Текст книги "Соблазн"

12

Я верила в то, что была избрана. Верила в то, что это они.

Они куда-то везли меня – на большой скорости, по темному шоссе. Предполагаемый «помощник» сидел рядом со мной на заднем сиденье. Тот, кто был за рулем, при этом не переставая говорить, был приверженцем Жертвоприношения – мой кандидат на роль Наблюдателя. Он весело поглядывал на меня в зеркало заднего вида, наполняя весь салон раскатами своего голоса:

– Нам больше подходят те телки, которые идут на все… А, черт возьми, ты и сама знаешь. Без ограничений. Из тех, что становятся на четвереньки и дают тебе делать все, что захочешь… Доступно выражаюсь?

– Да ладно, Лео… – вставил слово мой сосед. – Елена – девушка более высокого класса…

– Ладно, какой бы там класс ни был, но делать она будет то, что нам нужно. – Его глаза искрились весельем. – Верно, красавица?

– Вы платите, вы и командуете.

– Ах черт, видал, Педро? Девушка практичная.

Машина неслась все быстрее и быстрее, как и мой пульс. Я чувствовала напряженность, во рту пересохло, в голове – одна мольба: хоть бы я оказалась права. «Это они. Должны быть. И есть». Был воскресный вечер, почти уже час ночи, последний день отпущенного мне Падильей трехдневного срока. Я думала о Вере, о том, что начиная с завтрашнего дня уже никто не сможет удержать ее. Я думала, что время мое истекает и что две предшествующие ночи обернулись полным провалом. И я ухватилась за раскаленный гвоздь этой последней возможности, потому что других у меня не оставалось.

Меня выбрали в одной из охотничьих зон, в придорожном баре, пока я поправляла ремешок на сапоге, поставив каблук на стул, – типичный для Жертвоприношения жест. Это наводило на мысль, что банкетом у них заправлял сеньор Черт-возьми, а Педро был ведомым. Чуяла я: что-то в этой парочке есть. Меня они жаждали, это было ясно. Если бы взгляды были водой, с меня бы уже капало. Да и выделывались они, особенно Лео. За его бравадой крылось что-то еще, не только полоска неококи, которую он, кто бы сомневался, уже принял.

– Нам наконец повезло, а, Педро?

– Конечно, Лео.

– Четыре чертовых часа круги нарезали на машине – и ни одна стоящая не подвернулась… И что с твоими коллегами приключилось, красотка? Попрятались, что ли?

– Дело ясное – последствия истории с «убийцей проституток», Лео, – сказал его дружок.

– Ба, да этот тип – просто коллаж из газетенок. Я в него не верю. А ты веришь, детка?

– Елена знает, что с нами она в безопасности. – Педро снова ответил за меня.

– Ну, головой я бы за это не поручился. – И Лео разразился гоготом. – Но суть в том, что мы, видишь ли, по крайней мере, подцепили одну, на вид хорошую.

– Хорошую, красивую и серьезную.

– Даже слишком серьезную, а? Но, черт, я-то знаю таких девочек… Вначале такие серьезные-пресерьезные, а потом, слышь, поворачиваются к тебе задом и показывают тебе все-превсе, а?

Сеньор Черт-возьми, мой любимчик, казалось, слился с педалью газа, так что они стали единым целым. Он не переставал давить на нее, как не переставал и говорить, широко открывая рот и брызгая слюной. Говорил он с канарским акцентом, который все усиливался, будто Лео неделю сдерживался, а теперь дал себе волю. Волос у него не было, и голова отблескивала, словно пластик, в тусклом свете салона «ауди». Зато имелась аккуратная бородка клинышком, а под ней – двойной или даже тройной подбородок, наводивший на подозрения: не надел ли он пару резиновых масок? Он был толстым, но не сказать что неухоженным: такая комплекция, пущенная на самотек, может превратить тело в огромную котлету. Но его обладатель явно прилагал усилия, чтобы этому воспрепятствовать – при помощи тренажерного зала, «здорового» питания и, возможно, еще и тай-цзи, практикуемого совместно с коллегами-бизнесменами.

И его филией определенно было Жертвоприношение. Огромный, экспансивный, из тех, кому трудно смотреть в глаза, потому что это все равно что смотреть на голодного пса. Это желание и заставляло его притворяться. Сеньор Черт-возьми запускал шутихи и скрывал от чужих глаз вулканическую магму. А там, в глубине, могло быть все что угодно.

