Текст книги "Петушки обетованные. В трех книгах"

Архимандрит Исидор

Господи, что ся умножиша стужающии ми? Мнози востают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его. Ты же, Господи, Заступник мой еси, слава моя и возносяй главу мою. Гласом моим ко Господу воззвах, и услыша мя от горы святыя Своея. Аз уснух, и спах, востах, яко Господь заступит мя. Не убоюся от тем людей, окрест нападающих на мя. Воскресни, Господи, спаси мя, Боже мой, яко Ты поразил еси вся враждующия ми всуе: зубы грешников сокрушил еси. Господне есть спасение, и на людех Твоих благословение Твое (Пс. 3).

С растущей радостью можно перечитывать этот небольшой псалом и всякий раз открывать для себя что-то новое. Самое главное в нем – огромная вера псалмопевца в защиту Божию от обступающего со всех сторон греховного мира и в спасение всех, кто истинно предан Богу.

Я не случайно привел здесь псалом. Он связан с последними часами жизни архимандрита Исидора и многое объясняет. Более сорока лет прошло со дня его кончины. Давно умерли те, кто хорошо знали старца. Помнят его единицы, и рассказать они могут немного. Я попытался обобщить, что удалось узнать. Получилась очень куцая картина. И вот, завершая свои расспросы у сестер Золотовых, я посетовал на скудость информации. Анна Ивановна испытующе посмотрела на меня, потом взглянула на Валентину Ивановну и медленно, мне показалось даже торжественно, произнесла: «Вам мы сможем помочь». Через минуту я уже держал в руках две аккуратно исписанные крупным почерком клеенчатые тетради – венец подвига монахини Гавриилы, которая в течение двадцати лет, в самое тяжелое время, была рядом с архимандритом Исидором, помогала ему, старалась снять с него хотя бы часть бытовых невзгод. Вскоре после смерти о. Исидора монахиня передала свое сокровище сестрам Золотовым, зная, что оно будет в верных руках, что оно обязательно будет востребовано.

В миру ее звали Елизавета Николаевна Чиркова. Родилась в Пензе в 1906 году в интеллигентной и многодетной семье. Все дети Чирковых получили высшее образование – в семье ценили знание. Отец был преподавателем гимназии и заметной фигурой в городе. Главной отличительной чертой его была глубокая вера в Бога. Уже будучи в преклонных годах, он принял священнический сан.

Елизавета окончила географический факультет Московского педагогического института, однако работать по специальности не пришлось. У нее стал развиваться туберкулез бедренной кости. Врачи дали инвалидность по первой группе с положенным уходом. Однако больная встала на ноги. Сначала передвигалась на костылях, потом ходила с палочкой. Хромота ее мучила до самой смерти.

В двадцатые годы – среди сверстников в комсомоле. Сначала с упоением слушала зажигательные речи Троцкого, потом мучилась душою, а когда пошел вал репрессий против Православной Церкви, когда обнажилась лживость пропаганды большевиков, Елизавета приняла решение – встала на сторону гонимых. Бог позвал, и она безоглядно пошла по опасной в то время стезе. В 30-е годы Елизавета была уже под духовным руководством зосимовского старца о. Агафона[8]8
  Прославлен в лике святых на Архиерейском Соборе 2000 года.


[Закрыть], который перед смертью благословил ее перейти к о. Исидору.

Никто из окружающих не знал, что она монахиня. Открылось сие по смерти о. Исидора и заставило по-иному взглянуть на этого человека. Только одна матушка Гавриила могла ведать всю глубину старца в его служении Богу и донести ее нам. По своему смирению она долго не решалась на это. И вот однажды архиепископ Сергий (Голубцов) дал ей послушание – описать, хотя бы кратко, жизненный путь о. Исидора. Непросто было начать. «Искренне чувствую, что взялась за дело выше моих сил, но пишу ради послушания, потому что жизнь батюшки Исидора была известна мне больше других», – пишет она в предисловии, которое начинается с известных нам строк.

