Текст книги "Три детектива"

– Почему третьим, – не удержался Ковалёв, – а не вторым?

Неуместный вопрос возник оттого, что оба сыщика работали «по науке». К сожалению, каждый по своей. А когда схлестнутся две науки, обе правильные, тогда уж никакой ясности ждать не приходится.

– А что, я сказал – третьим? – всполошился Струков. – Да-да, их могло быть всего двое. Могло быть, но не было! Опыт и чутьё подсказывают мне, что здесь их действовало трое. Третьим в таких случаях обычно бывает женщина, хотя это и не всегда так. И всё же там, где появляются деньги, следует искать ещё и женщину. И я намерен тщательно шерше ля фам (Струков незаметно скосил глаза в сторону Натальи Пафнутьевны и с удовольствием отметил, что лицо её вытянулось). Я хочу ещё раз подчеркнуть, что и там, где деньги пропадают, тоже обязательно найдётся женщина. Возможны и другие версии, но они не имеют никакого значения, поскольку и так всё ясно.

Произнося эти слова, комиссар уже начал постепенно догадываться, кто был (точнее, была) этот третий, но побоялся вспугнуть. И пока он болтал первое, что приходило на ум, в голове у него уже выстраивалась безукоризненная строгая последовательность событий, где каждому действующему лицу было точно определено его место.

– Но где же всё-таки алмазы? – вырвалось у Руководителя.

– Алмазы? – снова искренне удивился комиссар. – У вас украли алмазы?

– Да, алмазы, – с болью в сердце сказал бравый генерал.

– Что ж вы раньше не сказали мне, что у вас украли именно алмазы, а не валюту? – возмутился Леонид Казимирович. – Ведь это сильно упрощает дело.

– Почему? – глупо спросил потерпевший.

– Потому что на основании таких оснований мне очевидно, что они обязательно всплывут где-нибудь на базаре. И тогда они от нас никуда не денутся.

– Алмазы. На базаре? – недоумённо пожал плечами Руководитель, плохо знающий и жизнь и нравы.

Он был неправ. Потому что на базаре, как в Южной Африке, всегда есть алмазы. Эти ли, другие – какая разница?

Потому что на базаре, как в Греции, есть всё.

Глава шестая
Любитель развлечений

Возвращаемся в страну короля Вышеслава.

Редактор официоза Прохазка чувствовал себя превосходно. Всё вроде бы предусмотрено и теперь катится, как по свежему маслу. По расчётам до начала следующей недели никто в редакции искать его не вздумает, поскольку все предупреждены. Вот и было на сердце известного газетчика весело и светло. Потому, что всё получалось в точности, как задумывалось, и впереди светило божественное освобождение от обычного образа жизни.

Приятно сознавать свой ум мощным. Не то, что у других.

Редакционный компьютер удалось с самым нейтральным видом вынести в портфеле ещё накануне. Это был замечательный «лэп-топ», вызывавший у многих зависть. Работать на нём было удобно и легко. Теперь придётся вернуться к старой верной «бандуре». Жаль, конечно.

Нет, не жаль. Потому что редактором в этот раз двигало великое, можно сказать – святое, чувство. Чувство любви, выше которого, смеем вас уверить, ничего нет. А кто нам не хочет верить, пусть почитает классиков.

– Ну до чего же славно всё выходит! – ликовал удачливый Прохазка. – Никто ничего не заметил. Слава богу, народ наш не только к труду ленив, но ещё и невнимателен. А когда хватятся пропавшего имущества, первым делом друг на друга думать начнут. Пусть думают, пусть подозревают и грызутся. Я им ещё взбучку дам за то, что ценный предмет не уберегли.

– За эту милую штучку мне в любой мастерской не меньше тысячи талеров отвалят, – продолжал тихо радоваться редактор. – Будет на что нам с Катержинкой разгуляться.

У премиленькой Катержинки было много больших достоинств. А что касается аппетитов, то они у славной девушки были просто преогромные. Компьютера, вопреки расчётам редактора, могло хватить не более, чем на два дня.

