Текст книги "Николай Костомаров"

ЕВРОПЕЙСКИЕ ТУРЫ

За рубеж Николай Костомаров совершал поездки для отдыха, лечения и научных исследований в 1857,1861, 1864, 1865 и 1876 годах. Он побывал в Австрии (1857,1864), Бельгии (1864), Италии (1857, 1864), Монако (1861), Германии (1857,1861, 1864), Польше (1857,1865, в другие годы – эпизодические посещения), Сербии (1864), Финляндии (1876), Франции (1857,1861), Чехии (1857,1864), Швейцарии (1857, 1861), Швеции (1857). Он также много путешествовал по Российской империи, в частности посещал Грузию, Эстонию, Литву. Бывая в Австрии, Костомаров по совету врачей главным образом проводил водолечение, преимущественно в Вене. Австрийская столица имела свежий и чистый воздух, а также городские учреждения с бассейнами. Кроме того, он познакомился с архитектурными памятками и условиями жизни и традициями местного населения. В письмах из Австрии Костомаров отмечал тяжелое налоговое бремя, довлеющее над населением, существующие ограничения в свободе мысли для интеллигенции.

Знакомство Костомарова с Бельгией связано с поездкой в город Остенде. Впечатления от этого города он описал в «Автобиографии», отметив, что остендские пейзажи чрезвычайно скучные и однообразные, прогулки невозможны, так как в самом городе и в его окрестностях нет ни одной рощи.

Большой интерес проявил Костомаров к Италии, будучи прекрасно осведомлен о ее истории и культуре, когда изучал итальянский и классические языки, в частности латынь. Во время путешествий по этой стране он побывал во многих городах, основательно осмотрел Венецию, Верону, Милан, Пизу, Флоренцию. В то же время очень жалел, что неблагоприятные погодные условия не позволили ему посетить «вечный город» Рим. Тогда же ученый посетил миланский театр «Ла Скала», миловался статуей Богородицы, осмотрел венецианскую церковь Св. Марка, мозаика которой напомнила ему киевскую Св. Софию, проплыл на гондоле вдоль Большого канала. В Милане во время второй поездки по Италии Костомаров посетил картинную и скульптурную галерею, о чем рассказал в «Автобиографии», сопровождая воспоминания экскурсами в историю Италии и ее знаменитых городов. Был также в Триесте, который ему напоминал Одессу, общался с местным населением. Нужно отметить, что в этой стране имя Костомарова было известно с конца 40-х годов XIX века. Тогда о нем впервые упоминалось на страницах генуэзской газеты «Торговый курьер», а потом неоднократно во флорентийском журнале «Киуизиа Европеа» (1873–1875) и миланском еженедельнике «Киуизиа типита» (1881) в рассказах М. Драгоманова. В указанных работах подробно охарактеризована научная, литературная, общественная и издательская деятельность Костомарова, называли его важнейшие монографии и исследования, а также рекомендовали их итальянскому читателю. В частности, в письме М. Драгоманова от 2 июня 1877 года итальянскому писателю и ученому Анжело де Губернатиса по поводу костомаровской «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» отмечается: «…в этом сочинении Вы найдете ряд небольших монографий об интересных лицах и русской истории, из коих иные, например, еретики новгородские и московские XVI века, такие лица, как Петр Могила, Хмельницкий и т. п., почти неведомы на Западе». В другом письме, от 13 июля 1874 года, тому же адресату М. Драгоманов рекомендовал как полезный для его научных студий труд Костомарова «Историческое значение южнорусского народного песенного творчества», где он найдет «свод всего южнорусского материала» по вопросу, который его интересует. В итальянской прессе впервые была дана содержательная информация об участии Костомарова в национальном возрождении Украины в харьковский и киевский периоды его деятельности, в частности, о его отношениях с кирилло-мефодиевцами. В 1879 году в «Биографическом словаре современных писателей» профессора Анжело де Губернатиса было помещено жизнеописание Костомарова с библиографией его основных работ.

