Текст книги "Путь мертвеца"

Тут губы мертвеца внезапно задрожали, как если бы он пытался удержать плач или горестный стон. Потом они сложились в кривую ухмылку, черную и едва заметную. Жуткая тень той самой усмешки, какой любил встречать неприятности и опасности Сорген тысячу лет тому назад…. Прочь даже тени сомнений, развернитесь за спиной, крылья уверенности! Девлик, наследник мощи и таланта, не желает знать поражений! Сам Сорген в своей незримой норе испытал нечто вроде воодушевления, родившегося от той части его личности, что была разделена на двоих с Девликом. Словно в порыве боевого возбуждения, он вскочил на ноги и выбрался из угла на центр площадки. На мгновение Соргену показалось, что мускулы вновь слушаются его, готовые ответить на любое желание, едва родившееся и даже не осознанное – но нет, это была только иллюзия. Мертвец, тяжелый и своевольный, застыл на месте со скрещенными на груди руками. Низко опустив голову, он вперился взглядом в книгу, всматриваясь в изображение предполагаемого врага, запоминая каждый изгиб его мерзкого тела, каждую складку на уродливой роже.

Трое людей, единственные живые создания в этом царстве мертвой плоти, подгоняемые неведомым порывом, явились в замковый двор перед самым рассветом и, застыв в дверях башни, наблюдали за ритуалом. Мертвенно-бледный колдун в грязных и рваных одеждах начал невнятно бормотать заклинания на тайном языке Черных Магов. Раскачиваясь в такт словам, он постепенно разводил по сторонам руки, сложенные до того на груди. Скрюченные пальцы устремлялись к невидимым небесам, угрожая такому же незримому противнику. Вверх и вперед: руки рвались вперед и звали следом тело. С ладоней сорвался ворох искр, а во всех плошках, расставленных по площадке тут и там, ярко вспыхнуло желтое пламя. Колдун продолжал бормотать и раскачиваться, весь покрытый теперь мечущимися по складкам одежды пятнами света. Кожа на лице, казалось, бурлит, как кипящая вода, ни мгновения не удерживаясь на месте и непрерывно меняя форму и положение. Из тех плошек, что стояли рядышком, потянулись длинные языки пламени, постепенно превращающиеся в тонкие нити. Они жадно тянулись к рукам колдуна и сплетались с его пальцами, превращаясь в дрожащие снопы света. Резкое движение – и очередной сноп отправлялся в полет, ударяя в руну, одну за другой. Впитывая полученную энергию, руны сами начинали сиять, сначала неярко и пульсирующе, а потом все сильнее и увереннее. Каждая руна имела собственный цвет. Вскоре колдун был расцвечен с четырех сторон, как яркая детская игрушка, как бабочка, угодившая в светящуюся паутину. Бормотание его прекратилось; некоторое время Девлик раскачивался, а потом с глухим хриплым криком рухнул на колени, уперся кулаками в землю – и вдруг молча свалился на бок.

В этот момент Девлик простился со своим телом. Сорген был увлечен следом, потому как был связан с мертвым слугой Старцев слишком многим, чтобы расстаться с ним. В странный миг, длившийся вечность, он успел поразмыслить о том, как отличается эта, новая сторона его личности от той, что управляла телом и разумом до смерти. Прежний Сорген, без сомнений, мог бы бросить себя в путешествия по мирам одним мощным усилием мысли, одним четко направленным желанием, и забрать с собой сколько угодно энергии. Он не мог бы объяснить механизм этого деяния постороннему, но знал, что сам был способен совершить такое. Девлик же, унаследовав от Соргена знания и умения, предпочитал делать все так, как это было предписано делать любому колдуну. Руны, заклинания, артефакты… Все ж таки Старцы многое потеряли, променяв живого Соргена на мертвого Девлика, подумал первый, получая мстительное удовольствие.