Франтишек, как и обещал, ещё до вечера разыскал нужного таксиста. Тот сразу всё вспомнил и в мельчайших подробностях рассказал, что отвёз редактора до самого Соснового Бора. По дороге прихватили очень миловидную даму, которая явно дожидалась их на автобусной остановке перед Оперой. Апартаменты в гостинице, видно, были заказаны заранее, потому что сразу по приезде пассажиры попросили водителя снести их вещи прямо к двадцать четвёртому номеру. Чаевыми не обидели.

– Что бы мы делали без таксистов? – с глубокой благодарностью подумал Гавличек. – Редактор теперь у нас, можно сказать, в кармане. Только всё это очень мало похоже на похищение государственной короны. Хотя может и так случится, что хитрый преступник, если это действительно он, просто старается обвести нас вокруг пальца. А вот этого мы ему не позволим!

Потом позвонил Павлушек, сменивший Индржиха, и доложил, что королевскую медсестру, за которой им велели организовать наружное наблюдение, подхватила перед театром машина-такси. Организовать преследование не удалось. Домой до сих пор не вернулась.

– Всё в порядке. Отдыхайте, – сказалГавличек.

Погрузившись в глубокие размышления, детектив начал выстраивать блестящую комбинацию, которая должна с такой же необходимостью привести следователя к похитителям короны, как язычник Вергилий знаменитого итальянского поэта к выходу из ада.

Безошибочная интуиция подсказывала: ни редактор, ни медсестра к похищению бесценного символа власти отношения иметь не могут хотя бы по той причине, что у них, охваченных незаконной любовной страстью, на это не найдётся ни сноровки, ни желаний. Да и вообще история пока ещё не знала случаев, чтобы государственные короны воровали газетчики или младший медицинский персонал.

Но Индржиху и Павлушеку, а самое главное – истинным похитителям, знать этого не нужно. Пусть начальник полиции, который не постесняется при первой же возможности хорошенько порасспрашивать своих подчинённых, получит уверенность, что мы неотступно идём по следам совсем других подозреваемых. Интересно – как он к этому отнесётся? Будем надеяться, что расслабится.

Кстати, и Дубовцу следует для затравки хоть кого-то живьём предъявить. Тогда всесильный министр с чистым сердцем сможет доложить своему королю, что на след вероятных злодеев уже напали и следствие движется по совершенно верному пути.

Решено – главную роль у нас будет играть так удачно исчезнувший из города редактор.

Таким образом, безвинный Прохазка был обречён стать необходимым участником большой государственной игры, хотя сам об этом пока ещё не ведал.

Свою не совсем утерянную совесть проницательный детектив облегчал мыслями, что громкий арест непричастного газетчика, без всякого сомнения, усыпит настороженность истинных похитителей. Нужно только суметь сообщить общественности о задержании редактора таким образом, чтобы тёмный люд ничего правильно не сообразил, а те плохие парни, кому полезно в данном случае хорошо соображать, подумали, что вину за корону полностью возложили на подвернувшегося редактора. Тогда они резко ослабят свою бдительность и даже окажутся способными на неверный шаг, который их и погубит. Гениальный план!

Потом, конечно, в ходе судебного разбирательства совершенную невиновность Прохазки, даст бог, обязательно установят. И это тоже будет к чести наших доблестных правоохранительных органов, для которых нет ничего выше торжества закона и радующей душу справедливости.

Нет, что-то не то. Всякий гениальный план всегда плох, если полностью основан на непроходимой глупости всех участников. Потому что в силу непредсказуемых причин могут случиться отклонения в неконтролируемых умах в сторону нежелательных помыслов. Здесь нужен какой-то совершенно естественный элемент, так сказать – штрих великого мастера, который придаст всей затее полное и ни с чем не сравнимое правдоподобие.