В 1861 году Костомаров вместе с писателем и публицистом П. Кулишом посетил Монако, где пробыл десять дней. В «Автобиографии» он отметил, что основной доход Монако давал игорный бизнес, преимущественно зимой, а летом это княжество оставалось почти пустым. Такой вид оно имело именно при его посещении. Монако понравилось Костомарову больше Ниццы, которую он посещал также. По его мнению, преимущество Монако в том, что этот город находится в непосредственной близости к Средиземному морю. Город густо покрыт темной зеленью деревьев и кактусов. Во время пребывания в Монако он жил в комнате с выходом на террасу, с которой открывался прекрасный вид на море.

Костомаров дважды побывал в Германии. В первую поездку вместе с товарищем из Саратова доктором Стефани он консультировался у местных врачей относительно болезни глаз, а также ознакомился с городами Гамбург, Кельн, Любек, Майнц, Франкфурт и др. В Гамбурге он обратил внимание на почти полное отсутствие памятников старины. Кельн поразил его архитектурой местного собора, а Любек – уцелевшей средневековой застройкой. В Майнце он также осмотрел собор архитектуры X века и приобрел на память изображения рейнских пейзажей, затем отправился по железной дороге во Франкфурт, а оттуда в дилижансе до Киссингена – знаменитого своими минеральными источниками, назначенными ему для лечения. Там он провел пять недель, ежедневно принимая водные процедуры. Вторую поездку в Германию Костомаров осуществил с п. Кулишом. Тогда он посетил Берлин, Лейпциг и другие города, о чем подробно рассказал в «Автобиографии». В Берлине в связи с обострением болезни глаз он консультировался у окулиста Греффе, который ему очень помог. В Лейпциге Костомаров ознакомился с выдающимися памятниками истории и культуры. Нужно отметить, что в этом городе еще при жизни Костомарова была опубликована в немецком переводе А. Кони его монография «Императрица Анна Ивановна и ее царствование», а в 1889 году в переводе В. Генкеля «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Имя Костомарова было известно в Германии еще до посещения им этой страны, а именно – с 40-х годов XIX столетия, когда журнал «Ausburger Allgemeine Zeitung» (1847 год, 4 июля) писал о нем, заключенном в петропавловской крепости за участие в Кирилло-Мефодиевском братстве, как о подстрекателе против существующего порядка, панслависте и т. д. Немецкий историк Эрнст Адольф Герман в 1872 году по просьбе Российской академии наук рецензировал монографию Костомарова «последние годы Речи Посполитой».

Костомаров осуществлял также поездки в Польшу, язык, историю и литературу которой он знал в совершенстве. Наиболее плодотворной была поездка 1865 года, когда он задумал написать монографию о падении польского государства, небольшое исследование о Тадеуше Костюшко и о революции 1794 года. В Польше, преимущественно в Варшаве, а также в архивохранилищах других городов он собирал необходимый материал для реализации этого замысла. В частности, работал в библиотеке Красинского, где изучал рукописные источники. Общался со многими польскими писателями, учеными и издателями, особенно с историком Ю. Бартошевичем. Побывал на раскопках в подземельях варшавских монастырей, которые вел писатель В. Крестовский. Он также посетил Щечино.

Во время заграничных поездок Костомаров побывал и в Сербии, осмотрел достопримечательности Белграда. Николай Иванович был удостоен диплома действительного члена Сербского ученого дружества в Белграде в 1869 году.

О поездках Костомарова в Финляндию оставила свои воспоминания К. Юнге. Большое впечатление на него произвело посещение Валаамских островов, которые, по его мнению, «чрезвычайно живописны и могут служить самым лучшим показчиком той северной своеобразной красоты, которая дает право Финляндии называться одной из живописных стран в Европе».