А тем временем, перед чистым разумом, покинувшим тело, открывались новые измерения. Очевидно, философы, узнай они о данном факте, обрели бы для себя новые темы для плодотворных и не очень дискуссий. Все признавали наличие духа, способного существовать вне тела, но как может существовать тело, лишенное духа, да еще и посылать при этом нечто такое «третье» в иные миры? Не пора ли твердо поделить человеческое существо на три, а не две составляющие, имеющие отдельное значение и в то же время как-то взаимосвязанные между собой? Эти мысли заняли Соргена еще на некоторое время, Девлик же не рассуждал, он выполнял то, что должен был сделать. Вышедший из тела на бой разум так же был полностью подчинен ему и только ему.

Обращение к руне силы наполнило его ощущением собственного величия и способности на самые грандиозные свершения. Он был уверен в себе так, как может быть уверен накатывающийся на полевой цветок валун. Цветку не устоять. Он не помеха громадному крепкому камню.

Руна перемещения бросила его в неведомые дали, а руна поиска указала нужное направление. Картинка из книги встала перед ним, как будто он снова глядел на нее глазами. Затем она вдруг обрела объем и стала раздуваться, увеличиваться и приближаться. Больше не было бумаги, чернил и мастерства художника: рисунок, выхваченный заклинанием и переплетенный с сущностью Азана, Вместилища демона, превращался в реальность. Перед тем, как окончательно очутиться во враждебном мире Рану, Девлик зачерпнул энергии у последней руны, окружая себя защитным щитом. Это было его последнее обращение к родному измерению.

Вокруг высились громадные гладкие стволы деревьев, каждое в три обхвата толщиной, а то и больше. Цвет коры изменялся от бледно-зеленого, почти белого, до бурого, приближающегося к коричневому. Черная маслянистая жижа, из которой росли эти деревья, непрерывно пенилась и булькала, как кипящий суп. Раздался протяжный мерзкий вопль – над головой пришельца, лавируя между редких и голых ветвей, тяжело пролетел толстый, черный эзбанс. Резко спикировав вниз, он вырвался из гущи деревьев на небольшое чистое пространство и с размаху плюхнулся в жижу рядом с высокой, конусообразной кочкой. Ударившись о бурлящую поверхность, эзбанс подскочил обратно в воздух и застыл там. Медленно вращаясь, он вдруг принялся дымиться; крепкие чешуйки с треском отскакивали, обнажая под собой розовое мясо. Из кочки с вибрирующим свистом вырвались десятки гибких тонких отростков, которые окружили тушку эзбанса и замерли, пошевеливаясь, словно дрожащие в нетерпении пальцы. Когда большая часть чешуек отлетела, а обнажившееся мясо приобрело темно-золотистый оттенок, щупальца набросились на тушу. Отрывая куски размером с добрый кулак, отростки толкали их в отверстие, раскрывавшееся где– то ближе к верхушке кочки.

Кроме того, что рядом со странной кочкой не было ни единого, даже самого маленького стебля растения, над всей «поляной» в багровом облачном небе низко висели розовые облачка необычной формы. В отличие от тяжелых косматых туч, они не поднимались выше верхушек соседних деревьев. Девлик присмотрелся повнимательнее и тут же воздел брови. Это было то, что он искал! Над пирующей кочкой висели вовсе не облака, а сотни призрачных человеческих фигур, сбившихся в плотную стаю. Как посаженные на привязь детские воздушные шары с легким дымом внутри, они колебались и беспомощно рыскали из стороны в сторону, не в силах освободиться. Возможно, это были души пойманных в ловушку заклинания воинов в замке Вайборн? Сейчас это было неважно, потому что следовало немедленно заняться демоном, воспользоваться его увлеченностью трапезой. Чем бы ни были эти розовые фигурки людей, со смертью Рану они должны освободиться.

Медленно вышедши из леса, Девлик двинулся к пожирающему последние куски эзбанса демону. Впрочем, слова «вышел» и «двинулся» были вряд ли применимы здесь, ибо Девлик в данный момент являлся неким бесплотным созданием, концентрацией волшебных эманаций олейз, собранных вокруг себя его отделившимся от тела разумом. Он плыл в воздухе, не боясь замарать ноги грязной жижей, не боясь отравить кожу ядовитыми испарениями. У него не было ни ног, ни кожи.

