Текст книги "Нежная обманщица"

Выслушав этот вольный перевод, барон что-то пророкотал и несколько мгновений смотрел на Симону, скорее даже сквозь нее, а затем потребовал:

– Докажи мне, что он существует!

– Милорд! – воскликнула Симона, посмотрела на брата, который, отвернувшись от них, лежал на постели, потом перевела взгляд на мужа. Барон снова прислонился к открытой двери так, словно не был уверен, остаться ему или все-таки уйти.

– Докажи мне, что Дидье существует, что он сейчас в этой комнате! Не можешь же ты рассчитывать, что я поверю тебе на слово?

Щеки Симоны вспыхнули от гнева. Она приказала:

– Дидье, заставь огонь снова плясать!

В тот же миг черные угли в очаге вспыхнули золотыми и красными языками.

– Этого достаточно, милорд?

– Просто сквозняк в трубе, – спокойно заметил Николас, хотя Симона разглядела в его глазах потрясение.

– Отлично, – бесстрастно отозвалась она. – Что бы вы хотели увидеть? Что ему надо сделать?

– Эй, вы! – Дидье возмущенно поднялся. – Я здесь но для того, чтобы вас развлекать!

– Замолчи, – прошипела Симона и снова обратилась к насторожившемуся Николасу: – Итак? Что может вас убедить, милорд?

Барон подумал, с вызовом улыбнулся Симоне и потребовал:

– Пусть он принесет мне вон те свечи. – И Ник указал на тяжелый металлический канделябр с тремя нетронутыми свечами. – А вы, леди Симона, оставайтесь там, где стоите. На этот раз никакой ловкости рук!

Симона с притворной любезностью улыбнулась. «Слишком легко», – подумала она про себя, а вслух сказала:

– Дидье, подай свечи лорду Николасу.

– Дидье, подай свечи. Дидье, сиди тихо. Дидье, слезь оттуда, – заворчал Дидье, подражая голосу сестры. – У меня сейчас больше работы, чем при жизни.

– Принеси, – не сводя взгляда с Николаса, попросила Симона. – Ну пожалуйста!

Потрясение, отразившееся на лице барона, сразу подсказало ей, что канделябр сдвинулся с места. Через мгновение тяжелый подсвечник проплыл мимо левого плеча Симоны и закачался перед грудью барона. Одна за другой загорелись все три свечи.

– О Боже! – выдохнул Ники стал водить руками вокруг канделябра, словно надеясь обнаружить невидимую подставку. Ничего не обнаружив, он обратил к Симоне побледневшее лицо. Та пожала плечами, вернулась к сундуку и откинула крышку.

– Сестрица! Пусть он его возьмет. Я устал!

Симона оглянулась на Ника, который продолжал смотреть на раскачивающийся перед ним канделябр.

– Милорд, если вам не трудно, заберите подсвечник. Дидье не может долго удерживать тяжелые предметы.

Николас бросил на нее вопросительный взгляд, как будто не понял смысла слов. Канделябр с грохотом рухнул на пол, свечи вывалились из гнезд и потухли.

– О Боже, он не мог… – Николас замотал головой.

– Какая разница… – пробормотала Симона, роясь в глубине сундука. Наконец она нашла то, что искала, оглянулась на Ника, который так и не вошел в комнату, встала и направилась к нему сама.

Лицо барона было того же воскового цвета, что и у разломившейся на кусочки свечи. Глаза его непрерывно шарили по комнате. Симона почувствовала сострадание к этому гиганту, попавшему в столь сложное положение.

– Здесь нечего бояться, милорд, – улыбнулась она мужу. Однако ее слова не успокоили барона, а произвели обратный эффект.

– Не смешите меня, леди Симона, – заявил он так грубо, что она замерла на месте. – Я закаленный в боях воин. Меня не напугает простой трюк с огнем. – И, по широкой дуге обходя Симону, он направился к столу, где стоял кувшин с вином и несколько кубков.

Приблизившись к мужу, Симона протянула руку, на раскрытой ладони лежал предмет, найденный в сундуке.