«Господне есть спасение и на людех Твоих благословение Твое… Эти слова за несколько дней до своей кончины еле слышным голосом произносил батюшка не один раз. Они вспоминались мне, когда я стояла у гроба усопшего своего старца и думала о значении и смысле этих слов… Они выражают надежду на милость Божию и на спасение.

Бывают люди, жизнь которых хотя и не представляет из себя ничего особенного, выдающегося, но тем не менее она составляет как бы достояние всех нас, и, подобно евангельской свече, она не должна быть сокрыта. Жизнь таких людей, как батюшка Исидор, можно сравнить с прекрасным литературным произведением, но в простенькой, невзрачной обложке, благодаря которой оно может остаться незамеченным, но чтение его и ближайшее знакомство с ним облагораживает и возвышает душу. Вот к таким личностям можно причислить и покойного батюшку Исидора.

В утешение его духовных детей, особенно близких к нему до конца его жизни, а также в назидание и поучение верующих постараюсь дать облик хоть в кратких чертах его духовной, нравственной личности и описать его поистине как простого, кроткого и смиренного старца – последнего монаха Зосимовой пустыни…»

Может быть, биографы подвижников благочестия ХХ века возьмут в работу труд монахини. Может, дополнят его материалами других исследований. Ведь путь о. Исидора наверняка пересекался со многими, кто пострадал за веру. Я же могу использовать записи матушки только в части, нас касающейся.

О дальнейшей судьбе монахини Гавриилы известно немного. Знаем только, что проживала она в Москве в коммунальной квартире на улице Чехова, потом на Селезневке. Ходила в храм во имя Пимена Великого. Здесь вновь встретила о. Алексия (Зотова), с которым была знакома по Петушкам, когда тот приезжал к о. Платону. Отец Алексий опекал ее до самой смерти, а его матушка ухаживала за старицей. Скончалась монахиня Гавриила 2 мая 1981 года и похоронена в Москве. Да дарует ей Господь Царство Небесное!

Батюшка Исидор родился 14 октября 1883 года в деревне Горки Волоколамского уезда Московской губернии в бедной крестьянской семье. Родители его, Герасим и Мария Скачковы, уже имели двух сыновей и дочь. Младший во святом крещении был наречен Иоанном, в память преподобного Иоанна Рыльского.

Иван рос обыкновенным деревенским мальчишкой, но уже тогда заметно отличался от своих сверстников. Близких друзей у него не было, не любил он шумные игры, сторонился забав. Предпочитал уединиться, посидеть на берегу озера, половить карасей или просто понаблюдать за птицами. Иван знал все гнезда вокруг. До глубокой старости сохранил он свою нежность к птицам. Возле его дома всегда было несколько скворечников и кормушек. В келии висели картиночки с птицами. Зная эту слабость старца, один из духовных детей привез ему потом в Петушки самим написанную специально для о. Исидора копию картины А. К. Саврасова «Грачи прилетели». Любил мальчик цветы, подолгу их рассматривал, даже просто смотрел в голубое небо, пытаясь проникнуть и в его тайны. Кругом был удивительный мир. Ну как тут не восхищаться Божиим творением! Глубокую веру в Бога привила мать. Это была простая, мягкая, чуткая и очень терпеливая женщина. Тяжелый крестьянский труд оказался не по ее здоровью. Она часто болела. Иван был необыкновенно привязан к матери, очень ее любил. Сердцем чувствовал ее страдания. Даже играя на улице, вдруг бросал все и к ней: «Как тебе, не полегче?» Многие отмечали отзывчивость его, доброту, мягкость и скромность. Выделялась аккуратность мальчика и опрятность. В его сундучке всегда все было на своем месте, убрано, уложено. Эта внешняя сторона, вероятно, стала отражением внутренней. Нравственная чистота и кротость были характерными чертами.

Душу переполнял восторг, когда Иван с матерью ходил в храм, особенно в престольные праздники. Великой радостью становилось участие в крестных ходах, а если еще позволяли нести икону, то радость эта долго не проходила. В детстве часто его брали в Иосифо-Волоколамский монастырь. Именно здесь впервые посетила будущего старца мысль стать монахом. Эта мечта в то время казалась недосягаемой.