Приблизившись к кочке на расстояние нескольких шагов, Девлик остановился и повелительно воскликнул:

– Рану!! Рану!

Верхушка кочки, которую можно было назвать «головой» только при наличии развитого воображения, сначала вжалась в основание, а потом повернулась, в то время как остальное тело оставалось неподвижным. Грязно-серая кожа демона натянулась и покрылась длинными винтовыми складками. На незваного гостя уставились два вертикально вытянутых глаза, расположенных у краев кривой черной трещины, обозначавшей рот. С уголков его текли капли крови и жира только что сожранного эзбанса, отчего казалось, будто Рану плачет.

Не издавая ни звука, кочка содрогнулась и выпустила из макушки фонтан искр; болото глухо застонало и покрылось мелкой рябью – впрочем, тут же исчезнувшей на вечно бурлящей поверхности. Что-то изменилось, но сначала Девлик не мог понять, что именно? Вдруг он почуял, как теряет былую легкость и словно бы тонет, спускаясь вниз. Он глянул вниз и тут же нахмурился, ибо снова увидел собственное тело, увязшее в зловонном болоте по колени. Проклятый демон вытянул сюда, в свой мир, его настоящее тело, а значит, сделал разом намного уязвимее.

Мало того, за краткий миг Девлик вдруг оказался в положении Соргена, способного видеть и слышать, но не способного управлять телом. Две личности, запертые в тюрьме из мертвой, безвольной плоти… Успев издать лишь удивленный, короткий вопль, Девлик рухнул на подкосившиеся колени, а затем завалился на спину. Тяжелая и плотная вода не дала ему погрузиться с головой, однако ближайшие деревья стали наклоняться и тянуть свои толстые ветви, чтобы вбить пришельца в болото и оставить там навечно – пока ядовитая жижа не разъест все до костей.

Однако, за пару мгновений до того, как бледные зеленые ветви коснулись его груди, человек выскользнул из-под удара, словно лодка, подгоняемая могучими гребками весел. За его ногами вверх взметнулись фонтаны жижи, ветки деревьев сцепились друг с другом и затрещали под напором стволов, стремящихся вернуться обратно в вертикальное положение.

Сорген был поднят наверх волной величайшего воодушевления, которое только может испытать человек, проведший десять лет в крошечной тюремной камере, а потом выпущенный на свободу и получивший назад все свои богатства. С того момента, как Девлик был парализован волшебством демона, к Соргену вернулась прежняя власть над мозгом и телом – в полной мере, как это было раньше. В этот момент он не чувствовал, что тело мертво и гниет, что мышцы потеряли прежнюю гибкость, что кожа стала сухой и хрупкой. Взмахнув руками, будто крыльями, он взлетел вверх, продираясь сквозь путаницу деревьев, до сих пор склоненных над болотом. Огромная ветвистая молния ударила по нему – но не достала, распавшись на десятки безвредных для Соргена вспышек. Толстые ветки вспыхнули, корчась и обугливаясь, а тонкие просто разом обратились в пепел. Окруженные ярким оранжевым ореолом пламени, деревья наконец получили свободу и разогнулись, оглашая окрестности протяжными стонами, скрежетом и свистом. Ошметки горелой коры, пепел и искры окутали их облаками, медленно оседающими вниз. Сорген вытянул перед собой руки и скользнул вниз по отлогой траектории. Рану послал в него струю пламени, ледяную глыбу, поток камней – но все это безжалостно разбилось о выставленный человеком барьер. Огонь стек в болото и поджег его, заставив ревущее пламя вознестись на несколько саженей вверх. Рану затрясся, потому как огонь скользнул к нему и облизал его серую, морщинистую кожу. Ледяная глыба, превратившаяся в пар, осела у ног зависшего в воздухе Соргена и не дала огню поглотить его. Камни отлетали в стороны и падали в болото с громким бульканьем, перемешивая горящую грязь, разбрасывая пламя на лес.

