Текст книги "Человек в витрине"

– А если она проснулась, охваченная страхом, и позвонила Карстену, а потом к ней неожиданно заявился убийца…

– Тогда она – не сообщница, – сказал Гунарстранна.

– Да, но, если все было именно так, значит, она нарочно придумала рассказ о лужах на полу. Для отвода глаз! Снег должен навести нас на мысль, что еще до того, как она проснулась, в дом явился посторонний. А ведь на самом деле посторонний пришел уже после ее звонка Карстену!

– Конечно, такое возможно…

– А может, Стрёмстед пришил старика без ее ведома, – продолжал Фрёлик, все больше возбуждаясь. – Допустим, Стрёмстед убивает Рейдара. Потом забирает у убитого ключи, поднимается на второй этаж, будит ее, рассказывает, что он сделал, и…

– Два довода против, – перебил его Гунарстранна.

Фрёлик тяжело дышал.

– Во-первых, Стрёмстед сразу же рассказал тебе о звонке Рейдара посреди их любовных утех. А ведь признаваться ему было совсем не обязательно! Рассказав о звонке Рейдара, он преподносит нам на блюдечке мотив для убийства. Возможно, его признание свидетельствует о том, что ему нечего скрывать. Во-вторых… – Гунарстранна вдруг замолчал.

Фрёлик терпеливо ждал.

– Остается еще вопрос с витриной и надписью на теле покойника.

– Кто бы ни убил Рейдара, этот вопрос так и останется головоломкой, – ответил Фрёлик, с раздражением отметая доводы коллеги.

– Ну да, наверное, – согласился Гунарстранна. – И все-таки мне кажется, что убийца поступил так неспроста. В его действиях прослеживается какая-то логика… Кроме того, наши голубки, как выяснилось, не были до конца откровенны друг с другом. У танцора имеется сожитель-гомосексуалист. Судя по всему, Ингрид Есперсен не знала об этой связи. – Гунарстранна изобразил указательными пальцами знак кавычек. – Видел бы ты, как она вылетела из кафе! Сцена, достойная «Оскара»… Да еще поскользнулась и плюхнулась лицом в снег у меня на глазах.

– А ведь она хорошо владеет своим телом…

– Наверное. И все-таки не верится, что она не знала об ориентации Стрёмстеда. Я ни разу не встречал женщины, которая не раскусила бы гея с первого взгляда. М-да, ну и вляпалась же она, нечего сказать! Три года встречалась с ним в квартире его сожителя! По-моему, она должна была догадываться о том, что он гомосексуалист.

– Он бисексуал, а не гомосексуалист.

– Иттерьерде уверяет, что он сразу все понял, когда увидел, как наш красавчик виляет задом. Совсем как олимпийский чемпион по спортивной ходьбе!

Фрёлик удивленно поднял брови:

– Только не говори, что я не умею отличать гомо– и гетеросексуалов! Особенно если они не чемпионы по спортивной ходьбе. Я бы ни за что не заподозрил в Стрёмстеде бисексуала.

– Но ведь ты не женщина!

– А ты?

– Ну…

Фрёлик ухмыльнулся.

Гунарстранна поспешил сменить тему:

– Ладно, хватит! По-моему, она знала! Возможно, Ингрид действительно замешана в убийстве, но пока мне кажется, что неразумно складывать все яйца в одну корзину. К тому же, учитывая, что Стрёмстед живет с мужчиной, вряд ли он убил Есперсена из-за нее.

– Ну и что теперь?

– Как всегда, нам придется выяснить, кто что делал и когда, – устало ответил Гунарстранна. Он полистал стопку документов. – Придется побеседовать с этим его партнером и выяснить, может ли он подтвердить его алиби. Но сначала пусть вдова подпишет новый протокол. Интересно, приедет ли она? – Он вытащил еще один документ из стопки. – Пришел отчет из экспертно-криминалистической лаборатории. На обоих бокалах для хереса, обнаруженных мною в Энсьё, есть отпечатки пальцев. Один комплект принадлежит Рейдару. Второй – другому человеку.

