Текст книги "Три детектива"

Глава третья
Вопросы без ответов

Нет ничего прекраснее утра.

Так считают дети, поэты, девушки и не только они. Нежные краски зари разрисовывают стремительно светлеющий край неба и с самым невинным видом прогоняют злосчастную ночную тьму, полную скребущих душу страхов, невидимых угроз и неприятных шорохов. Обрадованная природа умывается прозрачной росой, и нарождающийся на востоке новый день каждый раз обещает трудолюбивому новые свершения, а ленивому – нескончаемую прелесть безмятежного существования.

Наутро мозги детектива первой категории были свежими, как у ребёнка. Значит, коньяк был неподдельный. Гавличек открыл окно и высунул голову. Воздух был чист и прохладен, солнце – приветливым. В такую погоду особенно свободно дышится и хорошо думается.

По привычке отставной следователь уселся у окна и стал рассматривать прохожих. Многих он знал в лицо. Вон старый Василопулос спозаранку бредёт за пивом. Это его первый на сегодня поход, а потом ещё будут три или четыре. Вот просеменила крашеная блондинка пани Куприянчикова, или просто Семёновна. Раньше она заведовала хозяйством в какой-то больнице и всё время что-то подворовывала. Потом её с позором выгнали, и теперь она от скуки шатается по улицам и паркам, выискивая забытые вещи. По выходным дням ей помогает лупоглазый супруг, он служит очень мелким чиновником в каком-то очень важном ведомстве.

Старый сыщик с неодобрением посмотрел на Семёновну – она кралась вдоль улицы, как пантера (вот такая странная у неё была походка) – и подумал, что в цивилизованном мире проделки этой славной дамочки получили бы надлежащую оценку в виде вполне определённого числа лет строгой изоляции. Но у нас в большинстве своём народ добрый и никто никому не мешает приворовывать, поскольку и сам не прочь иной раз оскоромиться по этой части.

Затем Гавличек с завистью посмотрел вслед непринуждённо удаляющемуся Василопулосу: прославленный специалист почувствовал, что ему тоже хочется выпить кружку прохладного пенистого напитка.

Если бы в этот момент некий посол высших сил спустился с недоступных нам высот и строго спросил отставного детектива, действительно ли и он тоже с утра желает накачаться пивом, Гавличек скорее всего, испугавшись, стал бы всё отрицать.

Разные недалёкие люди, незаконно присвоившие себе право нас поучать, издавна внушают нам, что наши чувства обманчивы. Позволим себе с этими знатоками не согласиться. Чувства нас никогда не обманывают, это мы начинаем говорить неправду, когда стыдимся собственных чувств.

Когда у нас накапливается слишком много почти неодолимых чувств, мы охотно делимся ими с ближними.

– Взялся бы ты за ум, – как-то раз предложил Гавличек плохо владеющему своим непослушным телом Василопулосу.

– А зачем? – удивился искренний любитель маленьких земных радостей.

Действительно, зачем?

– А что в пиве плохого? – поставил совершенно разумный вопрос неразумный сосед детектива, а затем подвёл черту под дискуссией. – Пить ли, не пить ли – это всё диалектика.

– При чём здесь диалектика? – не сдержался добропорядочный следователь.

– А притом, – рассудительно ответил Василопулос, – что диалектику изобрели древние греки в безумной надежде совместить несовместимое: свободу личности и интересы государства.

Когда начинается диалектика и в бой идут контрадикции, а действительность оказывается сама себе противоречащей, тогда остаётся только бессильно опустить руки и предоставить каждому идти своей дорогой, куда бы она ни привела. Так наши собеседники в тот день и поступили. Василопулос невежливо толкнул плечом случайно подвернувшуюся Куприянчикову и уверенно пошёл в пивную, а Гавличек тяжело вздохнул и отправился домой перечитывать скучнейшие повести Дени Дидро.

Впрочем, хватит глазеть. Думать надо.