Рану, казалось, пытался вырваться из своего гнезда и удрать от пламени, окружившего его грузное тело с трех сторон. Потом, в один миг, весь огонь разом вдруг пропал, погас с резким хлопком. Лицо Соргена овеял ветер – горячий, зловонный ветер, но даже он казался ему сейчас прекрасным и желанным. Воспользовавшись мгновением, Сорген прыгнул прямо на голову демона.

В сражениях волшебников исход схватки редко решает грубая сила. Чаще всего в ход идут изощренные магические приемы, заклинания, бьющие на расстоянии или же чары, сводящие противника с ума и заставляющие его самого лишить себя жизни… Но с Рану Сорген поступил совершенно незамысловато и прозаично: не нанеся ему ни одного удара с помощью волшебства, он вцепился в голову демона, похожую на старый, трухлявый пень, и разорвал ее голыми руками. Это было не трудно – все равно, что разметать весной сугроб из рыхлого, полурастаявшего снега. Вверх фонтаном брызнула горячая жижа, цвета которой Сорген разобрать уже не мог. Наверное, со стороны Рану выглядел как одна из Трех вершин, вечно изрыгающим дым в небеса Страны Без Солнца. Напор брызнувшей крови был так силен, что Соргена отбросило в воздух. Еще одно мгновение, чтобы насладиться полетом и свободой от уз…. Но только одно. Когда оно истекло, сознание Соргена помутилось и растворилось в мутной тьме.

Еще один поход

Сны…. Сны остались тем немногим, что сохранилось у Соргена в его жалком закутке сознания, милостиво оставленном Девликом. Жуткие кошмары, пробуждающие воспоминания о бесцельно проведенной жизни и прекрасное мгновение свободы, вернувшейся к нему после долгих недель плена. Вспомнив свое вдохновенное блаженство, Сорген немедленно сосредоточился на действительности. А если все это было правдой и сейчас мерзкое существо в его мозгу по-прежнему бездействует, пораженное чужеродной магией Рану?

Реальность вернулась и нанесла ему безжалостный удар. Он лежал, раскинув руки, посреди колдовской площадки во дворе замка Вайборн и ясно ощущал себя в тюрьме. Проклятый Девлик пришел в себя и снова завладел телом.

Все возвратилось на круги своя.

Тот краткий миг счастья и свободы стал новой пыткой, грубой и жестокой шуткой судьбы, поманившей к себе, но перед самым носом захлопнувшей дверь камеры. Снова плен, снова мучения. Балансирование на грани сумасшествия. Непрерывные страдания тех жалких остатков, которые еще напоминали о Соргене. И лишь одно, крошеное окошечко: надежда. Глупая, несбыточная, лишенная логики.

Впавший в прострацию Сорген на долгое время перестал воспринимать окружающий мир. Девлик, владевший его телом, как ни в чем ни бывало поднялся на ноги – словно и не было изматывающей схватки, в которой он отдал столько сил и едва не был уничтожен. За то время, пока он сражался с демоном и валялся неподвижный, словно по-настоящему умерший, заклинание Рану сработало в последний раз. Души солдат, или что там находилось в плену в измерении Зерунор, вернулись обратно и трупы восстали к жизни. Раны затянулись, отсеченные члены приросли к культям, а выпущенные кишки заползли обратно в животы.

Следуя привычному укладу, неизменному вот уже много десятков лет, воины тупо расходились по сторонам, занимая свои места для нового спектакля во имя смерти. Трое людей, наблюдавших за магическим поединком Девлика, никак не могли взять в толк, что же изменилось? Колдун, обещавший спасение, вот уже долгое время неподвижно лежал на земле. Теперь даже им, наполовину людям, наполовину ожившим призракам, было явно видно, что этот человек мертв. Серая, совершенно бескровная кожа, трупные пятна на щеках и лбу, черные десны под ощерившейся губой…. Вот только что-то внутри каждого из троих кричало им: все изменилось! Стало не так, как это было раньше! Никто из них не смог бы объяснить этого на словах. Товарищи, бредущие мимо, не обращали внимания на странную площадку и труп, который не собирался вставать. Никто не задавал вопросов, никто не пытался понукать Инитона и его солдат.