– Милорд!

Несколько мгновений Ник смотрел на ее руку, Симона замерла, не смея вздохнуть. Наконец он взял у нее тряпицу и стал опускаться в кресло, но вдруг застыл и оглянулся:

– А Дидье не…

– Нет, он не под вами. – На самом деле Симона не видела брата. В комнате стало тепло и уютно, и она мимолетно удивилась, куда же он делся.

С кувшином в руке Николас наконец сел и взглянул на завернутый в кусок ткани предмет. Потом он отставил кувшин и развернул грубую тряпицу.

Внутри был почерневший кусочек обгорелого дерева, в котором с трудом можно было узнать эфес деревянной шпаги Дидье.

Лицо Николаса осталось бесстрастным.

– Деревянный меч?

– Мама купила его для Дидье, когда мы в последний раз ездили в Марсель, это было за несколько недель до пожара, – пояснила Симона. – Дидье собирались вскоре отослать на учебу, и мама хотела, чтобы у него были новые игрушки.

Николас оторвал глаза от остатков игрушки и посмотрел на Симону, которая присела на краешек стула напротив.

– Для игрушки это дорогая вещица…

– Да. Но были еще щит, шлем… мешочек с кремнем и маленький ножик – вся рыцарская амуниция. Папа с мамой часами спорили из-за этого, но мама в конце концов победила. Она всегда все делала по-своему. А папа просто обожал Дидье. Ко мне он никогда так не относился.

Ник бросил еще один взгляд на последнюю игрушку Дидье и осторожно, почти как реликвию, положил ее на середину стола. Симоне так надо было кому-нибудь рассказать, и она рассказала:

– Дидье наказали. Его поймали в деревне, когда он разводил костер из веток. Сначала все было хорошо, но потом искра попала на уборную и сожгла ее дотла. – Симона сидела, глядя на свою сорочку. Перед глазами вставали картины прошлого, чистые и холодные, как зимний дождь. – У него отобрали все игрушки и отослали в карете в поместье Бовиль вместе со мной и моей служанкой. – Она подняла взгляд на Николаса. – Это дом моего тогдашнего жениха. Наша свадьба была назначена на следующий день. – Симона снова опустила глаза. – Отец поручил мне смотреть за Дидье, но я была так взволнована тем, что скоро стану замужней дамой, мне было не до него.

Николас кивнул.

– Дидье очень злился на то, что его, как малыша, заставили путешествовать в карете. Ему хотелось ехать верхом, как папа и мама. И взять с собой солдатиков. И вот, когда на повороте карета замедлила ход, – было еще недалеко от нашего дома, замка Сен-дю-Лак, – он выскочил и вернулся домой.

– И ты не побежала за ним? – спросил Николас.

– Я была еще так молода, – ощетинилась Симона. – Куда моложе, чем сейчас, хотя прошел всего год. Моя голова была забита мыслями о свадьбе, и, честно говоря, я сердилась на папу за то, что меня заставили играть роль няньки. – Она с усилием сглотнула. – Да, я позволила ему убежать и не погналась за ним. – Она помолчала, потом продолжила: – В тот вечер я легла спать в комнате для гостей в Бовиле и уже заснула, когда Дидье влетел в спальню, хотя дверь была заперта. Он промок до костей, был бледен и дрожал, как осиновый листок. И ничего не говорил. – Симона почувствовала, что говорит все тише. – Я отругала его за то, что он ворвался в мою комнату. И тут появился отец. Он был весь в саже. И плакал. «Где Дидье, Симона? Где мой сын? Где? Где?» Мне пришлось рассказать ему, что Дидье сбежал из кареты.

Потом Шарль рассказал мне – отец был не в состоянии – про пожар в конюшне. Моя мать погибла – не смогла выбраться наружу, а Дидье не нашли.

Николас налил в кубок вина и подал его Симоне. Она дрожащими руками взяла и с благодарностью выпила.

– Ты рассказала им, что видела Дидье в своей комнате?

Она кивнула.

– И что они сказали?

