Текст книги "Человек в витрине"

Глава 23
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Гунарстранна шел по Вогтгате и искал мастерскую сына Стокмо. Проходя мимо какого-то магазина, отвел рукой несколько кусочков пластика, болтавшихся на уровне лица, – смысла изобретения, появившегося в последние годы на улицах города, он так и не понял. Может быть, полоски о чем-то извещают или предназначены для слепых, чтобы им легче было ориентироваться зимой? Поскальзываясь на тротуаре, он прижался к стене дома, пропуская трамвай. Наконец он увидел нужный номер. Не найдя вывески, Гунарстранна немного потоптался на месте и направился во двор. Прошел мимо грязного вилочного погрузчика с бензобаком за сиденьем и остановился перед ржавой металлической лестницей, наискосок поднимающейся по стене трехэтажного здания. Каждая ступенька состояла из трех параллельных полосок, облепленных круглыми ледяными сосисками.

Поднимаясь, Гунарстранна крепко держался за перила. На втором этаже свет не горел. Он посмотрел внутрь и разглядел стоящую на козлах старую швейную машинку «Зингер». За ней на полу валялись детские салазки, вдоль стен выстроились картонные коробки, заполненные всяким хламом. У дальней стены он разглядел очертания дверного проема.

Гунарстранна подергал ручку входной двери. Она оказалась запертой. Он выпрямился и огляделся. Двор напоминал колодец; видимость со всех сторон закрывали дома – старые, с облупившейся штукатуркой. Первые этажи были обиты деревом. По улице прогрохотал трамвай; какой-то автомобилист нажал на клаксон. Внизу, на куче труб, стояли две сломанные стиральные машины. Широкая дверь на первом этаже вела в мастерскую; Гунарстранна заметил у входа газовые баллоны для сварочного аппарата и огромные кусачки, которые валялись на мотке проводов. Гунарстранна поежился и осторожно принялся спускаться. У стен намело высокие сугробы. Снег облепил старые стены, как будто жильцы целый день играли в снежки. Гунарстранна подошел к приоткрытой двери и заглянул внутрь. Никого! Он повернул за угол. Сразу стало понятно, почему снег прилип к стенам на такой высоте. Под окошком, затянутым проволочной сеткой, стоял снегоочиститель. В окошке горел свет.

Когда он вошел, к нему повернулись три головы. За столом у стены сидели двое работяг в промасленных комбинезонах. На столе стояли их коробки с обедом и термосы. Третий работяга, усач весьма агрессивного вида, сидел напротив. На голове у него красовалась бейсболка, надетая козырьком назад, с надписью «Страхование Самвирке».

– Я ищу Юнни Стокмо, – сказал инспектор Гунарстранна.

– А его здесь нет! – добродушно ответил усач, поднося ко рту чашку и шумно отхлебывая кофе. Чашка была украшена той же надписью, что и бейсболка.

– Но имя его вам знакомо? – осведомился инспектор.

Один из работяг ухмыльнулся, продемонстрировав торчащие передние зубы. Когда он наморщил нос, то стал похож на мышь, которая нюхает воздух. Линзы его очков казались непроницаемыми.

Усач не спеша поставил чашку на стол и переглянулся с двумя товарищами. Затем он тоже расплылся в улыбке.

– Вот ведь невезуха, – сказал он, обсасывая кофе с кончиков усов. Услышав его слова, третий приятель как будто проснулся и громко заржал.

– Поджарить! – завопил он. – Поджарить со специями!

Усач не обратил на него никакого внимания.

– Хотите кофе? – спросил он у Гунарстранны. – А Мозеса не слушайте. – Он кивком указал на ржущего товарища. – Он псих.

– Совсем спятил, – сказал мышеподобный очкарик.

– До хрустящей корочки, – продолжал Мозес.

Усач внимательно посмотрел на Мозеса:

– О чем ты там бормочешь? Никто ни слова не понимает! – Он жестом указал на Гунарстранну.

Последний решил, что не мешает и представиться.

– Инспектор полиции Гунарстранна, – сказал он. – Отдел убийств.

– Ах ты, дьявол! – ответил усач, снова ухмыляясь.

– Сварить в кипящем масле, – как ни в чем не бывало продолжал Мозес.