Я верила в то, что это – безумие.

– Не обращай на него внимания, – проговорил его приятель, сидя за его спиной, но всем телом развернувшись ко мне. – Лео – в некотором смысле бестия, но очень хороший человек… Береги силы, Лео. Сеньорита просто тащится от тебя.

– Да, береги силы, Лео, – сказала я.

Лео хохотнул, но его приятель лишь улыбнулся, глядя на меня в полутьме салона, словно хотел сказать: «Мы с тобой разделяем нечто, что Лео понять не способен». Внешность Педро прекрасно гармонировала с его поведением: стройный, с ухоженной бородкой и большими красивыми глазами, в которых смерчем закручивалась его собственная филия. Мне удалось установить, после получасового тестирования различными жестами, что его филия Жидкость и он склонен заглотить крючок базовой маски с изменчивым поведением. Я обнаружила логику в том, что один из «помощников» Наблюдателя – филик Жидкости, потому как именно эта филия может обнаруживать свойства других, и, возможно, именно в этом и коренились сомнения перфис. Филик Жертвоприношения, которому в выборе помогает филик Жидкости, – чудное сочетание, дававшее мне надежду на успех. Но точно так же они могли оказаться двумя скучающими yuppies[36]36
  Яппи (англ.) – молодые люди с приличным доходом, увлеченные профессиональной карьерой и ведущие активный образ жизни; имеют высокооплачиваемую работу, в одежде предпочитают деловой стиль.


[Закрыть] в дорогих костюмах и с дорогими авто, решившими развеяться после занюхивания дозы новомодного кокаина, из тех, что продаются в Сети. Реклама утверждает, что они лишены побочных эффектов и обеспечат тебе волшебную эрекцию. Проверить это утверждение на практике время явно не пришло.

– Далеко еще? – спросила я.

Лео, который наконец-то умолк, ограничившись трудновыносимым мурлыканьем, безбожно коверкая мелодию Hard Mess, сказал: «Да всего ничего», в то время как его дружок отвечал мне «нет».

– Мы уже близко, – прибавил Педро успокаивающе.

– А в чем дело, Еленочка, русская шлюшка? – взорвался весельем Лео. – Ты что, спешишь?

Ему нравилось, как он сам сказал, называть меня русской, хотя ему прекрасно было известно, что русской я не была. Его забавляли и другие вещи, в которых он пока не признался.

– Нет, не спешу, но и всю ночь на вас я потратить не могу. И потом, вы говорили, что дом близко, лысый ты козел.

– Как-как ты меня назвала?

Педро хохотал. Лео вывернул толстую, как у быка, шею, и машина пошла по дуге, отчего зазвенели бокалы для мартини на столике мини-бара между мной и его приятелем. И завизжал, обращаясь ко мне:

– Эй ты, супершлюха, мы заплатили тебе уже больше, чем ты зарабатываешь за целый месяц, разве не так? А вторую половину заплатим под конец. Так что нечего, черт тебя побери, подгонять. Вот дьявол! Ты снята на всю эту гребаную ночь, слышь? Ты – наша.

– Нет, не слышу. Погромче крикнуть не можешь?

Я рассчитывала раскручивать провокацию понемногу, пошагово. «Скинь же маску, Лео, ну давай, покажи, какой ты мачо и какой ты чокнутый…» Под предлогом, что мне нужно подтянуть сапог, я наклонилась и, выпрямившись, улыбнулась, потом сделала серьезное лицо, потом потянулась. Этот букет движений ублажил вечно изменчивого любителя Жидкости – из его глаз, казалось, снопами бил свет. Пригласив в машину, они сразу же усадили меня на заднее сиденье, и я выбрала следующую тактику: держать Педро на грани зацепа, а Лео предоставить полную свободу проявить себя. Педро закончил хохотать и прокомментировал:

– А ведь сеньорита права, Лео, мы сказали, что дом совсем рядом…

– И что из того? Еще и часу нет. Тебе что, к мамочке пора, сучка? Или ты боишься девственности лишиться? Тебе ведь заплатили, так? Ты – наша на всю ночь, так что захлопни свой гребаный рот, пока я не велел тебе его раскрыть, и пошире. Черт возьми, закрой свою пасть, а? Заткнись!

– Пожалуйста, Лео, хватит уже, – взмолился любитель Жидкости. – Елена будет слушаться.

