Текст книги "Три детектива"

Один европейский философ, которого уже вполне можно записать в древние, сказал как-то, что Судьба, которую мы несправедливо называем изменчивой, никогда не отказывает нам в своих дарах, хотя её в этом часто и обвиняют. Напрасно слать ей упрёки, поскольку она не только не скупится, но просто необыкновенно щедра на подарки. Вот только подарки эти бывают и сладкими, и горькими. При этом сладких обычно бывает меньше, чем проситель заслуживает (по его собственному мнению), а горьких больше, чем он согласен стерпеть.

Алмазы Сивелуча были несомненным подарком Судьбы. Та же Судьба позвала их в столицу.

Действие переносится в столицу великой, непостижимой, таинственной страны, которой в то время мудро правил загадочный Супермен.

Управление стратегических сил Державы приютилось в бывших императорских конюшнях. Здесь почти не пахло навозом, поскольку вместо чистокровных лошадок и бородатых конюхов службу теперь несли всё ещё мужественные, но уже успевшие потерять выправку офицеры. Вооружённые всё больше не шашками, но папками, кейсами, а иногда и просто высокой стопкой очень важных бумаг, они чётко перемещали это добро без малейших потерь из одной комнаты в другую, в чём и заключалось основное содержание их высокооплачиваемого воинского долга.

Если бы сюда, по очевидному недоразумению, забрёл какой-нибудь пустоголовый пацифист, его неразумное неприятие воинских доблестей получило бы достаточно новой пищи. Потому что на свете не так много столь удручающих зрелищ, как скопление офицеров с багровыми от невоздержанности лицами, немигающими оловянными глазами и сизыми, распухшими носами. Посторонний наблюдатель, не лишённый художественного вкуса, не преминул бы заметить также, что и контуры протискивающихся по коридорам бесчисленных служак тоже не отличаются красотой линий, а всё оттого, что кители этих несокрушимых бойцов по неизвестной причине неудачно пошиты и сильно измяты.

Здесь, в этом важнейшем органе управления незаменимым родом войск, до высокого начальства дошли сто два алмаза. И это можно считать большим достижением, поскольку их могло оказаться намного меньше. Но дошли почти все. Это потому, что у Верхунова с детства были самые лучшие отношения с тогда ещё будущим Руководителем стратегических сил. Подумать только – в одной песочнице игрались, друг другу конфетные фантики без сожаления дарили. И потом по жизни долго шли рука об руку. Если приходилось играть в преферанс, то взаимопонимание их было столь полным, словно они держали в руках стеклянные карты. Редко кто им не проигрывал.

Конечно, можно было бы рискнуть и, пренебрегая интересами своего любимого начальника, оставить себе всё, но слишком много людей уже поучаствовало в этом деле. Появление слухов в таком случае совершенно неизбежно. Они быстро достигнут высоких ушей, и если ты не сумел опередить их хотя бы на полчаса, тогда прощай и бесценная дружба и трогательное детское доверие.

Есть правила, которые нарушать никому не позволено.

Генерал Верхунов их хорошо знал. Иначе донашивал бы сейчас третью полковничью папаху в пустынных горах заозёрных, где нет ничего хорошего, кроме плохой водки и отменных грибов.

Руководитель стратегических сил (в их состав входили также кавалерия и потешные войска) безмерно восхитился алмазами, а потом долго колебался:

а) доложить ли по прямому проводу самому Супермену о нечаянной находке вверенных ему подчинённых войск, не забыв присовокупить, что ничего не утаил, поскольку от природы честен и к тому же рассчитывает на справедливый делёж замечательных кристаллов,

или

б) воздержаться и скромненько спрятать всю добычу?

Если доложить, то рассудительный Супермен скорее всего попросит его, своего бескорыстного сподвижника, до времени помалкивать об этой интересной находке (среди журналистов всегда найдётся много сволочи), а пока припрятать всё это добро в надёжном месте.

Оба варианта, как ни крути, сводились к тому, что новоявленное добро следует хорошенько спрятать от посторонних завистливых глаз. А коли так, то не стоит напрасно беспокоить Супермена по очевидному делу.

Когда мы растерянно стоим перед неочевидным выбором, мы только думаем, что стоим перед выбором. На самом деле мы давно уже решили (или, что то же самое, за нас решил проницательный автор Книги Судеб) как поступим. Поэтому муки неопределённости и терзания нерешительностью – это всего лишь жалкие попытки набить цену самому себе в собственных глазах.