Мышеподобный громко захихикал и хлопнул себя по бедру.

– Сварить в кипящем масле, ну надо же! – повторил он. – С макаронами!

– Нет, – возразил Мозес, – лучше замариновать! Положить в бочку с рыбьим жиром и засолить в позиции «шестьдесят девять».

– Мозес тут придумывает самые невероятные рецепты приготовления трески, – пояснил усач. Обратившись к Мозесу, он приказал: – Возьми себя в руки, полудурок!

– Придумай на обед что-нибудь еще, – посоветовал мышеподобный.

– Кто-нибудь из вас знает Юнни Стокмо?

– Юнни Стокмо – мой отец, – признался усач, снимая бейсболку. Под ней оказалась блестящая плешь, окаймленная венчиком седых волос, стянутых сзади в конский хвост.

– Мне нужно срочно переговорить с вашим отцом, – сказал Гунарстранна.

– Понятно, – кивнул Стокмо-младший. – Вот только жаль, он не может. Что скажешь, Мозес?

– Он у себя на хуторе засел, – хихикнул Мозес.

– Ну ты и псих. – Усач покачал головой и повернулся на стуле в сторону Гунарстранны. – Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного и психа на языке.

– Где находится этот хутор? – негромко спросил Гунарстранна.

Стокмо-младший взял со стола газету.

– А на фото вы выглядите моложе, – заметил он, тыча пальцем в первую полосу.

Гунарстранна задумчиво разглядывал свой снимок.

– Здесь вы еще с волосами, – продолжал Стокмо-младший.

Гунарстранне ужасно не нравился тот снимок, который вечно помещали в газетах. Его сфотографировали сразу после отпуска, который он проводил на юге Гвропы. На снимке он насупился, как идиот. Лицо обгорело, он был красный как рак, с большими мешками под глазами. Из-за невысокого роста приходилось смотреть в объектив снизу вверх.

– Где тот хутор? – властно повторил он.

– Знаете Бендика Флеминга? – поинтересовался усач, вместо ответа.

Гунарстранна медленно кивнул.

– Он передает вам привет, – сообщил усач.

Гунарстранна немного оживился:

– Да, давненько мы с ним не виделись… Когда же… В девяносто втором? А потом он вроде сел на пару лет…

– С памятью у вас все в порядке, – похвалил его мышеподобный, доставая из своих запасов бутерброд. Он откусил большой кусок и принялся задумчиво жевать.

– Ну и как там Бендик? – спросил Гунарстранна.

– Много пьет.

Гунарстранна покачал головой:

– Нехорошо!

– Зато он больше не буянит, когда напивается. Он смеется.

– Уж лучше смеяться, чем убивать людей, – заметил Гунарстранна. – Вы тоже передавайте ему привет… – Он откашлялся. Все трое посмотрели на него в упор. – Разве у вашего отца нет телефона? – спросил он у усача.

– Гсть мобильник, но он его выключил.

– Почему он выключил мобильник?

– Наверное, боится, что вы позвоните. – Усач ухмыльнулся.

– Где находится тот хутор? – повторил Гунарстранна, приказывая себе держаться.

Человек по имени Мозес соскочил со стола, на котором сидел, и ткнул пальцем в застекленную фотографию на стене – вид с высоты птичьего полета:

– Вон там. – Он ухмыльнулся своему начальнику, сидящему за столом.

Гунарстранна посмотрел на часы. Совсем скоро он идет в ресторан. Опаздывать неприлично… Для экономии времени он попросил Стокмо-младшего, если тот не против, нарисовать ему карту.

Два часа спустя он входил в ресторан «Ханскен». Туве Гранос уже сидела за столиком и в ожидании читала книгу.

Впервые они с Туве встретились совсем не наедине; они познакомились на заседании местного общества садоводов. Согласно объявлению на листовках, рассылаемых жителям их квартала, темой заседания должны были стать лилии. Гунарстранна лично знал докладчика, – ему не хотелось лишний раз видеться с ним. Кроме того, он сомневался, что тот способен научить его чему-то новому. Наверное, в тот вечер он бы остался дома, если бы за несколько часов до начала ему не позвонил председатель и не напомнил о заседании. Старый Верен, который должен был читать доклад о лилиях, раньше служил в министерстве юстиции и потому держался очень надменно. Ему нравилось провоцировать Гунарстранну на мелкие стычки из-за растений и приемов агротехники.

