Текст книги "Соблазн"

9

Рикардо Монтемайор и Начо Пуэнтес, пара перфис, занимавшихся данным делом, утром в пятницу ждали меня в «Хранителях». Когда мы все уселись, Монтемайор сказал:

– Начинай-ка ты, Начо.

– Нет, please[18]18
  Пожалуйста (англ.).


[Закрыть], давай ты. Я остановлю, если ты ошибешься.

– Уф, тогда тебе за все утро не удастся и рта раскрыть.

Мы улыбнулись. Монтемайор и Начо всегда прикалывались.

– Ну, поехали. – Монтемайор приподнял бровь. – В профиле Наблюдателя есть вещи хорошие и есть очень плохие…

– Уже ошибся, sorry[19]19
  Извини (англ.).


[Закрыть], – прервал его Начо. – Есть вещи плохие, очень плохие и абсолютно отвратные. Последних – большинство.

– Принято. Я не намерен размениваться на придирки к вашей точке зрения, монсеньор Пуэнтес.

Начо поднял руку в знак благодарности. Монтемайор продолжил:

– В любом случае данных много. Возможно, будет лучше, если ты будешь задавать вопросы, Диана.

Я скрестила ноги и переложила в левую руку маленький ноутбук – а он помещался у меня в ладони, – чтобы правой почесаться под маечкой на бретельках.

– На самом деле, парни, вопрос у меня один, – сказала я. – Что мне сделать, чтобы порвать его в клочья за три дня?

– Вот придумаешь сама этот способ – и нам расскажешь, – откликнулся Начо.

– Дорогой ученик, – встрял Монтемайор, – сеньорите Бланко альфа нужна раньше, чем омега.

– О’кей, папочка.

Монтемайор фыркнул и снова приподнял бровь, откидываясь в кресле. Было заметно, что лет ему побольше, чем Начо, но не настолько, чтобы годиться тому в отцы. Несмотря на его лысину и седоватую бородку, немногочисленные морщинки и еще упругая кожа выдавали сорок с небольшим, хотя и подпорченные выпирающим животиком. Одевался он всегда удивительно небрежно и предпочитал (неведомо почему) милитаризованные жилеты и брюки-камуфляж, то и другое – нашпигованное карманами. Полную противоположность представлял собой Начо Пуэнтес – одетый, как манекен, из тех, что с легкостью можно себе представить в витрине шикарного бутика. Густая копна черных, зачесанных назад волос, смуглая кожа и черные глаза. Тело его, как у солиста балета, было подчеркнуто дорогими костюмами (на этот раз – приталенным коричневым от Армани) и отличалось столь совершенной красотой тридцатилетнего мужчины, что это казалось почти пошлым. Поговаривали, что он гей и что его любовник – не кто иной, как Монтемайор, однако я подозревала, что слух этот порожден завистью представителей мужского пола, склонных навешивать ярлык гомика каждому древнегреческому богу, встреченному ими на планете Земля.

Одно было верно: эти двое являлись лучшими профилировщиками всей европейской полиции, а для меня сейчас только это и имело значение. Потому что Наблюдатель был самым худшим из всего, что появилось в Европе за последнее время.

– Итак, что нам известно? – Монтемайор выстукивал что-то на маленькой клавиатуре своего ноута. – Нам известно, что это мужчина, кавказец, возраст – около сорока лет, привлекательной внешности, здоровый, умный, с высокими доходами… В общем, почти как наш Начо, – подвел он итог.

– Мое финансовое положение пока недостаточно высоко, dear professor[20]20
  Дорогой профессор (англ.).


[Закрыть], – вставил слово Начо.

– И надеюсь, для твоего же блага, что между вами существуют и другие различия, – отозвался Монтемайор. – У него имеется хорошо оборудованный дом, в несколько этажей и с подвалом или, что тоже возможно, двухуровневым подвалом. Вероятнее всего, дом расположен в окрестностях Мадрида, с меньшей вероятностью – в граничащих с Мадридом провинциях. Филик Жертвоприношения…

– И еще какой! – поддакнул Начо. – Использует веревки даже для того, чтобы зафиксировать голову жертв.

– Оставим его извращения на десерт, дорогой ученик. Сначала – альфа.

– All right[21]21
  Хорошо (англ.).


[Закрыть]. А еще у него слюнки текут от черных топов, ремней, G-strings…

Монтемайор с упреком взглянул на коллегу.

– G-strings, – буркнул он. – Стринги, дьявол! Говори по-человечески, черт побери.