Позвонил Франтишек и сказал, что за развеселившимся редактором, обретающимся в двадцать четвёртом номере, до поступления приказа о захвате надёжно присматривают шесть человек в штатском, а тем временем в его редакции, где тоже оставили на всякий случай засаду, началась вдруг нервная суета. Обнаружилась пропажа супердорогого компьютера.

– Лапочка! – с восхищением сказал Гавличек неоценимому сотруднику. Окончательное решение теперь было найдено: кражу компьютера публично повесим на невиновного в этом главного редактора, а настоящие похитители короны сразу поймут, что здесь компьютер, даже самый лучший, ясно дело, не при чём, и что им просто пытаются морочить голову, потому что эти негодники будут считать, что всё подозрение не напрасно падает на распоясавшегося Прохазку, который по мнению властей спёр вовсе не компьютер, а государственную корону, и от того возьмут и расслабятся. Вот тогда мы их – цап-царап! А мы пока будем для виду пытать любителя маленьких радостей про разорительную редакционную пропажу, но на всякий случай, под шумок, и про корону спросим тоже. Просто так, на всякий случай.

План был действительно великолепен, и грандиозность его была несомненна. Даже самому автору замысла, не то что остальным, никак не удавалось охватить и оценить получившееся объёмистое творение единым взглядом. И хотя в глубине неудовлетворённой души сыщик подозревал возможность мелких просчётов, неизбежных нестыковок и шероховатостей и даже отсутствия элементарной логики, врождённый оптимизм и несокрушимая вера в собственный разум пересилили.

На всякий случай Гавличек выждал ещё сутки. За это время ничего не произошло. Следовательно, пора было начинать действовать.

– А теперь за работу, товарищи: хватайте и тащите сюда этого молодца! – весело распорядился великий детектив, отгоняя появившиеся в последний миг неуместные уколы совести.

Прохазка, он не успел даже причесаться, сидел на железном стуле, привинченном к полу, и с грустью смотрел на следователя. А тот не спешил. Он явно наслаждался своей неограниченной властью над человеком, так часто являвшем на экранах телевизоров свою благообразную физиономию, особенно во всех просветительных передачах, где всезнающие и высокооплачиваемые политологи с умным видом объясняют несведущим зрителям, что белое – это белое, и чёрное – это чёрное, и к тому же дважды два намного ближе к четырём, чем к любому другому целому числу.

Прохазка преданно смотрел на следователя, но тот его поначалу не изволил замечать.

– Всё-таки воровать нехорошо, – наконец произнёс следователь Малюта, придирчиво рассматривая рыжие пятна протечек на потолке и стенах. Сказал вроде бы между прочим, словно кому-то третьему, невидимому, зачем-то расположившемуся вверху среди этих безобразных пятен. Сказал так назидательно, словно этому третьему полагалось первый раз в жизни познакомиться с данной неоспоримой истиной. Но этот третий, по-видимому, не собирался воровать то ли по воспитанию, то ли ввиду отсутствия возможностей к действию, то ли в силу отсутствия желания таким несложным путём улучшить своё экономическое положение. В любом случае ответа с потолка не последовало.

Впрочем, следователь на такой ответ и не сильно рассчитывал, потому что всё его внимание было занято совершенствованием собственной персоны.

Нет, не зря Малюта так много часов провёл перед телевизором, глотая и переваривая всё, что лилось с экрана. Тут он многому научился, а в первую очередь – культурному обхождению, которым теперь чрезвычайно гордился.

– Нехорошо, нехорошо, – повторил дознаватель несколько раз. Он произносил это слово с нежностью и любовью. Так герои великих восточных поэм, глядя на плывущий в облаках месяц, проникновенно лепетали имена владычиц своего израненного сердца.

После третьего «нехорошо» следователь громко и противно похрустел пальцами, понимающе вздохнул и снова закатил глаза накось и вверх одновременно. В точности так, как это делал главный актёр в любезной народу передаче «Чужие окна и двери».

Нет, не каждому дано так искренне наслаждаться собственной ограниченностью.