Гунарстранна пытался отказаться. Сказал, что плохо себя чувствует; напомнил, что уже подписался на журнал, издаваемый обществом. Его уже давно пытались уговорить вступить в общество садоводов, но он сразу дал понять, что об этом не может быть и речи. Правда, месяц назад он согласился выступить перед садоводами с лекцией о растениях – индикаторах известковых почв и даже показал слайды.

В конце концов Гунарстранна все же пришел в спортзал местной школы. Вдоль стен с деревянными станками расставили пластмассовые складные столы и стулья. Он вошел через пожарный выход, кивнул нескольким знакомым и устремился к свободному столику в самом дальнем углу. Почти все члены общества приходили на заседания парами. Одиночество не очень тяготило Гунарстранну; лишь бы очутиться подальше от Бёрена, напыщенного отставника, обожающего слушать собственный голос. Он встревоженно поглядывал в сторону входа, когда вдруг вид ему загородила чья-то рука с кофейником.

– Здесь свободно? – спросил женский голос. Не дожидаясь ответа Гунарстранны, обладательница голоса села рядом и улыбнулась: – Приятно снова вас видеть.

Инспектору тоже показалось, что он где-то видел свою соседку, только он никак не мог вспомнить, где именно. Она поспешила ему на помощь:

– Вы допрашивали меня по делу об убийстве… у меня на работе.

– Вы… Туве, – неуверенно проговорил Гунарстранна, отчего соседка снова улыбнулась. – Туве Гранос!

– Мне показалось, в прошлый раз, когда мы виделись здесь, вы меня не узнали.

Гунарстранна смутился, сообразив, что она слушала его лекцию об известковых почвах.

– Вы были на предыдущем заседании? – Ее рука снова пробудила его от раздумий. – А я все высматривала вас, – искренне призналась она. – Вы ведь детектив из отдела убийств и считаетесь местной знаменитостью!

Мужчина за соседним столиком поднял чашку, показывая Туве, что хочет добавки. Она проворно подхватила со стола термос и протянула ему. Гунарстранна уловил идущий от нее слабый аромат духов. Несмотря на то что она была одета в толстый вязаный свитер и джинсы, ее окружала какая-то летняя атмосфера. Руки у нее были маленькие, с сильными, крепкими пальцами и короткими ногтями. Он еще подумал: такие руки не чураются тяжелого труда. Когда он снова поднял голову, то поймал на себе ее пытливый взгляд. Она подперла щеку рукой и пожаловалась ему, что ей никак не удается вырастить у себя на участке приличные нарциссы.

– Я готовлю почву по всем правилам, луковицы сажаю под осень, но что-то идет не так, и они не всходят.

– Плохой дренаж. Выкопайте яму поглубже и заполните ее керамзитом или песком.

– Какой глубины?

– Примерно на три луковицы.

– Вас послушать, все так просто!

– И посадите в каждую ямку побольше луковиц, пятнадцать, двадцать… Тогда весной у вас получится красивая клумба. – В порыве воодушевления он перегнулся через стол и, не успев вовремя остановиться, предложил: – Я могу вам помочь.

Едва произнеся последнее слово, он разозлился на себя. Лучше бы он откусил себе язык!

– Ну, сейчас для нарциссов уже поздно, – заметила Туве Гранос. – Зимой их не сажают.

Гунарстранна едва не задохнулся от благодарности.

– Попробуйте прорастить их дома, а весной, когда пройдут заморозки, пересадите в открытый грунт, – посоветовал он ей.

Чуть позже вошел Верен. Вместо галстука он повязал на шею нелепый шейный платок. Опираясь на палку, он с высоты своего роста оглядывал зал с недовольным выражением на лице. Гунарстранна понимал, что Бёрен следит за ним. И все же, едва почувствовав на себе взгляд Бёрена, он отвернулся.

– Вон Бёрен пришел, – громко сказала Туве.

Бёрен вытаращился на них, но подходить не стал.

Гунарстранна издали небрежно кивнул Бёрену.

Тот ответил ему едва заметным кивком. Затем бывший начальник управления уставился в противоположную сторону.

– Надеюсь, я не заняла его место? – прошептала Туве заговорщическим тоном.