– Как по-твоему, кто к нему приходил?

Гунарстранна широко улыбнулся:

– Здесь можно только гадать, но мне кажется, что к нему приходила женщина. Причем не его жена!

Глава 29
ДАМА В КРАСНОМ

Гунарстранна решил пойти через центр. Он немного полюбовался на детей, катавшихся на открытом катке в парке Спикерсуппа. Громко играла музыка диско. Прожектор заливал каток резким белым светом, отчего каток превращался в декорацию для киносъемки; коньки чиркали по льду, взметая тонкую ледяную стружку, похожую на сахарную пудру. Две блондинки лет двадцати с небольшим не спеша катались кругами. Время от времени они осторожно делали пируэты и хихикали, радуясь, что очутились в центре всеобщего внимания.

Гунарстранна пошел дальше по оживленной улице Лилле Гренсен, повернул на Акергата и, перейдя площадь перед зданием парламента, зашел в кафе «Юстисен». Там он не спеша выпил чашку кофе, прочел два таблоида и послушал глубокомысленные разговоры завсегдатаев. За столик у окна, крякнув, сел какой-то бродяга. Судя по всему, недавно он побывал в ночлежке Армии спасения, где его помыли, постригли и приодели. Очень хорошенькая официантка принесла бродяге пиво, картошку и яичницу.

– Роджер, ты руки помыл? – сурово, по-матерински спросила она.

– Я чист, как филадельфийский пятидесятник, – вздохнул в ответ Роджер и набросился на еду и пиво.

Гунарстранна вышел улыбаясь. На улице уже темнело; он зашагал по Стургата к трамвайной остановке. Он собирался навестить Гро Хеге Вюллер.

Когда он представился ей в домофоне, она ответила не сразу. В конце концов запирающий механизм зажужжал, и он вошел. Поднимаясь по лестнице, Гунарстранна нечаянно лягнул металлические перила – они глухо зазвенели. Ему показалось, что хозяйка совсем не удивилась его приходу.

– Так и думала, что вы вернетесь, – сказала она, пропуская его в прихожую.

Гунарстранна вошел и огляделся. Гро Хеге Вюллер снимала однокомнатную квартиру; судя по всему, ее сдавали молодым людям, которые находились в стесненных обстоятельствах. Прежде просторные апартаменты поделили на несколько квартир похуже. Во всяком случае, жилье, которое предоставили Гро Хеге Вюллер, раньше было людской или кладовкой. Комнату примерно в тридцать квадратных метров с высоким потолком превратили в двухъярусное жилье. Второй ярус состоял из антресолей, где Гро Хеге устроила спальню. Над зоной отдыха, состоящей из дивана и кресла, она повесила какие-то красные тряпки. За ними на антресолях виднелись подушки и одеяла. На батарее под окном сохли три пары трусиков и черные колготки.

Она стояла у двери и мерила его оценивающим взглядом. Сегодня она была в линялых джинсах в обтяжку. Джинсы с низкой талией открывали глубокий пупок, украшенный пирсингом – жемчужиной в серебряной оправе.

Инспектор Гунарстранна сел в кресло, не дожидаясь приглашения. На столе стоял переносной телевизор диагональю десять дюймов с выдвижной антенной.

– Когда вы в последний раз видели Рейдара Фольке-Есперсена? – тихо спросил он.

– Накануне его смерти.

– В четверг или в пятницу?

– В пятницу, тринадцатого января.

Они посмотрели друг другу в глаза. Так как Гро Хеге не отвела взгляда, Гунарстранна воздержался от замечаний по поводу ее ответа.

– Какова была цель вашей встречи?

– Работа.

– Вы работали на него раньше?

– Да.

– В офисе?

– Нет.

Гунарстранна ждал.

– Мы с ним встречались раз в месяц. Как правило, о времени договаривались заранее, – продолжала Гро Хеге, опускаясь на диван под низкими антресолями. – Я приезжала в Энсьё, на улице Бертрана Нарвесена. – Она поджала под себя ногу.