Симона печально улыбнулась:

– Шарль пришел в ужас. Сказал, что я сошла с ума от чувства вины за то, что позволила Дидье убежать. – Она подняла глаза на Николаса. – Шарль разорвал помолвку. Больше я его не видела.

Ник снова кивнул.

– А твой отец? Что сделал он?

Симона опустила глаза. Правда была горькой и унизительной.

– Он много дней искал Дидье по всем окрестностям, хотя я говорила ему, что Дидье не найдут. Когда отец наконец поверил, он… он избил меня. Сказал, что если я еще раз посмею упомянуть имя его сына, которого я убила, он выгонит меня. А сейчас он так старается выдать меня удачно замуж, обеспечить мое будущее… я ему очень благодарна.

Николас хмуро указал на обгоревший кусочек меча:

– Где ты это взяла?

– Через несколько дней после несчастья Дидье научился говорить и рассказал, что залез в чулан, чтобы забрать свои игрушки, а затем пошел в конюшню, хотел вывести своего коня… Больше он ничего не помнит – начался пожар. Ночью я пошла на пепелище и стала копаться в углях. – Она взглянула на маленький обломок деревяшки, обточенный под детскую ладонь.

– Ты не отдала ее своему отцу. – Это был не вопрос, а утверждение.

– Нет. Я никому не рассказала, почему точно знаю, что Дидье погиб на пожаре. Кроме тебя. – Симона посмотрела на Ника и вздернула подбородок. – Теперь этот меч мой. Дидье хотел, чтобы я забрала его себе.

Ник молчал очень долго, смотрел на огонь, пил из своего кубка. Симона больше не могла вынести этого напряжения.

– Лорд Николас, вы по-прежнему собираетесь разорвать наш брак?

– Нет.

У Симоны сжалось сердце.

– Значит, вы мне поверили?

Ник поставил кубок и поднялся на ноги.

– Не совсем, – бросил он через плечо и направился к кровати. – Дело в том…

– Но почему? – вскочив, закричала Симона. – Что я должна сделать, чтобы…

Барон грозно сдвинул брови. Симона испуганно замолчала.

– Симона, я не привык, чтобы меня перебивали.

– Прости. Продолжай. – И она нервно сплела пальцы.

На ходу раздеваясь, Ник насмешливо приподнял бровь – ее дерзость его удивила, – но продолжил:

– Всего несколько часов назад я бы не поверил тому, что видел собственными глазами. Хотя моя невестка и ведьма, на самом деле ведьма, и я не должен удивляться тому, что невозможное иногда случается, я все же не знаю, что со всем этим делать.

– Леди Хейт… ведьма?

– Да. Но я не стал бы употреблять это слово в ее присутствии, – посоветовал он, помолчал, потом посмотрел в глаза Симоне и продолжил: – Ты солгала мне. Я не привык, чтобы мною распоряжались, как вещью. Однако не вижу причины, почему бы тебе не быть моей женой.

– Прекрасно, милорд. Очень романтично.

Николас, не снимая штанов, отбросил край мехового одеяла, забрался в постель, сунул под голову подушку и поманил жену:

– Симона, иди спать.

Она на мгновение застыла, потом подчинилась – пробежала к кровати и легла на бок на самом краешке матраца. Гордость ее страдала, но Симона отдавала себе отчет, что испытывает неимоверное облегчение. По какой-то причине этот брак нужен Николасу не меньше, чем ей.

– Что мы будем делать с Дидье? – шепотом спросила она. – Наверное, у нас будет очень необычный брак, если мы не способны на… супружеские отношения.

– Мы решим этот вопрос, когда вернемся домой, – спокойно ответил Ник.

Симоне показалось, что перед ней мелькнула искра надежды. Впервые за долгое время ей захотелось улыбнуться. Сейчас она чувствовала себя очищенной от грехов, ведь она рассказала мужу всю свою историю. Она и сама не понимала, откуда взялось это ощущение.

Ник зевнул.

– Симона, погаси свечу. Утром я покажу тебе Лондон.

