Текст книги "Человек в витрине"

Глава 39
ОРИЕНТАЦИЯ

Гунарстранна приехал домой в пять утра. Он проспал до половины девятого, встал, оделся и вышел. Без пяти девять он начал отскребать лед от окошек машины. Встреча с прокурором Фристадом должна была начаться через пять минут, но Гунарстранна знал, что может не торопиться. Фристад – большой формалист. Он трепетно относится к своему статусу и потому считает, что имеет право опаздывать на все встречи на четверть часа.

Пока грелся мотор и оттаивало лобовое стекло, Гунарстранна курил. Он попытался вспомнить все связанное с Экхольтом, но понял, что не в состоянии связно мыслить. Тогда он включил радио и услышал, что на всех дорогах, ведущих к центру Осло, настоящий хаос: таксисты устроили демонстрацию протеста. Гунарстранна достал из кармана мобильник, позвонил Фристаду и предупредил, что задержится. Потом он заглушил мотор, запер машину и зашагал на автобусную остановку на Адвокат-Дели-пласс.

Фристад, как всегда, не стал вставать при виде гостя; зато он гостеприимно указал ему рукой на синее кресло за круглым столом. Инспектор Гунарстранна положил перед собой материалы дела, достал прямоугольные очки, выбранные по каталогу, и негромко начал:

– Убитого, Рейдара Фольке-Есперсена, посадили в кресло, стоявшее на витрине его же магазина по торговле предметами старины. Его убили в кабинете за торговым залом. Раздели догола, волоком дотащили до окна и поместили на витрину. Убийца завязал на шее жертвы красную нить. В субботу, четырнадцатого января, в половине седьмого утра труп обнаружила проходившая мимо дома разносчица газет Хельга Крисвик. Она домохозяйка, а на почте просто подрабатывает; мы опросили ее и отпустили.

– Была потрясена? – спросил Фристад, грызя дужку очков.

– Да, наверное, – ответил Гунарстранна и сухо продолжал: – Относительно последних действий покойного нам удалось установить следующее. В пятницу, тринадцатого января, Есперсен встал как обычно. И из дома вышел в обычное время, но не попрощался с женой, которая в то время принимала душ. Чуть позже, то есть приблизительно в девять утра, он зашел в кафе-кондитерскую на улице Якоба Олля, где пил кофе и минеральную воду и читал газеты. Владелец, Гленн Мосенг, уже видел Есперсена раньше, хотя и не помнит, когда именно. Фольке-Есперсен непременно желал сидеть за единственным столиком у окна. Оттуда открывается вид на многоквартирный дом, где проживает некий Эйольф Стрёмстед, любовник его жены – бывший или настоящий. Владелец кафе точно не помнит, когда Фольке-Есперсен ушел, но нам известно, что он просидел в кафе довольно долго – несколько часов. В начале первого он приходит на квартиру к своему брату, Арвиду Фольке-Есперсену. Арвид и Эммануэль, третий брат, уже ждут его. На встрече присутствовала также супружеская пара Хиркенер. Они сделали братьям официальное предложение о покупке магазина, которым братья владеют сообща.

Фристад качался в кресле и, сложив руки домиком, постукивал подушечками пальцев.

– Что происходило тем временем в магазине?

– Карстен Есперсен, сын убитого, открыл магазин в десять. Он приехал не один. В тот день в детском саду был выходной, поэтому он взял с собой на работу своего сынишку, Беньямина. Чуть позже к ним спустилась Ингрид Есперсен с кофейником и двумя чашками. Покупателей не было. Карстен и Ингрид пили кофе и разговаривали, а малыш играл и рисовал до четверти двенадцатого.

Фристад закрыл глаза и кивнул.

– Карстен положил глаз на вдову? Они ведь примерно одного возраста, да?

– Они неплохо ладят, у них много общего.

– Они трахаются?

Гунарстранна резко вскинул голову.

Фристад улыбнулся, словно извиняясь:

– В материалах дела я прочел, что убитый был импотентом. Значит, вдова трахалась с сыном?

– Об этом я ее не спрашивал, – с невозмутимым видом ответил Гунарстранна.

– Значит, тебе так не кажется?

– Ты все-таки дослушай до конца, – предложил Гунарстранна.