– Вы оба пили херес, – заметил Гунарстранна.

– Да. Я пила херес и слушала Шуберта.

– В этом и заключалась ваша работа?

– Она стоила две тысячи крон. Часовой ангажемент. – Гро Хеге картинно взмахнула рукой и закатила глаза. – Как вы, наверное, понимаете, мне нужны деньги.

– Вы занимаетесь проституцией?

Она вздохнула и с серьезным видом покачала головой. Видимо, его вопрос она сочла дурацким.

– Нет, проституцией я не занимаюсь. Такое мне и в голову не приходило!

– Исполняете стриптиз?

Гро Хеге наградила инспектора презрительным взглядом и опять покачала головой:

– Неужели я выгляжу такой дешевкой?

Вместо ответа, Гунарстранна спросил:

– Ну а чем же вы занимаетесь?

– Я актриса. Играю в спектаклях. – Заметив, как удивился инспектор, она улыбнулась. – Фольке платил мне за то, чтобы я исполнила роль в сочиненной и поставленной им пьесе. Фольке никогда не пытался со мной заигрывать. Ни разу!

– Почему вы называете его «Фольке»? – поинтересовался Гунарстранна.

– Сама не знаю. «Рейдар» мне не нравится. «Рейдар» звучит глупо.

– Давно вы этим занимаетесь?

– Чем – этим?

– Играете, так сказать, в ролевые игры.

– Полтора года.

– Что за человек был Фольке-Есперсен? – спросил Гунарстранна.

Прежде чем ответить, она задумалась и наконец ответила:

– Милый. Порядочный… Старый… и импотент, в чем он признался безо всякого смущения. Мы с ним постепенно очень сблизились, каждый раз исполняя одни и те же роли. Но в физическом смысле он сближаться со мной не хотел.

– А вы?

– Не знаю, – ответила она, скрестив руки на груди и чуть подавшись вперед. Немного подумав, она продолжала: – Мне кажется, чувства, которые мы питали друг к другу, можно назвать… в определенном смысле любовью. – Говоря, она по-прежнему смотрела куда-то вдаль. – Точнее, бледным подобием любви. Мы снова и снова играли одну и туже пьесу в его кабинете. Представление продолжалось час-полтора с интервалом в несколько недель.

Гро Хеге замолчала, но Гунарстранна понимал, что она еще не закончила.

– Он был очень… он много знал, мне нравились его чувство юмора, любовь к недосказанности, и еще…

Она осеклась.

– Что еще? – спросил инспектор.

– И еще он был очарован мною. Да, вот что важно: он был очарован мною.

Некоторое время оба молчали.

– Он был хороший, – продолжала Хеге. – Всегда хорошо выглядел. От него приятно пахло кофе, сигаретами и… в общем, такой специфический запах… – Губы у нее дрогнули.

– Почему вы играли свою роль именно в тот день?

– Не знаю.

– Почему все-таки именно в тот день? – медленно повторил Гунарстранна.

– Не знаю. Мы должны были встретиться позже…

– Что? – От волнения Гунарстранна подался вперед; у него даже сел голос.

– Мы должны были встретиться позже… Почему вы так разволновались? Успокойтесь, пожалуйста!

– Что вы имеете в виду? Ваша встреча в тот день не была запланирована заранее?

– Нет, он мне позвонил.

– Когда?

– Примерно… между двумя и половиной третьего. Спросил, нельзя ли перенести нашу встречу. Мы ведь договаривались только на двадцать третье…

– Такое случалось часто – что он звонил вам и переносил встречу?

Она покачала головой:

– Никогда.

Гунарстранна откинулся назад. Пальцы у него дрожали.

– За полтора года он ни разу не перенес встречу?

– Вот именно.

– А тринадцатого объяснил, почему хочет увидеться именно в тот день?

– Нет.

Инспектор ждал.

– Я не спрашивала, – пояснила Хеге Вюллер.

– Почему?

– Откровенно говоря, я очень обрадовалась, что он меня вызвал.

Гунарстранна бросил на нее скептический взгляд:

– Ну и что это была за пьеса?

