Текст книги "Киберфилософия эвтаназии и биочипизации. Интервал абстракции"

Ряд авторов (Б. Г. Юдин, И. Т. Фролов, Н. С. Малеин) считает, что профессиональный долг медиков должен включать в себя, помимо всего прочего, сострадание, что врач не должен допускать бессмысленной жестокости [Юдин Б. Г. Право на добровольную смерть: против и за // О человеческом в человеке. – М.: Изд-во полит. лит-ры, 1991. – С. 247—261; Фролов И. Л. О человеке и гуманизме. – М.: Мзд-во полит, лит-ры, 1989. – 559 с.]. П.Д.Тищенко, например, легализация эвтаназии считает правом человека на самодетерминацию, то есть на свободный выбор, инициацию и контроль над своими поступками [Тищенко П. Д. Эвтаназии: российская ситуация в свете американского и голландского опыта / / Медицинское право и этика. – 2000. – №2. – С.30—38].

А.Я.Иванюшкин, суммируя многообразие подходов, рассматривает проблему эвтаназии как дихотомию: во-первых, эвтаназия противоречит основным канонам врачебной этики, так как несовместима с принципами «святости жизни» и может повлечь за собой нежелательные последствия; во-вторых, отказ от эвтаназии обрекает многих больных, чьи страдания медицина не в силах облегчить, на положение заложников высоких моральных принципов [Иванюшкин А. Я. Профессиональная этика в медицине. – М.: Медицину, 1990. – 220 с.].

Следует особо отметить, вопросы, встающие в русле философской проблематики, в высшей степени сложны, это в полной мере относится и к проблеме эвтаназии. Именно на решении таких сложнейших проблем, философия только и может доказать свою незаменимость и теоретическую силу, свои возможности, свой эвристический потенциал [Юдин Б. Г. Право на добровольную смерть: против и за // О человеческом в человеке. – М.,1991. – С.247—261; Фролов И. Т. О человеке и гуманизме. – М.,1989. – С.529—547; Малеин Н. С. О врачебной тайне // Советское государство и право. – 1981. – №8. – С.18—20; Тищенко П. Д. Право на помощь и право на жизнь // Человек. – 1992. – №6. – С.26—31. Иванюшкин А. Я. Профессиональная этика в медицине. – М.,1990. – С.133—135].

Философско-этические системы прошлого в их нормативной части характеризуются, прежде всего, тем, как они программировали пути, способы обратного возвращения морали с поднебесья общественного сознания на землю, в практику человеческого существования. Утилитазирм, деонтологизм, этика разумного эгоизма – все это разные ответы на один и тот же вопрос о том, каким образом эмпирический индивид, оставаясь эмпирическим и единственным, может подняться до совершенного и желанного состояния, в котором добро соединяется со счастьем [Дубинин Н. П. Что такое человек? – М.: Мысль, 1983. – 334 с.].

В этом аспекте, рассмотрение морали в качестве абстрактной долженствовательной программы придает особую остроту и напряженность вопросу о действенности морали, способах ее соединения с практикой повседневной жизни. Суть проблемы состоит в следующем: как может идеально возвышенная мораль сопрягаться с реальной действительностью, которая далека от морального идеала.

Мораль обнаруживает свою действенность прежде всего в форме оценки, обозначающей некую предельную, высшую точку отсчета. Она выражает гуманистическую перспективу человечества. Однако абстрактный гуманизм без своей диалектической противоположности – гуманизма конкретного, устраняется от решения реальных проблем и вместе с тем перестает играть роль социально значимого идеала развития [Лосский И. О. Условия абсолютного добра. – М.: Изд-во политич. лит-ры, 199I. – 368 с.].

По мнению одного из последовательных исследователей проблемы эвтаназии – С.Ю.Быкова, данная проблема стала предметом острых дискуссий ввиду объективных изменений, произошедших как в медицинской практике, так и в развитии общества в целом. Для медицины характерен переход от патерналистской модели врачебной этики к непатерналистской. Сторонники патернализма выступают против эвтаназии, опираясь при этом на постулат о «святости жизни» и считая, что эвтаназия допускает возможность злоупотреблений [Быкова С. Ю. Эвтаназия: гуманна ли она? // Вест. МГУ. – Сер. 7: Философия. – 1992. – №6. – С.80—82].