Прежде, чем начать думать, детектив взял с полки тяжёлую «Историю Европы с картинками», сдул с обложки накопившуюся пыль и начал внимательно листать страницы. А вот и про корону. Сработал её ещё в годы первого крестового похода знаменитый итальянский мастер Франческо Тольдо. Тогда ко двору тосканского герцога как раз привезли алмазы, попавшие на Ближний Восток, как утверждает предание, из далёкой страны огненных гор. Что это за страна, о том история Европы умалчивала.

Гранить алмазы в те времена, прочитал Гавличек, совершенно не умели, да и не было в том особой нужды – привезенные кристаллы сами по себе были неимоверно прекрасны. Придворный ювелир не стал долго мудрить, а вставил их как есть, в натуральном виде, в золотую корону, а всего их было там ровно сто пятьдесят, да прибавил ещё несколько первосортных жемчужин. Корона получилась большая, роскошная и тяжёлая.

За прошедшие сотни лет её два раза воровали. Первый раз это драгоценное сокровище умыкнула покинутая своим неверным супругом Матильда Арагонская. Корысти, разумеется, с её стороны тут не было никакой. Просто насолить хотелось. Но месть не удалась. Корону быстро отыскали в платяном шкафу, а стареющую королеву от греха подальше свезли в удалённый монастырь, где у неё в промежутках между молитвами ещё хватало времени поразмыслить о своих несовершенствах.

Когда корону стянули второй раз, она отсутствовала намного дольше. Её даже успели вывезти за пределы страны. Но там злодеи не сумели сбыть добычу, так чтобы каждый остался доволен своей долей, и тогда стараниями министерства иностранных дел похищенное добро без лишнего шума вернулось законному владельцу в обмен на приличное вознаграждение понапрасну затраченных нелёгких криминальных трудов.

И вот корона снова исчезла.

Кому она понадобилась в этот раз?

Её мог заказать какой-нибудь неведомый нувориш, разжившийся богатствами недр необъятных отечественных просторов и временно переключивший своё внимание с футбола на историю или искусство. Если корона попала в его личный музей, то нескоро объявится снова. Разве только этого молодчика кто-нибудь сдаст недремлющему правосудию. Только вряд ли. При таких деньгах ещё никто никогда не держал ответа.

Мог отличиться и просто вор. Но не простой, не заурядный злоумышленник, а подлинный злодей-художник, пожелавший доказать самому себе и всему свету, что нет ничего на земле, способного устоять перед его необыкновенным талантом.

Это мог быть также и хитроумный замысел неизвестных антигуманных или политических сил, недоступный обычному воображению. Такой вариант не заслуживал рассмотрения специалистом ввиду полной невозможности чего-нибудь выведать. Любого, кто попробует приблизиться к разгадке, уберут в два счёта. Нет, в один счёт.

Самой неприятной обязанностью всякого следователя является противная необходимость подозревать всех без исключения.

Гавличек держал в руках список всех посетителей королевского кабинета в день пропажи.

Тут значились два сантехника, один дворецкий, четыре губернатора, начальник полиции, главный редактор «Правительственного вестника», сборная команда хоккеистов во главе со своим тренером, три референта, писатель, помогающий творить художественную автобиографию монарха, два иностранных дипломата, премьер-министр сопредельной державы, модная певица, медсестра и массажист.

Больше не было никого.

– Хороша компания, – вздохнул многоопытный детектив, – но больно уж разношёрстная.

Хоккеистов и писателя Гавличек отмёл сразу: у этих не хватит ни сообразительности, ни храбрости на такое крупное деяние. Референты и массажист тоже представлялись совсем уж маловероятными похитителями. Не так уж высоко они летают. Да и где ещё они такую непыльную работу найдут?

Дворецкий? Этот пятьдесят лет в строю. Характеристики – лучше не бывают. Ни в чём предосудительном никогда не был уличён. Даже не женился ни разу.