– Sorry, daddy…[22]22
  Прошу прощения, папочка (англ.).


[Закрыть]

– В настоящее время живет один. Мы с Начо склоняемся к тому, что он скорее вдовец, чем ГР.

Я подняла глаза от монитора своего ноутбука:

– ГР?

– «Гребаный разведенный», – пояснил Начо, и оба расхохотались. – Судебные иски, драки за детей, астрономические алименты – в общем, сама понимаешь…

– Мы думаем, скорей всего, его жена исчезла с лица земли.

– Мы думаем, скорей всего, он сделал так, чтобы она исчезла, – уточнил Начо.

– Но не знаем, когда именно. Возможно, она стала его первой жертвой. – Монтемайор пожал плечами. – Ему понравилось, вот он и продолжил. На самом деле его эволюция отмечена знаками «Бирона-клятвопреступника», – процитировал он менторским тоном. – Мы не знаем, когда он начал, возможно, еще в юности, но со временем усовершенствовал свои ритуалы и ускорил ритм. Возможно, поначалу он странствовал, и все происходило нерегулярно. Сейчас он «Бирон» и у него есть свое постоянное место, свое «королевство». Мы полагаем, что это его дом, и именно потому считаем, что он разделен на две части: одна, верхняя, – для сознания, другая, нижняя, – для желаний.

Это я записала. Я знала, что Монтемайор имеет в виду исследование Виктора Женса о шекспировской комедии «Бесплодные усилия любви», в которой король и трое его придворных клянутся вести аскетичную жизнь, посвященную наукам, пока от своих намерений их не заставляет отказаться вмешательство четырех дам французского двора. Первым из четверых, кто решился нарушить клятву, стал персонаж по имени Бирон, и Женс назвал его именем тип преступника, который после долгого воздержания выпускает на свободу свой псином, да так, что ничто не может его остановить. Скрестив ноги, с ноутбуком на коленях, я выстукивала на клавиатуре: «Это Бирон; миновал этап подавления желаний Жертвоприношения. Сейчас все сконцентрировано в его доме, предположительно в нижней части».

Я мягко прервала Монтемайора и спросила, может ли так оказаться, что эта особенность связана с филией Взгляда, той самой, что, согласно Виктору Женсу, была ключом и символом этой комедии. Перфис согласились с моим предположением.

– Тем не менее и в этом случае нельзя сбрасывать со счетов важность визуального контакта, Диана, – уточнил Монтемайор. – Я не хочу сказать, что ему не понравится, если ты будешь на него смотреть, но его сознание в какой-то точке выжжено псиномом, и это усилило осознание им себя как доминирующего субъекта.

– Как и ритм его активности в качестве сексуального маньяка: девятнадцать жертв за восемь месяцев, – присовокупил Начо.

– Двадцать, если прибавить Элису, – сказал Монтемайор.

Я немного отвлеклась, размышляя о том, что хорошо бы снова пролистать старое исследование Мура, посвященное технике Взгляда, и мне пришлось попросить их повторить последние цифры. И я почувствовала, как меня охватывает дрожь.

– По моим сведениям, их было всего двенадцать, – проговорила я.

В воздухе между профилировщиками появился виртуальный монитор с двадцатью разложенными, словно игральные карты, лицами.

– В Управлении внутренних дел решили замести сомнительные случаи под ковер, чтобы не усиливать панику, – пояснил Монтемайор, – но штука в том, что это не только проститутки и не только иммигрантки. У нас есть несколько испанок, одна туристка-француженка, одна польская гимназистка, одна русская…

– В любом случае многие из Восточной Европы, – вставил слово Начо. – Но он все же космополит, хоть и выбирает только длинноногих: у нас имеются даже две балерины. – И подмигнул мне. – У тебя вот ноги достаточной длины. Это очко в твою пользу.

– Да я ему все яйца отобью своими длинными ногами, – отозвалась я, и Начо расхохотался. – А почему так много иностранок? Может, он и сам иностранец?

Начо покачал головой:

– Он, кто бы сомневался, гражданин мира, но каким-то образом оказывает на своих жертв успокаивающее воздействие, поэтому мы подозреваем, что он говорит по-испански и, предположительно, по-английски, причем вполне прилично, как носитель. Его pick-up[23]23
  Захват, взятие (англ.).


[Закрыть] носит спонтанный характер, ничего похожего на «давай залезай, или буду стрелять» или, там, удар по голове, хотя уже на конечном этапе, когда он запихивает их в машину, тут уж да, в ход идут drugs[24]24
  Наркотики (англ.).