Кто знает, вполне возможно, что обреченное войско Вайборна снова принялось бы за старое и истребило бы себя, теперь раз и навсегда. Снова, как это бывало, в живых остались бы несколько человек – и именно им выпало бы счастье оказаться единственными уцелевшими. Однако, Девлик очнулся и поднялся на ноги очень вовремя. Взлетев к небесам, он обратился к воинам с речью, возвещая им о новообретенной свободе. Конечно, ему никто не поверил – кроме, разве что, троих сомневающихся. Некоторые даже пытались убить колдуна, метая в него стрелы и камни. Потрясая кулаками, солдаты вспоминали, как однажды уже были обмануты ложными надеждами и получили за это продлением проклятия.

Девлику пришлось постараться. Его неуязвимость и упорство не произвели на вайборнцев никакого впечатления: поняв, что назойливого колдуна им не убрать и не заткнуть, воины перестали обращать на него внимание. Они обратились к привычным занятиям: строились, собирали стрелы и кое-как приводили в порядок изрядно потраченное временем оружие и доспехи. Тогда Девлик превратил их всех в камень – всех до единого. Лес статуй вырос вокруг замка и внутри него, скопище мрачных скульптур, застывших в самых разнообразных положениях. Вытянув палец и приложив ладонь другой руки к пеплу Ассаха, Девлик приказал изваяниям повернуться, чтобы обратить глаза на восток, туда, где едва виднелась дорога, связывающая Вайборн с внешним миром. Внутри статуй билась жизнь. Они все воспринимали и, наверное, мысленно вопили от ужаса, когда колдун начал бросать их товарищей в запретную сторону. Одно, другое, третье изваяние поднимались в воздух и перелетали расстояние в несколько сотен шагов, чтобы очутиться под сенью деревьев.

Шло время, а небеса не разверзались. Мерзкая рожа демона не появлялась в небесах. Тогда солдаты наконец поверили и осознали, что получили свободу.

… И вот, по прошествии нескольких дней, Девлик снова вел за собой маленькую армию. Две тысячи триста сорок воинов в ветхой броне и с затупленным оружием, украшенные забытыми всеми гербами. Они вышли в долгий путь вослед новому повелителю, которому молились, как богу.

Застывшими дорогами они совершили марш-бросок до Нолан-Анна, столицы Белоранны. Там с помощью денег или беззастенчивого грабежа Девлик смог кое-как одеть и экипировать солдат. Теперь они стали больше похоже на армию, а не на сборище нищих, как это было раньше. Впрочем, никто не поставил бы и гроша на победу этих вояк, слишком уж нелепо и жалко выглядели они. Никакой однообразной формы не было, да и те одеяния, что удалось достать, отличались крайней простотой и великим разнообразием. Рыцарь Миланор, тощий и прямой, как жердь, сменил свои ржавые доспехи на двухслойный суконный полушубок с оторочкой из побитого молью меха лисы. Из-под водруженной на голову медвежьей шапки, похожей на бесформенный мешок, торчали пряди грязно-желтых волос. Клячу, на которой ехал Миланор, по-видимому, собирались пустить на колбасу, такая она была дряхлая. Тем не менее, в глазах бывшего грешника и кутилы горел яркий огонь преданности и настоящего, всеобъемлющего счастья. В любой момент он готов был исполнить любой приказ своего избавителя и умереть в последний раз, чтобы наконец получить покой. Немногочисленные офицеры, экипированные так же небрежно и разношерстно, ничем не отличались по настрою от Миланора, да и солдаты тоже готовы были пойти на все. Никакие лишения, никакие будущие передряги не казались им хоть сколько-нибудь страшными или невыносимыми по сравнению с тем, что они пережили и чего избегли благодаря Девлику. Умереть за него – самое меньше, что мог дать каждый. И они готовы были брести по колено в снегу, сносить жестокий напор зимнего ветра, кидающего в лицо горсти острой ледяной крупы, идти в метель и гололед, не останавливаясь до самого позднего вечера и выходя в дорогу ранним, непроглядно темным утром. Ни одного ропота, ни одного дезертира – только преданность и готовность жертвовать собой. Когда тот, кто оказался слишком слаб, чтобы перенести тяготы пути, умирал прямо посреди перехода от одного селения к другому, товарищи хоронили его со слезами радости и счастья.