Учился Иван в церковно-приходской школе. Все схватывал на лету. Несмотря на явные способности и желание учиться, образование продолжить не удалось. Родители не смогли материально обеспечить.

Очень тянуло в монастырь. Попросил у матери благословение уйти в монахи. Она только улыбнулась и сказала: «Похорони меня, сынок, а тогда иди с Богом и поступай». Когда Ивану было 14 лет, он, будучи с теткой на богомолье в Иосифо-Волоколамском монастыре, решился упросить игумена взять его в монахи. Однако тот велел приходить после службы в армии.

Не все в жизни делается по своему желанию. Вскоре вместо монастыря мальчик оказался в Москве, определили посыльным в типографию Сытина. Там служил его брат Петр. Только успел освоиться, нагрянуло горе. Умерла мать. Это было страшным ударом, потрясением, которое, казалось, невозможно вынести. Ушел из жизни самый любимый человек, которому можно было поверять свои тайны. Иван стал по-настоящему одинок. Братья и сестра имели свои семьи. Отец жил с ними. Последним прибежищем для отрока стал храм. Он стал чаще бывать там. Даже днем. Едет куда по поручению хозяина, обязательно забежит, поставит свечку на канун и помолится о матери. На свои гроши покупал пучок свечей и договаривался со сторожем, чтобы тот следил, дабы свечи горели за обедней и панихидой.

После смерти матери уже ничто не удерживало от осуществления мечты. Отрок стал выбирать монастырь. Иван ездит по Москве, посещает храмы, советуется по своим вопросам с известными духовными лицами. Больше всех участие к нему проявил человек строгой духовной жизни, настоятель храма святителя Николая у Сухаревой Башни протоиерей Иоанн. Он дал Ивану несколько советов и благословение.

Облюбовал Иван внешне непримечательную Смоленско-Зосимову пустынь. Здесь давайте сделаем небольшое отступление, взглянем на «Северную Оптину», которая яркой звездой сверкнула в конце XIX – начале XX столетия. И не только потому, что она играла значительную роль в духовной жизни общества, славилась строгим уставом и редкими святынями. Промыслом Божиим этот монастырь переплел судьбы великих людей, которые имеют к Петушкам прямое отношение.

По справочнику С. В. Булгакова «Русские монастыри в 1913 году» читаем: «Смоленская Зосимова пустынь общежительная, в 27 верстах от Троице-Сергиевой лавры и в трех верстах от железнодорожной станции Арсаки, в Александровском уезде».

История Зосимовой восходит к последним десятилетиям XVII века, когда неподалеку от Троице-Сергиевой лавры в дремучем лесу на берегу речки Молохчи облюбовал себе место в тишине и покое некий старец Зосима. Он помолился Богу, испросил откровение Его святой воли, и, познав ее в своем сердце, остался здесь навсегда. Отшельник с другим монахом, Ионою, построил деревянную часовенку, избушку и поставил сруб на роднике с чистейшей ключевой водой. Ничто не мешало молиться в безмолвии. В красном углу избушки стояло несколько образов. Среди них лик Пресвятой Богородицы Смоленской (Одигитрии).

Прошли годы, и люди стали приходить к Зосиме за советом и наставлением. Слава о благодатном старце потихоньку растекалась окрест. Приезжали к нему знатные люди, вельможи, члены царской фамилии. Была тут сестра Петра I Наталия, дочь Елизавета, впоследствии императрица, другие царевны.

Почил старец Зосима около 1713 года. После него жизнь пустыньки постепенно угасла. Начала она возрождаться в середине XIX века. В 1848 году[9]9
  По материалам сборника «Русские монастыри Центральной части России». (Новомосковск: Очарованный странник, 1995).


[Закрыть] местный фабрикант Зубов поставил деревянную часовню над могилой старца. В 1867 году пустынь возродили монахи Троице-Сергиевой лавры, к которой она и была приписана. В конце XIX века, при игумене Германе, пустынь переживает расцвет. Здесь было уже около ста монахов. Быстрыми темпами строятся храмы. 5 сентября 1893 года[10]10
  К свету. 1992. № 4.