[Закрыть] – сильнодействующий спрей-анестетик, который оставляет после себя запах роз.

– Бога ради, Начо! – перебил Монтемайор. – Ты хоть когда-нибудь можешь говорить, как все люди? «Его pick-up… drugs»… – Он взглянул на меня, притворно сердитый. – Извини, он в таком состоянии с тех пор, как этим летом вернулся после совместной работы с командой из Беркли… Он и мне отвечает «let’s go»[25]25
  Пойдем (англ.).


[Закрыть] каждый раз, когда я спрашиваю, не пойти ли нам обедать…

– Заткнись уже, Монте, гребаный испанский son of a bitch[26]26
  Сукин сын (англ.).


[Закрыть], – тихонько пропел Начо.

И я улыбнулась – именно так, как следует даме, окруженной жизнерадостными кабальеро. Мне не встречался ни один перфи, который постоянно не прикалывался бы, – возможно, потому, что всю жизнь им приходится изучать под микроскопом настоящий ужас. Они шутят и прикалываются еще больше, чем судмедэксперты… и эта мысль подвела меня к следующему вопросу:

– Как вы думаете, у него есть навыки судмедэксперта?

Монтемайор поднял брови, а Начо засопел.

– Мы куда быстрей закончили бы, если взялись бы перечислять тебе, чего он не умеет, – ответил первый, очень серьезно. – Он профессионал по части забора анализов, использует лучшие системы расшифровки ДНК и стравливания отпечатков пальцев, под конец сканирует тело… Что тебе еще нужно? Он знает информатику, разбирается в медицине…

– В общем, как любой в наше время… – уточнил Начо. – Нынешний всеобщий доступ к информации виртуально делает нас экспертами в чем угодно.

– Таким образом, не обязательно, что он медик либо полицейский…

Профилировщики переглянулись.

– На сайте «eBay» продаются расшифровщики ДНК последнего поколения, – припомнил Начо.

– Любой пацан со средним интеллектом смог бы иметь те же познания, что и он, если бы поставил перед собой такую цель, Диана, – прибавил Монтемайор.

Какое-то время я увлеченно стучала по клавиатуре, а когда подняла глаза, то поймала Начо за разглядыванием моих грудей, ничем не стесненных под топом на бретельках. Ничуть не смутившись, он улыбнулся, а я улыбнулась в ответ. Как будто он хотел сказать мне: «Работа и удовольствие не есть нечто несовместное».

– А то, что вы мне уже поведали, – это хорошая часть или мы уже в худшей? – поинтересовалась я.

Начо заерзал, по его бархатистому пиджаку побежали опаловые тени.

– Мы еще и не подобрались к плохой, honey[27]27
  Дорогой – ласковое обращение к человеку (англ.).


[Закрыть]. А ты что скажешь, Монте?

– Скажу, что плохая начинается, когда узнаёшь, что он – эксперт по псиномам.

– Что?

Оба смотрели на меня, подтверждая сказанное молчанием. Монтемайор указкой закрыл папку с лицами жертв и оставил ее висеть в воздухе.

– Мы уверены, что он знаком с миром наживок и избегает нас, Диана. Соответственно, с ним не сработают классические трюки. Например, возьмем костюмы. Ты, естественно, знаешь, что приверженцы Жертвоприношения реализуют захват в момент выбора. Это уже доказано. Охота может затянуться, но захват неизменно совершается при выборе, и, следовательно, внешность играет ключевую роль, так?

Я кивнула. Это мне было известно.

– Однако нельзя сказать, что каждая жертва была одета в полном соответствии со вкусами любителя Жертвоприношения. Француженка, Сабина Бернар, была одета вот в это пальто… – Монтемайор лазерной указкой тронул папку.

В полутьме комнаты, одного из четырех кабинетов перфис в «Хранителях», появилось изображение манекена в пальто. Монте покрутил его во всех трех измерениях.

– Обрати внимание на участки, исключенные квантовым анализом. Такое пальто не цепляет филика Жертвоприношения, оно, скорей, указывает на филию Обличия. Еще пример: немка, приехавшая в рамках студенческого обмена, Силке-Хедрун Ланг. Она одевалась просто, брюки на ней были свободные, вот такие. – И он коснулся красной точкой лазерной указки краев призрачных брюк, которые сменили в воздухе пальто. – Эта стертость половых различий от пояса и ниже понравится, скорей уж, филику Падения. Но Надя Хименес, проститутка, которую он умыкнул месяцем позже, разгуливала почти что голой: только цветной топ и дизайнерские очки – такой костюмчик понравится прежде всего филикам Эксгибиции. Филик Жертвоприношения не испытывает влечения к голым ногам.