Она протянула руку, и через мгновение комната погрузилась во тьму. Поленья в очаге давно догорели, чуть тлеющие угли отбрасывали на стены лишь слабые красноватые блики.

– Спокойной ночи, милорд, – улыбнувшись, сказала Симона.

Николас что-то пробормотал и перевернулся на другой бок, матрац отчаянно заскрипел под ним. Симона вздохнула и тихонько прошептала:

– Спокойной ночи, Дидье.

Глава 8

Ник сдержал слово. Следующие две недели после свадьбы превратились для Симоны в сплошной водоворот развлечений. Ее муж оказался очень внимательным, водил свою молодую жену по лавкам, рынкам и приемам в бесчисленных домах знати. Несколько раз новобрачные даже обедали с королем и королевой. Казалось, Нику доставляет удовольствие хвастаться женой при каждом удобном случае. Он накупил ей массу безделушек и украшений, лент, отрезов ткани и одну очень странную вещь – маленькое перышко какой-то экзотической птицы.

Симона была поражена, когда, выйдя из лавки, Николас вручил ей этот почти невесомый подарок.

– О, благодарю, Николас. Какое оно красивое! Но для чего это перышко? Оно слишком маленькое, чтобы писать.

Ник ухмыльнулся. У Симоны дрогнуло сердце.

– Оно не для письма. И не для тебя. Оно для Дидье.

– Для меня? – Дидье выбрался из-под тележки разносчика и вцепился Симоне в руку. – Дай мне его, сестрица!

Симона бросила на мужа смущенный взгляд и протянула перышко брату. Дидье завопил от восторга:

– Мерси, милорд! – и бросился в толпу, размахивая своим подарком и издавая различные птичьи трели.

Симона рассмеялась:

– Дидье благодарит тебя, Николас, но я не…

– Смотрите! – воскликнула толстая дружелюбная служанка с корзиной свеклы в руках. – Ветер унес ваше чудесное перышко, миледи! – И она указала толстым пальцем на море голов. – Вон оно, вон! Какая жалость!

Симона во все глаза смотрела на мужа. Его ухмылка стала еще шире. Он взял жену под руку и повел дальше, наблюдая за курсом Дидье по диким метаниям белого перышка.

Симона слегка пожала руку мужа. Сегодня она узнала о нем нечто новое – он такой выдумщик! И очень внимательный. Дидье почти ничего не может удерживать долго, но перышко ему под силу.

Однако Николас был хитер. Симона подозревала, что причина его щедрости в том, что он желает сам обнаруживать местонахождение Дидье.

Несколько ночей, проведенных с мужем в широкой теплой постели, но лишь в платоническом общении, оказались значительно более суровым испытанием, чем предполагала Симона. Иногда ей казалось, что Ник ее сейчас поцелует, она жаждала этого поцелуя, но тут появлялся Дидье, и страсть гасла, как брошенная в Темзу свеча.

Сопровождая Николаса и Симону, Дидье всегда придумывал, чем позабавиться. Его озорные выходки доставляли Симоне немало беспокойства. В семье одного знатного лорда две великолепные белые гончие оказались перемазаны джемом. У толстой дамы на рынке юбка вдруг взлетала выше головы – в таких случаях обычно винили резкий порыв ветра. Фаршированная рыба на королевском пиру вдруг словно бы оживала и начинала подпрыгивать на блюде.

Да, перышко – это прекрасная мысль. Теперь можно следить за сорванцом.

Если бы не общество Армана, которое отец часто навязывал молодым, чтобы при случае попросить у Николаса денег, прошедшие две недели казались Симоне волшебным сном. Иногда она чувствовала уколы ревности, если замечала, что некоторые дамы слишком фамильярно обращаются к ее мужу, но в присутствии жены Николас всегда вел себя безупречно. Дни шли за днями, и в душе Симоны начинала расти и крепнуть дружеская привязанность к мужу.