Время, когда я должна была превратиться в покорный деликатес для Лео, еще не пришло, так что я промолчала. Педро снова взглянул на меня:

– У Лео свой характер, у меня свой. Но мы славные парни, можешь быть уверена. Тебе будет хорошо. Твое здоровье!

Он поднял бокал мартини, и мы снова выпили. Я верила в то, что в моем бокале – наркотик. Или в то, что кто-нибудь из них обрызгает меня анестезирующей дрянью с запахом розы. Я верила, верила.

Потягивая мартини, я перестала слушать и Лео, и его статиста и снова принялась разглядывать салон, как и сразу после того, как села в машину. Меры безопасности были налицо: подавитель мобильной связи – на щитке приборов, блокировка дверей, красный глазок сканера – чтобы удостовериться, что у меня при себе нет и перочинного ножика, и радар – это на предмет машин вокруг. Обычные игрушки тех, кто желает для себя безопасности и приватности. Итак, я – пленница: ни тебе возможности позвонить по мобильнику, ни отследить твое местонахождение группой дальнего радиуса действия, сижу в «ауди», который, словно болид, несет меня бог знает куда. Вероятно, они накачивают меня наркотиками. Эти двое – настоящие сукины дети, сомнений нет.

Но мне было нужно, чтобы они оказались моими сукиными детьми.

В первую из трех ночей, в пятницу, я еще была полна оптимизма. Я побывала в большей части наших зон охоты – во всех, что считались высоковероятными, и в половине с низкой вероятностью. К исходу ночи я вконец измоталась, а результат при этом – нулевой: несколько пьяниц, разрозненные группки хулиганья, чьи лидеры оказались приверженцами Жертвоприношения, да еще полицейский с той же филией, который не спускал с меня глаз и ходил по пятам, пока я не поняла, что он и пытаться не будет что-то со мной сделать. Но я еще рассчитывала на две ночи, остававшиеся в запасе. В субботу мне попались два потенциальных кандидата на здоровенных машинах, оба остановились возле меня – первый на шоссе, в районе ночных клубов, а второй в городе, недалеко от площади Санта-Ана. Относительно первого скоро стало ясно, что он ложноположительный – пьяный любитель Разморожения, который закончил тем, что поведал о том, как плохо обращалась с ним его мамочка, и вышвырнул меня из машины. Другой отвез меня подальше, расстегнул ширинку и потребовал, чтобы я поработала ртом. И я тут же его оставила, поскольку точно знала, что моя тайная любовь никогда не покажет мне член в момент избрания.

Воскресным утром, когда у меня уже раскалывалась голова – от усталости и напряжения, я наполнила горячей водой с пеной свою малюсенькую неудобную ванну и кое-как залезла в нее, подтянув свои далеко не короткие ноги. Выключила верхнее освещение, оставив только лампочки по углам – «холодный свет», без риска устроить короткое замыкание. То, что получилось, весьма напоминало знаменитый этюд на тему маски Жидкости. Горящие лампочки и пар от ванны вызывали в памяти фонари в тумане – место действия Джека-потрошителя, в лондонском районе Уйатчепел. Еще один «Наблюдатель», занимавшийся потрошением своих проституток в том Лондоне, который еще ничего не ведал ни о масках, ни о псиноме, а Шекспира считал всего лишь гением отечественной литературы.

Отмокая в ванне, я произнесла номер телефона Мигеля. Его чудный голос (боже, как я по нему скучаю!) прозвучал мягче теплой воды, омывавшей мою кожу.

К сожалению, все остальное оказалось не столь приятным.

– Я не могу надавить на Падилью, чтобы он дал тебе еще несколько ночей, солнышко, – сказал он, выслушав мою просьбу. – Ты и сама знаешь.

– Честно говоря, не знала, – ответила я, вдруг почувствовав раздражение. – Я-то думала, что ты – заместитель директора по подготовке наживок. Я прошу всего лишь…

– Диана…

– Я прошу всего лишь, – упрямо продолжила я, – чтобы ты и дальше вызывал Веру в театр по ночам и заставлял ее репетировать, скажем, в течение недели. Всего лишь об этом. Я что, должна написать официальное ходатайство? Подписать документ?

– Диана, солнце мое, ты не можешь и дальше заниматься этим одна…

– Мне уже восемнадцать, папочка.