Сорген оценил бы это, но Девлику было все равно. Он торопился, не обращая внимания на тех, кто шел за ним.

За белыми лесами Белоранны началась плоская степь, усеянная рощами и полосами кустов, заключавших в объятия голых ветвей русла мелких речушек. Удельные княжества сыто и беззаботно зимовали; щедрая зима навалила снегу на их поля, что обещало весной хорошую всхожесть озимых и достаток влаги. Однако когда грязные и бородатые солдаты стали отбирать на дворах побогаче коней и еду, крестьяне едва ли не в первый раз пожалели об отсутствии своих драчливых господ. Девлику не было дела до того, что удельные князья и их владения считались союзниками Черных – деньги у него закончились, а солдатам требовалась еда, все новая и новая одежда, а также великое множество лошадей. Постепенно большая часть отряда превратилась во всадников, остальные же сели на телеги, также отобранные у крестьян. Скорость передвижения армии увеличилась, а умерших сразу стало намного меньше.

В тех краях войско Воскресших, как они сами себя называли, славно поживилось. Теперь уже любой солдат мог похвастаться шубой или добротным кафтаном, зимними сапогами с меховым подбоем и меховой шапкой. Один только Девлик остался таким, каким был – укутанным в драный тонкий плащ, с капюшоном на голове вместо какой бы то ни было шапки. Стороннему наблюдателю было бы жутко смотреть на него, с облепленным нетающим снегом лицом и трепещущими на пронзительном ветру одеждами. Впрочем, сторонних наблюдателей им по пути почти не попадалось. Изредка встречалась повозка шального купца, рискнувшего отправиться в путешествие по разоренным войной краям, или же телега, везущая в родной город труп убитого в Империи княжеского офицера.

Через три недели путешествия от Нолан-Анна армия добралась до границ Энгоарда, голодного, разоренного, полувымершего. Отряды Черных забирались далеко на север, уничтожая маленькие группы Белых, по каким-либо причинам не принявшие участия в сражении во владениях Бартреса. Села и деревни жестоко разграблялись и сжигались; те жители, что оставались дома в надежде на милость захватчиков, зачастую бывали убиты, все до единого, от мала до стара. Тегам, Байдез, Акитсан и Троллер производили гнетущее впечатление – по слухам, в этих землях нетронутыми остались только несколько городов, обладавших собственной стражей. Черные опасались связываться с большими силами противника, а может быть, им было приказано не трогать городов.

В самом начале месяца Окончания зимы, когда солнце и в самом деле начало хорошенько пригревать спину в погожие деньки, армия Воскресших достигла прежних владений Бартреса. По энгоардскому календарю недавно наступил новый год, 2004-й от основания Империи. Как и гласили древние предания, великому государству было отмеряно простоять двадцать веков и пасть на двадцать первое столетие. Никто из живущих ныне не мог в самом страшном сне представить, что старое поверье сбудется так скоро. Сверкающие белые снега покрывали просторы Энгоарда на многие льюмилы во все стороны света, но половина страны под ними знала лишь смерть, запустение и упадок. Хотя на востоке и на севере продолжали реять стяги Императора, хотя копились под ними силы для контрнаступления против армии наглых захватчиков, никто уже не мог сказать, что жизнь может стать прежней. Великой стране, самому большому образованию народов во всем мире, оплоту Белого Бога-Облака уже не подняться.