Фристад кивнул и с нажимом произнес:

– Давай, давай… значит, вдовушка бросает сына и едет к тому типу, с которым она спит… У него еще такая дурацкая фамилия. Срамстед?

– Его фамилия Стрёмстед…

– Да, верно. А бедный восьмидесятилетний рогоносец караулит свою женушку в кафе напротив. Наверное, понимает, что ей нужен настоящий мужик, который ублажает ее раз в неделю…

Гунарстранна в упор посмотрел на Фристада, как на плохо воспитанного подростка. Фристад великодушно махнул рукой и сказал:

– Продолжай! Рассказывай дальше!

– Тем временем Рейдар Фольке-Есперсен приходит на встречу с братьями…

– Да, верно…

Гунарстранна поднял голову и замолчал. Фристад жестом показал, чтобы инспектор продолжал.

– По словам Хиркенеров, они дали Фольке-Есперсенам слово, что не станут перепрофилировать магазин. Они хотели купить всю фирму целиком – и магазин, и склад. Кажется, им не терпится приобрести то, что называется «неосязаемым капиталом», – репутацию фирмы, ее клиентов, круг поставщиков и так далее…

– Да, совершенно верно, «неосязаемый капитал»…

– На той встрече ни о чем конкретном речь не шла. Хиркенеры устроили нечто вроде презентации: сказали о своей оценке стоимости магазина и вкратце обрисовали свои планы, а затем ушли, предоставив братьям обо всем договориться. Именно тогда, как предполагается, Рейдар Фольке-Есперсен резко высказался против сделки и повел себя враждебно.

– Почему?

– Для того чтобы ответить на твой вопрос, необходимо знать предысторию. По-хорошему Рейдару следовало выйти на пенсию еще десять– двенадцать лет назад. Он всю жизнь командовал братьями на правах старшего. По мнению Эммануэля Есперсена, Рейдар считал, что братья нарочно решили продать магазин. Сговорились против него у него за спиной.

– Да-да… Ну а все-таки… При чем здесь жена и ее интрижка? Жена и любовник играют какую-то роль во всем происходящем?

– Вполне возможно, – кивнул Гунарстранна. – По словам братьев и Хиркенеров, о причине встречи Рейдару Фольке-Есперсену сообщили заранее. В общем, нам пока трудно понять, что именно так разозлило его. Однако нам известно, что, выйдя от Арвида, он позвонил любовнику жены…

– Да, я прочел. Крепкий орешек, верно? Обманутый супруг звонит в то время, когда жена и любовник кувыркаются в постели… – Фристад грубо загоготал, выпятив влажные губы.

– Верно. Но, как бы там ни было, по телефону Фольке-Есперсен не скандалил и не спорил с любовником жены. Просто попросил позвать жену к телефону, а ей предъявил ультиматум.

– Запретил ей ходить налево, – кивнул Фристад.

– Да, примерно так. Не позднее половины третьего он звонит молодой актрисе без постоянного ангажемента по имени Гро Хеге Вюллер и уславливается с ней о встрече. Немаловажно то, что он вдруг переменил свои планы. Они должны были встретиться только двадцать третьего января, но Рейдар просит Вюллер приехать в тот день, в пятницу тринадцатого.

– Ну да… а дальше прямо как в песне Барбры Стрейзанд «Какими мы были»?

– Примерно. Гро Хеге Вюллер переодевается и играет роль женщины, которая, как нам представляется, очень много значила для Фольке-Есперсена. По словам Вюллер, во время их встреч они играют сочиненную Есперсеном пьесу, больше похожую на импровизацию. Своего рода ритуал с хересом и Шубертом.

– Секса не было? – деловито поинтересовался Фристад.

– Об этом я даже не задумывался.

Фристад ухмыльнулся:

– Гунарстранна, ты что, пуританин?

Инспектор вздохнул:

– Ингрид Есперсен подтвердила, что Рейдар Фольке-Есперсен не был… как вы сами выразились… сексуально активен. Фрекен Вюллер подтверждает, что Есперсен без всякого стеснения говорил о своей… импотенции. У меня создалось впечатление, что с постельными забавами старик покончил.

– Значит, в дедушкиной аптечке не лежала виагра? – Фристад снова грубо загоготал.