– Я не твой отец и не претендую на эту роль. – Как и все оскорбленные мужчины, Мигель отреагировал с внезапной напускной холодностью. – Но, если честно, дело в том, что ты, по-моему, несешься прямиком в пропасть, причем в одиночку… Даже если бы он избрал тебя… Ты знаешь, что такое Наблюдатель? Для наживки он – билет в один конец… Если хочешь покончить с собой, попробуй бросить в ванну включенный фен… Выйдет гораздо быстрее и не так мучительно…

– Эта хрень, что ты несешь, здесь не в тему… Я – наживка. И делаю свою работу. В тот день, когда я захочу уйти в отставку, я тебе об этом сообщу…

– Ты хотела уйти в отставку неделю назад.

– А два дня назад попросила вернуть меня в штат.

– И тебе это удалось. Падилья дал тебе три ночи. Сегодня – последняя.

– Что ж, большое спасибо за помощь, – сказала я, но не отключилась.

– Диана, ты не сможешь сделать этого ни за три ночи, ни за десять… Этот тип что-то использует, какой-то трюк, чтобы избегать выбора в соответствии с псиномом… Никто не знает, в чем фокус. Мы все в растерянности.

– Он уже выбрал одну наживку, может выбрать и другую. – Я поднялась в ванне и смыла с волос мыльную пену.

– Этого мы тоже не знаем. Элиса исчезла, это верно, и предварительное расследование указывает на него, но мы до сих пор ждем квантового отчета. В Мадриде есть и другие сумасшедшие.

– Скажи мне что-нибудь, чего я еще не знаю.

– Ну, может, это сгодится: ты очень много для меня значишь.

Какое-то время мы оба молчали. Несмотря на свое возмущение, я понимала опасения Мигеля и неловкость его положения. При включенной громкой связи было слышно его дыхание – порой глубокое, порой прерывистое.

– Хорошо, чего именно ты от меня хочешь? Что я должен сделать? – произнес он в конце концов, явно сдаваясь.

– Хочу еще ночей! – взмолилась я, беря в руки полотенце. – Мне просто необходимо больше времени. И не дай Вере выйти на охоту, пожалуйста.

Он обещал мне, что попытается, и мы закончили разговор, не сказав на этот раз, что любим друг друга, – чтобы не оскорбить наше чувство.

Падилья позвонил часом позже, когда я репетировала маску Жертвоприношения в гостиной:

– Бланко, надеюсь, ты простишь, если мои слова прозвучат грубо, но должен сказать тебе, что по горло сыт и твоей сестренкой, и тобой. Мы заставляли Веру являться в театр, как бы на «экстренные репетиции», две последние ночи, и тот же фокус проделаем и сегодня. Но клянусь тебе созвездием Стрельца, под которым родился, больше я не собираюсь удерживать ее – ни на одну ночь. Попросту говоря, я не могу заниматься ее воспитанием. А сейчас, как ты знаешь, воскресенье, моя дочка – дома, и я хочу провести время с ней и забыть о том, что с понедельника по субботу я сажусь задницей на целую тонну взрывчатки под названием «Наблюдатель». О’кей, это не совсем взрывчатка… Это всунутая в мою гребаную задницу палка с моей отставкой, прописанной по всей ее длине. Вылези на улицу, закинь крючок, поймай этого козла, раздави его – и делу конец. Поздравления, медаль на грудь, моя вечная благодарность. Но не надо вновь выкручивать мне яйца!

Я даже не удосужилась ответить. А вот что я сделала – так это громко произнесла телефонный номер Алвареса, специальный, для экстренных случаев, как только Падилья отключился. Прошла идентификацию, назвав свой пин-код, потом попросила «аудиенции» и отключилась. И Алварес мне перезвонил. Он выказал большее понимание, чем Падилья, но видимость понимания была в этом случае неотличима от политики.

– Диана, вы – суперодаренный человек, – произнес он, как будто зачитывал мое личное дело. – Один из самых хороших показателей по тестам на уровень интеллекта. Это позволяет думать, что вы понимаете ситуацию. Ваша сестра – совершеннолетняя. Даже если бы мы ее уволили, то все равно не смогли бы воспрепятствовать тому, чтобы она поступала как ей вздумается. С другой стороны, также мы не можем помешать и вам. Падилья дал вам три ночи, и эта – последняя. Положа руку на сердце – советую вам делать свою работу и дать возможность нам делать нашу.

Я повесила трубку, хорошо понимая, что обращаться мне больше не к кому.