Для Прохазки здесь всё было внове, а вот опытные рецидивисты, не раз посидевшие на этом стульчике, хорошо знали истинную цену следовательскому «нехорошо». При всей грубости своего интеллекта они понимали, что тут наступил момент истины и следователю нужно дать вволю покудахкать. Это входило в обязательные правила игры.

– Нехорошо. Ох, нехорошо.

Удручённый необычной и очень неприятной для себя ситуацией Прохазка возражать не стал. Потому что газетчик тоже теперь уверовал, что воровать нехорошо, особенно таким невезучим как он. Изображать несуществующую значительность, вызывающе хорохориться или ещё чем подражать ведущим популярных программ приунывшему редактору, в отличие от Малюты, в данном случае почему-то не хотелось.

– А ведь мало украсть. Этого просто недостаточно. Ведь украденное ещё надо уметь спрятать, – модулируя всеми мыслимыми способами голос, продолжал свой задушевный монолог дознаватель (именно так допрашивали Джеймса Бонда злокозненные террористы). Это был впечатляющий спектакль, где всего лишь один-единственный талантливый актёр с блеском играл все роли, бесконечно наслаждаясь собственным исполнением. Сидевшему на стуле отводилась роль благодарного зрителя.

– Украсть и спрятать! Вот она – проблема! – вознёс свою мысль Малюта совсем уж до шекспировских высот.

Прохазка вяло кивнул головой, потому что всё это была святая правда. На более выразительное движение сил уже не хватило, поскольку горло несчастного сжалось от самых горьких судорог сожалений.

– Вот так, дорогой товарищ, – пришёл и взял то, чего брать нельзя, – с лёгким осуждением, резко снижая тон, сказал Малюта. Конечно, он был заранее предупреждён, что преступник искренне будет изображать себя не слишком виновным. Даже легонько намекнули, что задержанный является чем-то вроде активного участника опасной шпионской сети и не исключено, что связан с похищением образцов нового оружия. Опытный следователь долго ломал голову над этими недомолвками, а потом быстро сообразил, что ему, как обычно, вешают на уши самую заурядную лапшу и вовсе не судьба недостаточно защищённого отечества волнует министерство чрезвычайных происшествий. Здесь, ощущалось, совсем другие ценности имеют главное назначение. Может быть там, в высших эшелонах, девушку не поделили?

– Особенно печально, когда об этом узнают родные и знакомые.

Что тут было спорить? Конечно, нет повести печальнее на свете.

– Но всего хуже, когда тебя пропечатывают в газетах, – нанёс последний удар дознаватель и сунул в нос своей жертве свежий номер газеты.

Редактор глянул на заголовки, глянул на свою фотографию, отшатнулся и побледнел.

– Сознаюсь, виноват, украл, украл я этот компьютер, – прошептал он и добавил, – я больше так не буду. Что я могу сказать? Я это сделал ради женщины, и в этом моё единственное оправдание.

Желанное для любого нормального следователя признание поставило не ведавшего о компьютере Малюту в совершенно дурацкое положение. Потому что в интересах державы он должен был растянуть этот допрос на много дней (вот он и тянул, как мог), а этот слюнтяй, носитель столь опасного политического заблуждения, вдруг берёт и быстренько сознаётся в том, чего не совершал.

– Ну и что я должен с ним делать? – в сердцах вскричал суровый офицер, вытирая рукавом служебный пот, обильно оросивший его низкий лоб.

Потом отдышался, придирчиво посмотрел на свои руки: выглядывают ли у него манжеты из рукавов пиджака в точности как у Алена Делона, и, убедившись, что точно так и выглядывают, подобрел, несильно стукнул редактора по шее и миролюбиво сказал:

– А ты не торопись. Некуда тебе спешить. Ишь, какой прыткий!

Теперь пришла очередь Прохазки ничего не понимать.