Единственный случай, когда Нику изменило его добродушное расположение духа, произошел на базаре. Симона высказала желание полюбоваться шерстяными тканями, выставленными в лавке, которую держали монахини одного из монастырей. Ник шел рядом с женой, но, когда они приблизились к лавке, настроение его изменилось, он стал мрачен и неразговорчив. Новобрачные тотчас вернулись домой, и Ник вскоре ушел, объяснив, что вдруг вспомнил о деловой встрече. Вернулся он далеко за полночь, и Симона, которая спала очень чутко, ощутила запах вина и духов.

Она не могла понять, что так сильно на него подействовало, но не решилась спросить, ибо боялась нарушить то хрупкое товарищество, которое возникло между ними. Симона отчасти стыдилась своей робости, ведь она даже не посмела выяснить, откуда взялся этот женский запах. Она не верила, что Ник искал общества другой женщины, но все же…

На следующий день Николас снова превратился во внимательного супруга. Он даже позволил Симоне прочесть письмо, присланное его матерью. В то утро прибыл гонец из Хартмура. Он доставил послание и шкатулку, надпись на которой еще больше укрепила надежды Симоны на крепкий брак.

«Мой дорогой сын!

С удивлением и удовольствием я узнала о причине твоей неожиданной задержки при дворе. Я счастлива, что ты женился, и уже приказала приготовить покои для баронессы.

Я с нетерпением жду твоего возвращения и уверена, что твоя молодая жена очарует меня так же, как и тебя.

Твоя любящая мать Женевьева».

– Я тебя очаровала, Николас? – с удовлетворенной улыбкой спросила Симона, возвращая письмо.

– Конечно, – ответил он и притянул ее к себе на колени. – Тебе не хочется называть меня Ник? В нашей семье все меня так называют.

– Да, Ник, с удовольствием. – Близость мужа волновала Симону, а когда его имя протяжно скатилось с ее языка, оба рассмеялись.

– Думаю, ты поладишь с моей матерью, – улыбнувшись, заметил Ник.

– О… – Симона в упор рассматривала его гладкую, блестящую кожу.

– Она ведь тоже француженка.

Симона удивленно приподняла брови:

– Правда? Почему же ее не было на свадьбе? Почему она не сопровождала тебя и твоего брата в Лондон?

Спросив, Симона заметила, как лицо Николаса на мгновение окаменело, но ответил он спокойно:

– Мать редко бывает в Лондоне. Она покинула Францию при весьма неблагоприятных обстоятельствах и теперь не любит встречаться с людьми из своего прошлого.

Симона была заинтригована:

– Родовое имя твоего брата д’Аржан. Он тоже француз?

– Да, – ответил Ник и надолго замолчал, Симона даже решила, что больше он ничего не скажет. – Я знаком с Тристаном всего два года, – в конце концов продолжил Ник. – Он мой сводный брат. Когда мать приехала в Англию и вышла замуж за моего отца, Тристан остался во Франции. Д’Аржан – это девичья фамилия моей матери.

– Она бросила его? – тихо спросила Симона.

Ник покачал головой:

– Она считала, что он погиб. Его похитили еще в детстве. Похитил и продал в рабство первый муж моей матери, он не был отцом Тристана. Когда ее муж сам похвастался своими деяниями, мать убила его и сбежала из Франции, она ведь стала убийцей.

Симона была потрясена. Глядя на веселые лица барона Крейна и его брата, ни за что нельзя было подумать, что в их прошлом кроются такие мрачные тайны.

– А королю Вильгельму это известно?

– Известно. И он ее простил.

Симона молчала, обдумывая эти признания, потом голос Ника вернул ее к действительности:

– Это изменило твое отношение ко мне?

– После того, что я рассказала тебе о своей собственной семье? Конечно, нет! – воскликнула Симона. – Признаюсь, меня удивил твой рассказ, но я восхищаюсь решительностью твоей матери. Не многие женщины смогли бы нести такое бремя. Тебе повезло, что у тебя такие близкие.

– Моя мать – настоящее сокровище, – признал Ник и после некоторой запинки добавил: – Тристан и я… мы все еще узнаем друг друга. Он считает, что после смерти моего отца должен меня защищать. Мать обожает его. Мне кажется, ей хочется возместить Тристану столь долгое отсутствие материнской любви.