Инспектор Гунарстранна глубоко вздохнул.

– Извини, – сказал Фристад, отсмеявшись.

– Забыл, на чем я остановился, – раздраженно заметил Гунарстранна.

– На портрете, – поспешил напомнить Фристад. – На снимке женщины, которую должна была играть Вюллер. Кто она?

– Ее зовут Амалье Брюн, но их отношения с Фольке-Есперсеном не до конца ясны.

– Наверное, он когда-то был в нее влюблен?

– Их отношения еще не до конца ясны, – устало повторил Гунарстранна и снял очки.

– Понятно… ну да. Переходи к убийству таксиста. Насколько я понимаю, у вас с Фрёликом теперь новая забота? Мало того что Фрёлику пришлось ночью в лютую стужу гулять у залива Бьёрвика…

Гунарстранна безучастно смотрел в лежащие на столе бумаги.

– Нет, так не пойдет, – возразил он. – Давай по порядку. Прежде чем Вюллер приезжает в контору убитого, Фольке-Есперсен звонит своему адвокату и просит ее аннулировать завещание.

– Завещание имеет отношение к делу? – с напускной веселостью спросил Фристад.

– Имеет, потому что по непонятным пока причинам Есперсен вдруг задумался о смерти.

– Кто из наследников выигрывает оттого, что старик аннулировал завещание?

Гунарстранна поднял руку, призывая своего собеседника к молчанию.

– Минуточку, – сказал он. – В тот же день Фольке-Есперсен звонил доктору Грете Лёуритсен, онкологу из клиники Уллевол. Она сообщила ему, что по результатам анализов у него обнаружили злокачественную опухоль. Кстати, это подтвердилось на вскрытии.

– Думаешь, он поэтому аннулировал завещание?

– Мы пока не знаем. Зато знаем, что вскоре после звонка в больницу Фольке-Есперсен связался с адвокатом.

– Что меняется от того, что старик аннулировал завещание?

– По-моему, ничего, ведь новое завещание так и не было составлено. По словам адвоката, – и я убедился в ее правоте, так как сам читал завещание, лишенное юридической силы, – последняя воля покойного заключалась в том, что он просто указал, кому какая вещь достанется. Нам известно, что Карстена Есперсена интересовал какой-то конкретный шкаф, но трудно поверить, что он убил отца из-за шкафа.

– Странно, – сказал Фристад. – Ужасно странно, – повторил он, глядя на стол.

– С последними часами покойного связаны две большие загадки, – сказал Гунарстранна. – А именно: его звонки фрекен Вюллер и адвокату.

– Но ведь он узнал, что скоро умрет…

– Уж если он взял на себя труд аннулировать первое завещание, то должен был составить новое. А он этого не сделал.

Фристад стряхнул пылинку с рукава.

– Ладно, продолжай!

Гунарстранна вздохнул.

– Совершенно очевидно, что показания Гро Хеге Вюллер играют ключевую роль. Ришар Экхольт живет в том же доме, что и Вюллер…

– Жил, – уточнил Фристад.

– Ну да, я в курсе, что он умер, – негромко и угрожающе отозвался Гунарстранна. – Может быть, перестанешь меня перебивать?

Фристад развел руками и промолчал.

– Итак, Экхольт был знакомым Вюллер и, очевидно, проявлял к ней интерес, но в связи они не состояли. Экхольт тринадцатого отвез Вюллер в Энсьё. В машине он попытался ее изнасиловать, но, по ее словам, потерпел неудачу.

– И ты ей веришь?

– Не знаю, зачем ей выдумывать. Она вбежала в подъезд. Фольке-Есперсен, как всегда, оставил для нее ключ от кабинета в почтовом ящике. В четверть шестого она отперла дверь конторы. Через час с небольшим она закончила свое… представление, и он вызвал такси по телефону. Машина приехала в шесть сорок две – я уточнил в диспетчерской. Садясь в такси, Вюллер заметила, что Экхольт никуда не уехал. Он караулил их в своей машине, стоящей у здания склада. Должно быть, он все это время ждал ее. Но она уехала в такси с Фольке-Есперсеном. По ее словам, после того, как Экхольт набросился на нее, ей неприятно было с ним общаться.

– Ясно. – Фристад жестом показал, чтобы Гунарстранна продолжал.