Руководитель соответствующих сил отвёз бесценные алмазы на дачу, долго суетливо крутился, выискивая подходящее укрытие, а потом хлопнул себя по лбу – как же это я сразу не догадался? – выдернул фикус и сунул драгоценности на дно горшка (в каком-то детективе, он вспомнил, указывалось, что это самое надёжное место).

Когда непробиваемая посредственность долго напрягает свою убогую мысль, она почти всегда находит наилучшее решение.

Но только почти.

В первую же ночь прекрасные камни были украдены. А ведь дача так хорошо охранялась! Никакого особого чуда, никакой непозволительной мистики в данном случае, по нашему мнению, не было. Совершенно ясно, что это был охранник Вася, бескорыстно влюблённый в дочку Руководителя. По этой причине он имел обыкновение некстати подглядывать через окошко.

А дальше всё было делом техники. Как это делается, в любом телефильме показывают.

Влюблённому повезло. Руководитель совершенно необходимых сил, у которого в тот день от жадности тряслись руки, не до конца, не до упора задвинул оконный шпингалет.

Если бы Васе суждено было прожить ещё много лет, он до конца жизни не забыл бы душераздирающих криков своего командира, тоскующего по обретённому и тут же утерянному блаженству.

А ведь жизнь, казалось, вполне могла бы научить Руководителя быть философом, и тогда, обнаружив пропажу, он при всей своей безбедности мог бы вполне твёрдо сказать:

– Как пришли, так и ушли.

Но он так не сказал, поскольку философом не был и к тому же знал, что ему будет очень плохо, если эта история каким-то путём дойдёт до Супермена. Ведь Супермен очень крут, временами даже лют и смотрит на многие вещи несколько иначе, чем Пифагор.

Глава пятая
Следствие ведут настоящие знатоки

Нет, не услышал Вася криков своего оскорблённого хозяина. Он спокойно лежал на полу, всем своим неподвижным видом давая понять, что всё происходящее теперь его совершенно не касается.

Наверное, какие-нибудь полезные объяснения мог бы дать его напарник Петро, но он куда-то исчез. Караул, явившийся утром на смену друзьям, обнаружил лишь одно тело. Второе отсутствовало, удалившись, скорее всего, своим ходом.

Караульные долго и, признаемся, тупо смотрели на открывшуюся их глазам печальную картину. Потом старший по званию сказал:

– Нужно сказать хозяйке.

Разбудили домоправительницу. Она долго со сна ничего не могла сообразить, а когда, наконец, сообразила, то всплеснула руками и надолго упала в обморок.

Тогда старший караульный снова подумал и сказал:

– Нужно сообщить начальнику.

Младший по званию согласился с ним.

Стали вызывать по рации своё начальство, но то ли рация плохо работала, то ли начальство плохо работало, только ответа долго не было. Наконец откликнулся вконец заспанный и оттого злой дежурный офицер. Почти полчаса ушло на то, чтобы объяснить ему, что стряслось. После этого карусель завертелась.

Первым на дачу примчался Руководитель стратегических сил и поднял тот невообразимый гвалт, о котором уже шла речь.

Ещё через час на бешеной скорости подъехали несколько офицеров на бронированном джипе и три грузовика с озабоченными солдатами. Нахмуренные бойцы, одетые в тяжёлые бронежилеты, крепко сжимали в руках автоматы и гранатомёты. Все были готовы стрелять по первой команде.

Сколько-нибудь значительных вооружённых сил противника обнаружить на этой даче не удалось. Поэтому старший из офицеров спецназа в этой непростой обстановке, осложнённой возмущённым рёвом Руководителя, догадался проявить инициативу. Он сумел принять единственно правильное решение: солдат за ненадобностью отправил обратно, а взамен позвонил в Управление по надзору за общественным спокойствием и вызвал из Отдела специальных расследований комиссара Струкова, лучшего следователя по важным делам.

Ждать пришлось немало времени, потому что Леонид Казимирович в этот знаменательный день с утра отправился поплавать в бассейне. Там его, мокренького, и выловили.

Но вот, наконец, и он появился.

– Вам приходилось встречаться со Струковым?

Это я вас спрашиваю.

– Увы, как-то не пришлось.

– Не расстраивайтесь.