Я была сбита с толку.

– Тогда почему вы рекомендуете нам выходить в костюмах для любителей Жертвоприношения?

– Потому что статистический анализ данных по костюмам показывает, что этот тип процентов на пятьдесят-семьдесят – приверженец Жертвоприношения, – пояснил Монтемайор. – А остальное распределяется между разными филиями. Мы пытались ввести кое-что из этих деталей в ваши одеяния, но пока без видимого успеха…

– А откуда они берутся, эти другие филии?

– Погоди. Мы покажем и другие примеры.

Еще одна быстрая пробежка пальцев по клавиатуре – и в воздухе повис квадрат. Соты с квадратными ячейками, в каждой из которых помещался некий элемент декораций: фонари, тротуары, стены.

– Сценарий также не очень-то вписывается во все случаи, – продолжил Монтемайор. – У нас есть свидетель похищения польской студентки Сувенки Заяц, в мае. Одна женщина как раз смотрела в окно и видела, как девушка садилась в машину…

– Она обратила внимание на марку и номер машины и запомнила их, бедняжка, – встрял Начо, – однако сеньора была уже в очень почтенном возрасте, ясное дело. Она не в курсе, что существует технология портативного скоростного тюнинга. У меня есть такая штука. Помещается в багажнике. В этом-то вся соль: можешь отогнать машину в чисто поле – и через полчаса она станет неузнаваемой. И это не считая таких изощренных методов, как… О, извините, dear professor… Я вас перебил.

Прежде чем продолжить, Монтемайор тяжело вздохнул, одновременно совершая некие манипуляции с висящей в воздухе картинкой.

– Сувенка ждала на остановке автобуса, и именно в этот момент он ее и выбрал. Взгляни на то, что ее окружало. Кукла показывает местонахождение девушки: она располагалась в углу. Довольно хорошая рамка вокруг, сказал бы я. И как только она видит, что приближается машина, она разворачивается, вот так, увеличивая тем самым вероятность того, что любитель Жертвоприношения выберет именно ее… Но смотри внимательно: вот с этого ракурса или с этого, то есть с тех двух направлений, откуда могла подъезжать машина… – Он разворачивал тело изображавшего женщину манекена в разных плоскостях, разъяв его на части, которые, в свою очередь, автономно изменяли позицию: талия, грудь, ноги… – Видишь? Сценарий, в котором он совершил свой выбор, не был чистым случаем Жертвоприношения, он гибридный – смешан со сценарием Ауры или Загадки, даже если мы примем во внимание детали поведения жертвы… Без сомнения, палач, который взял свою жертву в таких условиях, – это не приверженец Жертвоприношения, держу пари на свою годовую зарплату…

– Не ставь на кон кусок дерьма, а то нам никто не поверит, – возразил Начо.

Монтемайор его проигнорировал:

– А при выборе Геррит ван Оостен…

Я решила его остановить:

– Но ведь может быть, что не эти моменты оказались моментами выбора… – Я осеклась, увидев выражения их лиц. – Но, конечно, вы разбираетесь в этом лучше меня…

– Псином, дорогая Диана, – это математика, – холодно возразил Монтемайор. – Ты смотришь на это дело глазами актрисы на сцене, но тот, кто тебя разглядывает, реагирует точно и просчитываемо – всегда.

– Шерлок Холмс – это уж слишком «элементарно», dear Ватсон, – отметил Начо. – Сегодня каждое преступление – это уравнение, решаемое квантовыми компьютерами…

– Кончились сыщики, полицейские, судмедэксперты… – подобно прокурору, вынес приговор Монте. – Теперь в деле только компьютеры, профилировщики, наживки и Шекспир.

– Ну хорошо, – согласилась я.

– О нет, не хорошо, сеньорита Бланко, – в шутку пригрозил Начо. – Вы нас обидели.

– Лучше мы расскажем о том, что имеет к тебе самое прямое отношение, – решил Монтемайор, пока я с напускным смирением бормотала «мне очень жаль, сеньор Пуэнтес».

И вдруг в воздухе поплыли картины чистого, беспримесного ужаса.