Еще задолго до путешествий по Франции Костомаров увлекался историей и культурой этой страны, овладел французским языком. Он вспоминал, что его отец еще в детстве внушал ему «вольтерианское неверие», что он имел необыкновенную память и ему ничего не стоило, «прочитавши раза два какого-нибудь вольтерова „Танкреда“ или „Заиру“ в русском переводе, прочитать ее отцу наизусть от доски до доски». Находясь во Франции, Костомаров месяц жил в Париже, ежедневно неутомимо осматривая его достопримечательности. Там он также консультировался у местного окулиста по поводу болезни глаз. Ученый очень интересовался французской периодикой, особенно освещением в ней вопросов истории Украины и России; откликался на статьи французского журнала относительно утверждения о неславянском происхождении россиян («Основа», 1861 год, № 2) и претензии поляков на украинские земли («Основа», 1861 год, № 10). по этому поводу он отметил в «Автобиографии», что его полемические статьи имели целью опровергнуть теории, которые опирались «на учение Духинского, получившего в свое время большое распространение во Франции». Костомаров был знаком с французскими учеными, общался с некоторыми из них на III Археологическом съезде в Киеве 1874 года. Эпизоды из истории Франции использованы в труде Костомарова «Книга бытия украинского народа». путешествуя по Франции и проезжая через Руан, он не смог проехать мимо. Поэтому он вышел из вагона и остался в этом городе на полдня, чтобы его осмотреть, особенно площадь, как указано в «Автобиографии», «на которой некогда происходило сожжение Орлеанской Девы». Находясь в Страсбурге, он ознакомился с городом, поднялся на колокольню его знаменитого собора. Во время второй поездки по Франции Костомаров много времени провел в курортном городе Ницца, который привлек его возможностью морских купаний. Однако вскоре он убедился, что напрасно доверился тому, что читал и слышал о нем. По его мнению, сложно найти город нуднее, чем Ницца летом. Ознакомившись с ее достопримечательностями, он поехал в Монако.

Путешествуя по Европе, Николай Иванович побывал и в Чехии. Он интересовался ее прошлым, писал об этой стране в научных, научно-публицистических и полемических работах. Приехав впервые в Прагу, ученый познакомился с патриархом чешского славянства, поэтом, философом, издателем и общественным деятелем Вацлавом Ганкой, который принял его как близкого знакомого. Они вместе осматривали Прагу, ездили в Градчин, где осмотрели собор Св. Витта с могилами чешских королей, дворец, посетили университетскую библиотеку, побывали в чешском театре. Ганка подарил Николаю Ивановичу свои произведения. В Карлсбаде Костомаров лечился водами. Второй раз в Чехии ученый побывал проездом во время своей поездки в Остенд на лечение и отдых. Он тогда остановился в Праге, которая на ту пору, по его мнению, «приняла славянскую физиономию». пражский иллюстрированный журнал «Светозор» посвятил Костомарову статью, поместив также и его портрет.

Обе поездки Костомарова в Швейцарию были в основном связаны с отдыхом. Впервые он был в Швейцарии летом и тогда совершил восхождение на вершину высокой горы Риги над городом Швиц, наняв коня с проводником в гостинице этого города, а немного позже на пароходе отправился в Люцерн. Второй раз совершил путешествие в Швейцарию вместе с Кулишом. Тогда они посетили Базель, Люцерн и другие города. Костомаров также осуществил переход через Альпы, достиг знаменитого Чертового моста, видел статую национального героя швейцарцев Вильгельма Телля и другие известные достопримечательности. Вспоминая в «Автобиографии» швейцарские горы, он писал: «Мы встречали затейливые вершины с глетчерами и множеством шумевших водопадов». переход через перевал Сен-Готард во время второго путешествия Костомарову запомнился больше, чем летом во время первой экскурсии, поскольку был май месяц, снег еще не успел растаять и все вокруг напоминало ему Русь зимней поры.