Противники же патернализма исходят из принципов автономии индивида и прав личности]. Анализ показывает, что объективные тенденции развития медицины все более создают перевес в сторону антипатерналистской модели. Общественный прогресс приводит к тому, что для человека особую ценность приобретает возможность самодетерминации своих поступков. Чем больше человек овладевает собственной телесной жизнедеятельностью, тем более он считается совершенным, развитым и ответственным существом. Но эта тенденция встречает противодействие со стороны общественных структур, стоящих на страже социальной стабильности и не желающих выпускать из-под контроля любые права и поступки граждан, в том числе право на смерть [Булеца С. Б. Право физического лица на жизнь и здоровье (сравнительно-правовой аспект). – Ужгород: Лира, 2006. – 172 с].

Исследователи подчеркивают, что смерть как ценностное понятие предполагает наличие другого оцениваемого объекта – жизни. Жизнь является благом только тогда, когда она доведена до определенного «стандарта нормальности», то есть наполнена определенными базисными благами. В то время, когда эти базисные блага отсутствуют, превалирующим благом для человека может стать смерть [Валла Л. Об истинном и ложном благе. О свободе воли. – М.: Наука, 1989. – 476 с.].

Общеизвестно, что одним из основных базисных благ является здоровье. Однако, между потребностями человека и возможностями их осуществления существует неравновесие, противоречив. Болезнь обостряет указанное противоречие, делая невозможной реализацию одной или нескольких потребностей, на одной из которых базируется жизненный смысл. Вот тогда жизнь теряет статус блага, а смерть приобретает положительный нравственный смысл [Бялик МА Хоспис: этический выбор // Медицинское право и этика – 2002. – №3. – С 48—55].

Сознательно выбирая смерть, человек отрицает не самое жизнь, а только неустраивающие его условия или образ жизни, изменить которые он не в состоянии из-за объективных условий, связанных с необратимыми процессами в его здоровье. Человек оказывается перед выбором пределов собственного существования. Человек не просто смертен, но он вынужден сам принимать решение, что есть начало жизни, и что есть ее конец. Вот тут то и актуализируется проблема развитого общественного мнения на базе высокой степени цивилизованности правовой культуры, устоявшуюся традицию апеллировать в реальном опыте человеческого общения к рациональным аргументам [Вардомацкий А. П. Моральная регуляция поведения личности. – Минск: Наука и техника, 1987. – 126 с.].

Критерий мозговой смерти – один из примеров такого решения. Состояние смерти мозга не просто тяжелейшее из состояний, ранее известных медицине, оно имеет прямую связь с проблемой личностных качеств человека, сущности его жизни. Всякая индивидуальная человеческая жизнь есть единство социального и биологического. В случае смерти мозга жизнь как суверенное автономное существование уже исчезла, а это значит, что уже распалось это единственное неповторимое тождество биологического и социального, которое составляет личность каждого человека [Уиклер Д., Брок Д. На грани жизни и смерти (краткий очерк современной биоэтики в США). – М.: Медицина, 1989. – 314 с.].

Суть биоэтических ситуаций заключается как раз в том, что вовлеченные в них люди оказываются вынужденными взять на себя ответственность за установление пределов человеческого существования. Причем гарантом правильности такого выбора может быть только соединение гуманизма как социального принципа с ситуацией реальной жизни [Gormally L. Against voluntary euthanasia // Principles of Health Care Ethics / Ed. R.Gillon. Chichester, 1994. – P.763—773]. Этика Канта не содержит положений, которые бы категорически противоречили эвтаназии. Напротив, основанная на принципах автономии воли и уважения личности, этика Канта ратует за свободный выбор возможных вариантов поведения. Но свобода по Канту – это подчинение долгу. А долг распространяется на саму жизнь. Исходя из этого, – мы можем предположить, что в ситуации морального выбора между жизнью и смертью (эвтаназией) – этика Канта предписывает жизнь [Кант И. Критика чистого разума //Сочинения: В 6 т. – М.: Мысль, 1964. – Т. 3. – 800 с.].

Надо отметить, что методологическая функция принципа полезности оказалась недостаточной для того, чтобы оценить эвтаназию. Но, при условии ограничения ее сферы, она способна оказать положительный эффект, То есть принцип полезности надо рассматривать как один из факторов, который наряду с другими дает возможность оценить поступок всесторонне. Большинство утилитаристов поддерживают эвтаназию, руководствуясь оценкой тех последствий, которые последуют за ее легализацией [Куликова Н. Н., Медзгова Я. Этика утилитаризма и современная борьба идей. – М.: Изд-во Ун-та дружбы народов, 1986. – 167 с.].