[Закрыть] освящен храм во имя преподобного Сергия Радонежского, 19 сентября 1899 года – Всех святых и 9 июля 1900 года – собор во имя Смоленской иконы Божией Матери с приделами Архангела Рафаила и прочих Сил Небесных (северный) и во имя преподобного Зосимы, Соловецкого чудотворца (южный).

Главной святыней обители почиталась Смоленская икона Божией Матери, некогда принадлежавшая родственникам святителя Филиппа, из рода бояр Колычевых. В ковчежцах при иконе хранились части пояса Божией Матери и мощей святого великомученика Георгия Победоносца. Эти святыни в свое время принадлежали грузинским царям. Они были привезены из Константинополя Георгием XIV и потом переданы наследниками в Саввино-Сторожевский монастырь. Отсюда ковчежцы и были 10 июня 1900 года торжественно доставлены в Зосимову пустынь. Кроме упомянутых святынь, в пустыни хранился крест с частицею древа Креста Господня, привезенного с Афона, а также келейная икона святителя Димитрия Ростовского.

При монастыре был странноприимный дом для богомольцев. Тысячи их притягивала к себе Зосимова пустынь. Кроме перечисленных святынь, благодатными почитались иконы кисти игумена Германа. Многие специально приезжали к старцу Алексию. Его знали по всей России. Так пишет замечательный писатель, большой знаток церковной жизни, человек, пострадавший за веру, Сергей Иосифович Фудель[11]11
  В последние свои годы он жил совсем рядом с Петушками, в Покрове, и смиренно служил в храме Покрова Богородицы простым чтецом. Перезахоронен с городского кладбища в ограде храма 9 сентября 2017 года.


[Закрыть]: «Старец был духовным центром монастыря. Поражала красота всего его облика, когда в длинной мантии он выходил из своего полузатвора на исповедь богомольцев: и седые пряди волос на плечах, и какая-то мощность головы, и удивительно приятный низкий баритон, а главное – глаза, полные внимания и любви к человеку. Эта любовь покоряла и побеждала. Человек, подходящий к нему, погружался в него, как в какое-то древнее лоно, как в стихию, непреодолимую для него, до сих пор еще ему неведомую и вожделенную. Он уже не мог больше не верить, так как в нем уже родилась ответная любовь: огонь зарождается от огня. Моя жизнь была наполнена любовью моих родителей, но в любви старца, когда, стоя на коленях перед ним на исповеди (он обычно исповедовал сидя), я открывал ему свои тяжелые грехи, я ощущал нечто еще более полное, еще более надежное и теплое, чем земная родительская любовь. Это была уже любовь Небесного Отца, о Котором мы только говорим, изливаемая ощутительно на меня в эти минуты через старца»[12]12
  Фудель Сергей. Воспоминания. Новый мир. 1992. № 3. С. 191.


[Закрыть]. Незримые нити до сих пор связывают с ним нас. В августе 2000 года на Архиерейском Соборе он в числе исповедников благочестия был причислен к лику всероссийских святых.

Иван, конечно, не мог предположить, куда привели его неисповедимые пути Господни. Был отрок в этом монастыре несколько раз, и сердце подсказало: здесь его место. В канун праздника святого пророка Илии 1902 года он снова приехал в Зосимову пустынь. В странноприимном доме молодому человеку опять отказали, не было мест, и он после всенощной, как уже это делал не раз, переночевал в стогу сена. После праздничной обедни Иван направился к трапезной и стал ждать выхода игумена. Ждал недолго. Игумен Герман вышел вместе со старцем Алексием. Паломник сделал земной поклон, подошел под благословение к обоим и с дрожью в голосе попросился принять его в братию. «А песни петь умеешь?» – Глаза о. Германа улыбались. «Пел в деревне», – потупив голову, отвечал отрок. «Уж не знаю, что с тобой делать. В солдатах ты не служил». Игумен повернулся к о. Алексею, который стоял молча рядом: «Как вы посоветуете, взять мне этого парня или нет?» Старец поднял глаза и тихо сказал: «Возьмите его, отец игумен». Наместник будто ждал такого ответа. Он взял просителя за руку: «Ну вот, передаю его под Ваше руководство». Так просто и свершилась мечта. Тут же Иван получил и первое послушание – сходить на кухню поесть, а потом начать качать и таскать воду в монастырскую гостиницу.