Дипломаты? Скорее всего – нет. За ними ведь всегда спецслужбы зорко приглядывают, чтобы секреты не вынюхивали. А к тому же они сами друг за другом внимательно следят и своему руководству доносят. И всё же эта тёмная публика плохо вычислима. Нужно будет к ним присмотреться.

Губернаторы? Это ребята, конечно, образованные и энергичные, и действовать всегда готовы. Но такие дела раньше за ними никогда и нигде не замечались. Их основные интересы обычно обращены на личные угодья. Там их любимые нивы, и там зреет их богатый урожай.

Редактор официоза? Этого обязательно следует хорошенько прощупать и просветить. Что здесь вызывало подозрения? Трудно пояснить, но интуиция подсказывала детективу, что не так угодливо-примитивны такие молодцы, как стараются выглядеть, хотя и большую глубину натуры здесь тоже трудно ожидать. Необходимые распоряжения тут же были отданы.

Медсестра? Ловкая бестия, одна походочка чего стоит.

Что касается походочки, тут Гавличек был совершенно прав. Потому что в женщине самое главное – не личико и даже не фигура. Главное – походка, способная обворожить и свести с ума. Когда гомеровская Елена Прекрасная, скрыв накидкой лицо от солнца, шла по Трое, старцы кричали от восторга. А теперь подумайте, что их так окрыляло.

Вот и Бальзак пишет, что француженкам принадлежит гений походки. Гавличек, к несчастью, в Париже не был, но очень хотел там побывать.

Всё-таки глупо подозревать сестрицу в краже короны только из-за одной походочки. Но с другой стороны… Пожалуй, подключим Индржиха. Он глуп, но работоспособен.

Сантехники? За этими следует присмотреть. Обязательно, выяснить, где и кем работали раньше. Если научными сотрудниками, тогда слежку можно ослабить.

Начальник полиции? Этот – ого-го! Может сам всё и устроил, чтобы с блеском найти пропавшее и сразу выдвинуться. Глаз с него не спускать! Забавно, конечно, получится: шеф ходит в сильно подозреваемых, а его подчинённые старательно участвуют в следствии. Попробуем подбрасывать ему через них же дезинформацию. Но только после этого сам чёрт уже не разберётся, где правда, где вымысел. Чёрт не разберётся, а я разберусь, поскольку все вожжи будут у меня в руках.

Сосед-премьер? На первый взгляд – всепроникающая посредственность. Но ходят про него разные слухи, иногда чудовищные. Говорили даже, что в молодости он промышлял разбоем, но потом всё же остепенился и безбожно разбогател. После этого его в политику потянуло. Может ему сейчас показалось, что капитала не хватает? Вычёркивать пока не будем.

Певица? Смотрится сносно, но уже начала выдыхаться и в последнее время поёт явно плоховато. Вряд ли захочет рисковать – не тот уже темперамент. Однако, считается жадной, а такие на многое способны.

Вопросов накопилось больше чем ответов.

Зазвонил телефон.

– Редактор слинял, – доложила трубка.

– Как слинял? – возмутился Гавличек. – Я же приказал во все глаза присматривать за ним.

– Не успели. Рано утром, вот только что узнали, подхватился. Завтракать не захотел. Упаковал свой лучший костюм и укатил. Жене объяснил, что на конференцию. Мы вместе с Пепиком проверили – всё наврал бедной женщине. Никаких конференций до ноября не предвидится.

– На какой машине уехал? На своей?

– Нет, на такси.

– На дом вызывал?

– Нет, поймал перед домом. Машина серебристого цвета. Если верить описанию домработницы, вполне возможно, что «Ниссан» одного из последних выпусков. Водитель – средних лет, кудрявый с проседью, из машины не выходил.

– Как наш друг был одет?

– Чёрная тёплая кожаная куртка на молнии, новые синие джинсы, чёрные туфли с длинными носами, как теперь носят. На шее – мохеровый шарф томатного цвета.

Все ответы были чёткими, уверенными, однозначными. Чувствовалось, что невидимый сотрудник хорошо знал, что от него требуется и что потребуется.