Путешествие Костомарова в Швецию предусматривало отдых и научные изыскания. Он осмотрел города Норд-Чопинг, Упсалу, побывал в их библиотеках, соборах и т. д. В частности, в Упсале он посетил музей древностей и местной истории. В Стокгольме Костомаров познакомился с пономарем русской церкви, который исполнял обязанности секретаря российского консула и предложил ученому свои услуги переводчика. В этом городе ученый-историк при содействии российского посланника князя Я. Дашкова получил доступ к Шведскому государственному архиву. Там он изучал документы периода, когда Новгород с частью своих земель находился в составе Шведской Короны, а также латинские, французские и немецкие материалы эпохи Северной войны. В архиве Костомаров встретился со шведским профессором Нордстремом и при его содействии познакомился с достопримечательностями Швеции, в частности с собором Св. Олафа и др. Найденные в Стокгольмском архиве документальные источники были использованы им в исследованиях «Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки», «Мазепа. Историческая монография» и др. по поводу своих архивных исследований в Швеции Костомаров писал: «Если бы меня не тревожило угрожающее состояние моих глаз, я бы, вероятно, остался в Швеции надолго и принялся бы основательно изучать шведский язык». В 1882 году в Стокгольме была опубликована в шведском переводе костомаровская «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей».

Свою каждую возможность побывать за границей ученый-историк использовал не только для отдыха и лечения, а в первую очередь для продолжения активной исследовательской работы, поиска новых архивных документов для своих научных трудов.

НИКОЛАЙ И АЛИНА: ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Этот необычный роман начался довольно обычно. Он и она – учитель и ученица… Он – Николай Иванович Костомаров, учитель Киевского института благородных девиц, она – Алина Крагельская, ученица выпускного класса, хорошенькая и способная девочка с беззаботным жизнерадостным смехом и веселыми черными глазами. Чудесно, портретно и четко, с иронической нежностью описывает Алина Крагельская тот день, когда в августе 1845 года пришел в их класс в «образцовом пансионе» г-жи де Мельян новый учитель, несколько позже – ее первая любовь, герой любовных девичьих снов. «Это был молодой человек (Костомарову было тогда 28 лет) с очень свежим лицом, среднего роста, крепкого, так сказать, коренастого телосложения, в вицмундире (обычная тогдашняя одежда учителей), в очень широких перчатках и в таких сапогах, что они вызвали смех своим размером. Вместо поклона Костомаров неловко нагнулся, встал, составил по-детски руки и покачал головой, словно желая освободиться от густых прядей волос, которые надвинул на лоб и глаза небрежно одетой шляпой».

В пансионе г-жи де Мельян ученицы часто смеялись над необычными деталями костюма нового учителя – этими мешками вместо перчаток, какими-то батистовыми фалборами вместо манжет. Немало было ужимок и передразнивания по поводу его моргания глазами и частого запрокидывания головой. «Я, – говорит Алина, – не могла удержаться от смеха, когда видела, как новый учитель закидывает голову, все время улыбается и никак не может избавиться от мерзких волос». ученицы пансиона нередко после лекции собирались вместе и обсуждали странные манеры их нового учителя. Вспоминая его гримасы и «чуфизы», они несдержанно смеялись. «Смешной!» – это основное впечатление от Костомарова. Его принимали за «блаженненького» или «юродивого», на него показывали пальцами. Увидев его, останавливались. Он со своими длинными волосами, невнимательным, странным, словно невидящим взглядом из-под очков, со своей то слишком поспешной, то медленной поступью невольно вызывал улыбку. Он ходил согнувшись. Собственно не ходил, а бегал, и его согнутая под острым углом фигура казалась особенно неуклюжей.

В пансионе г-жи де Мельян Костомаров преподавал всемирную и русскую историю. Дважды в неделю после двух часов он приходил в пансион читать лекции. Николай Иванович никогда не садился в классе, а обычно стоял. Он стоял или у столика, или возле большой черной таблицы, где он, чтобы ученицам облегчить записывать даты, неразборчиво мелом выписывал цифры. Баллы, которые он ставил в классном журнале, были такие же нелепые и непостоянные, как и он сам: чернильные карлики и гиганты, кривляясь, чернели на разграфленных страницах школьного журнала. Понятно, что только он вышел из класса после первой же лекции, как ученицы начали передразнивать его манеры, подтрунивая над его мимикой. Но очень скоро его искусство чтения лекций, умение высказываться четко, последовательно и доступно снискали ему уважение среди учениц пансиона и понимание, почему классные дамы и некоторые из учителей называли их молодого учителя истории «новым светилом исторической науки».