Послушник уже не вернулся в Москву. Родным в деревню тоже ничего не сообщил. Он знал, какова будет их реакция. Первое время еще вспоминал о деревне, о Петре, что остался в Москве, потом монастырская жизнь увлекла, заслонила. Устав монастыря был строгий – длительные богослужения в храме, в будние дни Саровское правило с поклонами и неустанный труд. Как пишет известный нам С. И. Фудель: «Монастырские службы в таком монастыре, как Зосимова, особенные. Если отдать им себя вполне и доверчиво, то такое чувство, будто сел в крепкую ладью и она вздымает тебя по волнам выше и выше. Тебе и страшно немного, и в то же время так хорошо. Что-то, если можно так сказать, есть безжалостное в такой службе ко всем нашим мирским полу-словам, полу-чувствам, полу-молитвам, с оборачиванием все время на себя, на свое настроение или на свою слабость. Тут что-либо одно: или уходи, потому что стоять надо долго и трудно, или же бросай свою лень и трусость, сомнение и грех и в священном безумии иди за этими голосами, стройно, и сладостно, и страшно поющими все про одно: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею… и Ему одному служи!”»[13]13
  Там же.


[Закрыть]

Вскоре Иван получил второе послушание – на скотном дворе. Он должен был пасти стадо, доить коров, помогать старшему монаху перерабатывать молоко на сметану и масло. Так и жил несколько лет. В храм отпускали редко. Даже в праздники. В душе поднимался протест: «Как это? Простые люди ходят в церковь, молятся, а он – насельник обители – бездельничает». Искушение пепелило душу: «Зачем тогда пришел в монастырь? Коров мог бы пасти в деревне и в храме чаще бывать». Успокоение приходило, как только послушник открывал свои помыслы духовному отцу. Потом Иван работал на кухне, в просфорне, в портновской мастерской, где шилась одежда для всей братии. Отец Исидор часто вспоминал свое портновское послушание. Его научили обращаться с машиной, так что сам мог ее починить. Умел шить подрясники, рясы, клобуки, скуфейки. В общем, всю одежду братии. Но это было зимой. Летом – полевые работы. От них не освобождали и певчих. Осенью вся братия во дворе монастыря во главе с игуменом рубила и солила капусту. Она выходила замечательная. По весне отощавшие жители соседних деревень, когда кончались припасы, обращались в пустынь за милостыней, просили капусту. Никому не было отказа.

Почти каждый день по вечерам приходил послушник к старцу Алексию на откровение помыслов и каждый раз успокоенный возвращался обратно к себе в келию. Как гора с плеч сваливалась.

Особую радость давало пение на клиросе. Канонарх сразу отметил музыкальность Ивана, его слух и тенор-баритон. Всю жизнь вспоминал монах, как братия грозной тучей собиралась на середине храма, впереди отец игумен со старцем Алексием, и как гремел хор «Хвалите имя Господне».

Любили Ивана старцы и монастырская братия за скромность. В монастыре он со всеми уживался. Отмечали его аккуратность, порядок и чистоту в келии. Игумен Платон, живший потом в Петушках, вспоминал, что келия отца Исидора отличалась от всех. Отец Митрофан смотрит на добела выскобленный пол и говорит: «Отец Исидор, у тебя на полу хоть просфоры катай». Поэтому в предпраздничной уборке Иван всегда имел послушание чистить паникадила и подсвечники, поскольку лучше его это никто не делал.

В 1907 году послушника Иоанна отправляют на военную службу. Старец Алексий благословил Иоанна маленьким образом преподобного Сергия и передал его новобранцу. Этот образок всегда был рядом, и уже будучи совсем больным, Исидор просил м. Гавриилу подавать ему этот образок каждый вечер прикладываться.

Солдат Варшавского гренадерского полка Иван Скачков. 1907 год

Зачислили Ивана в солдаты Варшавского гренадерского полка. Он исправно и безотказно тянул свою лямку. В полку его любили за честность и кроткий нрав. От всяких увеселений солдат уклонялся, часто ходил в полковую церковь, старался исполнять наказы зосимовских старцев.