Как известно, диапазон оценочных понятий «нравственное – безнравственное» достаточно велик. Это обстоятельство делает возможным оценивать поступки, которые не являются необходимыми с точки зрения нравственного развития общества, но которые необходимы с точки зрения реалий сегодняшнего дня, – как нравственно допустимые. Из возможных в данных условиях вариантов поведения такой поступок является наиболее приемлемым. Он не наносит существенного ущерба обществу или отдельным его представителям, но и не выражает передовые тенденции в нравственном развитии [Кант И. Метафизика нравов // Сочинения: В 6 т. – М.: Мысль, 1965. – Т. 4. – С. 107—438].

Итак, понятие нравственной допустимости означает такие поступки, которые не выступают идеалом нравственности, но являются наиболее нравственными в конкретных социальных условиях. Итак, эвтаназия может стать одним из примеров нравственно-допустимого поведения. Основным критерием нравственной допустимости является интегративная ценность действий для всех затронутых ими субъектов всего временного промежутка, для которого они имеют значение. В целом, самым гуманным решением проблемы эвтаназии будет не запрещение или разрешение какой-либо ее формы, а активная борьба против любых проявлений пассивности во всем, что касается человека, активная помощь делу жизни и противостояние смерти.

Глава 6

Эвтаназия как культурологическая, аксиологическая и антропологическая проблема

В настоящее время происходит формирование чрезвычайно любопытного феномена культуры или, возможно, нового типа человеческой общности, Можно говорить о том, что в духовной атмосфере современного общества формируется так называемая культура смерти, как не только особая совокупность идей и особый тип мышления, но и менталитет, рожденный, западной цивилизацией. Смерть в истории культуры порождает такие свои явленности, как суицид (добровольный уход) и эвтаназию, так называемую «легкую смерть» [Аванесов С. С. Введение в философскую суицидологию. – Томск: изд-во ТГУ, 2000. – 124 с.].

Эвтаназия существует в человеческой культуре с тех пор, как существует медицина. Суть ее проблемы составляет экзистенциальное ее основание как вопрос свободы человеческой воли, свободы принятия решений и ответственности за них. Говоря об эвтаназии сегодня, нужно выделить ряд аспектов, сама актуализация которых способствовала выходу вышеозначенной проблемы на авансцену современного общества и культуры [Культурные ценности: прошлое и современность / Материалы советских учёных к ХУШ Всемирному философскому конгрессу «Философское понимание человека). – М.: Б.и., 1988. – 143 с.]:

Первый. Жизненно-практический аспект. Развитие современных технологий, в том числе и в медицине, идет такими темпами, что человечество не поспевает в «переваривании» объемов получаемой информации и в формировании адекватного к тому отношения. Все чаще как перед общественностью, так и перед профессиональными медиками возникают вопросы, ставящие в тупик и требующие привлечения помощи других специалистов: юристов, социологов, этиков, культурологов, философов. Нужно признать, что за последние годы во всем мире, хотя в большей степени это касается развитых западных стран, в больницах и хосписах накапливается все большее количество пациентов, чье физиологическое состояние обозначается как промежуточное между жизнью и смертью. Эти люди страдают неизлечимыми заболеваниями различных видов от рассеянного склероза до поздних стадий рака.

Сегодня они могут быть поддерживаемы в живом или близком к живому состоянии долгие годы. Прогнозируют, что в будущем подобные случаи будут приобретать все более массовый характер, а длительность протекания таких сложных заболеваний только возрастать [Андреев И. Л. Заказное самоубийство (ритуальный уход из жизни как социально-психологический феномен) // Вопросы философии. – 2000. №12. – С. 24—32].

Второй. Религиозно-этический аспект. Его актуализация связана с тотальной и окончательной десакрализацией жизни в XX веке. Главными божествами человечества становятся разум, наука и техника. Человек претендует на полное присвоение себе сакральных экзистенциальных, метафизических функций, некогда находящихся исключительно в компетенции Бога, по созданию новых жизненных форм, продлению или прекращению жизни [Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. – М.: Изд. группа «Прогресс», 1992. – 527 с.]. Третий. Экзистенциальный аспект. Особенности существования в мире современных технологий затрагивают не только отношения «человек-машина», но и глубинные основы человеческого бытия. Все больше технологизируется не только жизнь человека, но и его смерть.