– Вы хотите сказать, что он нам не интересен?

– Ну что вы! Для данной истории очень даже интересен. Всё-таки это не отставной Гавличек или неоперившийся Франтишек. Это – так называемый «важняк», и из уважения к его сану нам следует рассказать о нём поподробнее. Но встречаться с ним лично в качестве объекта его служебного внимания мы вам не советуем.

Тот, кто попытается представить себе Струкова этаким былинным богатырём или редким франтом, будет и в одном и в другом глубоко неправ. Потому что гордость ответственного отечественного розыска обладала довольно хрупким и к тому же не слишком хорошо одетым телосложением. Про таких говорят – мозгляк. Это светило ещё не успело окончательно состариться, но уже обзавелось лысинкой и небольшой бородёнкой. Возможно, оно надеялось, что борода хотя бы частично искупит субтильность комплекции. Расчёт, впрочем, был неверен, потому что указанная растительность делала Леонида Казимировича слишком уж похожим на захудалого адвоката. Но Струков эту деталь не замечал. Может быть из-за того, что в зеркало смотрел редко и невнимательно (а что там хорошего увидишь?). Но если бы и заметил, то, скорее всего, посчитал бы, что большой беды от сходства с адвокатом быть не может.

– Но ведь и при такой невыигрышной внешности можно при желании выглядеть достаточно респектабельно.

– Конечно можно, если одеваться подобающим образом. Увы, Струков позволял себе просто вопиющую небрежность в одежде.

– Мне кажется, что недостатки одеяния можно простить, если оно прикрывает носителя богатых мыслей.

– Вы забываете, милостивый государь, что богатые мысли встречаются намного реже плохо выглаженных брюк. И это был как раз тот случай.

Женщины Струкова не любили.

Потому что женщины любят силу и нежность или хотя бы подходящий экстерьер.

Ни того, ни другого, ни третьего в Леониде Казимировиче не замечалось.

Восхождение Леонида Струкова на вершину юридического Парнаса началось в то время, когда ему, просыпающемуся таланту, поручили поработать с подследственным уголовником по кличке Бонч.

Очень странное прозвище, не правда ли? Дотошные исследования, предпринятые историками, показали, что когда-то в прошлом существовал царский генерал Бонч. Отличался он не одним только незаурядным умом, но также общей нетривиальностью натуры и великой резкостью суждений. Какое отношение криминальный авторитет имел к этому генералу, проследить не удалось. Вот так и вошли в национальную историю сразу два Бонча, на первый взгляд ничем не связанные, кроме диковинного имени Бонч.

Много чего нехорошего числилось за Бончем (не генералом), но доказать наверняка ничего, кроме мелкого дебоша в пивной, никак не удавалось. И тогда у Струкова явился план, который без преувеличения можно назвать гениальным. Пригласив подследственного на очередной допрос, Леонид Казимирович загадочно улыбнулся ему и помахал перед его носом томиком Спинозы.

– А теперь почитаем, – ласково сказал следователь.

– Это зачем? – удивился заслуженный авторитет.

– Развивать тебя буду, – пообещал многомудрый юрист, открыл книгу и стал громко читать:

«Начав говорить о модусах, из которых состоит человек, мы скажем: 1) что они такое, 2) об их действиях и 3) об их причине.

Чтобы яснее понять всё это, мы дадим пример, взятый из тройного правила, а именно: некто только слышал, что если в тройном правиле умножить второе число на третье и разделить на первое, то можно найти четвёртое число, находящееся в том же отношении к третьему. Как второе к первому. Несмотря на то, что сказавший это мог солгать, он согласовал с этим свою работу, зная, правда, о тройном правиле столько же, сколько слепой о цветах».

– Ну как? – спросил Струков. – Нравится?

– Ты чего это, а? – с немалым изумлением спросил задержанный.

– Я – ничего. А теперь послушай дальше:

«Если бы только вымысел человека был причиной его идеи, то было бы невозможно для него понять что-либо, но он может понимать нечто. Первое доказывается первым основным правилом: именно, что есть бесконечное множество познаваемых вещей. По второму основному правилу он может познать об этом не всё, так как человеческий ум конечен и, если он не определяется никакими внешними вещами к познанию этого скорее того или того скорее этого, то было бы невозможно по третьему правилу, чтобы он мог что-либо познать».

– Ну, начальник, – сказал Бонч, – видать, крыша у тебя совсем поехала.