– Я играла женщину. У меня было две реплики в диалоге.

– И на то, чтобы произнести две реплики, у вас уходил час?

– Мы занимались… импровизацией. В пьесе у меня две обязательные реплики. Я должна была произносить их вне зависимости от того, о чем мы говорили. Мы общались на самые разные темы, но главные реплики всегда оставались одними и теми же. Начиналась импровизация всегда одинаково, а заканчиваться могла как угодно. Только две мои реплики всегда должны были оставаться неизменными. Заранее я не знала, когда у меня появится возможность произнести их. И все же он счел реплики настолько важными, что даже устроил пробы перед тем, как пригласить меня на работу… Да, – продолжала она, увидев, как инспектор от изумления приоткрыл рот, – я прошла пробы… Думаете, я шучу? Все было серьезно.

– Значит, слова о том, что ваш отец был знаком с Фольке-Есперсеном, чушь?

– Не чушь, а ложь.

– Ну ладно. Так что же за реплики вы должны были произносить?

Она положила голову на спинку дивана.

– Декорации каждый раз были одни и те же. Он стелил на стол белую скатерть и разливал по бокалам херес. На подоконнике стоял старый кассетный магнитофон с ужасным звуком…

Гунарстранна досадливо махнул рукой, чтобы она продолжала.

– Он сидит там… – Хеге показала на стул рядом со своим письменным столом. Затем подошла к двери и повернулась к ней спиной. – Я стучу… – Она постучала в дверь и продолжала: – Вхожу, и мы начинаем разговаривать. Да, кстати, на мне красное платье… я могу показать вам его… и темный парик.

– Парик?

– Да, парик. Длинные черные волосы до плеч.

– Что-нибудь еще?

– Мушка, вот здесь. – Она ткнула себя пальцем в левую щеку. – Я рисовала себе родинку…

Инспектор тихо присвистнул и повторил:

– Родинку…

Она кивнула.

– Ну а реплики? – нетерпеливо спросил Гунарстранна, следя за ней взглядом.

Гро Хеге Вюллер снова села на диван и заговорила, закрыв глаза, как будто слова давались ей с большим трудом:

– «Когда в твоей жизни остаются одни воспоминания, ты всегда вспоминаешь все хорошее, что с тобой было. Именно такие воспоминания сохраняются дольше всего. Благодаря им память становится твоей самой большой ценностью. Дороже всего способность помнить, не просто возвращаться по следам, но еще и осознавать, кто ты, понимать свою душу».

– И вы должны были произносить эти слова каждый раз?

Она кивнула:

– Да, причем не обязательно в одно и то же время. Часто я разбивала свою реплику на несколько кусков. Сначала одно предложение, следующее – в другой подходящий момент. Для нас это стало своего рода игрой. Фольке с нетерпением ждал следующей фразы, нарочно строил беседу так, чтобы мне трудно было вставить реплику по смыслу… Мы устраивали целые спектакли. Да, своеобразные, да, необычные, но спектакли.

Инспектор нашел чистую страницу и протянул Хеге Вюллер блокнот и ручку.

– Запишите, – попросил он. – Запишите ваши слова.

Она послушно стала писать. Она оказалась левшой и держала ручку немного неловко.

– Вы можете рассказать мне что-нибудь еще? – спросил инспектор, когда она закончила.

Она пожала плечами:

– Многое он оставлял на мое усмотрение. Я сама решала, как войти, как начать беседу. Все зависело от моего настроения и состояния. Иногда мы то и дело сбивались, отклонялись от прямого курса. Но основа была неизменной: херес, Шуберт… – Она осеклась.

– Шуберт?

– Да, у него всегда играла одна и та же музыка – Восьмая симфония Шуберта. Неоконченная.

– О чем вы говорили тринадцатого?

– О прощении.

– Дальше! – досадливо воскликнул Гунарстранна.

– Да, мы говорили о прощении, обсуждали прощение как явление.

– Назывались ли какие-нибудь имена?

– Никаких.