Может ли человек наряду с жизнью так же легко и свободно распоряжаться своей смертью? Является ли «достойная смерть» естественным правом человека? Современного человека пугает не сам факт смерти как перехода в иное состояние бытия, а полный распад, уничтожение, распыление, переход в небытие. В связи с этим особое звучание приобретает проблема эвтаназии: если впереди ничто, то во имя чего я должен мучиться? [Бердяев Н. А. О самоубийстве. – М.: Изд-во Московского университета, 1992. – С.13].

Случаи применения в медицинской практике эвтаназии на Западе становятся если не заурядным событием, то уже вполне привычным и не вызывающим особого шока. Более того, имеет место легализация данного явления во многих странах. Возникает ситуация, когда это явление, существующее в культуре, требует серьезного теоретического, культурфилософского осмысления, наряду с узконаправленными, а потому фрагментарными исследованиями медиков и юристов. Назрела актуальная необходимость вычленить эвтаназию из общего ряда медицинских смертей и суицидов, обозначить ее особенности и говорить как о совершенно отдельном самостоятельном явлении, имеющим место и право быть [Богомяткова Е. С. Эвтаназия как социальная проблема // Автореф. дис. канд. социол. наук. – СПб., 2006. – 30 с.].

Культурологический подход к проблеме эвтаназии обусловлен, прежде всего, отношением к человеку в обществе, его положением и занимаемым местом, моделью «человек – общество», существующей на конкретном этапе культурно-исторического развития. Отталкиваясь от этого, можно выделить несколько традиций в истории вопроса об отношении к «добровольному уходу»: Первая. Жизнь человека принадлежит обществу. Эта концепция широко представлена античной культурой (Платон «Федон», «Государство», Аристотель «Политика»). Общая ее тенденция заключается в утверждении идеи о том, что природа человека не самоценна, она может реализоваться только в обществе.

Человек – это производное общества и вне его он существовать не может. А поскольку человек не самоценность, то он не может свободно распоряжаться собой. Признается правомерность эвтаназии в соответствии интересам государства. В этом аспекте, Платон, и Аристотель отрицали самоубийство, опять же по причинам государственных интересов [Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. – Минск: Литература, 1998. – 392 с.; Платон. Собрание сочинений: В 4 т. – М.: Мысль, 1990—1993. – С.134—144]. Вторая. Жизнь человека в руках Божьих. Плотин, Святой Августин, Фома Аквинский утверждали, что самоубийство – это грех, ломающий дух. То же самое утверждается в исламе.

Что касается великих восточных конфессий, таких как индуизм, буддизм и конфуцианство, то здесь, в силу особенности многовековых культурных традиций, несколько иная ситуация. Все они гораздо в меньшей степени озабочены этической оценкой суицида и не склонны уделять самоубийству внимание как вопросу первостепенной важности [Аврелий Августин. Исповедь Блаженного Августина, епископа Гиппонского. Пер. с лат. М.Е.Сергеенко. – М.: Изд-во «Ренессанс», СП ИБО – СиД, 1991.– 488 с.; Аквинский Фома. Сумма теологии. Собрание сочинений. – М.: Мысль, 1996. – 596 с.]. Третья. Жизнь человека – это выбор самого человека. Эта идея начинает набирать силу и утверждаться, так как происходит не только освобождение мышления от религиозных догм, но и формируется новое представление о самой природе человека.

М. Монтень, Д. Юм, Д. Бэкон, Т. Гоббс, – все они отстаивали идею о том, что право на добровольную смерть является таким же естественным, как и на жизнь, на справедливый суд, на собственность. Все чаще провозглашается так называемая «концепция естественных прав» [Бэкон Т. Сочинение в 2 томах. – М.: Мысль, I971—1972. – T.I – 588 с, Т.2 – 582 с.; Юм Д. О самоубийстве // Сочинения в 2 т. – М.: Мысль, 1965. – Т.2. – С. 806—817].

В работах А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Ф.М.Достоевского, З. Фрейда право человека на свободное распоряжение своей жизнью и добровольный уход выводилось из внутренних психологических причин и побуждений. В частности, З. Фрейд перевел проблему рассмотрения человека из философской – в психоаналитическую плоскость. Построив свою концепцию вокруг человеческого либидо, он сделал возможным разворот воззрений на человека к проблеме его телесности [Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей (1884—1888) /Под ред. Г. Рачинского и Я. Бермана. – М.: ТОО «Транспорт», 1995. – 302 с.; Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. – М.: Прогресс, 1992. – 568 с.].