Неизвестно, как и в какие времена возникла весьма живучая легенда, что газетчики всё знают и всё понимают. Скорее всего, сами они эту сказку для собственной пользы и придумали. На самом же деле, если что и понимают, то именно там, наверняка, им не хватает знаний. А там, где что-то знают, уж точно нет никакого понимания.

Вот и редактор перестал хоть что-нибудь понимать. Но зато хорошо теперь знал, что воровать – предосудительно.

Такого рода содержательные беседы проходили целую неделю. Следователь натужно изыскивал всё новые темы для протокола, а редактор скучнел, худел, всё более беспокойно вращал глазами и уже понемногу начал намекать на свою причастность к похищению Джоконды из Лувра и самого большого обелиска из Луксора. А когда Малюта по указке Дубовца наконец напрямую спросил, так куда же спрятано известное одному Прохазке государственное добро, свет слабого проникновения в суть вещей озарил лицо бедного заключённого. Но вместо того, чтобы честно открыть тайну своего исключительного преступления, он вдруг дико захохотал и, бросившись к своему истязателю, стал иступлёно целовать его, приговаривая;

– Катенька дорогая! Твой голос звучит, как арфа, сопровождающая романс Неморино.

А потом заплакал:

– Таким, как я, победа всегда приходит слишком поздно.

Прибывшие врачи констатировали сильнейший шок и скорого выздоровления не обещали.

Катержинку тоже пытались допрашивать. Но она упорно не желала отвечать даже на самые вежливые вопросы. А когда скудные запасы показного терпения лопнули и ей стали грубо угрожать, она вдруг решилась и попросила срочно соединить её по телефону с Вышеславом.

– С кем, с кем? – не поверил своим ушам дознаватель Саблезубов (в интересах дела он тоже не был посвящён в замысел операции).

– С Вы-ше-сла-вом! – чётко по слогам отчеканила задержанная.

– Ты что сдурела? – заверещал следователь.

Ответом ему был презрительный взгляд.

Следователю стало жарко. Потом по спине пробежал мороз. Потом желудок плавно поднялся к самому горлу, мелкой дрожью затряслись руки и ослабели колени.

– Вы не врёте? – спросил Саблезубов самым жалобным голосом, на какой только был способен.

– Нет, – мотнула головой Катержинка. – Номер 137-137-13.

– Подождите минутку, – попросил уничтоженный дознаватель и стремительно выскочил из кабинета.

Назад он не вернулся.

Наутро его тело выловили из реки. Зачем он тёмной ночью, в необычном месте полез купаться не снимая костюма, установить так и не удалось.

А Катержинка ждала, ждала, потом подошла к двери и повернула ручку. Дверь отворилась. В коридоре и на лестнице в этот поздний час никого не было. Дежурный на проходной крепко дремал, как того настоятельно требовал его молодой здоровый организм. Девушка вышла на улицу и, не спеша, отправилась домой, а оттуда на вокзал.

Больше её не беспокоили, потому что найти не сумели.

Вот так и получилось, что милая Катержинка больше никогда не вернётся на страницы этой повести. Появилась она, как в балладе, словно бледная дева из речного тумана, зато исчезла самым прозаичным способом.

Официальное расследование, специально направленное то ли по основному, то ли по отвлекающему пути (этот момент так и остался невыясненным), таким образом, зашло в тупик, чего многоопытный Гавличек, признаемся, совершенно не ожидал.

Оставалось ещё одно верное средство. Но тут требовалось много и душевных сил, и времени.

Тут уже ничего не поделаешь. Лёгкий успех – удел дураков.

Гавличек себя дураком не считал. Поэтому он с самого начала не исключал, что на определённом этапе следствия придётся прибегнуть к этому испытанному средству – терпеливо ждать, пока всё само собой не утрясётся.

Глава седьмая
Коммерсант Волобуев

Здесь мы на время покидаем родину Гавличека и снова перемещаемся в далёкий восточный край.

Всё познаётся в сравнении.