– Ты хороший человек, Николас, – с мягкой улыбкой проговорила Симона. – И твой брат тоже. Я уверена, вы сумеете уничтожить все трения между вами.

Симоне показалось, что они стали намного ближе, чем прежде, и она собиралась с духом, чтобы задать вопрос о его вчерашних похождениях – она считала, что должна это узнать, но тут взгляд Ника увлажнился, и барон наклонился к ее губам. Этот глубокий и страстный поцелуй заставил Симону забыть о тревогах.

Рука Ника легла ей на талию, поднялась по спине, вцепилась в плечо, сползла к груди. Сердце Симоны гулко стучало, из губ вырывалось настоящее мурлыканье.

Она уже час не видела Дидье. Брат убежал из комнаты вместе со своим перышком, с которым теперь никогда не расставался. Может быть, теперь…

…он сможет получить свою жену.

Ник зарычал от возбуждения. Симона прильнула к его груди. Он подхватил ее под колени, легко поднял и, не отрываясь от ее губ, отнес на меховое покрывало. Затем, отстранившись, впился глазами в нежное лицо, вызывающее в памяти лепестки роз, упавшие в свежие сливки. Пухлые губы Симоны раскрылись.

Ник стал лихорадочно стягивать с себя рубашку, сбрасывать сапоги и уже взялся за ленты кюлот, но тут лицо Симоны погасло.

Проследив за ее взглядом, Ник не смог сдержать разочарованного вздоха – в изножье кровати кружилось крошечное белое перышко: вверх-вниз, пауза; вверх-вниз, пауза…

– Что он делает? – напряженно спроеил Ник. Симона закрыла лицо руками.

– Думаю, подкрадывается к нам. – И она уронила руки на колени. – Мы заметили тебя, Дидье. Чего ты хочешь?

Ник видел, как хмурился лоб Симоны, пока она выслушивала ответ брата.

– Сюда идет мой отец, – наконец сообщила она мужу.

Ник выругался себе под нос. В этот момент в дверь постучали. Ник помог жене подняться с такой уютной, такой мягкой и так мало используемой кровати, ворчливо поблагодарил Дидье за предупреждение, но вдруг заметил, что его перышко исчезло.

– Симона, почему Дидье всегда исчезает при появлении твоего отца?

– Не знаю. Сама я этого не замечала, но ты прав. Очень странно.

Не надевая рубашки, Ник отпер замок. Дидье не ошибся. За дверью стоял Арман. Отец Симоны был крупным мужчиной и, как догадывался Николас, частенько использовал это качество в собственных целях. Однако в отличие от Ника Арман был не мускулист, а скорее грузен, и весь его вид – шрамы, перекошенное лицо, изуродованная рука и хромая нога создавали мрачное и даже пугающее впечатление. Он был того же роста, что и Ник, и это его явно раздражало, ибо лишало возможности смотреть на зятя сверху вниз.

– Дю Рош! Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. – Обычное для Армана неприятное выражение лица на сей раз было особенно отталкивающим, к опущенному уголку рта он прижимал платок. – Однако, как мне ни жаль, я вынужден прибегнуть к вашей помощи.

Ник отступил в сторону, пропуская дю Роша в свои покои.

– Добрый день, папа. – Симона неуверенно улыбнулась отцу. – Надеюсь, ты здоров?

– Симона. Ты выглядишь… – он окинул взглядом помятое платье дочери, – растрепанной.

Симона покраснела и опустила глаза. Ник рассердился:

– В чем дело, дю Рош?

– Дело в слугах. – Арман отвернулся от дочери и теперь обращался только к Нику: – Сегодня утром я был в доках. Хотел распорядиться, чтобы мои вещи отделили от вещей Симоны и приготовили их к путешествию. Но мне отказали. Заявили, что сначала надо заплатить.

– Без сомнения, это странно. Вильгельм нанимает только самых добросовестных работников, – нахмурился Ник. – Они ведь однажды уже помогали вам с перевозкой вещей, так?