– Он упоминал какие-то события?

– Связанные с его жизнью? Нет…

– И он хотел, чтобы вы его простили?

Она кивнула.

– Зачем? Зачем ему нужно было, чтобы вы его простили?

– Он так и не объяснил. Вот только…

Гунарстранна ждал затаив дыхание. Хеге долго молчала, а затем отвернулась. Он откашлялся.

– Вы, наверное, гадали, в чем смысл придуманной им постановки?

– Вначале я, конечно, задумывалась об этом. Но шло время, и я… – Она помолчала.

Гунарстранна не сводил с нее взгляда.

– Как мне кажется, все довольно очевидно. Он хотел, чтобы я изображала другую женщину. Возможно, в свое время он ее любил, стремился к ней, но у них ничего не вышло… Меня подобные вещи не слишком интересуют.

– Почему?

Она печально улыбнулась:

– Он мечтал о своем идеале, а у него была я. Часть моей личности, которая существовала в тот момент, в той комнате. Первое время он просил меня представить, будто я – какая-то другая женщина, но… вначале я думала, что этим дело и ограничится, что я буду олицетворять какую-то неизвестную. А вышло по-другому… Нет, не так! – Она в досаде покачала головой, как будто поняла, что сморозила глупость.

– Продолжайте, – кивнул инспектор.

– Однажды, примерно полгода назад, я заболела гриппом. Поднялась высокая температура… под сорок. Мне пришлось отказаться от визита. – Она улыбнулась. – Фольке ужасно расстроился. Я подобрала себе замену, еще одну актрису, очень хорошую, но он и слышать ничего не желал. Ему нужна была я! – Хеге вскинула голову. – Вы понимаете? Ему нужна была именно я. Я, а не другая… не любая другая актриса. Хотя я приходила к нему в том же платье, в том же парике, он думал не о той женщине, а обо мне!

Гунарстранна встал и принялся расхаживать туда-сюда. У окна остановился и посмотрел на деревья, окаймляющие улицу. Их тяжелые безлистные ветки тянулись к небу.

– И все-таки, наверное, простить его должна была она, – послышался тихий голос у него за спиной. Инспектор обернулся. – То есть… я должна была простить его от ее имени. По-моему, когда-то он сильно обидел ее, а извиниться не успел…

Гунарстранна задумчиво кивнул.

– Ваша последняя встреча состоялась вечером накануне его убийства. Какую еще реплику вы должны были произнести? – Он круто повернулся к Хеге Вюллер. Она смотрела куда-то в сторону. – Какой была последняя реплика?

Она замялась в нерешительности. Гунарстранна выразительно посмотрел на нее:

– Кто была та женщина, от чьего имени вы должны были его простить?

Она покачала головой:

– Понятия не имею!

Гунарстранна вздохнул:

– Не пытайтесь меня обмануть! Вы не могли не знать. Ведь вы изображали ее, изображали конкретную женщину. Наверняка вы спрашивали его, как она выглядела, как вела себя… Вы должны были войти в роль!

– Я в самом деле понятия не имею, кто она была.

– Но ведь вам, наверное, очень хотелось спросить! Женщина, похожая на вас, только с длинными черными волосами, с родинкой на лице… Да, вы с ней очень похожи. – Гунарстранна помолчал и негромко продолжал: – Сейчас я кое-что вам скажу. У меня есть ее фотография.

Гро Хеге Вюллер побледнела и с сомнением покосилась на инспектора. Гунарстранна заметил, что она держится как-то неуверенно, скованно. Такого раньше не было.

– Вы похожи на нее, – без выражения продолжал Гунарстранна. – Я это заметил… еще на похоронах.

– Я вам не верю! – прошептала она и гораздо более уверенным голосом высказала свое предположение: – Вы блефуете!

Гунарстранна откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и стал наблюдать за ней. Неуверенность все больше овладевала его собеседницей. Выждав немного, он спросил:

– Зачем мне вас обманывать?

– Где фото?

Он похлопал себя по нагрудному карману:

– Здесь.

– Покажите!