Так сказал один из древних египтян. А если он такого не говорил, то говорю я, рассказчик событий, невольным свидетелем и истолкователем которых определила мне быть судьба.

Ничего нет проще, чем найти алмаз: шёл – приметил – наклонился – подобрал. Несложно алмаз и присвоить: оглянулся – сделал лёгкое движение – принял нейтральный вид – удалился.

Возможны варианты, но сути дела это не меняет.

Сложности начинаются потом.

Эти удачно доставшиеся вам алмазы нужно суметь продать, если, конечно, вы не собираетесь украсить ими свою коллекцию минералов, начало которой положил ещё ваш дедушка, большой любитель проводить свой заслуженный летний отпуск в далёких экспедициях. А если этот дедушка кроме минералов коллекционировал также книги, картины, записи лучших опер, зубы мамонтов и другие предметы старины (каменные топоры и древнегреческую керамику), можете себе представить, на что похожа была его квартира.

К счастью, дедушка Волобуева был совсем другого сорта и экспедициями не интересовался, отчего дальше ближайших модных курортов из принципа не выезжал. С его стороны, как некоторые могут сейчас подумать, это был не лучший способ распорядиться летним отпуском. Но теперь уже ничего нельзя изменить, поскольку время летних дедушкиных отпусков давно миновало, да и сам малоподвижный дедушка, промотав всё состояние, уже успел морозным зимним днём отправиться в свой последний и бессрочный отпуск, откуда выйти на работу ещё никому не удавалось. За неимением таковых почтительному внуку не было необходимости свято хранить и приумножать семейные реликвии.

И вот теперь, когда привалило столь неожиданное счастье, остаётся только поблагодарить судьбу за невзначай (без малейшего участия дедушки) подаренное, сами же алмазы просто-напросто продать и деньги с шиком спустить, не уступая в этом пункте незабвенному родственнику ни на грамм.

Раньше Волобуев никогда ни над чем не задумывался. Такая у него была привычка ещё с юных лет. Даже школьным учителям надоело повторять: «Волобуев, ну нужно же хоть немножечко думать!»

Теперь, хочешь, не хочешь, пришлось думать. Это было странно и совсем непривычно.

Первой нежелательное отклонение спутника жизни от обычного состояния, то есть появление высокого стремленья дум полковника, заметила миссис Волобуева. И это при том, что она никогда не отличалась повышенной наблюдательностью. Но тут разве что слепой не заметит – сиявшая прежде в глазах супруга небесная пустота неожиданно сменилась беспокойным взглядом, явно обращённым внутрь и занятым пристальным разглядыванием там каких-то новых ценностей смысла существования. В последнее время бравый офицер больше не лежал по вечерам на диване, прикрыв лицо гарнизонным боевым листком, который так ни разу и не сумел дочитать до конца. Теперь он тихо сидел на табуретке в углу кухни, непрерывно курил и всё время что-то высчитывал в уме или на клочке бумаги.

– Сходил бы ты к врачу, – посоветовала обеспокоенная жёнушка.

– Отстань, – кратко объяснил ей характер её последующих действий напрасно потревоженный муженёк.

«Не було у бабы клопоту, так купыла порося», – вспомнил Волобуев свою няньку. Умна, ох умна была добрая старушка. Теперь с этим славным поросям нужно что-то делать.

Полковник взял отпуск и поехал в столицу.

И мы вместе с ним направимся туда же.

В столице тоже, как и в Греции, есть всё: стадионы, театры, цирки, музеи, ипподромы, библиотеки, казино и даже большой зал консерватории. В столице есть трудолюбивое правительство и говорливый парламент, а кроме них – учёные, спортсмены, артисты, юристы, букмекеры, чиновники (этих больше всех), писатели и обыватели, банкиры и скупщики краденого. Список, разумеется, неполон, но нам и его достаточно.