Три года быстро пролетели. Иван приехал навестить в деревне родных. Отец не нарадовался, думал, сын вернулся насовсем, даже подыскал ему невесту. Однако сердце будущего монаха оставалось в пустыни. Задержался он в деревне недолго. Оставил там военное обмундирование и налегке отправился в Зосимову. Только завернул к преподобному Сергию в лавру.

Старцы и братия встретили Иоанна ласково. Как же, их насельник прошел большое испытание миром и все-таки вернулся в обитель. Опять келия, опять клирос и послушание в портновской, опять временами уныние и опять великое утешение старца Алексия.

21 марта 1914 года послушник Иоанн был пострижен игуменом Германом в монахи. При постриге дано имя Исидор в честь преподобного Исидора Пелусиотского. Евангельским старцем был о. Алексий. При пострижении игумен добавил, что имя Исидор дали и в память старца Гефсиманского скита Исидора, на которого, по мнению о. Германа, по своей простоте и чистоте походил новопостриженный монах.

Старец Алексий после пострига благословил монаха Исидора иконой преподобного Исидора Пелусиотского с собственноручной надписью: «Молитвами преп. отца нашего Исидора Пелусиот. Да утвердит Господь Бог монаха Исидора во исполнение монашеской жизни и спасение вечное да дарует ему – Алексий 1914 г.», а о. Герман – иконой Пресвятой Богородицы Смоленской, на обороте которой было написано: «Возлюбленному о Господе монаху Исидору благословение от обители – Пресв. Богородицы – Смоленская Одигитрия – в день пострига 21 марта 1914 г.». Пять ночей простоял новопостриженный в Трапезном храме во имя преподобного Сергия, а затем поехал в Троице-Сергиеву лавру для представления наместнику Товии. Тот его благословил образом преподобного. Все три эти образа тщательно и благоговейно хранились о. Исидором всю жизнь.

Батюшка вспоминал, что в лавру его сопровождал их благочинный о. Мелхиседек. Когда подъехали, брат о Господе хотел спрыгнуть с повозки у одной из лавочек и купить книжку. Благочинный резко его задержал и веско молвил: «Отец Исидор, своя воля кончена». Тут монах понял, что теперь без воли монастыря и старца нельзя осмелиться совершить ничего, даже такую мелочь, как купить духовную книжечку. Только в безропотном послушании своим старцам и было спасение. И это послушание он свято соблюдал.

Монах Исидор после пострига

1914 год

В 1915 году в деревне умер второй брат (Петр умер еще раньше). Четверо его детей остались на престарелом отце. За неимением средств к существованию оставалось одно – нищенствовать. Тяжело переживал это о. Исидор. На помощь пришли монастырские старцы. Одного отрока взяли к себе в монастырь, другого определили в хор мальчиков в Троице-Сергиеву лавру. Сняли тяжесть со своего брата о Господе.

Отец Исидор всем сердцем любил свою пустынь за строгий устав, за ревностное несение службы, за скромное и молчаливое послушание насельников во главе с игуменом, который подавал пример в молитве и труде. Всех будили звонком в два часа ночи со словами «Пению время, молитве час». По молодости в это время вставать было очень трудно. Терпел, собирался и быстро шел в храм. В будние дни слушали утренние молитвы, полунощницу, шестопсалмие с тропарями и в восемь в трапезную, а потом на послушание. В храме оставались только несколько чередных певчих. И на послушание, и на обед – все по звонку. Также по очереди читалась Псалтирь за умерших из братии и благодетелей. Псалтирь читали круглосуточно. По вечерам были спевки, уроки по Закону Божию и по богослужению. В храме вечерняя служба начиналась в 5 часов. Справляли вечерню и утреню, а потом вся братия прямо из храма шла в трапезную. За трапезой, и за обедом и за ужином, читались жития святых. После ужина – вечернее правило с поклонами, и в 10 часов все расходились по своим келиям.