– А вот в этом я не уверен, – возразил Струков. – Впрочем, время покажет, что у кого поехало.

После второго чтения, а оно случилось уже на следующий день, Бонч заметно поскучнел и уже не сидел на стуле, нагло развалившись, а, наоборот, весь как-то подобрался и не сводил с чтеца напряжённого и даже испуганного взгляда.

«Так как человек не существует от вечности, ограничен и подобен многим людям, то он не может быть субстанцией. Поэтому всё его мышление только модусы мыслящего атрибута, который мы приписали богу. А с другой стороны, все его формы, движения и другие вещи относятся равным образом к другому атрибуту, приписываемому богу. – Струков продолжал читать, и в голосе его слышалось изысканное наслаждение самовлюблённого садиста. – Природа человека без атрибутов, признанных нами субстанцией, не может ни существовать, ни быть понятой… человек – субстанция, но это имеет своим основанием ложные допущения».

Так прошла неделя.

– Итак, мы будем рассуждать об этих модусах…, – только и успел на восьмой день начать терзатель, как Бонч, уже не соображая, является он субстанцией или нет, сорвался со стула, подскочил к столу и решительно стукнул кулаком.

– Твоя взяла, начальник! – истошно закричал он. – Во всём сознаюсь. Пиши.

Всё-всё расскажу.

Вот так в тот день взошла звезда Струкова.

Описанный случай мог бы войти во все учебники криминалистики, но философы почувствовали себя задетыми и оттого натурально возмутились. При этом они употребили скверные слова «профанация», «дилетантство» и другие, ещё похуже. В итоге столь обещающий метод дознания был загублен на корню. Тем самым ещё раз подтвердилось мнение простого народа, что от философов проку намного меньше, чем от людей, занимающихся честным созидательным трудом.

Вместе со Струковым прибыл его верный помощник вице-комиссар Ковалёв. Посмотришь на него и сразу догадываешься, что у природы относительно этого молодца первоначально были совершенно иные замыслы, не имеющие ничего общего с юриспруденцией, потому что она сотворила его длинноногим и длинноруким верзилой, которому не было бы цены, вздумай он заняться тяжёлым физическим трудом, не требующим значительного умственного напряжения.

Вы конечно сразу подумали, что при таком малопрезентабельном начальнике подчинённый выглядел совсем уж замухрышкой.

Отнюдь.

В полное отличие от своего неухоженного шефа Ковалёв очень внимательно, даже любовно, относился к своему гардеробу. Он отдавал этому увлечению все свои силы, душевные и материальные, и у него уже не оставалось энергии на театр и книги. За девушками молодой юрист тоже не ухаживал, но не по примеру Струкова, преждевременно потерявшему к ним интерес, а всё ради похвальной бережливости, позволяющей при умеренных доходах своевременно пополнять и обновлять свои одёжки. Казалось – до полного совершенства оставался всего один шаг. Но этот последний шаг никак не удавалось сделать, поскольку Ковалёв обладал полным отсутствием вкуса при выборе галстуков. И это следует посчитать парадоксом.

– С каких это пор безвкусица считается парадоксом?

– Конечно, не считается. В этом и парадокс.

– Вы уже закончили?

– Ну что вы! Я только начал. Трудно сказать, где ещё на свете можно увидеть рядышком столь сильно различающихся людей. И не в одной лишь одежде наблюдалось различие, но и в методике раскрытия преступлений также.

– Продолжайте. Ничто меня так не интересует, как современная методика раскрытия преступлений.

Струков принадлежал к старой школе, превыше всего ценившей накопленный опыт и прецеденты, когда-либо имевшие место в судопроизводстве.

Следует помнить, что основоположники этого продуктивного направления в юридической науке всегда не забывали подчеркнуть, что необходимый прецедент, как бы ни был нужен, не всегда отыщется и тогда можно попасть в совершеннейший просак. Поэтому каждому юристу как одному из вершителей судеб в случае отсутствия подходящего прецедента, и оттого полного непонимания сути происходящего, полагается сохранять на лице выражение отменной проницательности. Иначе трудно сохранить уважение общества. Тем же из братии, кого фортуна вознесла повыше, надлежит присоединить ещё и отпечаток устойчивой добропорядочности. С некоторой натяжкой Струков этому требованию удовлетворял.