Гунарстранна сам не знал, стоит ли показывать ей старый снимок.

– Или мне нельзя ее видеть?

– Да зачем она вам?

– Покажите, пожалуйста, – безапелляционно потребовала Хеге.

Гунарстранна лукаво улыбнулся:

– Хотите понять, хорошо ли вы справились с ролью, удалось ли вам перевоплотиться в нее?

– Нет! – отрезала она.

– Точно? – Гунарстранна холодно улыбнулся. – А как же две ваши реплики? Они ведь наверняка имеют к ней какое-то отношение!

– Вы покажете мне фото, если я скажу вторую реплику? – взмолилась она.

– Хорошо.

– «Я люблю тебя».

– Что, простите?

– Это и была вторая реплика: «Я люблю тебя». – Хеге Вюллер закрыла глаза и словно перенеслась в другой мир. И снова что-то в очертании ее профиля, мягко подсвеченного лампой, лишило инспектора дара речи. Он сидел точно громом пораженный. Хеге медленно открыла глаза. Они с Гунарстранной посмотрели друг на друга. – Фото! – напомнила она.

Инспектор сунул руку в карман и достал оттуда фотографию, которую нашел в кабинете Есперсена. Не показывая ее своей собеседнице, он смущенно кашлянул и спросил:

– Вы уверены, что хотите на нее взглянуть?

Они снова посмотрели друг на друга. На несколько секунд в ее голубых глазах мелькнула неуверенность; она стала такой хрупкой и беззащитной, что у Гунарстранны защемило в груди. Он понял, что она все заметила и что ей стало неприятно. Гро Хеге Вюллер отвернулась и прошептала:

– Да… вы правы, наверное, лучше мне ее не видеть.

Он не шелохнулся.

– И что же? – спросила она в замешательстве. – Это все?!

Гунарстранна провел пальцем по губам и спросил:

– Вам не показалось, что в тот день что-то пошло по-другому?

– Знаете, у нас каждый раз все было по-другому… Хотя… По-моему, в тот день Фольке был какой-то… грустный. – Голос у нее сорвался.

– В каком смысле грустный?

– Он плакал, – ответила Хеге. – Немного, совсем чуть-чуть. А такого раньше никогда не случалось… Не знаю. Мне показалось, он был печальнее, чем всегда. Он был… каким-то притихшим и немного рассеянным.

Гунарстранна внимательно посмотрел на нее. Она была где-то в другом месте. Потом как будто вспомнила, где находится, – казалось, она вынырнула из воды. Даже поморгала глазами, словно не сразу смогла сфокусировать на нем взгляд.

– Что было потом? – негромко спросил он, убирая фотографию назад, в карман.

– Мы уехали вместе, на такси.

Гунарстранна молчал.

– Со склада, – пояснила она. – Из Энсьё.

– Куда вы поехали?

– Сюда.

– Вы оба?

– Я вышла здесь, он поехал дальше. Наверное, к себе домой.

– Кто заказывал такси?

Он.

– Когда вы приехали к нему на улицу Бертрана Нарвесена, вы ничего не заметили?

Хеге быстро обернулась через плечо:

– А сейчас что вы имеете в виду?

– Ничего. Я просто так спросил, а вот вы, судя по вашей реакции, действительно заметили что-то необычное.

Она не ответила. Инспектор поднялся, отодвинул стол и присел перед своей собеседницей на корточки.

– Вам нечего терять, – негромко сказал он. – И приобретать тоже нечего. Раз уж сказали «А», говорите и «Б» – таковы правила. Поверьте, я знаю правила игры, я играю в нее полжизни. Не лгите мне! Значит, водитель был вашим знакомым?

Она опустила глаза и быстро спросила:

– Как вы догадались?

– Не тяните время! – раздраженно бросил Гунарстранна. – Отвечайте! Вы знакомы с водителем?

– У склада стояло такси.

– Черт побери, отвечайте!

– Его зовут Ришар. Он живет в этом доме… он водит такси. – И сердито добавила: – Я не лгу!