– Экхольт поехал за такси, в котором сидели Фольке-Есперсен и Вюллер. По словам Вюллер, она видела, как такси Экхольта проехало мимо, когда ее высадили у дома. Экхольт последовал за такси, в котором ехал домой Фольке-Есперсен.

Гунарстранна встал и подошел к стоящему рядом с зеркалом кулеру с водой «Имсдаль».

– У меня во рту пересохло, – пояснил он, наливая себе воду в пластиковый стаканчик.

– Значит, все свидетели утверждают, что Фольке-Есперсен вернулся домой на такси, которое остановилось у его дома на улице Томаса Хефтье в семь пятнадцать?

Гунарстранна выпил еще стакан воды и задумчиво посмотрел на донышко.

– Да, здесь показания сходятся.

– А там его ждал тот дикарь с хутора, Юнни Стокмо?

– Да.

– Он ведь, кажется, наш старый знакомый?

– Совершенно верно. У него две судимости: за укрывательство краденого и за контрабанду.

– Из-за чего у них счеты?

Гунарстранна снова сел.

– Стокмо допрашивал Фрёлик. На вопросы о разногласиях между ним и покойником Стокмо отвечал уклончиво. Единственное, что удалось из него вытянуть, – вопрос был связан с деньгами. Нам известно, что после разговора со Стокмо Фольке-Есперсен поднялся к себе в квартиру.

– По-моему, ты опросил и сына Стокмо?

– Стокмо-младший уверяет, что у них давнишняя вражда и его отец главным образом хотел восстановить справедливость. Все началось еще во время войны. Предположительно Есперсен обманул Харри Стокмо, отца Юнни Стокмо, отняв у него много денег. Во время войны Харри Стокмо тайком переводил беженцев через границу и как будто… – Гунарстранна изобразил указательными пальцами вопросительные знаки, – получал щедрые подарки от евреев, которых он переправлял в Швецию. Фольке-Есперсен, похоже, решил, что Стокмо обворовывал беженцев. Во всяком случае, продавать ценности после войны Стокмо боялся. Фольке-

Есперсен вызвался стать посредником. Он продал ценности, но все вырученные деньги присвоил. Юнни обнаружил все сравнительно недавно – кажется, он наткнулся на старые квитанции и расписки. Вот почему он потребовал у Фольке-Есперсена расчета от имени своего покойного отца.

– Ты веришь Стокмо-младшему?

Гунарстранна устало улыбнулся:

– Почему бы и нет? Если в его словах есть хоть капля правды, у Юнни Стокмо появляется мотив, а у нас – крепкая версия. Зачем Карлу Эрику Стокмо бросать тень на собственного отца? Как бы там ни было, нам придется еще раз допросить Юнни. В конце концов, мнение его сына основано на слухах…

– Хорошо… Ты, главное, не забудь, – сказал Фристад.

– О чем?

– Проверить его показания.

Гунарстранна исподлобья посмотрел на прокурора.

– Что? – спросил Фристад.

– Что, метишь на мое место?

Фристад откашлялся. В комнате повисло гнетущее молчание.

– Ну а потом? – делано беззаботно спросил Фристад.

Гунарстранна глубоко вздохнул и провел рукой по волосам.

– Фольке-Есперсен поднялся к жене, сыну, невестке и двум внукам.

– А Стокмо?

– Нам известно, что в тот вечер он навестил проститутку, которая называет себя Кариной. Мы допросили ее, и она сообщила, что Стокмо ушел от нее часов в одиннадцать. Она сама выставила его пораньше, потому что в полночь ожидала следующего клиента. Ей нужно было принять душ и прибраться. По словам Стокмо, он поехал в Турсхов, к сыну, и лег спать около одиннадцати в пристройке за мастерской. Он ни с кем не виделся и не разговаривал. А это было в пятницу.

– Иными словами, он врет.

– Скажем так: Стокмо вполне мог приехать на улицу Томаса Хефтье вскоре после того, как Ингрид пошла спать. Мы можем также с уверенностью утверждать, что у Стокмо нет алиби на время смерти.

Гунарстранна посмотрел на своего собеседника. Фристад снова расхохотался.

– Понимаю, что ты имеешь в виду! Стокмо – интересный тип, верно?