– Половые органы жертв. – Монтемайор указал на голографии. – Неорганические объекты, обнаруживаемые в вагине, могут быть двух типов – фаллоидные и нефаллоидные. Приверженцы Жертвоприношения никогда не используют нефаллоидные объекты: это просто-напросто не их способ получить наслаждение. Но в вагине Сувенки Заяц находилось пятнадцать осколков бутылочного стекла, введенных туда один за другим при помощи щипцов. Объект нефаллоидный – осколки стекла, но в приемах их введения есть незначительный процент Жертвоприношения. Чтобы ты составила себе некоторое представление: это как если бы Начо действовал щипцами, ты лишь вводила бутылочные осколки, а я проталкивал бы их поглубже… и каждый из нас влиял своим псиномом на псином другого. А вот в вагине Вероники Касадо, напротив, не было ничего, зафиксировано только покушение на изнасилование…

– Ей было всего пятнадцать лет, понятное дело, – подключился Начо. – Это безусловный teenager[28]28
  Подросток (англ.).


[Закрыть] в группе его жертв. Среди филиков Жертвоприношения есть такие, кто не практикует проникновение в жертву, если она слишком юна…

– Принято, дорогой ученик. Но вот сломанные суставы вновь подкидывают проблему. Перелом суставов может быть открытым и закрытым, первый способ практикуется для того, чтобы облегчить доступ к гениталиям. Для палача жертвы это некий способ заявить: «Я сломал твои затворы». Наблюдатель использует специальное оборудование, чтобы сломать головку бедренной или плечевой кости и разъединить суставы конечностей. Но у нескольких жертв отмечены вывихи или ампутация фаланг. – Он пошевелил пальцами левой руки. – А это – закрытые формы, не характерные для Жертвоприношения, мой ученик, хотя анализ показывает и некоторый уклон в Жертвоприношение…

Монтемайор еще некоторое время распространялся в том же духе, несомненно, из-за уязвленного самолюбия Начо. Он говорил о «покушениях на просверливание», «незавершенных прободениях», о «гиперразрывах» и все это сопровождал иллюстрациями. Я, глядя на них, окаменела, словно под гипнозом. И даже перестала слышать медицинскую тягомотину Монте. На протяжении своей службы я поймала или помогла поймать с десяток монстров, но все еще испытывала, как и в первый день, то же изумление, тот же ужас, то же безграничное отвращение по отношению к их безумным деяниям. «Почему?» – спрашивала я себя. И хотя хорошо знала, что объяснение этому одно – псином, продолжала задавать себе все тот же вопрос: «Почему?»

Когда они принялись оживленно обсуждать различные способы разрезания анального сфинктера, я их остановила:

– Ребята, боюсь, у меня уже нет времени. Каким будет итог?

– Скажи об этом ты, Начо, – велел Монтемайор. – Не люблю сообщать плохие новости.

– Знаешь, Диана, – задал вопрос упомянутый Начо, – почему мы назвали его Наблюдателем?

– Потому что он – большой умелец выбирать взглядом. Так об этом говорят.

– Так думают многие в отделе… Но на самом деле мы назвали его так по другой причине: он ограничивается тем, что позволяет действовать другим, хотя неизменно держит все под контролем.

Я не отрывала от него глаз.

– Да-да, кто-то ему помогает.

– Минуточку, – сказала я. – Если он работает с сообщниками и позволяет выбирать им, тогда квантовый анализ показал бы совокупность различных псиномов. И тогда мы говорили бы уже о группе из двух или трех преступников или о целой банде…

– Есть исключения, хотя то, что ты говоришь, в общем верно, – согласился Монтемайор, – и вот здесь-то собака и зарыта: есть следы других псиномов, но, согласно компьютеру, их недостаточно.

– А если перевести, для чайников? – спросила я тоненьким голоском.

– Он кого-то использует, это точно. Но таким странным образом, что мы не можем установить ни какие между ними отношения, ни даже – разные ли это люди. Мы называем их «сотрудниками». Они следуют своим направляющим и порой действуют самостоятельно – как в выборе жертвы, так и в последующих играх, но в определенных точках останавливаются и иногда получают прямые указания Наблюдателя. Это очень хитрая техника, до сих пор она не фиксировалась. Поэтому мы и полагаем, что он обладает серьезными познаниями о псиномах. Он постоянно ускользает от нас.

– И мы не знаем, скольких «сотрудников» он использует, – добавил Начо. – Но речь не идет об организованной группе или о folie à deux[29]29
  Психиатрический термин, переводимый как «психоз на двоих» (фр.) – форма индуцированного бреда, при котором одинаковые по содержанию бредовые идеи наблюдаются у двух лиц.


[Закрыть]. Скорее, это что-то вроде симбиоза.