Прошло два-три месяца, как Николай Иванович начал преподавать в пансионе г-жи де Мельян. Как-то, опросив Алину и поставив «пять», он просмотрел ее баллы по другим предметам. Его заинтересовала эта способная черноволосая девочка. Посмотрев журнал, он взглянул на нее и сказал:

– Вы прекрасно учитесь!

– Я никогда не учусь! – был Алинин ответ. Подруги засмеялись. Николай Иванович вопросительно посмотрел на эту задорную и оживленную ученицу, подошел к ее месту и серьезно спросил:

– А что вы тогда делаете здесь, если не учитесь?

– Учусь, но не шибко, а слегка, пока есть учитель в классе, а потом играю на рояле, вышиваю, бегаю, шалю.

Ответив на вопрос, она в манере, свойственной Николаю Ивановичу, передразнивая его, быстро замигала глазами и сложила руки в «кулачки». Но близорукий учитель не заметил этой шалости своей ученицы.

Таким вот образом состоялось первое близкое знакомство Николая Ивановича Костомарова и Алины Крагельской, по первому мужу Кысиль, 1830 года рождения. Она происходила из семьи военного, выросла и воспитывалась в Киеве. Панночка Крагельская была талантливой девушкой, музыкально одаренной (в свое время на нее обратил внимание известный венгерский пианист Ференц Лист, чьи гастроли проходили в Киеве в 1847 году, и приглашал продолжить учебу в консерватории в Вене).

Новую неожиданную встречу с его избранницей судьба подарила Николаю Ивановичу летом в Одессе, куда он отправился летом 1846 году на отдых. Здесь вместе с дочерьми отдыхала и мать Алины.

Вечером Крагельские всей семьей шли в театр слушать итальянскую оперу. На Алину огромное впечатление производило вокальное исполнение артистов. Один раз в их ложу случайно вошел Костомаров. Он увидел своих учениц:

– Какими судьбами вы здесь?

– Видимо, такими, какими и вы! – ответила Алина – Мы приехали сюда отдыхать и купаться в море.

Близко познакомившись с матерью симпатичной ему девушки, Николай Иванович после возвращения с курорта был постоянным гостем семьи Алины. Почти каждый вечер Костомаров шел от Рейтарской улицы, где тогда жил, на Печерск, на Госпитальную, чтобы долгими осенними и зимними вечерами беседовать с Алиной, читать вслух, говорить по поводу прочитанного или же – и это больше всего его привлекало и очаровывало – слушать музыку в ее исполнении.

Шли дни. Чуть ли не каждый вечер приезжал Костомаров к Крагельским. Он ждал удобного момента, чтобы просить руки Алины.

Это произошло вечером 12 февраля 1847 года, когда никого из гостей, кроме Николая Ивановича, не было. Как обычно, Алина играла его любимые вещи; как обычно, Николай Иванович стоял у рояля и смотрел на нее. Он едва дослушал последний аккорд и обратился к Алининой матери, которая сидела рядом:

– Я прошу у вас руки дочери вашей, Алины.

– Пусть она сама отдаст ее вам, Николай Иванович. Он взял Алину за руки и хотел подвести ее к матери. Она стояла на месте и не двигалась. Рука Алины дрожала.

– Пусть будет так, как хочет мама.

Мать улыбнулась. Николай Иванович сжал дрожащую руку Алины, она ответила на пожатие пожатием, и, взявшись за руки, они вдвоем подошли к матери.