Гунарстранна кивнул.

– Что происходило в квартире у Фольке-Есперсена? Родственнички ссорились за ужином?

– Нет.

– А после ужина?

– Нет – по словам вдовы. Она утверждает, что пошла спать как обычно. Необычным было только то, что ей пришлось ложиться одной. Она приняла таблетку снотворного и проснулась среди ночи, не понимая, что ее разбудило.

– Если она убила мужа, она не слишком-то старается обеспечить себе алиби.

– Давай сосредоточимся на убийстве, – досадливо возразил Гунарстранна. – Вероятнее всего, Рейдар знал убийцу. Либо он договорился встретиться с ним в магазине, либо находился в магазине по другим причинам, когда пришел убийца. Но так как убийство, похоже, было предумышленным, скорее всего, жертва договорилась о встрече с убийцей в магазине.

Гунарстранна поднял голову. Прокурор сидел молча, с закрытыми глазами, как будто задумался.

– Мы знаем, что во второй половине дня и вечером Фольке-Есперсен несколько раз разговаривал с кем-то по телефону. По словам Гро Хеге Вюллер, кто-то звонил при ней ему на работу. При ней звонили один раз, но вполне возможно, что ему звонили еще до ее прихода. И вдова говорит, что вечером Гейдару несколько раз звонили. Однако выяснить, кто именно ему звонил, нам не удалось. Единственный, кто признался, что звонил Гейдару, был его брат, Эммануэль. Он сказал, что звонил поздно вечером, но Гейдар не пожелал с ним разговаривать.

Фристад кивнул, словно отвечая на собственные мысли. Очки упали ему на грудь, он вернул их на место.

– Что-нибудь еще?

– По словам потенциального покупателя, Хиркенера, ему звонил Арвид и обещал «убрать тучку, возникшую на горизонте».

– В самом деле?

– Что «в самом деле»? Звонил или убрал тучку? – сухо поинтересовался Гунарстранна. – Нет, Хиркенер сказал, что Арвид пытался дозвониться до брата, но безуспешно.

Они сидели, глядя друг на друга и о чем-то думая. Наконец инспектор подытожил:

– Фольке-Есперсена убили одним ударом старинного штыка, выставленного в витрине магазина. Выбор оружия указывает на то, что убийство все же не было предумышленным – разумеется, если убийца не знал о штыке заранее и не собирался воспользоваться им. Пока можно лишь констатировать, что удар нанесен человеком сильным. Лезвие проникло глубоко в тело убитого. Были задеты легкое и крупные кровеносные сосуды. В протоколе вскрытия написано, что убийца, судя по всему, прижимал к себе Есперсена, пока не убедился в том, что тот умер. Следов борьбы не обнаружено. Жертву закололи, некоторое время крепко держали, не давая вырваться, а затем осторожно уложили на пол. Осторожно – потому что на теле нет кровоподтеков, которые указывали бы на то, что его бросили. Там труп лежал некоторое время. Криминалисты считают: так как на полу было совсем немного крови, почти вся кровь осталась на убийце.

Фристад кивнул, и очки снова упали ему на грудь.

– Карстен Есперсен проверил по описи все, что находилось в магазине. Он утверждает, что пропала военная форма. По его словам, форму за несколько дней до убийства прислал неизвестный отправитель. В пятницу, тринадцатого, форма еще лежала в коробке, в которой ее доставили. Если Карстен Есперсен говорит правду – а о существовании формы нам известно только с его слов, – тогда, вероятно, убийца надел ее на себя, собственную окровавленную одежду сложил в коробку из-под формы и ушел. Напрашивается вывод: форму прислал в магазин сам убийца, чтобы обеспечить себе смену одежды. Следовательно, убийство все же было предумышленным.

– Не слишком ли все сложно?

– Предумышленное убийство всегда сложно.

Фристад кивнул.

– Но разве идущий по улице солдат не привлечет к себе внимание?

– В ту ночь было очень холодно. Убийца наверняка надел длинное зимнее пальто, под которым форма не была видна.

– Во всяком случае, форма объясняет, почему ни один из свидетелей не заметил человека в окровавленной одежде, – буркнул Фристад себе под нос. – Есть у Карстена Есперсена документы, которые подтверждают существование формы? Например, почтовая квитанция?

