставке. Сбоку стояла старомодная настольная лампа. Гунарстранна обернулся и увидел собственное отражение: на стене за дверью висело большое зеркало в деревянной раме. Воспользовавшись случаем, он пригладил растрепанные волосы, потом повернулся и перевел взгляд со стола на подоконник, на котором стоял телефонный аппарат, и на шкафчик для документов. На шкафчике была настоящая свалка. Поверх бумаг и прочих вещей стоял бюст Бьёрнсхьерне Бьёрнсона, нобелевского лауреата. Кто-то водрузил на голову Бьёрнсону ковбойскую шляпу. Она ему шла. Рядом с бюстом Гунарстранна увидел портативный радиоприемник, кассетный магнитофон производства семидесятых годов, дырокол, степлер, рулон клейкой ленты, коробку скрепок и груду разрозненных бумаг. Инспектор, хмурясь, переводил взгляд со шкафчика на стол и обратно. Почему дырокол и степлер лежат на шкафчике, а не на столе?

Он осмотрел стоящие рядом с зеркалом напольные часы. Они остановились в четверть одиннадцатого. Гирьки, висевшие за дверцами, напоминали сосновые шишки. Инспектор Гунарстранна вернулся к столу и сел в крутящееся кресло – дорогое, деревянное, с кожаной обивкой. Кресло оказалось очень удобным. Инспектор покрутился туда-сюда, то и дело косясь на заваленный шкафчик. Потом он выдвинул верхний ящик стола. Ящик оказался завален ручками, карандашами, корректирующей лентой, бутылочками с корректирующей жидкостью, линейками и множеством старых с виду резиновых печатей. Гунарстранна выбрал одну наугад, перевернул, сдвинул очки и с трудом прочел зеркальное отражение букв:

«РЕЙДАР ФОЛЬКЕ-ЕСПЕРСЕН ОСЛО».

На другой печати была вырезана заглавная буква «Б» для почтовых отправлений второго класса по сниженному тарифу. На третьей он прочел:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

Он закрыл верхний ящик и выдвинул следующий. В нем хранились отвертки, гаечные ключи и всевозможные плоскогубцы. В углу стояла старая чайница без крышки. Гунарстранна прочел название: «Риджуэй». В чайнице лежали шурупы, старые гнутые гвозди, гайки и крючки.

Гунарстранна выдвинул третий ящик и увидел сложенную белую скатерть и полбутылки хереса. Он повертел бутылку в руках, прочел этикетку: «Бристоль Крим». Отвинтив крышку, втянул носом терпкий аромат. Потом задумался, глядя перед собой. Херес… он пытался вспомнить, покупал ли когда-нибудь херес. Да, наверное, один или два раза. Херес не относился к числу его любимых напитков. Гунарстранна поставил бутылку на место.

В кабинете было тепло, а в толстом зимнем пальто – даже жарко. Гунарстранна подошел к окну, пощупал электрический радиатор, отдернул руку. Радиатор был включен на полную мощность. За окном уже стемнело. Он с трудом разглядел кусок дороги за проволочной оградой, отделяющей здание склада от соседнего дома. Из дома неторопливо вышли две фигуры в зимних пальто. Они сели в машину. Зажглись фары; машина ненадолго исчезла из поля зрения и вскоре снова появилась в проеме между двумя зданиями. Задние фонари отбрасывали красные отблески на сугробы снега. Он отошел от окна, открыл дверь. В приемной помещались кухонный уголок с раковиной и светлый деревянный обеденный стол. В раковине Гунарстранна увидел два бокала с засохшими остатками жидкости на дне. Он нагнулся и принюхался. Характерный терпкий аромат – такой же, что и от вина в бутылке. Он обернулся, задумчиво посмотрел в сторону кабинета. Не спеша сел в роскошное кресло. Снова выдвинул верхний ящик.

«Кто-то все убрал со стола», – подумал он, окидывая взглядом свалку на подоконнике и на шкафчике для документов.