Госпожа Крагельская вызвала мужа и отрекомендовала ему жениха и невесту. 13 февраля состоялась помолвка. На 30 марта 1847 года была назначена их свадьба, на которую были приглашены М. Максимович, Т. Шевченко, другие друзья и родственники.

«Понимая, что квартира, которую занимал, слишком мала для совместной семейной жизни, я нашел другую, вблизи Андреевской церкви. Квартира эта открывала прекрасный вид на Подол, Днепр, а за ними на луга и леса. Пришла Пасха. Весна в тот год была ранней: Благовещение совпадало со вторником Пасхи… приближался день моей свадьбы, к которому я тщательно готовился, не подозревая о собравшихся над моей головой тучах…»

Но с влюбленными судьба сыграла злую шутку. Накануне венчания 28 марта по доносу студента Алексея Петрова Николая Ивановича, а вскоре и Тараса Григорьевича Шевченко, который приехал на его свадьбу, арестовали и отправили в Петербург для проведения дознания и следствия. В эти дни, веря в невиновность своего любимого, Алина вместе со своей матерью и матерью своего жениха Татьяной Петровной Костомаровой едет в Петербург и добивается свидания с ним, которое состоялось 14 июня 1847 года в Петропавловской крепости. Алина пробыла в Петербурге больше двух месяцев, вплоть до объявления приговора о заключении в крепость и ссылке.

Отбыв год заключения в Петропавловской крепости, Николай Иванович оказался в ссылке, правда, не в Вятке, а в Саратове, где он и получил должность переводчика при губернском правлении с жалованьем 350 рублей в год.

Для Алины же началась тяжелая жизнь под строгим присмотром матери, которая слепо верила, что Николай Иванович был одним из руководителей какого-то преступного политического заговора, и, понятно, старалась отдалить от своей юной дочери всякую мысль о возможности разделить участь «преступника». Госпожа Крагельская, узнав от челяди о простом происхождении матери Николая Ивановича и после всего случившегося, была решительно против брака Алины с Костомаровым.

Прошел год. Алина послала несколько писем в Вятку, прося Николая Ивановича поискать среди своих киевских приятелей такого, который взялся бы передавать ее письма. Ответов, разумеется, Алина не дождалась, потому что Николая Ивановича в Вятке не было. Только случайно Алина узнала, что Костомаров в Саратове. После долгих размышлений о том, как начать переписку с Николаем Ивановичем, она разработала целый план: переслать письмо Костомарова через г-жу де Мельян, жившую тогда в Петербурге, с тем чтобы ответ, полученный из Саратова г-жой де Мельян, вернулся к ней обратно.

Вот как объясняет эти трагические страницы в их любви Алина: «Таким образом, главными действующими лицами нашей разлуки с Николай Ивановичем были: сам Николай Иванович, который считал долгом чести сообщить моей матери о своей будто бы неизлечимой болезни, которая не позволяет ему жениться, и наши матери, которые горячо любили своих детей и считали вправе самостоятельно решать вопрос о счастье своих детей».

Переписка Алины с Костомаровым продолжалась в течение двух с половиной лет. Несмотря на все мольбы, просьбы, истерики матери, Алина упорствовала, не желая разрывать своих отношений с любимым. Наконец мать, уступая упорству дочери, разрешила ей написать письмо Николаю Ивановичу и сообщить ее решение: она согласна выдать за него Алину, если он сам приедет в Киев и женится. Если же ему не будет позволено это сделать, она никогда не даст своего благословения на их свадьбу.