И пока я готовилась к выходу, думала я именно об этом: все произойдет либо этой ночью, либо никогда.

Это был мой последний шанс.

И вот мой последний шанс мчится в черном «ауди» со скоростью более полутора сотен километров в час, с глухим ревом мотора, подобным морскому прибою.

Мы уже некоторое время назад съехали с автострады на Валенсию и теперь неслись по второстепенной дороге, обсаженной соснами. Шел мелкий дождь, и ветер крошечными дротиками швырял его капли в стекла машины. В салоне «ауди» Лео продолжал напевать, погрузившись в свою одичалость, в то время как Педро, странствующий рыцарь, говорил по телефону с кем-то, кто, насколько я могла судить, направлялся туда же, что и мы. Какой-то дом, куда приводят девочек и где употребляют наркотики. Вечеринка high-class[37]37
  Высокого класса (англ.).


[Закрыть], как сказал бы Начо Пуэнтес. Вполне возможно, что одна из девочек и согласится, чтобы Лео ее связал. Гремящая музыка, быть может, виртуальное порно. Ничего из ряда вон выходящего.

Я начала беспокоиться. Решила, что нужно что-то предпринять до того, как мы приедем на место. Что-то радикальное. Мне нужно было их исключить. Способ, которым они меня сняли, выглядел подозрительно – с учетом количества денег, предложенных за ночь «загула». И похоже, они и вправду что-то подсыпали в мартини, но явно не седативное, а совсем наоборот: сердце так и прыгало в груди, от тепла радиатора пылали щеки, а соски под топиком стали твердыми и болели. Они явно хотели, чтобы я была полностью готова для чего угодно. Но все это казалось вполне нормальным в мире «безумных ночей» менеджера Педро и менеджера Лео. Наркотики, девочки, много бабла.

Это могли быть они. А могли и не быть. Это нужно было проверить раньше, чем меня еще больше накачают наркотой и все кончится тем, что я буду отплясывать голой возле бассейна с сеньором Черт-возьми.

Я посмотрела вперед и прямо перед собой, между мини-баром и телевизором, заметила кнопки работающего проигрывателя. Это подойдет.

Хотя Шекспир говорит о смене эмоций (в псиномике их называют «изменением состояний») во многих своих пьесах, однако среди них есть одна, «Много шума из ничего», напрямую посвященная исследованию последствий таких изменений. Там жених внезапно отказывается от невесты, несмотря на то что любит ее; один из персонажей клянется, что убьет своего лучшего друга; те, кто терпеть друга не могут, – влюбляются, а кажущиеся глупцами, в конце концов раскрывают все обманы. Женс говорил, что «Много шума» – это символ изменения состояний в таких масках, как Жидкость или Жертвоприношение, потому что в обоих случаях изменения влекут за собой контролируемые пробои. «Иногда, чтобы заглянуть вовнутрь, – говорил он, – нужен скальпель».

И я собралась применить радикальную хирургию.

Я протянула руку к проигрывателю и нажала кнопку «пуск». И тут же загремел рэп, как огромный и верный пес, с лаем примчавшийся на мой зов. И оба мужика уставились на меня. Музыку я использовала как бы для того, чтобы под нее пританцовывать, но на самом деле мои движения были просчитаны. Без всякой паузы я схватила бокал с мартини и сделала вид, что пью, проливая понемногу – так, чтобы ручеек потек по подбородку. Я повернулась к Педро, чтобы он видел мою шею и одежду с каплями жидкости, то есть именно то, что доставляет наслаждение его филии, а еще изобразила пьяный смех и захлопала в ладоши. Но еще раньше, чем я успела это проделать, толстые пальцы Лео уже подлетели к пульту управления и выключили музыку. Это и была финальная деталь, которой я ждала. Внезапно, словно упал занавес, повисла тишина. И мгновенно я заморозила все свои ощущения и реакции, сделавшись серьезной и неподвижной.

Много шума из ничего: содом, сменяющийся спокойствием.

Финал. Длительность моего спектакля – каких-нибудь восемь секунд.

Педро уже выведен из игры. Он был обычным любителем Жидкости, а его мозги – довольно тривиальными. Пробой лишил его способности двигаться, захватив в тот момент, когда правая его рука лежала на широкой спинке сиденья, а в левой он по-прежнему держал телефон, по которому только что разговаривал. Лицо обращено ко мне, глаза широко раскрыты, будто я демонстрирую чудеса акробатики. Губы слегка дрожат. Но отсутствие инициативы с его стороны с лихвой было возмещено реакцией Лео, сидящего за рулем.