Певчие пользовались снисхождением. Они раньше уходили с послушаний, и в еде им давались поблажки. Например, Великим постом, когда у всех было сухоядение, певчим полагался суп.

20 января 1919 года монах Исидор епископом Филиппом был рукоположен во иеродиаконы. Новопосвященного иеродиакона епископ Филипп и игумен Герман благословили Смоленской иконой. Эту икону о. Исидор, уже будучи тяжело больным, клал себе на голову. Сразу приходило облегчение.

Служил иеродиакон истово, с большим вниманием и страхом. Тщательно исполнял все, что положено. Служил до самого закрытия пустыни.

С приходом к власти большевиков началось наступление на Православие, пошли гонения на священнослужителей и всяческие притеснения верующих.

В 1919 году вскрывали святые мощи. В это время старцу Алексию явился преподобный Сергий Радонежский и сообщил: «Когда подвергаются такому испытанию живые люди, то необходимо, чтобы этому подвергалилсь и останки людей умерших. Я сам отдал свое тело, дабы град мой вовеки был цел». Не случайно именно о. Алексию явился преподобный. После закрытия в ноябре 1919 года Троице-Сергиевой лавры в Зосимову пустынь передали часть мощей преподобного Сергия Радонежского.

Вскоре богоборческая власть добралась и до Зосимовой. В конце января 1923 года в возрасте 86 лет скончался игумен Герман. «Когда ударили в большой колокол, сначала один раз, потом другой, третий… и так 12 раз, словно в душе что-то оторвалось. Очень я тяжело переживал, весь мир в глазах помрачился, так сильно скорбел», – вспоминал потом батюшка. Игумен отошел в иной мир, и с ним как бы ушла защита. На Вознесение приехала ликвидационная комиссия, и обители не стало. Монастырь закрыли. Насельники со слезами прощались друг с другом и уходили кто куда. Сердце мужской Зосимовой пустыни вновь забилось только в 1992 году. В возрождении ее принимал активное участие архиепископ Владимирский и Суздальский (тогда еще епископ) Евлогий. В апреле, на Пасху, стены Зосимовой пустыни снова услышали молебен и увидели крестный ход.

Отец Исидор по благословению старца уехал к себе на родину. Немощный отец проживал вместе со снохой и четырьмя ее детьми. Оба мальчика вернулись из монастырей. Для монаха возвращение стало страшной ломкой. Ни монастырского уклада, ни служб, ни братии, ни своей любимой келии, где он мог уходить в себя и пребывать в духе. Все осталось в прошлом. Единственным утешением стали встречи с о. Алексием, который поселился в частном доме по приглашению своих духовных детей в Сергиевом Посаде, названном большевистской властью Загорском в честь инородца-богоборца. Старец благословил о. Исидора приезжать к нему.

Недолго промучился монах в деревне. На следующий год с благословения о. Алексия его определили иеродиаконом в Александро-Невский женский монастырь Клинского района Московской области. Там он прослужил три с половиной года до самого закрытия обители. Умная и рассудительная игумения Олимпиада чем могла помогала родственникам о. Исидора, которые в это время очень нуждались. Они часто приезжали в монастырь.

В 1928 году Александро-Невский монастырь закрыли. Опять о. Исидору пришлось искать пристань в житейском море. Опять, взяв свои иконы, книги и постригальный узелок, монах поехал к себе в деревню, и опять молитвами своих заступников он вскоре был определен на службу. В том же 1928 году о. Исидор был назначен в Волоколамский собор, а в декабре рукоположен в сан иеромонаха епископом Питиримом и, что важно, причислен к соборному причту. Ему была поручена соборная ризница. Кроме того, батюшка служил в храмах Волоколамского района, где были больны священники или где не было штатных.

В этом году пришло еще одно горе. Умер отец Алексий. Потрясение было такое же, как в свое время по смерти матери. Отец Исидор потом часто приезжал в Загорск и служил полные панихиды на могиле своего духовного отца. И пока позволяло здоровье, монах ездил минимум раз в год, обычно в Пятидесятницу, «похристосоваться с любимым старцем» и неторопливо послужить.