– Да, но… – Арман запнулся и покраснел. – Дело в том… дело в том, что у меня нет ни пенни, чтобы расплатиться.

Ник услышал, как ахнула Симона, и, обернувшись к ней, увидел, что она с ужасом смотрит на отца.

– Папа! Ты не заплатил им?

Арман помрачнел и буркнул через плечо:

– Не вмешивайся, Симона. Если бы не твое легкомыслие, я не оказался бы в столь унизительном положении.

Симона сжалась, как будто ее ударили, а Ник, рассвирепев, едва сдержался, чтобы не вцепиться Арману в глотку.

– Дю Рош, выбирайте выражения, когда говорите с моей женой!

Арман открыл было рот, чтобы ответить, но потом весьма благоразумно решил промолчать. Он едва заметно поклонился в сторону Симоны и пробормотал:

– Приношу свои извинения.

Симона с усилием сглотнула, но все же решилась задать следующий вопрос:

– Но ты ведь заплатил за хранение, правда, папа?

Арман стиснул зубы, кожаный ремешок, удерживающий его волосы, задрожал. Он не стал отвечать дочери, а снова обратился к Николасу:

– Фицтодд, окажите мне любезность. Если бы я получил договоренную сумму за руку Симоны, мне не пришлось бы сейчас просить о помощи.

Ника тошнило от жадности и нелепых рассуждений тестя. Что делал бы этот человек, если бы ему не удалось так быстро подыскать для дочери хорошую партию? Арман вполне мог оказаться в долговой тюрьме. И что бы тогда стала делать черноволосая красавица Ника, оставшись одна в Лондоне без единого пенни и даже без служанки? Ник покачал головой, натянул сапоги и прошел к столу, где лежал ящик, полученный из Хартмура.

– Вам повезло, дю Рош. Ваши деньги доставили сегодня утром. – Он постучал по шкатулке и толкнул ее в сторону тестя.

Глаза Армана расширились. Казалось, он на мгновение застыл. Его рот изогнулся в немыслимой ухмылке, Арман снова поднял платок к лицу и вытер губы. Француз явно пытался оценить содержимое шкатулки. Это зрелище показалось Нику отвратительным.

Своей неловкой походкой Арман проделал несколько шагов до стола, без приглашения уселся на стул, здоровой рукой придвинул к себе шкатулку и стянул ее на колени.

– Здесь все? – облизнув губы, спросил он и с легким щелчком открыл шкатулку. Внутри оказались стопки блестящих монет. Несколько мгновений Арман смотрел на них как завороженный.

– Да, все. После выплаты долгов, – ответил Ник. – Список там.

Арман нахмурился и, изуродованной рукой неловко придерживая шкатулку, достал сложенный вчетверо листок бумаги.

– О каких долгах вы говорите? – просмотрев бумагу, заявил он. Его лицо потемнело от гнева. – Это возмутительно! – взревел Арман и топнул ногой, сбросив при этом шкатулку с колен. Монеты золотым дождем рассыпались по полу. Симона вскрикнула и отшатнулась, а ее отец стал громко зачитывать список: – Проживание в трактире «Стаг и Стерн», корм для кобылы, трость из Петры… – Арман поперхнулся словами и поднял на Ника бешеный взгляд: – Как вы посмели, не посоветовавшись со мной, вычесть столь пустяковые расходы?

Ник и не подумал извиняться:

– Как вы заметили, я не включил сюда расходы Симоны, сделанные до свадьбы, хотя имел на это полное право.

– Это абсурд! – выкрикнул Арман, впиваясь глазами в список. – Да если бы я знал о такой вашей мелочности, Фицтодд, я бы…

– Что – вы бы? – невозмутимым тоном спросил Ник. – Не допустили бы свадьбы? Не тратили бы столько на вино и покупки? Не послали бы мне все свои счета за время пребывания в Лондоне? – Николас говорил без тени улыбки. – Думаю, это не так.