– Множественная личность? – предложила я свое объяснение, но, увидев, как они дружно отвергли это предположение, сразу же поняла, что перфис ожидали этого вопроса.

– Каждая личность имела бы один и тот же псином, и «сотрудники» не существовали бы, – пояснил Монтемайор.

– Это прежде всего приверженец Жертвоприношения, – произнес Начо. – Он перевязывает им лица – вот так и так. – И он крест-накрест приложил пальцы к своим глазам. – Чтобы обвязать голову жертвы, он использует веревку – очень тонкую. Наличие брызг спермы на лицах и на веревке говорит о том, что этот финальный сценарий его сильно разогревает. Это грандиозный любитель Жертвоприношения, равно как и грандиозный сукин сын. Но присутствуют следы и других, сотрудничающих с ним псиномов…

– А он не может имитировать эффекты нескольких псиномов?

Монтемайор улыбнулся. Начо, более почтительный (или, возможно, не желающий обижать меня, чтобы не потерять шанс пригласить потом куда-нибудь), ограничился тем, что просто не заметил моей промашки.

– Никто не может имитировать эффекты никакого пси-но-ма, Ди-а-ни-та, – произнес по слогам Монтемайор. – Лишь тот факт, что он перевязывает им лица, дает нам миллионы дифференциальных признаков псиномов, называемых микрогабаритами. Твой псином – Труд. И если тебе придет в голову кому-то перевязать веревкой лицо, ты никогда не сделаешь это так, как сделает это любитель Жертвоприношения, даже если в твоем распоряжении будет квантовый компьютер.

– Но ему кто-то помогает, – возразила я. – Почему нас, наживок, не проинформировали о том, что Наблюдатель – это не один человек?

И вот тут я впервые увидела Монтемайора раздраженным.

– Потому что это не больше одного человека, но и не один человек. И не делай такое лицо, это то, что у нас есть. Мы не знаем, что это. Если мы скажем, что вы увидите в машине двоих или троих, мы, может, ошибемся, может, они чередуются. Но это и похоже не на нескольких человек, взятых вместе, а скорее на один мозг, разделенный на участки. Может статься, что имеем дело с новой филией, но если это так – откуда такое количество Жертвоприношения?

– А что произошло с Элисой? Это был он… или они?

– Пока ничего не можем сказать – слишком рано. Центральный компьютер сейчас анализирует данные о микрогабаритах тех мест, где она могла пропасть. На это уйдет неделя. Цирк был маловероятным местом, но мы полагаем, что возможным.

– А я? – задала я вопрос. – Я собираюсь пройтись по зонам риска в ближайшие три ночи. Сколько вы будете меня обсчитывать?

– Лет тридцать по меньшей мере, – сообщил Начо.

Я показала ему средний палец.

– Вероятность, что ты его встретишь, довольно высока, – ответил Монте, почесав лысину. – Мы не хотим сказать, что он выберет именно тебя, все будет зависеть от его «сотрудников» и от того гениального трюка, который они используют. Но вероятность того, что вы пересечетесь, – больше восьмидесяти процентов. Даже если это он похитил Элису, он снова выйдет на охоту. Он пока еще голоден. Очень голоден. И не будем забывать, что, если Элиса попытается подцепить его на крючок, но потерпит поражение, он покончит с ней чрезвычайно быстро, потому что его пробьет. Она даст ему слишком большое наслаждение. Ему и на три дня не хватит.

Пуэнтес, прежде чем заговорить, провел языком по верхней губе; они, сказал Начо, разработали новые упражнения для этапа выбора и похищения, которые я смогу освоить за несколько часов. Они мне их скопируют на ноут.

– Если ты и вправду решила попытаться, – прибавил он.

Мгновение я молчала, уставившись в свой ноутбук. Внезапно перед глазами встала картина: обнаженные тела на подмостках подвала, мои коллеги и я сама, позируя, стараюсь понравиться. «О да, это я буду избрана, не они. Я». Запах согретой огнем софитов кожи, раскачивающиеся тела… превращенные затем в этот пазл голографий судмедэкспертизы. И внезапно накатила страшная усталость. Меня охватило желание закрыть ноут, подняться и уйти, забыть о Наблюдателе и о треклятом самопожертвовании, об отвратительных жертвоприношениях богине Правосудия. Но потом подумала о Вере и словно глотнула свежего воздуха.

– Хорошо, – сказала я. – Я хочу узнать, как мне превратиться в самый лакомый кусок во всей его сучьей жизни.