Ж.-П. Сартр, А. Камю, М. Хайдеггер, К. Ясперс также полагали, что право умереть по собственному выбору – это естественное право человека, если у него нет серьезных поводов для жизни. Решение данной проблемы они основывают на концепции принципиальной свободы человеческой воли и онтологически присущем человеку праве выбора.

Исследованию экзистенциальной ситуации современного человека посвящена работа Ж. Бодрийяра, презентующая как «практика искусственного продления жизни и предупреждения смерти всевозможными мерами безопасности фактически ведет к тому, что сама жизнь становится призрачной» [Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. – М.:Высш. шк., 1991. -190 с.; Ясперс К. Собрание сочинений по психопатологии в 2 томах. – Т.1. – М.: Академия, 1996. – 350 с.; Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство: Пер. с фр. – М.: Политиздат, 1990. – 415 с.].

М. Хайдеггера определяет жизнь как «бытие к смерти», а человека – как существо, которое преступает все формы бытия и опережает самого себя – в движении к смерти и является, по сути, «существом-для-смерти». Для автора «смерть, насколько она „есть“, по существу всегда моя», и даже «шествие-на-смерть» за другого не способно отнять у данного человека само умирание [Хайдеггер М. Бытие и время. – М.,1997. – С.240]. По К. Ясперсу («Теория пограничных ситуаций») лишь человек, подведенный к границе своего существования, сможет увидеть свое бытие в его потерянности [[Ясперс К. Общая психопатология. – М.: Практика, 1997. – 1053 с.].

По Ж.-П. Сартру («Теория проекта») «человек есть ни что иное, как то, что он создает из себя… Человек есть, прежде всего, проект, которые переживается субъективно… Ничто не существует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект бытия» [Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм //Сумерки богов. – М.,1989. – С.323].

По Ж. Бодрийяр («Символический обмен и смерть») «вся наша культура является просто культурой смерти», поскольку, «когда смерть вытесняется в послежитие, то, в силу хорошо известного возвратного процесса, и сама жизнь оказывается всего лишь доживанием, детерминированным смертью» [Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. – М.,2000. – С.234]

На рубеже XX – XXI веков эвтаназия вновь выходит на передний план современного общества и культуры, однако, теперь уже рассматривается как сугубо медицинская проблема, обсуждается также ряд правовых, юридических вопросов, связанных с ней. Среди наиболее заметных исследователей можно назвать имена П.Д.Тищенко, А.П.Огурцова, С.Я.Долецкого, А.П.Громова, A.M.Гуревича, Б.Г.Юдина, а также некоторых немецких исследователей – Benzenhofer U., Frewer А. & Eickhoff C, Burgleigh M., Muller-Kent J.

Наибольшей полнотой и глубиной исследования отличается книга профессора-реаниматолога А.П.Зильбера «Трактат об эйтаназии», в которой отражены этические, юридические, религиозные аспекты данной проблемы, однако основное внимание уделено подготовке медперсонала и медицины в целом к легализации эвтаназии [Зильбер А. П. Трактат об эйтаназии. – Петрозаводск, 1998. – С.307].

Проблема, возникающая при исследовании данного явления, заключается в том, что эвтаназия представляет собой особый род смерти, являющийся следствием тяжелых обстоятельств не жизни, но умирания. Этот поступок может иметь двоякую трактовку: 1) как результат свободного осознанного выбора; 2) как необходимость, то есть как следствие особых, выше означенных обстоятельств. Эта двоякость присутствует в самом феномене эвтаназии одномоментно, тем самым определяя его специфику и указывая на сложность и неоднозначность возможных вариантов решения проблемы и отношения к ней в целом [Жизнь и смерть: загадки и противоречия. По материалам «Круглого стола». – М.: Знание, 1990. – 62 с.].

Итак, следует подчеркнуть очевидность поливариантного смысла феномена эвтаназии, одномоментно представляющий собой и метафизический вопрос свободы человеческой воли и свободы выбора, и вопрос власти над бытием, власти над собственной смертью, и, безусловно, проблему «прикованности» человека к своему телу, тяжести телесных мук и страданий. Следует также подчеркнуть суть современного человека как утратившего свою метафизическую сущность и всякую трансцендентность и ставшим лишь человеком «существования», вследствие чего он утрачивает и естественную принадлежность ему его смерти.