– Какого черта?! – завизжал он. – Что это ты делаешь?.. – Он отвлекся от дороги, и машина стала спотыкаться. – Это не твоя чертова машина, русская!

Я подумала, что она теперь и не его.

– В следующий раз, перед тем как что-то тронуть, спроси разрешения! Слышишь? Разрешения спроси! – И все же Лео пока кое-что скрывал, а мне было нужно, чтобы он раскрыл все карты.

– Мне… жаль, – произнесла я, выдав этот простой текст в нужный момент и после короткого дыхательного упражнения, выдыхая слова, словно дым.

И почти ощутила, как снаряд моего голоса попадает в самую сердцевину его Жертвоприношения. Псином – плод нежный и сочный, заключенный в толстую-претолстую скорлупу, самую прочную, какую только можно себе представить. И в этот самый миг скорлупа Лео треснула.

– «Мне… жаль»? «Мне жаль»? – Его глаза, в зеркале заднего вида, бегали от шоссе ко мне и обратно непрерывными зигзагами, и машина, синхронно с этим, начала терять скорость – в противофазе с его словесным поносом, который все усиливался. – Ты знаешь, что я с тобой сделаю за это «мне жаль»? Ты знаешь, что я делаю с девочками, ты, сука русская? Знаешь ты, сука в течке?.. Ах черт!..

Мне в тот самый момент стало известно одно-единственное: псином того, кто истязает своих жертв или смотрит, как их истязают, оказавшись на свободе, не вопит так отчаянно, как псином Лео. Это голосящее желание обнаружило разнесчастного беднягу, переживавшего свой персональный ад.

Этот говнюк, сеньор Черт-возьми, не был моей тайной любовью, моим Великим Сукиным Сыном, моей целью. А его приятель – тем более. Они даже не были связаны с Наблюдателем. Еще раз – ложноположительные.

Вдруг оказалось, что перед нами уже не шоссе, а деревья и кусты. Крыло ударилось об ограждение на обочине, и, пока нас заносило, я думала о том, что серьезная авария значит для меня гораздо меньше, чем этот очередной промах. Наконец машина ткнулась в небольшое деревцо с такими же перекрученными ветками, как мои планы.

– Бог мой! – пробормотал Лео и заглушил двигатель. – Вот черт, надо же так обделаться!..

Я взглянула на его дружка. Он все еще пребывал в пробое, но это состояние пройдет, как только я исчезну. То же самое ожидает и Лео, но если у первого пробой выражался в хлопанье ресниц и оцепенелости, то Лео задыхался, орал, хорохорился:

– Давай вали отсюда! Шевели задницей, сучка! Пойдешь в Мадрид пешком, черт возьми! Да, черт возьми, иди трахни своего гребаного папашу!

Я поняла, что он отключил блокировку дверей. Достала деньги, которые они мне заплатили, и положила их на колени Педро.

– Давай-давай, сучка гребаная! Убирайся! Трахать папочку! Вон отсюда!

Я хотела уйти. Клянусь, хотела уйти.

Даже вышла из машины. Но тут я обернулась и увидела его – разбухшего от собственных воплей и весьма заметного избытка жира, запакованного, как сарделька, в дорогой, сшитый по мерке костюм. Девяносто кило денег и фрустраций, позволяющих мучить беззащитных девчонок. Лысая глыбища с отверстием, изрыгавшим ругань и проклятия. Гора дерьма – этот менеджер XXI века под действием неококи. В голове моей вдруг возник вопрос: а что же он делает с девицами, которых привозит на свои приватные вечеринки вместе с покорным Педро? Этой мысли оказалось достаточно, чтобы я, все еще находясь рядом с машиной, открыла правую переднюю дверь, схватилась руками за потолок, уперла один сапог в сиденье, а другим заехала ему в морду. Хруст послышался как раз посреди последнего «трахай папочку». Затем наступила торжественная тишина. Педро на заднем сиденье застонал и согнулся пополам.

Посмотрев на физиономию Лео – расплывшуюся, залитую кровью, – я подумала, что как минимум разбила нос еще одному ложноположительному. Может, я вообще его убила, что было бы совсем некстати.

– А, черт возьми! – сказала я и захлопнула дверцу.

И пошла оттуда по темному полю, проверяя на ходу телефон, чтобы вызвать такси.