Тарерик, восемнадцатый Император из династии Гарина, севшего на трон в самый первый год Энгоардской эпохи, еще царствовал в Делеобене, достающим шпилями до небес. Он призвал под свои знамена невиданные прежде армии и заставил страну выжимать из себя все соки ради того, чтобы одержать победу… Но в могучем прежде теле Империи, как бацилла чумы, плодилась и размножалась зараза. Император отложил решительный удар до весны, чтобы не быть скованным снегами и холодами – и просчитался. Отряды Высоких со всех провинций были созваны поближе к столице, чтобы быть готовым отразить любое внезапное наступление врага; однако Черные, воспользовавшись этим, напали на оставленные без защиты земли в центре страны. Крестьяне – те, что уцелели – роптали и уходили в леса, отказываясь посылать припасы в далекую столицу. Высокие, узнавая о разорении своих земель, открыто возмущались и ставили под сомнение правильность политики государя. Не менее десятка высокородных господ вследствие этого лишились голов, и это также не добавило сплоченности и крепости в стане Белых.

Кроме того, юго-восточные границы ослабшего колосса терзали кочевники, с жадностью падальщиков набросившиеся на живое еще тело. Несколько Владений было разорено так сильно, как этого не случалось уже несколько сотен лет; оттуда тоже ползли к столице невидимые, но опасные щупальца недовольства и предательства. Император отказывался посылать войска для защиты южных владений; те отряды, что оставались там, были истреблены. Четверо Высоких, тайно, один за другим, увели своих солдат на юг, чтобы сражаться за родные вотчины: двое были разбиты ордами степняков, намного превосходивших энгоардцев в свирепости и численности, а двоих уничтожил сын Тарерика, посланный вослед «предателям» во главе гвардии.

Такой были Империя перед лицом самой страшной за двадцать веков угрозы – шатающийся великан, раздираемый болезнями, с плохо слушающимися руками и ногами. Угроза гражданской войны нисколько не изменила намерений Императора, планомерно готовящегося к весенней кампании. Собрав самое мощное войско, которое он только мог собрать, Тарерик собирался прихлопнуть Черных, словно назойливого комара.

Но комар этот выпил уже столько вражеской крови, что мог считать себя победителем. За минувшую зиму армия Ргола непрерывно росла. Заслышав о победах Черных, со всего мира в Энгоард сползались полчища наемников, желавших нажиться на войне против такой богатой страны. Из Тсуланы и Мейоны приходили пополнения; пополнялись ряды членов Теракет Таце. Грядущая битва обещала стать самой великой с тех самых пор, как в непрерывных войнах была рождена Империя.

В самом Бартресе – грязном, запущенном, с разоренным садом – Девлик не обнаружил армии Черных. Ргол оставил в бывшем поместье Симы сотню тсуланцев, погрязших в пьянстве и разврате. Наемники во главе с Грималом ждали здесь же, как им и было приказано, причем, судя по лицам, они старались ни в чем не отставать от тсуланцев.

Девлик расположил вновь прибывшую армию в городке, располагавшемся немного на север от поместья. Раньше там жило большое количество людей, так или иначе обслуживавших Симу, но теперь почти все дома пустовали. Хозяева либо были убиты, либо бежали, оставив на месте большую часть нажитого имущества. Все более-менее ценное давно было разграблено, но печи, столы и кое-что из посуды еще оставалось на месте. Разместив солдат по домам и велев им обживать стылые жилища, Девлик взял с собой Миланора и отправился с ним на встречу с Грималом.