– Наоборот… не вздумайте вставать, – с той же интонацией ответил Гунарстранна.

Туве Гранос, в третий раз за короткое время, легонько сжала ему плечо.

С тех пор они больше не ходили на заседания местного общества садоводов. Зато успели три раза побывать в ресторанах.

Садясь и любуясь ее улыбкой, Гунарстранна понял, что не меньше, чем вкусного ужина, ждет предстоящего разговора.

Глава 24
ДОМ В ЛЕСУ

«Рота, стой!» – мысленно скомандовал себе Фрёлик, вспомнив армейские марш-броски с полной выкладкой. Под моросящим дождем форма промокла насквозь, задубела, липла к телу. От холода сводило мышцы. Оставалось только одно: ждать, стоять неподвижно и ждать, пока небо или офицер не сжалятся над ними. Правда, теперь он не мок под дождем. Они с Евой Бритт ужинали в ресторане. Хотя они уже довольно давно поели, хотя у него была сотня дел, ему подобало хладнокровно ждать. Ева Бритт навязала ему своего рода ритуал, потому что сама она терпеть не могла спешить. Фрёлик ненавидел эту ее черту. Правда, вид он сохранял самый невозмутимый, однако внутри у него все клокотало. Он злился оттого, что ничего не может поделать, и раздражался на себя. Зачем он мучается? Неужели только для того, чтобы подольститься к ней? Он вытянул ноги, снял фольгу с третьей или четвертой зубочистки и огляделся по сторонам. За соседним столиком сидел моложавый, но уже лысый тип и слушал женщину своего возраста, которая активно помогала себе жестикуляцией. Вскоре Фрёлик понял, что она официантка. Она рассказывала своему лысому спутнику о том, какими невыносимыми бывают клиенты; тот с трудом подавлял зевоту и тоже возился с зубочисткой.

Оглядев весь зал, Фрёлик посмотрел на Еву Бритт. Она уже довольно долго болтала без умолку, Франк давно перестал прислушиваться.

«Как я дошел до жизни такой?» – раздумывал он, нарочито не спеша допивая остатки из бокала и глядя в лицо сидящей напротив женщины. Неужели когда-то ему не хотелось отрываться от ее губ? Неужели ее глаза он сравнивал со Средиземным морем? Следом за первым вопросом сам собой пришел второй: «Как мы дошли до жизни такой?» Еще несколько лет назад он бы, не задумываясь, прервал ее болтовню поцелуем. Сегодня она бы разозлилась, обиделась, ей стало бы стыдно за него. Помимо всего прочего, он боялся, потянувшись к ней, опрокинуть бокалы.

Фрёлик вспомнил, какой у Евы Бритт идеально круглый пупок, он становится особенно соблазнительным, когда она потягивается по утрам. Теперь ему приходилось заставлять себя вспоминать о ее прелестях, – они больше не бросаются в глаза.

«Куда подевалась искра?» – думал он, глядя на длинную ногу под столом. Ева Бритт обожала ботфорты, тем более что они ей очень шли. Ботфорты служили для нее своего рода пьедесталом, они подчеркивали ее красоту. Раньше Фрёлик очень любил смотреть на ее ноги…

Теперь он больше не чувствовал в груди прежней искры. Ему казалось, что и Ева Бритт мучается от сознания такой же пустоты внутри.

«Зачем мы притворяемся?» – подумал он.

Они оба заказали филе пинагора. К их столику подошел официант, чтобы забрать пустые тарелки. И пока официант убирал со стола, Ева Бритт вдруг замолчала – впервые за долгое время. На долю секунды Франку почудилось, будто в ее глазах мелькнул испуг. Как только официант отошел, она снова начала болтать. Теперь она рассуждала о телеведущих и о том, какие банальные эти новые сериалы.

– Разве не так? – спросила она, глядя на него в упор.

Фрёлику показалось, что она смотрит враждебно. Может быть, догадалась, что он ее не слушает?

– Мы ведь обсуждали все то же самое вчера вечером, когда говорили о телевидении, – осторожно ответил он. – Исчерпали тему до донышка.