А вот Ковалёв был явно обделён не только проницательностью, но и многими другими качествами, столь необходимыми сколько-нибудь значительному юристу. При всей нарядности и даже ухоженности своей представительной фигуры он обладал неустранимым простоватым выражением лица, убедительно возвещавшем о весьма ограниченном и несовершенном мышлении. Такое вопиющее противоречие бедности глубин существа и богатства внешнего одеяния, реализовавшееся в одной персоне, казалось бы, могло служить живым опровержением тезиса о единстве формы и содержания.

– Ну, и какой вывод следует отсюда?

Не обладая сколько-нибудь прочным интересом к сути прецедентов, Ковалёв вынужден был примкнуть к другой школе, чтобы с пользой распорядиться своими притупленными органами мышления. Насколько позволяли отпущенные ему природой способности, вице-комиссар честно, хотя и без малейшего понимания, пытался вникнуть в последние достижения современной терминологии и даже несколько раз пробовал почитать (со словарём) зарубежные издания. Кое-что сумел заучить на память, и это принесло наибольший результат. Когда он веско излагал чушь, только что выуженную из какого-нибудь журнала, поседевшие в своих беспокойных трудах ординарные следователи начинали чувствовать себя чуть ли не младенцами, завернувшими по ошибке вместо детского сада в сияющий храм академической науки.

Что ещё можно было о нём сказать? Всегда почтителен к деньгам, на улице внимателен к старушкам.

Мы уже разобрались, в чём заключалось отличие Струкова от Ковалёва. А было ли у них что-то общее? Конечно, было!

Они оба были маленькими людьми. Потому что у них были маленькие мысли и очень небольшие желания. И интересы у них были совсем маленькие: ведь Струкова больше всего на свете интересовал сам Струков, а Ковалёва – Ковалёв.

Как видим, обоим крупно повезло, потому что никому на свете не живётся так легко, как маленьким людям. Ничьей зависти они не вызывают, никому попрёк дороги не стоят, никого не посмеют обидеть, если это не требуется кому-то из них лично. Сплошная благодать! А когда завершается их незатейливый жизненный путь, осиротевшее человечество не испытывает никаких больших огорчений, поскольку на смену одним маленьким обязательно придёт ещё сколько угодно таких же маленьких и даже ещё меньших.

Все маленькие законопослушны.

Если бы не было маленьких, не было бы и великих. Потому что необходим эталон для сравнения. К счастью, он у нас всегда есть, всегда под рукой, всегда в большом количестве и всегда безотказен.

Так уж повелось, что маленькие очень не любят великих. Потому что неприятно видеть у себя перед глазами вечное напоминание твоей серости, посредственности и полного ничтожества. Слава богу, великих на земле совсем немного, а к тому же у них у всех плохой характер и они умеют бесподобно обнажать свои слабые стороны. Оттого всегда найдётся у них местечко, которое можно со всей страстью укусить. Так что и от великих можно получить свою долю радости.

В наш просвещённый век уже всем бросилось в глаза, что маленькому гораздо легче добраться до вершин власти, чем великому. Это потому, что маленький человек всегда влюблён в правительство и оттого всегда вправе реально претендовать на многое, чего великому никак не дано. Потому что великий уже достиг вершины, и подниматься ему просто некуда. Зато всегда существующая возможность продвижения маленьких людей бесконечно вдохновляет их всех и меня в том числе.

Когда-то философы отчаянно спорили, пытаясь разобраться, что такое хорошо и что такое плохо. Наконец, жизнь сама дала ответ: хорошо всё, что хорошо для маленького, а всё остальное плохо. Если кто-то думает иначе и захочет мне возразить, я больше никогда не подам ему руку.

Говорят, что среди маленьких людей много лжи.

Неужели это правда?

Пророк сказал:

«Блаженны маленькие, ибо грядёт царствие их.

Вы слышите топот бесчисленных маленьких ножек?

Это идут они.

Они уже пришли!»

Считается, что мысли каждого человека окутаны тайной, и это обстоятельство позволяет ему без большой боязни взирать на своё начальство: попробуй-ка, хороший мой, угадать, насколько велико к тебе моё подлинное почтение!

Разумеется, внешнее уважение всегда выказывается сполна, потому что таковы правила игры: я знаю, что ты знаешь, что я знаю и т. д., что всё это чушь несусветная и горох в киселе, но при таком порядке вещей все законы природы полностью сохраняются и нормальной жизни никакого вреда не происходит.