Старый капитан, брюхо которого распухло от неумеренного употребления дрянного недозревшего вина и пива, полулежал в деревянном кресле, в одной из многочисленных комнат дворца Бартреса. Здесь было, как и в остальных комнатах, холодно и гулко; ковер, расстеленный на полу, был загажен разлитыми напитками и затоптан грязными солдатскими сапожищами. Тусклые серые стены, когда-то, вероятно, беленые в прелестный голубой цвет, смотрели на мир несколькими пятнами – там висели украденные картины и гобелены. На столе, исцарапанном и липком от пролитого пива, стояли блюда с окаменевшими объедками, валялись перевернутые кружки и черепки разбитых кувшинов. В стенных зажимах чадили несколько факелов; ставни были плотно закрыты.

Девлик равнодушно осмотрел все это. Гримал, как ни в чем ни бывало, храпел в своем кресле. Мертвец шагнул к окну и, сделав пасс рукой, выбил запоры, которые удерживали ставни. Со стуком и скрипом створки разошлись и впустили в комнату свет солнца, пусть и не очень яркий. Один луч, густой и золотистый, переливающийся от витавшей в воздухе пыли, ударил капитану прямо в лицо. Гримал заурчал, завозился, засучил всеми конечностями сразу. Скривив бородатое лицо, он зевнул во всю ширь рта, чмокнул губами и угрожающе пробасил, не открывая глаз:

– Кто бы ты ни был, ублюдок, сейчас ты сильно пожалеешь о своем поступке! – кряхтя, Гримал сполз с кресла и протянул руку к столу, чтобы нащупать на нем кинжал. Девлик стоял у окна, практически невидимый на фоне бьющего в комнату света. Гримал наконец разлепил веки и прищурился. Ему пришлось склонить голову и даже вытянуть коротенькую шею, чтобы разглядеть, кому же принадлежит этот высокий темный силуэт? Так и не разобравшись, капитан сделал пару шагов вперед: шел он, словно бы по палубе попавшего в жестокую бурю корабля. Когда он вышел из полосы света, слепящего глаза, и смог разглядеть наглого нарушителя своего спокойствия, вся спесь и уверенность старого вояки улетучились, как снег, упавший на раскаленное железо. Бледный, как сама смерть, покрытый жуткими черными пятнами, худой и грязный, перед ним стоял его Хозяин, человек, которого он боялся и уважал сильнее, чем отца – а уж того Гримал чтил не менее рьяно, чем Белые колдуны почитают Облако! Лишенные выражения глаза Девлика смотрели на капитана наемников и как будто бы не видели его. Это было даже страшнее, чем ярость или неудовольствие; кинжал сам собой выпал из ослабшей руки Гримала, а он сам опустился на загаженный ковер следом. Встав на колени и упершись в пол костяшками пальцев, Гримал стал похож на старого, провинившегося пса – только без виляющего хвоста. С задрожавшей нижней губы стекла струйка слюны, когда вояка сдавленно прошептал:

– Господин! Вы вернулись… вернулись, чтобы вести нас в царство мертвых?

Похмельные мысли Гримала вертелись и путались. Как и большинство смелых людей, под действием хмеля он был подвержен внезапным переменам настроения и вспышкам безумной храбрости. Поборов первый приступ ужаса, так подло срубивший его с ног – все от неожиданности, конечно! – Гримал тут же снова поднялся на ноги. Схватив тупой короткий кинжал, словно меч, старый разбойник попытался выпрямиться и отсалютовать им.

– Хозяин мой, великий и непобедимый чародей Сорген! Ик! Готов идти за тобой в чертоги Тьмы, горящие миры, на дно моря… – тут он запнулся и смущенно улыбнулся. – Только позволь сначала отлить, иначе же, клянусь, я сам сделаю новое море, не хуже Наодима!

Девлик вцепился ему в плечо цепкими пальцами с почерневшими ногтями.

– Слушай меня, Гримал! За моей спиной стоит рыцарь по имени Миланор, пришедший во главе армии, к которой вы должны присоединиться. Его солдаты долго шли, но через два дня будут готовы продолжить путь. Через два дня – слышишь! – вы все должны сидеть в седлах, трезвые, с наточенными мечами и починенными доспехами.