Свободно рассуждая за и против эвтаназии, не следует выпускать из поля зрения состояние умирающего, который целиком осознает, что уже конец скор и неминуем, а потому внешне и внутренне представляет собой обезумевшего от отчаяния наблюдателя конца своей собственной жизни. Однако, к сожалению, никто не способен прочувствовать чужую ситуацию, чужую боль, чужую смерть. В целом, наиболее интересным и продуктивным представляется исследование самого феномена с точки зрения философии и культурологии, позволяющее рефлексировать подлинное существование и суть проблемы эвтаназии, которая, в свою очередь, обладает метафизическими, экзистенциальными, этическими аспектами, помимо сугубо медицинских.

Аксиологические аспекты эвтаназии. С самого начала XXI века тема эвтаназии становится особенно востребованной в литературе, поэзии, живописи, социологии, философии, юриспруденции, чему в немалой степени способствовало нарастание пессимизма и растерянности, вызванных как осознанием того факта, что в современной цивилизации все оказывается возможным, включая принуждение к смерти. В мире предпринимаются активные попытки сформулировать дефиницию смерти, а определяя смерть, медики, биологи, биоэтики, юристы нацелены, прежде всего, на выяснение критериев, позволяющих фиксировать факт физическо-телесной смерти [Капинус О. С. Эвтаназия как социально-правовое явление. – М.: ООО Издательский дом «Буквовед», 2006. – 400 с.].

Обширный круг социально-экономических, морально-этических и юридических проблем в свете развития новых медицинских технологий рассматривается сегодня многочисленными международными организациями (ООН, ЮНЕСКО, Совет Европы, ВОЗ, BMA) [Кэмпбелл А., Джиллетт Г., Джонс Г. Медицинская этика. – М.: Издательская группа «ГЭОТАР-Медиа», 2007. – 400 с.]. Не секрет, что в рационалистически и прогрессистки ориентированной культуре XX века тема эвтаназии была отодвинута на периферию общественного сознания и общественной жизни. Официальная идеология налагала как бы своеобразный запрет на легализацию данной темы.

Обращаясь к истории, можно обнаружить, что ни одна высокоразвитая культура не могла существовать, а также сохранять себя без определенной ориентации на смерть, без признания наличия у смерти смысла, и его связи со смыслом жизни [Петров Ю. В. Философия и жизнь: от философии жизни к философии культуры // Феникс. Ежегодник кафедры культурологии. – Саранск: Изд-во Мордовского ун-та, 2002. – С. 71—88]. Осознание неизбежности смерти вынуждает отрабатывать социально-культурные механизмы сохранения жизнедеятельности, социальной активности, как отдельных лиц, так и общества в целом. В этом плане, смерть является атрибутивной характеристикой культур и социальных структур [Проблема человека в истории науки и философии. – Л.: Наука, 1990. – 165 с.].

Именно в XXI веке начала активно развиваться специальная наука – танатология, начали функционировать специальные курсы по проблеме смерти и умирания, вопросы эвтаназии включены в учебные планы многих университетов не только на факультетах медицины и психологии, но и философии [Стеценко СГ Медицинское право: Учебник – СПб: Юридический центр Пресс, 2004. – С 339—366].

В последние годы претерпело значительные изменения общественное мнение по эвтаназии. Многие уже понимают, что борьба за жизнь пациента, вопреки существующим догмам, справедлива только до того момента, пока существует надежда, что спасение возможно. Когда же она утрачена, встает вопрос о милосердии, которое и проявляется в эвтаназии [Судаков А. К. Любовь к жизни и запрет самоубийства в кантианской метафизике нравов // Вопросы философии. – 1996. – №8. – С. 54—65].

В обществе все чаще звучит мнение о том, что пока недопустимо применение активной эвтаназии, а также пассивная эвтаназия возможно лишь при определенных и исключительных случаях. Общество должно быть информировано о том, что осуществление эвтаназии должно быть в строгом соответствии с порядком, который должен быть разработан юристами и медиками и утвержден соответствующими министерствами. Актуальность данного подхода обусловлена потребностью выработки соответствующего понятийно-категориального аппарата эвтаназии.