«Кто-то расстилает скатерть и ставит на стол два бокала, – продолжал размышлять Гунарстранна. – Кто-то пьет херес. Рейдар Есперсен и кто-то другой пьют херес. Другой или другая? К нему приходила женщина…» Да, скорее всего, у него побывала женщина. Скатерть. Херес… Гунарстранна достал из кармана пальто мобильник и набрал номер. Кресло уютно поскрипывало. Ему ответил женский голос. Гунарстранна объяснил, зачем звонит, и продиктовал адрес. Убрав мобильник на место, он достал из внутреннего кармана шариковую ручку. Ею он осторожно задвинул ящик с бутылкой и скатертью. Потом, также ручкой, отодвинул в сторону пластмассовую подставку. Под ней он увидел выцветший конверт, а под конвертом – фотографию. Выцветший черно-белый портрет женщины с густыми темными волосами, которые каскадом спадали по плечам. Она понимающе улыбалась, как будто поймала его на подглядывании и снисходительно укоряла его. Женщине на снимке можно было дать лет двадцать пять, не больше. На ее правой щеке выделялось довольно большое родимое пятно – посередине между скулой и нижней губой.

Инспектор Гунарстранна довольно долго разглядывал фотографию. Он склонил голову набок и старался представить себе это лицо после разрушительного действия прошедших лет. Мышцы одрябли, уголки рта опустились, образовались глубокие носогубные складки… Возможно, под глазами появились мешки, лицо избороздили морщины. Инспектор был уверен в одном: эту женщину он никогда не видел. Он подсунул под фотографию ручку и осторожно перевернул ее. На обороте он увидел короткую надпись – всего пять слов. Почерк четкий, буквы скругленные. Много лет назад неизвестная женщина написала: «Потому что я люблю тебя».

Гунарстранна вздрогнул, услышав эхо, когда внизу хлопнула входная дверь. Он проворно вскочил и вышел на площадку. Внизу он заметил знакомую фигуру. Карстен Есперсен пробирался по проходу, толкая перед собой тележку. Инспектора Есперсен не видел. Он толкал тележку перед собой и не остановился, пока не добрался до противоположной стены склада. Там он начал грузить на тележку покрытый резьбой платяной шкаф.

– Здравствуйте! – крикнул инспектор.

Есперсен вздрогнул и круто развернулся.

– Вы что там делаете? – крикнул Гунарстранна.

– Я хотел задать вам тот же самый вопрос! – хладнокровно ответил Есперсен. – Здесь частная собственность.

Гунарстранна покачал головой и приказал:

– Вон!

– Что вы сказали?!

– На складе необходимо произвести тщательный обыск. Здесь ничего нельзя трогать. Мы ищем улики. Вам придется подождать. Зачем вам понадобилась тележка?

– Я хотел кое-что вывезти, – беспомощно ответил Есперсен.

– Что?

– Это уж мое дело.

– Что вы собирались вывезти?

– То, что принадлежит мне по праву.

– Ладно, – ответил все еще раздраженный инспектор. – Не желаю вмешиваться в ваши споры из-за наследства. Но сейчас я по-хорошему прошу вас немного подождать. – Он начал решительно спускаться по лестнице и, очутившись внизу, повторил: – Вон!

Есперсен не двинулся с места. Они стояли в соседних проходах, разделенные старой мебелью.

– Уходите же, – приказал инспектор, все больше досадуя.

Есперсен откашлялся.

– Отец завещал этот шкаф мне, – сказал он после паузы.

– Мне все равно, что и кому оставил ваш отец. Пока здесь ничего нельзя трогать! Так что уходите. Вас и других наследников известят, когда можно будет забрать и шкаф, и все остальное.

– Но какое имеет значение…

– Вон!

Подбородок Карстена Есперсена дрогнул сам по себе. Губы скривились в неприязненной гримасе.

– Вы не имеете права так со мной обращаться! – прошипел он, двигаясь к выходу.

– И тележку забирайте, – сухо приказал инспектор.

Снаружи стоял фургон «тойота» с включенным двигателем. В нем кто-то сидел. Гунарстранна подошел ближе. На пассажирском сиденье, пристегнутая ремнем, сидела женщина. Она опустила стекло и, словно не видя инспектора, крикнула мужу:

– Шкаф! Где шкаф?

– Сюзанна Есперсен? – Инспектор подошел к окошку и, не снимая перчатки, протянул руку.

Она по-прежнему отказывалась его замечать. Смотрела она только на Карстена.

– Где шкаф? – спросила она, когда Карстен открыл раздвижную дверь кузова и забросил туда тележку.

Следующие ее слова потонули в грохоте боковой дверцы, которую Карстен с силой захлопнул. Сюзанна не сводила взгляда с мужа.

– Ничего тебе доверить нельзя! – укорила она.

– Жду вас завтра в полицейском управлении в одиннадцать! Вам необходимо дать показания! – громко сказал Гунарстранна ее затылку.