– Спасибо, Франтишек, – сказал растроганный Гавличек. – Всё это очень пригодится. А теперь попробуй поискать шофёра.

– Уже ищу, шеф, – ответил толковый Франтишек, – не позже вечера надеюсь с ним разобраться.

Гавличек давно уже не был ничьим шефом. Поэтому уважительное обращение бывшего сослуживца тепло тронуло сердце.

Этот Франтишек, все знали, больше других заслуживал продвижения. Всему помешал его бурный роман с дочкой одного большого полицейского чина. Вышло так, что спустя некоторое время нежные чувства молодого сыщика сильно приувяли, в то время как пылкость молодой леди, наоборот, только возросла. Кончилось тем, что марш Мендельсона так и не прозвучал, а Франтишек остался без повышения.

Тут можно было искренне посочувствовать. Этот прекрасный молодой человек всё ещё был непростительно беден. Его единственным богатством было богатство души.

В интересах дела Гавличек совершенно хладнокровно нарушил своё обещание Дубовцу никого не посвящать в тайну следствия. Он с самого начала решил, что этот вынужденный договор не будет иметь отношения к Франтишеку. Потому что без толкового помощника самому с этим делом никак не справиться.

Если обещание выполняется, тогда это уже не обещание, а действие. А если не выполняется, тогда это обещание. Так что Гавличек, вот как получается, ничего не нарушил.

Потом позвонил Индржих и сказал, что иностранные дипломаты в данный момент играют в теннис с двумя совершенно случайными очень милыми девушками. Девушки из нашего девятого управления. Настроение у всех прекрасное.

– Передай всю компанию под надзор Кноблоху, – приказал Гавличек, – а сам переходи к наблюдению за медсестричкой. Чем чёрт не шутит?

А ведь черти и вправду любят пошутить.

Глава четвёртая
Алмазы в лунном свете, или вот какая арифметика

А сейчас позволим себе на какое-то время покинуть страну Вышеслава и перенестись на другой край планеты и совсем в другую страну.

В том краю среди всех вулканов Сивелуч – особый. Стоит себе одинокий отдельно от других – от этого его громада особенно впечатляет. Обычно он выглядит совершенно невинно: никакого дыма над вершиной, никаких издали заметных признаков работы тайных сил глубоко под ним. Конечно, если заберёшься в самый кратер, что совсем непросто, то, положив руку на лавовые глыбы, ощутишь тепло их тел – нет, не угасла подземная кузница, что-то там куётся, что-то готовится. А пока всё спокойно. И нет в мире лучших полей брусники, чем те, что на склонах Сивелуча. И вкус у той брусники особый. А сочной ягоды столько, что если пройтись по такому полю по самому первому снегу в конце сентября, за тобой по белому полю потянется пышный ярко-красный след.

Но раз в полвека просыпается исполин и, чихнув, выбрасывает целую тучу раскалённой глыбовой лавы, рассыпчатого пепла и перегретого пара. Высоко, на много километров вверх, взлетает эта туча, а потом рушится вниз, накрывая собой огромнейшие площади. И всё, что до этого дня росло, двигалось или просто лежало на поверхности, вмиг оказывается погребённым под горячим шлейфом породы толщиной в многие десятки метров.

А потом весенние ручьи быстро начнут размывать неулежавшуюся рыхлую массу пепла и мелких камней и всего за несколько лет проложат бесчисленные глубокие каньоны со слабыми стенками. Спуститься по такой стенке вниз к воде совсем нетрудно, а вот выбраться обратно неимоверно сложно, потому что ногу на осыпи упереть не во что. Поживите здесь несколько лет, и тогда вы услышите много грустных историй про местные каньоны. Этот край вообще создан только для сильных людей.