Гунарстранна резко вскинул голову:

– Почтовая квитанция имеет значение для суда?

Фристад развел руками.

Гунарстранна продолжал:

– Убийца раздел жертву…

– Что он сделал со штыком?

Гунарстранна кивнул:

– Как я уже говорил, штык лежал на витрине магазина. Он старинный, английский, эпохи Наполеоновских войн. Штык остался на месте, но ни на нем, ни на английском ружье, к которому он крепился, отпечатков пальцев не обнаружено. Во время убийства в магазине было темно, как, впрочем, и в любую другую ночь. Кстати, на полу валялась ручка с несмываемыми чернилами – самая обычная, такие продаются во всех магазинах канцтоваров. Скорее всего, убийца принес ее с собой, потому что именно ею написаны знаки на теле убитого. Наличие надписи тоже указывает на преднамеренность действий – если человек берет с собой ручку, чтобы что-то написать на трупе, естественно предположить, что он планировал убийство… Кстати, на ручке также отпечатков не обнаружено.

– Ну а как же знаменитое «И» и число сто девяносто пять?

– «И» – не совсем обычное сокращение от «Иоанн». А числа – девятнадцать и пять.

– Ладно, ладно. Нам известно, что это номер такси.

– Давай все по порядку.

– Хорошо. Когда произошло убийство?

– Между половиной двенадцатого и тремя ночи.

– И в карманах одежды убитого не нашли ключей?

– Да. В его карманах нашли сигареты, зажигалку и мелочь, а ключей там не оказалось.

– Насколько я понимаю, о ключах пока никто не знает?

– О том, что ключи пропали, известно только тебе, Фрёлику и мне.

– Я прочел показания вдовы: она якобы проснулась среди ночи и заметила на полу снег.

– Да, если она говорит правду. Возможно, убийца, на подошвах которого не успел растаять снег, взял у убитого ключи, поднялся на второй этаж, в квартиру Фольке-Есперсена, вошел в спальню, а потом снова вышел.

– Есть другие версии?

– По-моему, снег на полу оставил Фольке-Есперсен после вечерней прогулки – до того, как его убили.

– Почему вы так считаете?

– Потому что у убийцы вряд ли остался бы снег на подошвах. Он ведь довольно много времени провел в магазине. Сначала затаскивал труп на витрину, потом переодевался в военную форму. Вдобавок на подошвах убитого довольно глубокие протекторы, в которые мог набиться снег.

– Зачем же тогда, по-твоему, убийца украл ключи? Зачем, если не для того, чтобы воспользоваться ими?

– Пропажа ключей – загадка. Либо они не украдены и по-прежнему находятся в квартире, либо убийца украл их с какой-то иной целью.

– Значит, ты не считаешь, что убийца поднимался в квартиру?

– Если незваный гость прокрался в спальню Ингрид Есперсен, то только затем, чтобы проверить, что она спит, а затем уйти… А может, он хотел забрать какую-то вещь, о которой она не знала и которой не хватилась бы. Скорее всего, нечто принадлежавшее ее покойному мужу. Короче говоря, снег на полу, по-видимому, все-таки оставил сам Фольке-Есперсен, когда вошел в спальню, чтобы посмотреть на жену.

Фристад откашлялся, собираясь что-то спросить, но Гунарстранна его опередил:

– Мы пока ничего не знаем наверняка. Ингрид Есперсен вполне могла выдумать снег на полу.

– Зачем ей выдумывать?

– Вот именно! Мне как-то не верится, что она нас обманывает. Разве что хочет доказать, что ключи украл убийца.

Они переглянулись.

– Но ведь если вдова врет насчет снега… – возразил Фристад, не докончив фразу.

Гунарстранна кивнул.

Фристад глубоко вздохнул:

– Значит, и взлома никакого не было, потому что она же и прикончила мужа!

– Твой вывод может оказаться правильным, но вот аргументация не выдерживает никакой критики, – ответил инспектор. – Я все же склонен полагать, что снег на полу оставил муж.

Прокурор и инспектор снова посмотрели друг другу в глаза.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь, Гунарстранна? Что подсказывает тебе твое хваленое чутье? Вдова сама прикончила мужа?

– А мотив? – задумчиво спросил Гунарстранна.