В том состоянии души, в котором пребывал сейчас Волобуев, его очень мало интересовали музеи. А ведь их так легко найти. В библиотеки его тоже не сильно тянуло, хотя и эти сокровищницы мысли отыскать при желании было совсем нетрудно. По вывескам, например. Но вот скупщики краденого, сами догадываетесь, на свои двери, в отличие от нотариусов, таблички не прибивают. В этом была вся проблема.

На свете нет неразрешимых проблем, сказал кто-то из великих. То ли Эйнштейн, то ли Александр Македонский. Нет, наверное, не Эйнштейн. Тот сказал, что всё на свете относительно. Да нет, не мог он сказать такую чушь! Это какой-то дурак ляпнул.

Так что – разве не всё на свете относительно?

Поди разберись.

В такой ситуации полковнику оставалось только одеться попроще и отправиться на барахолку.

Кому бы в руки не попали алмазы, дорога у них всегда одна – туда, где их можно продать. Нет ничего проще – продать автомобиль, квартиру, старые ордена, картины известных и неизвестных мастеров, антиквариат, а также свежую редьку, солёные огурцы и молодую картошку. Но попробуйте продать алмазы! Тут даже сэр Исаак Ньютон при всей своей гениальности долго будет чесать голову. Потому что ювелиры драгоценные камни у случайных лиц не берут. Боятся. И правильно делают. В скупках золота камни принимают по весу металла, и то только в изделии. Никто законным образом покупать алмазы у вас не станет. Попробуйте – и тут же нарвётесь на самые неприятные вопросы, а за ними появятся самые неприятные последствия; это вам гарантировано. Вы думаете за границей иначе? Ничуть. Всё то же самое.

Остаётся идти на базар в самом широком смысле этого слова. Там, конечно, настоящую цену ни в жизнь не дадут, но некоторый шанс на сделку всё же есть. Коль скоро до сих пор находятся простаки, согласные выложить кругленькие суммы за куски хрустальной пепельницы (они и впрямь в глазах непросвещённых простофиль чем-то напоминают драгоценности), то за настоящие, природные алмазные кристаллы, глядишь, ещё больше отвалят. Таким образом, все возможные дороги продавцов этого деликатного материала ведут на базар, этот новый Рим современности. Всех ведут: от представительного генерала, большого любителя привозного виски «Джонни Уокер», до сильно опустившегося маргинала, от которого частенько попахивает тройным одеколоном, отчего печень всерьёз и надолго скукоживается.

Полковник отправился на барахолку.

Это была всем барахолкам барахолка. Здесь были неисчислимые сотни лавок и ларьков и многие тысячи продавцов. А сколько было покупателей, того вам не скажет даже самая изощрённая статистика. Тут нужен автор «Илиады», не меньше. Торговали здесь чем попало.

Поначалу непривычные к изобилию глаза провинциала разбегались во все стороны и всё ему казалось необычайно привлекательным, но уже через полчаса от обилия барахла начало тошнить. Невозможно было представить, что все эти бесчисленные куртки, кофточки, шапки, штаны, носки, сумки, банки и баночки, рулоны и коробки, водопроводные краны и шланги для пылесосов, сковородки, кастрюли, абажуры, лампочки, чашки, кружки, мясорубки, утюги, магнитофоны, куриные ножки и пакетики майонеза, селёдка и ставрида, шоколадки и леденцы, ранние помидоры и поздние апельсины и прочее, и прочее будут проданы и перейдут в собственность новых владельцев. Казалось, здесь товара хватит не только на весь земной шар, но и на большую часть мироздания, притом поколений на двенадцать, не меньше. Кто не торговал в лавке, тот мостился прямо на земле или носил свой товар в руках. Таких прогоняли, но они всё равно возвращались, как мухи на котлету.

Общение с местной публикой началось с того, что к Волобуеву привязался какой-то высокий, худой и не полностью трезвый дядя.

– Купи котлы, – настойчиво предлагал он, завлекательно покачивая старинные карманные часы на серебряной цепочке.

Полковнику очень захотелось купить эти часы – ни у кого в части не было таких, – но сработала долголетняя привычка к дисциплине.