Но коварные ущелья тянутся от вулкана только в сторону реки, а по другую сторону вершины их нет, поскольку Сивелуч давно ничего туда не выбрасывал. Но и брусники там тоже мало – почва, значит, не та. Поэтому собиратель бесплатных даров природы и ягодный косматый зверь редко на западный склон заглядывают. И нечего им туда заглядывать, потому что там хозяйничают военные.

В мирное время на военных людей все смотрят с определённым любопытством, как на юного вундеркинда, много обещающего в будущем. Но время проходит, война так и не начинается, а если и начинается, то вовсе не такая, какой представлялась вначале, и больших лавров воителю она не приносит. А время торопливо бежит дальше, и вот уже вместо стройной офицерской фигуры наш глаз замечает круглое брюшко, а с ним общую вялость фигуры и безрадостную небрежность в одежде. «Так зачем же ты жил на свете?», – хочется спросить этого скучного полувоина. Но не спрашиваешь, поскольку и относительно себя удовлетворительного ответа дать не можешь.

Полковник Волобуев, командующий вертолётным полком, сидел в своём унылом кабинете с плохо выкрашенными стенами и местами осыпавшейся с потолка штукатуркой и безотрывно смотрел на часы. Он чего-то ждал и поэтому всё время ёрзал. Так ждёт молодой любовник минуту совершенно верного свидания. Ожидание затянулось. Время шло, а вертолёт Вересаева не возвращался, хотя по всем расчётам уже давно пора бы прилететь. Два раза звонила Марья Ивановна и очень раздражённо спрашивала, где ягода и что это твои офицеры себе позволяют.

– Опять, наверное, технари напортачили, – высказал полковник в пространство свою очевидную догадку и с горечью продолжил: – Что у нас за народ, что за люди! Ничего им поручить нельзя. Обязательно всё сделают до ужаса халтурно или ещё хуже.

Не было в этих словах большого открытия. Аэродромные техники и сама техника, отданная во власть их мастеровитых рук, и вправду были далеки от совершенства. Поэтому пилотами здесь могли быть только очень смелые люди. Вот и Вересаев был далеко не трусом.

В дверь заглянул заместитель по идеологии. Посмотрел без слов на командира, изображая лицом и дружеское участие, и соболезнование, и полное непонимание причин невозвращения вертолёта, и ожидание возможных неприятных последствий. Всё это богатство чувств было одновременно написано на подвижном лице подполковника Караулова и выглядело так, как если бы кто вознамерился написать друг поверх друга четыре письма на одном листе бумаги.

Из-за такой неординарной внешности и ловкого умения управлять её гримасами Караулов довольно быстро продвигался вверх по служебной лестнице. Ведь каждый мог прочитать на его лице именно то, что хотел увидеть.

Сейчас Волобуев жаждал увидеть на этой неповторимой физиономии хоть немного утешительных известий. Но их пока не было.

Полковник вышел на воздух и стал призывно смотреть в небо, как будто пытался своим биополем приблизить задержавшийся вертолёт.

– Куда мог подеваться этот чёртов вертак? Что с ним стряслось?

На эти самые простые вопросы не находилось никакого ответа. Это были даже не вопросы, а просто вопли измочалившейся ожиданием души.

– Что разумного я делаю, в этом диком краю? – снова и снова спрашивал себя вконец расстроенный военный. – Зачем я здесь? Ведь и хромому зайцу понятно, что никто ни с кем воевать не собирается. Мы все здесь статисты дурацкого спектакля, поставленного безумным режиссёром. Только одним выпало из стратегических соображений торчать здесь, у чёрта на куличках, в то время, когда другие в это время совсем не тужат, а преспокойно несут службу на берегу тёплого синего моря и каждый вечер кушают в ресторане горячие шашлыки, запивая их под зажигательную музыку кровавым «Каберне». Почему именно мне выпало глупо тратить свои лучшие годы здесь, на краю света, на задворках цивилизации, в богом забытом краю, где уныло пасут своих оленей полупервобытные люди? Откуда такая несправедливость?

Последний вопрос можно было и не задавать, поскольку ответа на него никто ещё не находил.