– Деньги, сексуальная неудовлетворенность… приступ ярости, – ответил Фристад. – Молодая женщина выходит за мужчину гораздо старше себя. Муж отказывается от больших денег, отвергнув предложение братьев и Хиркенера. А главное, он кладет конец любовным утехам жены. Из-за этого они ссорятся… Чего-чего, а мотивов у вдовы хватает!

– А возможность? – задумчиво спросил Гунарстранна.

– Конечно, именно ей удобнее всего в любое время убрать старика.

– Самостоятельно или с чьей-то помощью?

– С любовником – она держит мужа, любовник наносит удар.

– У любовника алиби.

Фристад хрипло чертыхнулся.

– Какое еще алиби?

– Он живет с мужчиной – неким Сьюром Флатебю. Тот уверяет, что в интересующую нас ночь Стрёмстед не покидал постели.

– Для меня, как для прокурора, подобное алиби не выдерживает никакой критики. Показания постоянного сожителя – все равно что показания супруга и потому не могут рассматриваться судом.

– Согласен. Но лучше уличить сожителя во лжи под присягой, чем губить невинного человека на суде.

– Сожитель в курсе, что Стрёмстед трахается с вдовой?

Гунарстранна пожал плечами:

– Возможно, он о чем-то догадался, раз его спрашивали, чем в ту ночь занимался Стрёмстед.

– А ты расскажи ему, что Стрёмстед ему изменяет, и тогда сразу станет ясно, есть у Стрёмстеда алиби или нет. Правда, вдова могла все проделать и в одиночку.

– Могла. Но мы не должны забывать и других. У Юнни Стокмо тоже нет алиби.

– А мотив? – спросил Фристад. – Ведь деньги на месте; пропала только дурацкая форма. Да и о том, что форма была, нам известно лишь со слов Карстена Есперсена. Если старика убил Стокмо…

Гунарстранна кивнул:

– Со Стокмо загвоздка в том, что ему от смерти Есперсена никакой выгоды. Он не получает денег, и доброе имя его отца не восстановлено. Если Стокмо и убил Фольке-Есперсена, то, скорее всего, в приступе ярости. Хотя, возможно, у него имелся другой мотив, помимо фамильной чести. Загвоздка номер два: убийство в состоянии аффекта – не то же самое, что предумышленное убийство. Если все же Стокмо задумал убийство заранее, почему он в то же время не позаботился о том, чтобы восстановить доброе имя своего отца?

– Ясно, – мрачно ответил Фристад.

– Далее, есть еще два брата, – продолжал Гунарстранна. – У них масса мотивов.

– Мотивы-то у них есть, а возможность? Кажется, оба брата тяжело больны, страдают ожирением и вообще передвигаются с трудом.

– Так-то оно так, но возможность совершить преступление у них тоже имелась, – возразил Гунарстранна. – Оба старые и седовласые, как жертва. Они также являются владельцами магазина и имели полное право находиться там в любое время дня и ночи. Возможно, они пришли заранее и подождали, пока Рейдар к ним спустится. У них тоже нет прочного алиби – оба уверяют, что всю ночь провели у себя дома, в одиночестве.

– Ну а физическая возможность?

– Что?

– Способны ли они убить родного брата?

– Фристад, ты лезешь в психологию. Мы же стараемся ограничиваться фактами, наличием мотива и возможности совершить преступление.

– Ладно. Продолжай!

– По словам покупателей – Хиркенера и Варос, – Арвид Есперсен незадолго до того, как Рейдар был убит, сказал им, что… – Гунарстранна изобразил пальцами кавычки, – на горизонте возникла тучка, которую надо убрать.

Фристад улыбнулся:

– Прямо заговор какой-то!

– Точно.

– Понятно. Что ж, вполне возможно, его убили братья, – заключил Фристад.

– Вдова, проснувшись среди ночи, позвонила Карстену Есперсену. Но Сюзанна Есперсен сказала ей, что Карстена нет дома.

– А может, его и правда не было дома? Что, если сын в то время был на первом этаже, в магазине, и убивал отца? Его жена клянется, что он был в постели и спал, когда звонила вдова, – нахмурился Фристад. – А буква и цифры имеют смысл только в том случае, если убийца – сын. – Фристад покачал головой. – Если ты прав и зашифрованное послание действительно отсылает к Евангелию от Иоанна, тогда… да, действительно, можно предположить нечто в этом роде. Но как в таком случае быть с такси, которое ждало снаружи?