Гунарстранна тихо вздохнул и сел в кресло.

– Вы сами попросили этого таксиста отвезти вас на склад Есперсена в Энсьё? Или он случайно вам подвернулся, когда вы собрались ехать?

– Я попросила его подвезти меня, потому что он был у меня, когда позвонил Фольке.

– Он был здесь, у вас… с вами?

– Да.

– Вы с этим таксистом были здесь одни?

– Да.

– Почему же вы сразу не сказали?

– Не знаю.

– Вы живете с ним?

– Нет.

Инспектор бросил на нее недоверчивый взгляд. Она сделала вид, что не заметила.

– Ришар… А как его фамилия?

– Экхольт. Его зовут Ришар Экхольт. Он работает в вечернюю и ночную смену. Как-то он подвез меня домой и дал свою визитную карточку. Потом я еще несколько раз просила его подвезти меня. Знаете, вечером или ночью иногда трудно бывает дозвониться до такси. К тому же со знакомым ехать как-то спокойнее. Ну да, несколько раз я вызывала его. А он вбил себе в голову, будто влюблен в меня.

– Вы в тот день еще видели Экхольта?

Хеге промолчала.

Гунарстранна нервным движением провел пальцами по губам.

– Поймите, ответ на этот вопрос имеет непосредственное отношение к делу.

– В тот день между нами кое-что произошло… после того, что случилось, я больше не хочу его видеть.

– Что случилось?

– Мне не хочется об этом рассказывать.

Гунарстранна внимательно посмотрел на нее.

– Он вас обидел? – мягко спросил он.

– Ну уж нет…

Инспектор ждал.

– Он вел себя отвратительно. По пути туда все время ворчал, а когда приехали в Энсьё, начал меня лапать и попытался сорвать с меня одежду. Мне пришлось бежать. На улице было скользко и ужасно холодно. – Хеге Вюллер вскинула голову, и Гунарстранна заметил ужас в ее глазах. Она заново переживала неприятную сцену. – Совсем взбесился… Наверное, приревновал меня – он ведь знал, что я еду к другому мужчине.

– Куда вы пошли?

– К Фольке. Он всегда оставлял мне ключ в почтовом ящике. К счастью, я успела отпереть дверь и захлопнуть ее прямо перед его носом…

– Вы не пострадали?

– Нет, только ужасно разозлилась.

– Вы рассказали Есперсену о том, что произошло?

– Да… мой рассказ стал частью представления. Очень хорошо вписался в общую тему… о прощении, – без выражения продолжала она, глядя на стол.

Инспектор наблюдал за ней, не говоря ни слова.

– Когда мы вышли, меня ждал удар. Мне и в голову не приходило, что Ришар будет меня ждать. Его машина стояла у здания склада, – продолжала Хеге после долгой паузы. – Когда мы с Фольке садились в такси, машина Ришара стояла на прежнем месте. Потом он стал следить за нами, приехал сюда…

– Вы точно знаете?

– Я стояла у подъезда. Фольке высадил меня, а сам поехал дальше. Мне пришлось порыться в сумке, чтобы найти ключ. Я заметила, как Ришар в своем такси проехал мимо, вслед за машиной, в которой сидел Фольке.

– Вы уверены, что он поехал следом?

– Да.

– Вы сообщили об этом?

– Что значит «сообщила»?

– Вы сообщили в полицию о том, что он приставал к вам в машине?

– Не о чем сообщать. То происшествие лишь показало его подлинную сущность.

Гунарстранна сунул руку во внутренний карман, достал шариковую ручку и спросил:

– У вас есть бумага?

Хеге Вюллер огляделась по сторонам.

– Ладно, не важно, – буркнул инспектор и, взяв со стола газету, написал на полях шифр, нацарапанный на груди мертвеца. – Вот, посмотрите. Имеет это для вас какое-то значение?

– Вы уверены, что буква правильная? – спросила Хеге.

Гунарстранна вздрогнул.

– А что?

– По-моему, сто девяносто пять – номер такси Ришара, – ответила она. – Только впереди «А», а не «И».