День клонился к закату, а вертолёт всё не отвечал. Придётся ждать до утра, потому что ночные полёты после последних катастроф были решительно запрещены.

С самого утра день майора Вересаева начался плохо. Про кофе забыли, и он, конечно, сбежал (и так всякий раз!). Кусок хлеба с икрой упал на нечищеный пол не той стороной. Горячую воду опять отключили без предупреждения. Жена снова ворчала, собирая разбросанные вещи. Пришёл на службу – и там несчастье: у второго пилота сбежала собака и сына за неуспеваемость выгнали из института, а у бортмеханика заныл зуб.

Но все эти мелочи жизни не могли помешать слаженной команде Вересаева отправиться на выполнение важного боевого задания.

День не зря начался плохо.

Настоящие учёные решительно рекомендуют не верить приметам. Они пишут умные статьи, выступают с лекциями по радио, и все твердят, что приметы – это всего лишь жуткая ерунда. Нехорошо так говорить. Ведь каждому известно – и тем, кто сам читал римских классиков, и тем, кто знает их только понаслышке, – что в день убийства Цезаря по всему Риму с утра не переставая голосили петухи, а кому-то во двор даже забежал дикий волк. То-то! А ещё перед самым вторжением на Русь наполеоновских французов в небе над Москвой появилась комета. Если кто захочет спорить, пусть вначале почитает «Войну и мир» известного русского писателя Льва Николаевича Толстого.

Я бы сказал этим учёным так: «Господа, вы ошибочно не верите в приметы только потому, что по беспечности своей не удосужились выяснить их механизм действия. Я бы посоветовал вам при всей вашей образованности и завидных учёных степенях не отворачиваться от очевидного, а заняться научным исследованием этого важнейшего для нашего заинтересованного населения вопроса».

И впрямь, как можно не верить приметам? Это же просто смешно! Всего лишь неделю назад, когда мой знакомый торопился на партсобрание, ему перешла во дворе дорогу соседская чёрная кошка. Даже не хочется вспоминать, что вскоре стряслось в Иране.

Счастливо уцелевший экипаж боевого вертолёта «МиГ-88» кряхтел, постанывал, тёр ушибленные места и с невыразимой тоской смотрел на изуродованную кабину. Несколько минут назад перед самым приземлением мотор перестал работать, и машина стала падать. Не слишком быстро, потому что поддерживалась авторотацией большого винта, но всё же с достаточной скоростью для того, чтобы при ударе о землю отвалились хвост и одна лопасть. На том, что осталось, не полетишь.

Хлопотливый день закончился, наступила ночь, потянуло холодом, но пострадавших никто пока не искал.

Майор Вересаев с отвращением ещё раз взглянул на бренные останки талантливой инженерной конструкции и неласковым словом помянул полковника Волобуева:

– Этот индюк, вишь, свежей ягодки захотел. А что я теперь скажу? Случись такое в пределах полигона, всё сразу бы замяли – самое обычное ЧП. Нам же здесь, в данном месте, вообще делать нечего, и в полётном задании эта точка не указана. А пожелание этого козла брусничкой побаловаться, тудыть его в качель, к делу не пришьёшь, он-то от всего отопрётся. Так что на него посылаться и глупо, и опасно. Выходит, получается, кругом виноватым буду я один.

Из-за Главной Сопки, той, что за рекой, выплыла чистая и полная луна и бросила свой яркий незамутнённый свет на всю роскошь и великолепие дикой нетронутой неразумным человеком природы, а с ней и на жалкие обломки ненужного здесь геликоптера.

Ракетницу не захватили, воды не взяли. Радио не работает. Костёр завести не из чего. Вересаев не сдержался и пнул ногой ни в чём не повинный обломок лавы. Тот отлетел, уступая своё место лунному лучу. И тогда что-то засверкало необыкновенно красивыми многоцветными вспышками. Пилот наклонился, поковырялся, потом распрямился – лицо его прояснилось:

– Ребята, кажется пронесёт!