Гунарстранна вздохнул:

– Я о нем помню. Но мы не знаем, одну машину видели свидетели или несколько. Редактор из дома напротив видела такси «мерседес», но примерно за четыре часа до убийства.

– А как же номер? Сто девяносто пять…

– На номер она внимания не обратила.

– Гунарстранна, что ты сейчас пытаешься доказать?

Инспектор откашлялся и объявил:

– Нам известно, что Ришар Экхольт водил такси под номером сто девяносто пять. Но свидетельница, которая видела таинственное такси на улице Томаса Хефтье, не сумеет его опознать. Там не обязательно стояло такси Экхольта. И мы не знаем, стоял ли Экхольт на улице Томаса Хефтье…

– Зато знаем, что вечером Экхольт ехал за Фольке-Есперсеном!

– Да, знаем.

Гунарстранна улыбнулся прокурору. Он знал, как тот любит ловить своих противников на мелких несостыковках.

– То, что Экхольт следовал за жертвой убийства в своем такси, возможно – повторяю, возможно! – означает, что часом позже у магазина Есперсена стояло именно такси Экхольта. То, что Экхольт положил глаз на Гро Хеге Вюллер и приревновал ее к Фольке-Есперсену, возможно – опять-таки возможно! – предполагает мотив. То, что Экхольт следил за Фольке-Есперсеном, возможно, указывает на его причастность к убийству. Поскольку цифры совпадают, возможно, надпись на груди покойного как-то связана с номером такси Экхольта. Но больше всего на причастность Экхольта указывает то, что он вчера ночью звонил Франку Фрёлику и произнес слова «сто девяносто пять» как своего рода пароль. Видимо, он хотел, чтобы Фрёлик уделил ему особое внимание. К сожалению, Экхольт мертв. Если он даже и имел отношение к убийству, нам придется для подтверждения наших предположений обращаться к другим свидетелям. У нас много косвенных улик, но…

В приступе великодушия Гунарстранна развел руками, чем не преминул воспользоваться Фристад. Последнее слово осталось за ним.

– Но ни единого доказательства, – кисло произнес он.

– А тебе бы хотелось, чтобы таксист оказался замешан, да? – спросил инспектор, закуривая самокрутку, которая каким-то таинственным образом очутилась у него в зубах.

– Здесь курить нельзя, – заметил Фристад.

Гунарстранна затянулся, приоткрыл коробок спичек и повертел в руках.

– Да, и я по-прежнему думаю, что таксист как-то замешан в деле. Если ты сейчас же не выбросишь сигарету, я подам на тебя официальную жалобу!

Гунарстранна снова затянулся и стряхнул пепел в приоткрытый коробок.

– Допустим, связь есть, – сказал он. – У Экхольта вполне мог быть мотив. Дело в том, что он по ошибке считал Гро Хеге Вюллер своей подружкой. После того как Экхольт отвез ее к старику, он решил, что она ему изменяет. Он чувствует себя отвергнутым и брошенным и потому следит за старикашкой, желая с ним разобраться. Ведь более-менее так мы думаем? – Гунарстранна снова затянулся. – Если наши предположения верны, если Экхольт караулил старика и ждал, пока тот останется один в магазине, с какой стати он вытащил труп на витрину и написал у него на груди номер своего такси?

– Я-то откуда знаю? – воскликнул Фристад, отчаянно жестикулируя. – Все выяснить – твое дело! А сейчас мне плохо, потому что ты нарочно портишь воздух в моем кабинете своей вонючей самокруткой. У моей секретарши аллергия! Как мне быть, если она заболеет и возьмет больничный на две недели?

– Успокойся, – ответил инспектор, засовывая окурок в коробок и закрывая его. – Обсуждая, мог ли Экхольт убить Есперсена, мы не должны забывать о наших козырях. Во-первых, убийство было предумышленным, а во-вторых, Фольке-Есперсен должен был сам впустить убийцу, так что, скорее всего, он его знал. Сомневаюсь, что Фольке-Есперсен знал таксиста.