– Что-о?! – Сюзанна посмотрела на Карстена, севшего за руль. – Мы уезжаем отсюда с пустыми руками? Да не молчи же ты как каменный!

Есперсен угрюмо склонился к рулю. Не обращая на жену внимания, он включил передачу.

– В одиннадцать! – прокричал инспектор, когда фургон тронулся с места.

Его крик заглушили рев мотора и ругань в кабине. Гунарстранна посмотрел на небо. Шел снег. Ему на очки падали снежинки. Падали и не таяли. Он посмотрел себе на ноги. Снег накрыл улицу как будто легким пуховым одеялом. Сугробы разлетались от порывов ветра; такой снег не лип к ногам, но невозможно было и кататься на санках с гор.

Инспектор вернулся к складу и стал ждать экспертов.

Через два часа Гунарстранна сидел в кафе «Юстисен» и поджидал Туве Гранос. Когда она вошла, над дверью звякнул колокольчик. Туве остановилась у входа и стала озираться, ища его. Гунарстранна встал из-за столика в углу и помахал ей рукой. Туве ответила улыбкой на его улыбку. На ней было серо-белое шерстяное пончо и берет того же цвета. Он уже собирался сказать, что она элегантно выглядит, но вместо того решил подозвать официантку. Заказал еще пиво для себя и кофе для Туве. Вначале они говорили обо всяких пустяках; Гунарстранна понимал, что это – необходимое предисловие. Туве Гранос не удовольствуется беседой о том, как у нее прошел день. Рано или поздно разговор переключится на их отношения.

И все же страшного вопроса пришлось ждать довольно долго. Услышав его, Гунарстранна поднял голову и, разглядывая рисунки Хермансена с видами Осло, попытался понять, какие чувства он испытывает. Задай тот же самый вопрос кто-нибудь другой, он почти наверняка разозлился бы и ушел в себя. Как ни странно, услышав роковой вопрос из уст Туве, он не испытал никакого раздражения. Разгладив скатерть и допив пиво, он нехотя признался:

– Да, мне трудно говорить об Эдель.

Туве поднесла чашку к лицу, взболтала кофейную гущу и откинулась на спинку стула. Руки, державшие чашку, были тонкими, ногти коротко пострижены и не покрыты лаком. И колец она не носила. Единственным украшением служили золотые часики на тонком ремешке. Она не спешила, разглядывала скатерть. Подняла голову, дождалась, пока он посмотрит на нее, и спросила:

– Почему?

К собственному удивлению, Гунарстранна услышал свой ответ:

– Наверное, трудно признаваться в собственной слабости…

– Почему слабости?

– Ее смерть стала для меня тяжелым ударом. И мне почему-то кажется, что, меняя что-то в своей жизни, я тем самым предаю ее память.

Туве снова посмотрела на скатерть.

– Кто сказал, что тебе следует что-то менять или ломать?

Гунарстранна едва заметно улыбнулся:

– Может быть, лучшим словом будет «табу». Да, то, что я чувствую, похоже на табу. Мне не хочется ни оценивать, ни… переосмыслять то, что нас с ней объединяло.

– Разговор – тоже переоценка?

Перед тем как ответить, он задумался.

– Мне пришлось бы подыскивать нужные слова, взвешивать их. Говорить об Эдель – все равно что оценивать ее.

– Где же проходит граница? – спросила Туве, криво улыбнувшись. – Память памятью, но ведь где-то надо и остановиться! Прошлое принадлежит только тебе. Согласна, твои воспоминания не стоит… переоценивать или переосмыслять. Но с другой стороны, ведь сейчас ты сидишь здесь со мной!

Гунарстранна поднял голову. Туве больше не улыбалась. Она серьезно смотрела ему прямо в глаза.

Он откашлялся.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты ведь не затем приглашаешь меня в ресторан или кафе, что не желаешь меня знать, верно?

– Ты очень прямолинейна.

– А ты как думал!

Они замолчали. Туве не выдержала первая:

– Ты тоже очень прямолинеен.

– Но я понятия не имею, куда ты клонишь.

Она поставила чашку на стол и подалась вперед.

– Ты говоришь, что не хочешь предавать покойную жену, – сказала она. – Да, ты употребил слово «предательство». Скажи, ты предаешь ее тем, что приглашаешь меня в кафе?

– Конечно нет.

– Если твоя покойная жена сейчас видит нас… как ты думаешь, если мы еще раз встретимся, ты предашь ее?