Лицо Армана источало бессильную злобу. Николас не удивился, когда Симона вдруг заговорила, пытаясь успокоить отца:

– Папа, но ты же не станешь выпрашивать деньги у барона. Разве твоя гордость позволит это?

Арман взглянул на дочь с таким видом, словно в его присутствии вдруг заговорил камень.

– Я говорю не о гордости и не о подаянии, безмозглая ты курица! – Арман пришел в настоящее бешенство. Потрясая бумагой перед лицом дочери, он кричал; – Мне нужна каждая, понимаешь ты это, каждая монета, каждый фартинг! М-м-мое сокровище этого требует. Я уже близок к цели, близок, ты слышишь?! Я чувствую…

Терпение Николаса подошло к концу.

– Я устал от вашего общества, дю Рош. Собирайте вашу добычу и оставьте мои покои. Утром мы с Симоной покидаем Лондон, так что можете попрощаться.

Несколько мгновений Арман с яростью смотрел Нику в глаза, потом неловко опустился на колени и стал здоровой рукой собирать монеты в шкатулку. Симона, желая ему помочь, тоже встала на колени, но Арман накрыл монеты своим телом и дико заорал:

– Не прикасайся! Не смей! Убирайся! Ты их отравишь!

Симона с искаженным от обиды лицом вскочила на ноги. Арман сам собрал все до последней монеты, сунул шкатулку под мышку и с трудом поднялся.

– Папа, мы теперь долго не увидимся, – проглотив обиду, начала Симона. – Прощай.

– Надеюсь, что так и будет, – фыркнул Арман и смерил дочь взглядом: – Ты, несомненно, дочь своей матери. Скатертью дорога! – Арман обошел Николаса, повозился с ручкой и вышел из комнаты, оставив дверь нараспашку.

Ник спокойно прикрыл дверь, а когда обернулся, Симона лежала на кровати и отчаянно рыдала, бормоча сквозь слезы:

– О, как я его ненавижу! Ненавижу!

Ник опустился на край постели и притянул Симону к себе.

– Ш-ш-ш… Он ушел.

– Почему он до сих пор считает меня виноватой? – говорила она, пытаясь унять слезы. – Я же делала все, что он требовал! А он ничуть меня не жалеет! – Она потерла нос.

– Ш-ш-ш… ш-ш-ш… – повторял Ник, легонько ее укачивая. – Он больше не будет тебя обижать. Он получил свои деньги и ушел.

Наконец Симона успокоилась.

– Наверное, я буду гореть в аду, – пробормотала она в плечо Нику. – Ведь я жалею, что он не погиб вместо мамы.

– Нет, ты не будешь гореть в аду, – все таким же успокаивающим тоном произнес Ник. – Твоя красота даже пекло превратит в рай. И что тогда будет делать сатана?

Симона против воли улыбнулась. Никтоже приободрился. У Симоны не было привычки лить слезы. Слабость вообще была для нее не характерна, и теперь, когда жена вдруг заплакала, он был готов на что угодно, только бы ее развеселить.

– Ему придется закрыть свою лавочку и поискать себе другое пристанище. Переехать. Скажем, в Уэльс, – подумав, добавил он. – Да, полагаю, Уэльс – идеальное место для ада.

Улыбка Симоны перешла в смех. Она отстранилась от Ника и вытерла слезы.

– Ник, а разве Хартмур не рядом с границей?

– Господи, конечно, рядом! – с притворным удивлением воскликнул Ник. – Значит, мне повезло. Не надо долго добираться.

Симона совсем успокоилась и с прежней веселостью улыбнулась Нику:

– Благодарю тебя. За все благодарю.

– Может, тебе не стоит меня благодарить? По крайней мере, сейчас, – уже серьезно ответил Ник.

Симона бросила на него встревоженный взгляд:

– Почему не стоит?

– Потому что я надеру уши этому разбойнику Дидье за то, что он нам помешал.

Симона подалась вперед, обняла Ника за шею, поцеловала легким поцелуем и с дьявольским блеском в глазах прошептала:

– А я его подержу.