Утром их нашли. Поисковый вертолёт долго кружил в стороне, около других брусничных полян, но потом всё же завернул и к ним. К тому времени они успели охрипнуть от отчаянных криков, хотя и знали, что там вверху никто в стрекотании винтов их голосов не услышит. И плечи болели оттого, что долго размашисто махали руками. А ещё очень хотелось пить. Потому что среди вулканического шлака ни капли воды не найдёшь, если снег не выпал.

Волобуев аж взмок, составляя весь день рапорт командующему округа. Он писал, что лично распорядился проверить ценные указания геологов на возможность выноса из недр вулканов особо крупных кристаллов алмазов, что случается в процессе глыбового извержения. Он великодушно сообщил, что один из лучших экипажей полка, возглавляемый умелым и исполнительным майором Вересаевым, в условиях испортившейся погоды, недостаточной видимости и при сильном штормовом ветре всё же попытался совершить назначенную посадку в заданном районе. При этом особенно сильный, никем не предусмотренный порыв ветра опрокинул машину в момент приземления, что привело к поломке отдельных элементов конструкции. Тем не менее, экипаж остался жив, успешно выполнил задание, поставленное Волобуевым, затем, как положено, вызвал подмогу и доставил на базу все сто четырнадцать обнаруженных в данном месте кристаллов, по всей видимости алмазов, удивительной чистоты и совершенства формы.

С точки зрения обывателя нет ничего проще, чем написать книгу, статью, отчёт, доклад, донос и тому подобное. Бери чистый лист бумаги да авторучку и пиши всё, что в голову взбредёт, в своё полное удовольствие. Потом попроси кого-нибудь помочь расставить запятые. Вот ведь как всё просто! Увы: многие так пробовали – не у всех получается. Обычно над каждым текстом приходится долго и нудно трудиться. Вот и Волобуеву пришлось изрядно попотеть, чтобы внятно изложить в донесении всё случившееся и все свои мысли по этому поводу. Настолько точно изложить, чтобы даже медленно думающий командующий округом быстро сообразил, кто более других достоин награды.

Вообще-то кристаллов нашли сто пятьдесят два. Тридцать восемь из них экипаж посчитал возможным оставить себе в виде компенсации за ушибы и пережитые волнения. Эх, напрасно лётчики это сделали!

Полковник умел говорить с подчинёнными.

– Так, – протяжно сказал он Вересаеву, после того как принял у него алмазы и поцарапал ими оконное стекло. После глубокого вдоха с неизъяснимой печалью и в слегка вопросительной интонации повторил: – Так?

Майор стоял по стойке «смирно» и терпеливо ждал, что последует дальше. Наконец дождался резкого выкрика:

– Так где же остальные?

– Какие остальные? – с почти неподдельным изумлением спросил удачливый пилот.

– Не понимаешь, – сказал командир, возвращаясь к дружелюбному тону, – тогда я тебе популярно объясню. Ты подумай хорошенько, что тебе светит за разбитый по пьяному делу вертолёт. И, главное, почему ты оказался за пределами полигона? Может вы втроём заграницу сговорились перелететь вместе со всеми нашими военными тайнами? Тогда это совсем для каждого из вас плохо окончится. Но больше всего – для тебя. Потому что ты – командир.

Командиру Вересаеву стало плохо.

Сострадательный Волобуев побрызгал его водичкой из графина и продолжил:

– С одной стороны, мы можем сразу же начать с обыска твоей одежды и всех укромных частей тела. А ещё можем и более эффективным способом допросить твою личность. Но с другой стороны, мы тут не звери и всегда готовы войти в положение. Ведь в нашем гарнизоне сообразительные офицеры могут вполне уверенно рассчитывать на досрочное присвоение очередного звания, если конечно им не пришло в голову не спросясь начальства заныкивать крупные алмазы, поскольку это не положено.