Понимая, что ее любимому не разрешат приехать в Киев, Алина решается написать письмо лично начальнику III отделения генералу Л. Дубельту: «Я решилась обратиться к Вам, как к человеку, от которого зависит сделать меня счастливой или несчастной. Вот уже прошло четыре года, как я связана сердцем и словом с Костомаровым, хотя моя мать и против этого союза, но, видя мою настойчивость, решилась дать согласие при условии, что он приедет в Киев лично и венчается со мной… прошу Вас отпустить моего жениха в Киев. Мне дали времени к маю месяцу. Простите, что пишу это письмо к Вам втайне от матери: я люблю своего жениха и вижу счастье мое в нем и потому решилась на этот поступок, видя в Боге и в Вас свою надежду…»

Когда мать узнала, что ее дочь сама написала письмо Дубельту, в семье вновь началась ругань, увещевания, упреки. В новом письме к генералу Алина просит уничтожить ее письмо и заявляет, что если в силу обстоятельств ее жениху нельзя приехать в Киев, она выдержит и этот удар судьбы…

И хотя разрешение было получено, но, видя нерешительность Николая Ивановича, по настоянию матери в 1851 году Алина Леонтьевна вынуждена была согласиться выйти замуж за М. Д. Кысиля, с которым и прожила в браке 19 лет, сопровождая его по местам службы. С 1865-го по 1870 год они постоянно проживали в его родовом поместье в Дедовцах на Полтавщине.

Прошли годы. Зиму 1864/65 года Алина с мужем провела в Петербурге. Как-то раз на Невском проспекте она неожиданно встретилась с Николаем Ивановичем. Они шли навстречу друг другу. Алина, может, и вовсе не узнала бы его и прошла бы мимо, если бы не его своеобразная манера ходить и чрезвычайная оригинальность большой бобровой шапки, из-под мехового края которой сверкали золотые тяжелые очки. Николай Иванович не заметил Алины, он не обратил на нее никакого внимания, хотя Алина, поравнявшись с ним, остановилась. Он пронесся, как всегда торопливо.

На мгновение встретились и за короткий миг разминулись снова. Алина рванулась, чтобы догнать, остановить, поговорить. Рванулась и остановилась. Она стояла и смотрела вслед Николаю Ивановичу, пока тот не исчез среди суетливой толпы.

Прошли годы. Костомарову уже далеко за пятьдесят. В августе 1873 года Николай Иванович поехал в Киев. Там П. П. Чубинский как-то сказал ему:

– А вы, Николай Иванович, знаете, что ваша бывшая невеста здесь?

– Как? Алина?

– Да, Алина Леонтьевна Кысиль теперь вдова. Она здесь, и я знаю, где она проживает. Хотите, я отвезу вас к ней?

– Так мы же 26 лет не виделись. Отвезите лучше сначала от меня письмо. А потом уже и я поеду.

Алина овдовела в 1870 году. Хотя не по большой любви она выходила замуж, но взаимная привязанность сделала их семейный союз счастливым. Марк Дмитриевич был любящим мужем и отцом. Алина стала ему верной женой и заботливой матерью. После смерти мужа она целиком посвятила себя детям, поселившись в маленьком селе Дедовцы Прилукского уезда, в небольшом родовом имении умершего мужа.

В августе 1873 года после летних каникул Алина Леонтьевна повезла детей в Киев, где они учились, с тем чтобы и себе остаться на всю зиму в городе лечиться у киевских врачей.

И вот после стольких лет разлуки Алина и Костомаров вновь встретились в Киеве. «По желанию Николая Ивановича мы ездили вечером по городу, преимущественно по таким его местам, с которыми у него возникали воспоминания о давно минувшем времени. Заехали в Лавру и там сначала зашли в церковь для поклонения издревле чтимой чудотворной иконе Успения Пресвятой Богородицы, потом прошли к могилам Кочубея и Искры; там Николай Иванович прочитал эпитафии».

Приехав 10 августа 1873 года в Петербург, Костомаров в тот же день написал письмо Алине. Он жаловался на вынужденную разлуку. Между Алиной и Николаем Ивановичем началась оживленная переписка. Когда Николаю Ивановичу казалось, что Алина не спешит с ответом на его письмо, он спрашивал в телеграмме, не ухудшилось ли ее здоровье. Ему так хотелось видеть Алину, быть с ней, что он уже на Рождество собирался ехать на юг, на Украину, к ней. Но, обдумав дело со всех сторон, взвесив возраст, холод, ненастье, далекий путь, они окончательно условились, что Николай Иванович приедет к Алине в Дедовцы весной.