Ева Бритт обиделась. Фрёлик понял, что поступил с ней жестоко. С другой стороны, почему он должен терпеть, слушать одни и те же разговоры день за днем и притворяться, что ему интересно? Раздражение поднималось из глубины его души. Нашла на что обижаться! Он ведь всего лишь осторожно намекнул на то, что ему жаль тратить время на пустую болтовню и ничегонеделание. Да, Ева Бритт обиделась. Она никогда не злилась демонстративно, напоказ. Нет, она уходила в себя – пряталась в укрытие, где ее не задевали никакие внешние перемены. Можно сказать, Ева Бритт уходила в собственную демилитаризованную зону. Там она старалась как можно быстрее разоружиться и найти нейтральную тему. Как обычно, такой темой послужила еда.

– Я так наелась, – сказала Ева Бритт, надувая щеки и становясь похожей на мяч. – Сейчас лопну. – Она еще сильнее надула щеки. – Как воздушный шар!

Франк Фрёлик мрачно кивнул.

– Эта рыба прямо взрывает вкусовые сосочки!

Фрёлик снова кивнул. Официант принес кофе и ликер. Отпив глоток, Ева Бритт облизнулась:

– М-м-м, как вкусно! Мне кажется, мои вкусовые сосочки сходят с ума.

Фрёлик кивнул.

– В последний раз, когда мы здесь были, мы ели на закуску улиток. Помнишь? И равиоли с шалфеем и маслом… ужасно жирно, но так вкусно! А на горячее – филе-миньон!

Фрёлик кивнул.

– Я тогда так наелась… Сидела как… – Ева Бритт снова надула щеки. Фрёлик заранее предчувствовал, что она скажет дальше: – Как шар!

Он снова кивнул.

Потом он стал смотреть в окно, потому что знал: она еще больше обидится, если он будет то и дело посматривать на часы. На той стороне улицы мерцали часы на ювелирном магазине. Они показывали десять минут одиннадцатого.

Ему удалось еще на час отпроситься у нее на работу, но при условии, что потом он вернется к ней. Приехал он только в полночь. Ева Бритт как раз вышла из ванной. Поскольку она была в ночной рубашке, Фрёлик понял, что Юли уже легла спать. Он устал и тоже отправился в душ. Когда он вышел из душа, Ева Бритт уже ждала его в постели. Она лежала под пуховым одеялом, разомлевшая от тепла и совершенно голая. Едва он лег рядом, она тут же обеими руками ухватила его за мужское достоинство. Они долго занимались любовью в разных позах, но Фрёлику грезилась Анна. Потом он крепко заснул. Во сне он тоже видел Анну. Ему снилось, что она лежит сверху, как в то утро, когда они были вместе, – почти месяц назад. Во сне она села и посмотрела на него в упор, но оказалось, что у нее лицо Ингрид Есперсен. Фрёлик вздрогнул и проснулся. За окном было еще совсем темно. Сон настолько возбудил его, что он снова разбудил Еву Бритт и они снова занимались любовью. Утром Ева Бритт принесла ему завтрак в постель. Нежно улыбаясь, она сказала: ничего, что они живут раздельно, главное, что их отношения развиваются позитивно.

Он отвез Юли в школу и отправился к шведской границе. Занимался новый суровый зимний день. Темные пятна леса и дороги перемежались белыми, покрытыми снегом эстфольдскими полями. Небо над головой напоминало синий пергамент. Деревья протягивали вверх толстые ветви; если бы не мороз, они бы, наверное, были похожи на китайские иероглифы. Зимой же они казались статуями, облаченными в прочные кольчуги из инея и ледяных кристаллов.

Он не сразу нашел нужный поворот; несколько раз пришлось возвращаться. Наконец он увидел впереди покрытое льдом озеро. На поле из-под снега там и сям торчали пучки желтой соломы; вокруг пучков громко ссорилась стая ворон. Судя по их ленивому карканью, ссориться им давно надоело. На ярком солнце искрился и переливался снег. Если бы не холод, самая подходящая погода для лыжной прогулки! За холмом виднелась труба, из которой шел дым. Фрёлик решил, что там и обитает Юнни Стокмо. Он въехал на пологий склон, увидел впереди постройки. По пути к дому пришлось проехать мимо низкого коровника. Под мостом, ведущим к коровнику, стоял трактор «Беларусь» со снеговым плугом. Очевидно, сальник прохудился, потому что на снегу под моторным отсеком натекла черная лужа. Рядом с ржавым пикапом «мазда» стояла бочка солярки. Фрёлик повернул к дому и заметил за окном какое-то шевеление. Едва он затормозил, дверь распахнулась и на крыльцо вышел мужчина в клетчатой рубашке; концы его вислых усов доставали до подбородка.