– Нет, ты меня неправильно поняла, – вздохнул Гунарстранна. – Я имею в виду те годы, которые я провел с Эдель… Это были долгие годы, мы многое пережили. Вот чем мне совсем не хочется делиться. Ну а мы с тобой… – Он замолчал и криво улыбнулся.

– В чем дело?

– Ни в чем. Только мне уже за пятьдесят, и… – Он задумчиво покачал головой.

– Не забывай, что и я не девочка. А мы с тобой сидим в кафе и болтаем, как два подростка, – возразила Туве.

Гунарстранна улыбнулся:

– Да, наверное, в том-то все и дело… А кстати, как же твой муж?

– Имеешь в виду моего бывшего мужа?

Гунарстранна кивнул.

– Он считает, что питаться можно птичьим щебетом. Более того, он был бы счастлив на такой диете.

– Правда?

– Он псих, – пояснила Туве.

Они посмотрели друг на друга.

– Ты разочарован? – спросила она.

– У меня такой вид?

– Да, ты выглядишь разочарованным.

– Я не разочарован, – сказал Гунарстранна. – Но тебе вовсе не обязательно создавать для меня отрицательный образ бывшего мужа.

Туве улыбнулась:

– Мы с Турстеном расстались по-хорошему. Он всегда был и остается моим лучшим другом. И в то же время я первая готова признать, что он сумасшедший!

– В каком смысле сумасшедший?

– Он реалист до мозга костей, математик. Очень талантливый и одновременно недостаточно талантливый. А сумасшедшим я называю его потому… если, конечно, не считать бредовых мыслей о съедобности птичьего щебета… В общем, он работает над теорией трансцендентальности.

– Реалист, исследующий трансцендентальность?

– Да. Больше всего его интересуют привидения. – Туве улыбнулась. – Всем известно, что привидения любят обитать на кладбищах, верно? И появляются преимущественно по ночам. Днем их там не встретишь. Так вот, теория Турстена основана на том, что, когда сущность или душа мертвеца покидает плоть, то есть тело, и становится призраком, привидения толпятся на кладбищах по ночам или задерживаются в тех местах, где они встретили трагическую кончину. Турстен посвящает свой математический талант выведению математической формулы. Он ищет точки на кладбище или в зоне, населенной привидениями, – и сегменты времени в течение дня, – которые разграничивают деятельность привидений. Иными словами, он надеется найти источник призрачной энергии. Вот представь, что ты привидение. Турстен считает, что привидение действует в определенных границах: ты являешься от сих до сих, а за пределы времени-пространства не заходишь. Ну вот, Турстен хочет доказать, что привидения активны в специфических областях и в специфическое время, и его задача – найти и очертить эти границы. А потом он хочет стоять на границе и сводить призраков с ума, то есть дразнить их.

Она замолчала.

– Ты шутишь?

– Нет. Турстен исписал своими вычислениями несколько папок.

Гунарстранна откашлялся и с тоской посмотрел на пустую пивную кружку. Он не знал, что ответить. Туве усмехнулась.

– На самом деле цель у него другая, – сказала она. – Турстен хочет получить под свои изыскания грант. Его цель – найти энергию. Он верит, что в некоторых пограничных точках проходят энергетические поля, которые разграничивают сферы деятельности привидений. Эти-то поля больше всего интересуют его. Он верит: если ему удастся разрешить загадку своих полей, он сумеет овладеть тайной парапсихологии. – Она снова погрузилась в молчание. Ее взгляд, обращенный на него, был и выжидательным, и лукавым. – Только прожив с ним пятнадцать лет, я поняла, что он сумасшедший. Трудность в том, что он часто выглядит и действует как совершенно нормальный человек. Не сразу поймешь, что цель его жизни – очертить границы призрачной энергии.

Гунарстранна нахмурился.

– По-моему, я тебя понимаю, – сказал он. – Да, кажется, понимаю. – Он взмахнул рукой в воздухе, чтобы привлечь внимание официантки. – Счет!

– Нет, так легко ты не отделаешься! – усмехнулась Туве.

Гунарстранна посмотрел на нее в упор.

– Следствие следствием, а время на кино у тебя наверняка найдется.

Она достала из сумки два билета и помахала ими перед его носом.

– Д-да, пожалуй, – нерешительно произнес Гунарстранна, беря один билет. – О чем фильм?

Туве улыбнулась и посмотрела ему прямо в глаза:

– О привидениях.