Новая встреча состоялась уже на следующий год, когда Н. Костомаров принял участие в Археологическом съезде, на котором выступил с докладом «О княжеской дружине». «Он просил меня присутствовать на его чтении, я сама этого очень желала, и мы в назначенный вечер пошли в Ботанический сад (при университете), а оттуда в зал заседаний съезда. У входа в сад и у входа в зал заседаний Николай Иванович предложил мне войти с ним под руку. Нужно было видеть, с каким торжественным видом вводил он меня в этот зал, переполненный уже публикой. Мои обе дочери шли рядом. Николай Иванович усадил нас в ближайшем к кафедре ряду кресел. Когда наступила его очередь читать свой реферат и он подошел к кафедре, дружные рукоплескания раздались в зале и не смолкали долго. Николай Иванович глядел словно вдаль, но, видимо, был взволнован. Да и разве можно было оставаться безучастным к выражению почтения и признания за ним права на почетное место в среде ученых и литераторов, особенно же в стенах того университета, где в молодые годы он блистательно начинал свою профессуру, которой лишился, не смея и мечтать о ее возвращении».

После окончания работы съезда Н. Костомаров уехал в Дедовцы, а оттуда 8 сентября 1874 года – в Петербург.

Во второй половине 1875 года он заболел тифом. В это же время умирает мать Николая Ивановича. Ему, пребывающему в бессознательном состоянии, друзья об этом не решались сказать. В этом тяжелом состоянии его не покинули, фактически спасли ему жизнь его ближайшие друзья: сосед Н. Катенин и доктор Д. Муринов, Н. Белозерская, А. Ге (жена художника Н. Ге).

4 февраля 1875 года Алина Леонтьевна получила подписанную неизвестным телеграмму: «Николай Иванович тяжело больной тифом, но не безнадежен. Мать его умерла, сегодня похоронили». Вечером того же дня она выехала из Ромен в Петербург, прибыв 11 февраля. Заехав к своим старым знакомым Филатовым и оставив у них вещи, она сразу же поехала на Васильевский остров, на квартиру к Николаю Ивановичу. У крыльца Алина попросила Н. П. Филатова пойти на третий этаж узнать о Николае Ивановиче. Прошло несколько долгих, очень долгих минут напряженного, робкого, тревожного ожидания. Алина смотрела на окна квартиры, где жил Николай Иванович: «Что там?»

Но вот выходит из дверей Филатов. Лицо его сияет. Он говорит:

– Жив, и есть надежда, что выздоровеет. Заходить к нему на квартиру запрещено, о чем есть на двери объявление: «просят не звонить, а обращаться за сведениями о состоянии здоровья к Н. Катенину». Филатов проводил Алину к Катенину. Добрый приятель Николая Ивановича встретил ее радостной улыбкой. Он рассказал, как началась болезнь Николая Ивановича. Рассказал, как Николай Иванович долго боролся с болезнью, не хотел ложиться в постель, заставлял себя работать. Он нервничал, кричал, а мать его, Татьяна Петровна, не понимая, что у него бред, и видя, что он сидит у себя в кабинете на полу и рвет в клочья бумаги, уговаривала его не «чудачить». Между тем к вечеру того же дня заболела и Татьяна Петровна. За несколько суток она буквально сгорела от крупозного воспаления легких. Гнетущее впечатление производила панихида по покойной, когда за стеной в исступлении и тифозном бреду метался Николай Иванович. Он не осознавал, что делалось в соседней комнате, и выкрикивал какие-то бессвязные слова и предложения. Уже не чаяли спасти самого Николая Ивановича, уже купили на Смоленском кладбище рядом два места: одно для матери и второе – для сына. Но теперь все в порядке: кризис миновал, и хотя слишком медленно, но больной начинает выздоравливать.