Внутри пахло потом, смолой, табачным дымом и прогорклым жиром. Фрёлик огляделся. Стены голые, на полу линолеум. Юнни Стокмо нагнулся и приоткрыл дверцу цилиндрической дровяной печи – не пора ли подбросить поленьев. Заметив, что хозяин ходит по дому в зимних сапогах, Фрёлик с облегчением решил не разуваться.

– Сволочи они последние, – ответил Стокмо, когда Фрёлик спросил, хорошо ли он знаком с Фольке-Есперсенами.

Хозяин уселся в кресло-качалку перед телевизором. Фрёлик направился к дивану, перед которым стоял журнальный столик, заваленный газетами и заставленный грязными пепельницами. Стокмо продолжал бурчать:

– Они последнюю рубашку снять готовы! О Рейдаре я, может, раньше и был высокого мнения, да только с тех пор много воды утекло. Он стал совсем такой же, как они.

– Как кто? – уточнил Фрёлик, доставая свой старый, потрепанный блокнот.

– Как его хамоватые братцы и его сынок Карстен. Они ведь родня! Мой отец хорошо знал Рейдара, а я нет. И теперь они убили беднягу. А вы поинтересуйтесь, из-за чего они грызлись? Из-за углового магазинчика. Да ведь его и магазином-то не назовешь… так, будка, доверху заваленная старым хламом! Подумать только! Их хваленый магазин – просто гора лома, если не считать нескольких приличных вещей, которые Рейдар стибрил у других. В основном они торгуют хламом, который приличные люди выкидывают на помойку. Понимаете? Сволочи они последние, вот что! – Стокмо поморщился, встопорщив свои длинные, как у дальнобойщика, усы. – Наверное, не следует так говорить, ведь вы полицеискии, но я человек честный и ничего скрывать не намерен. Знаете, какого я был мнения о Рейдаре? По-моему, он был самым обыкновенным тряпичником, старьевщиком, которому крупно повезло в жизни. Он ухитрился жениться на молодой красотке и отхватил роскошную квартиру в Западном Осло. Кроме как от меня, вы ни от кого не услышите правды. Для большинства Рейдар Фольке-Есперсен был уважаемым бизнесменом, столпом общества, героем Сопротивления. Он с самим Максом Манусом[6]6
  Манус Макс (1914–1996) – норвежский партизан, который в начале немецкой оккупации возглавил подпольное движение.


[Закрыть] был на «ты», а в День независимости надевал черный берет! Вы бы видели, как он пыжился от гордости, отпирая свою лавку древностей! А как он старался поддерживать форму! Два раза в неделю крутил педали на велотренажере – наверное, думал, что будет жить вечно! Я собственными глазами видел его. А в их так называемом магазине работал один я. Скупал старье у родственников новопреставленных, торговался на распродажах по случаю ликвидации разных предприятий… Вывозил на своем горбу старые столы, угловые шкафчики, дровяные печки, а потом приводил их в более-менее пристойный вид к очередному аукциону…

– Но ведь ему надо было содержать семью. Должно быть, его сын получал какой-то доход…

– Карстену уже под пятьдесят. Как вы думаете, чем он занимается целыми днями в этом их магазинишке? Ведь туда в лучшие дни заходят по два покупателя, не больше! Так вот, он уходит в подсобку и строчит там порнографические романы и так называемые «истории из жизни» для дешевых журналов. Карстена содержит вовсе не магазин, Карстена содержит его женушка. Она главный бухгалтер в какой-то крупной фирме в Оппегорде.

– Выходит, на отца Карстен трудился бесплатно?

Стокмо покачал головой:

– Поймите, Рейдара нельзя было назвать нормальным человеком. Скоро восемьдесят, а он отказывался передать бразды правления даже собственному сыну. Вы только подумайте!

– Но почему? – спросил Фрёлик.