Потом Волобуев и быстро раскаявшийся находчик природного богатства побеседовали с остальными добытчиками, после чего справедливость восторжествовала и первоначальная арифметика найденного была восстановлена. Конечно, отдельные члены передового экипажа, совершая вынужденное пожертвование в пользу начальства, произнесли в своей душе некоторые слова, но приводить их здесь не имеет смысла. Раздражение их можно понять: ведь они были маленькие люди и всё время забывали, что брать можно только строго по чину. И вообще эти военные лётчики только вид имели воинственный, а в глубине души оставались бесконечно мирным народом. Так сказать: мы все за мир и не хотим войны. Отсюда с незначительным нарушением логики следовало серьёзное предупреждение: кто против нас – обречены.

Поэтому никто из других стран против этих воителей не должен был хотеть выступать. Одно лишь начальство к ним иногда придиралось, но на то оно и начальство.

Есть люди, совершенно недооценивающие интуицию. Вот и Амосов говорил, что самая плохая модель исследуемого явления лучше хорошей интуиции. Конечно, легко говорить, когда ты великий хирург, когда ты очень знаменит и любое твоё слово подхватывают как неоспоримую истину. А что нам, простым людям, остаётся говорить и думать?

Лично я не берусь ничем, кроме дьявольской интуиции, объяснить желание командующего тринадцатым дальневосточным округом (не самое лучшее число, не так ли?) проведать этот совсем дальний аэродром, где даже помыться в бане большая проблема.

Интуиция интуицией, но весть о неповторимых ягодных полянах ведь могла и обычным порядком достичь ушей высокого начальства. А на такое диво всегда интересно взглянуть, потому что сама по себе служба хоть на самой высокой, хоть на самой низкой должности поразительно скучна и кошмарно неинтересна. Стратегический противник всё бездействует и никак не нападает. И в обозримом будущем ничего такого себе позволить не собирается. В таких условиях поддерживать собственный дух и высокую боевую готовность пламенных защитников отечества просто невозможно. А раз так, то обязательно найдутся всевозможные упущения вверенных тебе гарнизонов, за которые их командиров следует хорошо вздрючить, если только не последуют немедленные извинения в форме ароматных балыков лосося, больших банок красной икры и, conditio sine qua non, неповторимой брусничной наливки. А чем же им ещё здесь на краю света заниматься?

Интуиция, сильно подогретая интереснейшим донесением Волобуева, требовала личного присутствия высокого начальства.

Человеческая душа всегда была потёмками, а душа высокого начальника темна вдвойне, потому разобраться в ней нет никакой малейшей возможности, особенно если разбиратель никаким боком не облечён достаточной властью. Тем, кто собственной персоной не побывал в шкуре великого начальника (а мы с тобой, дорогой читатель, в ней ранее не побывали и, видится, не скоро побываем), самой природой не дано возможности правильно судить о делах, мыслях и внутренних побуждениях начальства. Поэтому мы и не будем самонадеянно пытаться судить, а просто расскажем без затей, как оно всё случилось и что из этого вышло.

Командующий вышеупомянутым округом Верхунов внимательно осмотрел все сто четырнадцать алмазов.

Хотя в минералогии, как и во многом другом, этот командующий был совсем не силён, всё же не мог он не заметить, что кристаллы и впрямь хороши. Вот только число сто четырнадцать вызвало некоторые сомнения, а всё остальное было просто замечательно. Генерал тут же поздравил отличившегося полковника Волобуева после чего, выразительно помахав перед носом этого храброго воина тяжёлым кулаком, сумел довести количество найденных алмазов до ста сорока двух. Большего потом не смогли добиться даже два многоопытных специалиста по получению нужных добровольных признаний (они всегда сопровождали командующего). Волобуев рыдал, хрипел, орал, ревел быком, клялся светлой памятью родителей и здоровьем детей от первой жены и, испытав почти непереносимые страдания, всё же сумел сохранить себе на память десять камней, да ещё в придачу получил твёрдое обещание перевода с повышением в лётный гарнизон на берегу желанного южного моря.