«Не отвлекаться», – приказал сам себе военный. И сам же свой приказ выполнил.

После того, как Волобуев несколько раз пересёк базар, мужественно отклоняя многочисленные лестные предложения продавцов, а ушло на то хождение добрых полдня, подкатился к нему какой-то мелкий типчик с некрасиво торчащими волосами и бегающими глазками. Кивком головы предложил отойти в сторону поближе к несимпатичной бабе, торговавшей настолько пахучей колбасой, что покупатели ближе, чем на пять метров, не рисковали подходить, и там в свободном от толчеи пространстве спросил:

– Рыжьё есть?

Каким-то шестым обострённым чувством полковник догадался, что речь идёт о золоте. Конечно, будь Волобуев философом, он мог бы сказать:

– Высшая ценность золота состоит в том, что оно блестяще и бесполезно.

Но он не был философом.

Помедлив для важности несколько секунд, дальневосточный гость ответил проникновенными и значительно звучащими словами:

– Рыжья – пока нет. Но есть – камешки.

– Покажь, – сказал типчик неуверенным голосом. Знал ведь, что не покажут.

– Покажу, – веско ответил переодетый военный, – но не здесь, не сейчас и не тебе, а серьёзным людям. Но и ты, братец, в обиде не останешься, если сведёшь меня с ними.

– Подожди здесь, – кинул плюгавый, исчезая в толпе.

Полковник сделал несколько шагов в сторону, там меньше пахло многообещающей колбасой, и стал придирчиво изучать чучело попугая, что вызвало прилив больших ожиданий у изверившегося продавца.

– Забери его, – стал просить он, – дешевле не найдёшь.

Подошли двое. Эти были поплотнее прежнего и смотрелись вполне основательными.

– Что-то есть? – спросил старший из них.

Волобуев с облегчением отставил попугая и ответил:

– Найдётся, если нужно.

– Большое?

– Большое.

– Посмотреть можно?

Полковник изобразил раздумье.

– Сию минуту нельзя, но вообще-то можно.

– Где и когда?

Приятно иметь дело с толковыми людьми. Никаких лишних слов. Полная концентрация мыслей и поступков.

– Сделаем так, – сказал Волобуев (он всё уже продумал заранее). – Встретимся послезавтра, в пятницу, в Музее вооружённых сил. В двенадцать часов дня на втором этаже.

– А почему послезавтра?

– Раньше не подвезут, – соврал полковник, сам удивляясь, почему он назначил столь отдалённый срок.

А может так оно и к лучшему. Если солидные люди, то подождут. У них и других дел хватает. Это шавки с налёту урвать пытаются.

– Как скажешь, – ответили двое. И глазом не моргнули. Это хорошо.

Полковник, не прощаясь, с достоинством отошёл и, не оборачиваясь, стал протискиваться к выходу. По пути ещё несколько раз поинтересовался каким-то товаром. Чуть не купил одну легкомысленную статуэтку, но в последний момент передумал. Потом, вытолкавшись на свободу, самым неторопливым шагом двинулся к автобусной остановке. Приглядывающим нужно было задать несуетливый темп.

Подошёл первый автобус, за ним второй. Этот тоже был не тот номер, и Волобуев только скользнул по нему равнодушным взглядом. Но в последний миг видимо изменил свои планы и, когда двери уже закрывались, всё-таки вломился в салон, решительно и невежливо оттолкнув того, кто поспешил вслед за ним.

Конечно, это были всё ещё детские игры. Пришлось ещё несколько раз прокатиться на такси, один раз – за город, и в рваном темпе попересаживаться с одной ветки метро на другую.

Если не полениться, можно уйти от любой слежки.

Ничего. Эти люди должны знать, что имеют дело не с простачком. Настоящей цены всё равно не дадут, на это рассчитывать было бы глупо. Устроит и треть или даже четверть (увы, не нами законы пишутся), лишь бы всё честно и благородно обошлось.