Стокмо с горечью ответил:

– Какая-нибудь шикарная шлюшка из Фрогнера с радостью выкидывает тысячу за прогнивший кусок дерева… Рейдар был из тех, кто трясся над каждой кроной. Предпочитал не платить налоги, обходился черным налом. Говорю вам, Рейдар был последней сволочью!

– Хотите сказать, что он был жадным?

– Его даже и жадным-то не назовешь, – буркнул Стокмо. – Вот вы оглянитесь. – Он обвел комнату своей сильной рабочей рукой. – Ничего особенного, так, домишко, здесь еще мой папаша жил. Но все, что имело хоть какую-то ценность, Рейдар выманил у папаши и продал как антиквариат. Как-то я привез сюда старые козлы из плотницкой мастерской в Гране, потом нашел по соседству похожий табурет. Думал приспособить у себя в сарае, но не тут-то было! Рейдар загнал козлы под видом старинного обеденного стола. Выручил целых десять тысяч крон, из которых мне не досталось ни одного эре! Помню, Рейдар при мне впаривал какому-то дураку старый мотоциклетный шлем под видом чаши для риса из Конго! Вот каким был Рейдар. Больше всего на свете он любил деньги и себя.

Фрёлик окинул Стокмо оценивающим взглядом. Несколько секунд оба молчали.

– Так что, сами видите, Рейдара и жадным-то назвать нельзя, – повторил Стокмо.

– Но вам, – медленно сказал Фрёлик, отрываясь от своего блокнота, – он все-таки платил жалованье.

– Да.

– За то, что вы привозили ему старые вещи?

– Ну да, всякое барахло… Предметы старины. Я ведь уже говорил – ездил к покойникам, интересовался, не отдадут ли родственники какое старье, и так далее. Если я был нужен Рейдару, он мне звонил, я садился в свой пикап и ехал куда надо.

– Значит, вы не работали каждый день от сих до сих?

– Нет.

– Но потом вас уволили?

– Три недели назад. Выкинул меня под зад коленом.

– За что?

Стокмо ненадолго замялся, а потом ответил:

– Дело касается только нас двоих.

– Поскольку Рейдар Фольке-Есперсен умер, дело уже не может быть личным.

– Скажу только, что спор у нас вышел из-за денег. Можете не сомневаться, если речь заходит о семейке Фольке-Есперсен, все рано или поздно сводится к деньгам!

– Вам не удастся отделаться общими словами.

– Он не заплатил мне старый долг. Вот я и не выдержал…

– И вы ушли?

– Ушел? Да ничего подобного! Этот мешок с дерьмом все время вызывал меня на работу!

– Некоторые говорят, что все было наоборот. Что Рейдар вас уволил.

Стокмо ощерился:

– Вы что же, не слышали, что я вам рассказывал? Все Фольке-Есперсены – последние сволочи, все до единого!

– То есть Рейдар вас не увольнял?

Стокмо сдвинул брови и сжал кулаки.

– Вы что, глухой?

Фрёлик невозмутимо смотрел на своего собеседника, дожидаясь, пока тот остынет.

– Вы получали регулярное жалованье или же вам платили аккордно?

Стокмо немного успокоился и закинул ногу на ногу.

– Рейдар Фольке-Есперсен не любил транжирить деньги, – проворчал он. – Бывало, увидит на той стороне улицы монетку в пятьдесят эре и бежит поднимать… Думаете, такой человек согласится добровольно делать отчисления в страховой фонд? Как бы не так! Со мной не заключали никакого договора. Я посылал им счета.

– По вашим словам, Фольке-Есперсены ссорились из-за магазина, – продолжал Фрёлик, перелистнув страницу в блокноте.

– Ну да, верно. Грызлись они из-за своей жалкой лавчонки. Каждому хотелось иметь жирный кусок пирога. Они здорово нажились на старом хламе. А мне долг так и не вернули!

– Каким образом братья Рейдара зарабатывали на магазине?

– Они ведь всем владели, верно? Все втроем. Теперь их осталось двое. У них было товарищество с ограниченной ответственностью, поэтому Ингрид никакой прибыли не получала. Вот какие они ловкачи! Убив Рейдара, они одновременно избавились и от его женушки. Так что теперь остались Карстен, Арвид и Эммануэль. Вот погодите, прочитают завещание, и ваш убийца сразу покажет зубы. – Стокмо злобно ухмыльнулся, подошел к деревянному сундуку за дверью кухни, достал оттуда два березовых полена, приковылял к печке и опустился на колени.