Аксиологические и антропологические аспекты эвтаназии затрагивались многими российскими и зарубежными философами и мыслителями (Соломон, Сократ, Платон, Эпикур, Сюнь-цзы, Лукреций Кар, Сенека, Марк Аврелий, Томас Мор, Т. Кампанелла, М. Монтень, Р. Декарт, Б. Спиноза, Б. Паскаль, И. Кант, Г. Гегель, К. Маркс, Ф. Энгельс, A. Шопенгауэр, Ф. Шеллинг, Вл. Соловьев, Н. Бердяев, Н. Федоров, Л. Карсавин, Вл. Лосский, Св. И. Брянчанинов, И.И.Мечников, Л.Н.Толстой, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, Ф. Арьес, С. Рязанцев, П. Гуревич, В. Рабинович, С. Семенова, Б. Григорьян, С. Хоружий, И. Вишев, Н. Арсеньев, А. Демичев, B. Розин, А. Кураев, А. Сурожский, Ю. Бородай, Ю. Давыдов, Л. Трегубов, Ю. Вагин, О. Суворова, Ж. Батай, О. Пас, М. Элиаде, Ж. Бодрийяр и др.) [Сгречча Э. Тамбоне В. Биоэтика. – М., 2002. – С.347—352]. Классическая мысль (Р. Декарт, М. Монтень, Б. Спиноза, И. Кант, Гегель, Л. Фейербах, К. Маркс и др.), следуя рационалистической парадигме, рассматривала событие смерти и смертности в метафизическом и натурали-стическо-биологическом планах.

Представители этого направления трактовали смерть как естественное и необратимое прекращение жизнедеятельности биологической системы. Определенную спецификацию тема смерти получает в работах, так называемого, неклассического типа (Б. Паскаль, Ф. Ницше, С. Кьеркегор, М. Хайдеггер, А. Камю, Ж.-П. Сартр, Г. Маркузе, Ф. Арьес, Ж. Бодрийяр, Ж. Батай) [Фомичев Е. К. Эвтаназия как форма реализации права на смерть: общетеоретический аспект // Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Тамбов, 2006. – 32 с.].

Экзистенциалисты заложили основу метафизики смерти, поставили тему смерти в центр всех размышлений о человеческом существовании, «возвысили» смерть, связав ее со смыслом жизни. Осознание человеком неизбежности собственной смертности они посчитали критерием подлинного бытия. Но смысл смерти в горизонте жизни понимается и трактуется по-разному. Одни мыслители делают акцент на ее негативности, другие отстаивают позитивный смысл смерти для жизни [Хог П., Рэндл Д. После жизни (философия смерти). – Ярославль: ПО «Периодика», 1994. – 304 с.].

М. Хайдеггер, опираясь на рационалистическую, идущую от Декарта традицию рассматривать все проблемы в категориях субъект-объект, материя-дух, ввел в человеческую субъективность главный, с его точки зрения, фактор – осознание смертности. «Бытие-к-смерти» делает, считал М. Хайдеггер, человеческое существование подлинным, открывает его смысл. Такая тематизация смерти имеет не только экзистенциальное, но и аксиологическое измерение [Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. – М.:Высш. шк., 1991. -190 с.].

В отличие от хайдеггеровского позитивного смысла «бытия к смерти», Ж.-П. Сартр и А. Камю видят в смерти не позитивно-утверждающий момент жизни, а разрушение ее смысла, а, следовательно, гибель индивидуальности. Они не признавали за смертью функции порождения жизненных смыслов: смерть есть отрицание, негация всякого смысла, апофеоз бессмысленности вообще [Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм //Сумерки богов. – М.,1989. – С.323; Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство: Пер. с фр. – М.: Политиздат, 1990. – 415 с.].

В работах С. Кьеркегора, Ф. Ницше, К. Ясперса, Г. Марселя, Ж.П.Сартра, М. Мерло-Понти, А. Камю, Н. Бердяева, Л. Шестова, осмысляется проблема возможности человека продолжать жить в ожидании смерти, обсуждается один из главнейших вопросов человеческого существования – его укорененность в смерти, как непреодолимой, неустранимой и фундаментальной трагической основе человеческого бытия [Бердяев Н. А. О самоубийстве. – М.: Изд-во Московского университета, 1992. – С.13; Монтень М. Об искусстве жить достойно. – М.: Дет. лит-ра, 1973. – 206 с.]. В религиозном экзистенциализме С. Кьеркегора прорабатывается особый способ говорения о смерти, не имеющий логико-доказательной экспликации. [Кьеркегор С. Болезнь к смерти // Антология мировой философии в 4-х томах. – М.: Мысль/1971. – Т.З. – С. 731—732].