В 1930 году закрыли и Волоколамский собор. Батюшку и тут не оставили бывшие насельники Зосимовой, пригласили в штат церкви преподобного Сергия на Большой Дмитровке в Москве. Здесь служили несколько ее монахов и епископ Варфоломей, который в свое время духовно окормлялся в пустыни, а потому порядок, устав и продолжительность богослужений были подобны Зосимовой. Жили монахи в крохотной комнатеночке на колокольне, все продукты по карточкам, нужда, а настроение было приподнятое. Все-таки они служат Богу.

Как и в Зосимовой, кроме обычной исповеди практиковалось и откровение помыслов духовным отцам. Епископ Варфоломей, о. Митрофан, о. Агафон и другие имели духовных детей, как из монахов, так и мирян. Здесь, по благословению владыки Варфоломея, о. Исидор впервые стал исполнять обязанности духовника. Своих чад батюшка вел по жизни почти 30 лет, до самой кончины.

Три года прошло – опять беда. Ссылка в край Коми, на Печору, в село Деревянск Усть-Куломского района Сыктывкарской области. Путь неблизкий, поездом, пароходом, пешком. Жил сначала в зырянской избе вместе со скотиной, потом перебрался к старушке-монахине Иулиании. Она определила ему угол за печкой. Начнет монах утром выбираться из своего закутка, а матушка с полатей кричит: «Что буде встаешь, лежи, пока правило сделаю». Затихает, выполняет приказ. Потом, видимо, забудет монахиня о нем: «Что буде лежишь, за водой надо идти».

Батюшка был всем доволен и никогда ни на что не жаловался, хотя поводов было достаточно. Утешался, что не без воли Божией оказался на Севере. Значит, так надо. Значит, эта ссылка спасала его от еще более горшей доли.

Очень любил ходить в лес. Красавицы-елки и тишина успокаивали, удаляли от мира, давали возможность спокойно уйти в себя, помолиться. Поблизости на поселении находились еще несколько монахов, были священники и из белого духовенства. Иногда все они собирались вместе и проводили церковные службы. Со слезами вспоминал батюшка одну Пасху, особенно момент, когда в тайге среди вековых сосен стройно и проникновенно пели Светлую утреню.

В 1936 году о. Исидор вернулся в Москву, но в храме из братии уже никого не было. Кто умер, а кого лихое время разметало по стране. Отец Митрофан служил в Кашире. К нему удавалось иногда ездить для духовного окормления.

В конце года батюшка был назначен настоятелем храма села Ченцово Тарусского района Тульской области. Приход был маленьким и бедным. Это ведь было время пика гонений на верующих. В церковь ходили только самые смелые, их были единицы. Сам храм запущен, давно не ремонтировался, стоял без креста. Крыша текла, штукатурка отваливалась, на закопченных стенах потёки. Средств на ремонт взять было неоткуда. Доход исчислялся копейками, которых едва хватало на хлеб. Вокруг села на достаточном удалении располагались деревни. Местность – овраги, болота, холмы. На требы приходилось ходить почти всегда пешком.

На этот приход назначалось много священников. Через неделю все уходили. Староста и «двадцатка» – последние, можно сказать, остатки общины – настороженно наблюдали за прибывшим батюшкой. Тот, однако, в бега не собирался. Он лично принялся за ремонт храма. Поперву, несмотря на возраст, залез на крышу и залатал все дыры, покрасил ее. Собрал все имевшиеся в распоряжении деньги и поставил на куполе крест. Тут народ воспрял. Все прихожане стали помогать батюшке по мере возможности. Промыли стены, и живопись заиграла. Покрасили окна, двери, панели, подновили штукатурку. Вырыли колодцы. Один – для слива воды после крещения младенцев. Поскольку церковного дома не было, батюшка в углублении притвора храма с помощью прихожан сделал для себя комнатку, где и жил. Это время отец Исидор вспоминал особо. Вся община жила как одна душа. Никаких недоразумений, неприятностей, недомолвок. Такая обстановка не осталась незамеченной. 20 мая 1937 года по резолюции Сергия (Страгородского), митрополита Московского и Коломенского, о. Исидор был возведен в сан архимандрита с возложением митры.