Фрёлик наблюдал, как он раздвигает кочергой головешки, аккуратно кладет поленья в середину, закрывает дверцу и проверяет тягу. Одновременно Фрёлик пытался найти в доводах Стокмо хоть какую-то логику, но никак не получалось.

– Но если магазин ничего не стоил, как вы говорите, – сказал он, – ваша версия не выдерживает никакой критики.

Стокмо встал. Глаза у него сверкнули.

– Что еще за версия такая?

– Ведь вы считаете, что Рейдара мог убить один из наследников, чтобы заполучить его долю.

Стокмо снова сел в кресло-качалку, достал из кармана брюк кисет с табаком и скрутил себе самокрутку.

– В том-то и трагедия, верно? Они грызутся напрасно. Прямо как мои соседи в здешних краях. Если умирает владелец какого-нибудь хутора, братья и сестры сразу начинают ссориться. Не разговаривают друг с другом, дерутся не на жизнь, а на смерть, а из-за чего? Из-за клочка земли, на котором так и так ничего не растет. Вот погодите, через пару лет мы вступим в ЕЭС, и всем мелким хозяйствам придет крышка. Но сейчас наследники все равно из-за них готовы рвать друг другу глотки. Помните то дело в Скедсмо, несколько лет назад, когда из-за дома прикончили целую семью – отца, мать и дочь? Вот так же и здесь. У Рейдара была жалкая лавчонка, меньше пятидесяти квадратных метров. Да им не хватало денег даже на то, чтобы выплатить старые долги! А теперь они снова начнут грызню. И на убийство они пошли из-за того же самого.

– Сколько он был вам должен?

– Сколько он был должен, касается только его и меня.

– Но вы считаете, у него было достаточно денег, чтобы расплатиться с вами?

– Без комментариев.

– Что?

– Я сказал: без комментариев.

Фрёлик выпрямился.

– Стокмо, не забывайтесь! Здесь допрос, а не пресс-конференция.

Стокмо не ответил. Фрёлик кивнул:

– Ну а все-таки, как вам кажется: у Рейдара было приличное состояние?

– Вряд ли.

– Но счета в банке у него, наверное, есть, – задумчиво предположил Фрёлик.

Стокмо пожал плечами.

– Вы приезжали к нему домой в тот день, когда его убили?

Стокмо кивнул.

– Зачем?

– Хотел поговорить с Рейдаром.

– О чем?

– Напомнить о долге.

– Ну и как, поговорили?

– Нет.

Фрёлик записал ответы, поднял голову и стал ждать. Стокмо не с первого раза прикурил свою самокрутку, глубоко затянулся и задержал дым в легких. Потом наклонился вперед, зажав сигарету между ладонями и глядя перед собой ничего не выражающим взглядом.

Интересно, подумал Фрёлик, сколько времени ему удастся хранить молчание. Стокмо откинулся на спинку кресла и принялся раскачиваться туда-сюда, словно забывшись в мыслях. Некоторое время только и было слышно, как скрипят по линолеуму полозья качалки и потрескивают березовые поленья в печке да гудит сама печка. Вдруг он выпрямился, вздрогнул, словно пробудившись ото сна, и спросил:

– У вас ко мне еще что-то?

– Мне надо знать, что произошло в тот вечер, когда вы увиделись с Рейдаром, – ответил Фрёлик.

– Он приехал на такси. Я подошел к нему и спросил, где мои деньги. Он велел мне убираться к черту и вошел в дом.

– Где вы его ждали, на улице?

– Сначала я поднялся в квартиру, но его дома не было, а женушка его сказала, что ждет его в любую минуту.

– Что вы сделали после того, как Есперсен вошел в дом?

– Уехал.

– Куда вы поехали?

– К одной знакомой.

– Что за знакомая?

– Ее зовут Карина. Живет на Терезегате.

– Сколько времени вы у нее пробыли?

– Не помню. Несколько часов мы были заняты. От нее я поехал к сыну. Когда я в городе, то обычно ночую у него. Вот и в тот день я переночевал у него, а на следующий день вернулся сюда.