Оттого отношения Ковалёва и Струкова были самыми безоблачными, как летнее небо над пустыней Калахари.

Струков сочувственно пожал протянутую Руководителем руку, отошёл в сторону и, убедившись с помощью бокового зрения, что все на него выжидательно глядят, изобразил скорбную суровость в лице и, присев на стул, принял позу роденовского Мыслителя.

Тем временем его старательный помощник Ковалёв, подкладывая под колени газетку, поползал по полу, подбирая всё что попадётся – от дохлых мух до стреляной гильзы, – хотя отлично сознавал, что всё это ни к чему, пока не будут решены основные концептуальные проблемы.

Затем Леонид Казимирович соизволил выйти из затянувшегося состояния нирваны, после чего не поленился несколько раз обойти комнату, в которой нашёл свой преждевременный конец неудачливый охранник. На каждом витке следователь задумчиво ласкал ладонью злополучный фикус, словно приглашал его поделиться своими тайнами, а затем снова и снова возвращался к распахнутому окну. Здесь он с очень значительным выражением лица неторопливо поворачивал туда-сюда створки, внимательно прислушиваясь к их скрипу, после чего вперял затуманенные очи в бесконечность и звонко барабанил по стеклу пальцами.

Все присутствующие взирали на эти повторяющиеся по циклу движения с большим почтением, но, конечно, без малейшего понимания.

И напоследок Струков склонился над бездыханным Васей и даже легонько потрогал его указательным перстом.

– Ну что, что? – нетерпеливо спросил Руководитель.

– Могу с немалой уверенностью сказать, что выстрел был произведен с близкого расстояния, – красивым баритоном, совершенно неожиданным в таком незначительном существе, сказал Леонид Казимирович. – По положению тела можно судить, что стрелявший находился сзади, со стороны двери. Следовательно, стреляли не издали и не через окно. А вот если бы в него пальнули через окно, тогда всё было бы намного проще. Потому что окно…

– Да бог с ним, с окном! – воскликнул ограбленный владелец дачи.

– Не стоит так говорить, – внушительно возразил опытный следователь. – Согласно мнению всех ведущих юристов девяносто процентов злоумышленников попадают в намеченное ими помещение как раз через окна, восемь процентов делают это через двери, ещё один процент – через дымоход. Остальные – неизвестно каким образом.

Эта дотошная статистика произвела на Руководителя соответствующих сил, с надеждой следившего за каждым движением великого следователя, настолько сильное впечатление, что ему показалось – вот, ещё минута и преступление будет убедительно раскрыто.

– Никем не оспоренная статистика, – продолжил делиться бесценным опытом незаменимый специалист, – утверждает, что девяносто девять владельцев из ста хранят свои богатства в цветочных горшках, что граничит с полным кретинизмом. Остальные – где придётся. Уголовный мир эти привычки хорошо знает, и они его вполне устраивают.

– Чёрт бы меня побрал! – воскликнул потрясённый Руководитель. Сыщик с улыбкой превосходства оборотился к нему и вежливо наклонил голову набок, что можно было рассматривать как выражение совершеннейшего согласия.

Следственные действия продолжались своим чередом, как это подробно описано в популярном учебнике для студентов юридических вузов.

– Итак, произведём реконструкцию случившегося, – неповторимый баритон теперь зазвучал твёрже и почти торжественно. – Наиболее вероятным, и тут я готов прозакладывать свою голову, нам представляется следующий ход событий:

Некто каким-то образом узнаёт место захоронения ценностей, дожидается ночи и, не поднимая лишнего шума, с вероятностью ноль целых девять десятых проникает через окно в гостиную, неосмотрительно оставленную владельцами без надёжного присмотра. Охранник несёт свою вахту в сторожке, и в доме находится одна лишь ваша уважаемая домоправительница, она присутствует здесь. Всю эту злополучную ночь, как следует из её показаний, она провела в своей спальне, почти до утра перечитывая Гарри Поттера, и это ей засчитывается как несокрушимое alibi. Утверждает, что ничего не слышала, что свидетельствует о несомненной хитрости и осторожности преступника.

– При чём тут осторожность преступника? – не удержался Руководитель. – Просто она очень плохо стала слышать, наша хозяйка. Понимаете? Глухая она!

Домоправительницу Наталью Пафнутьевну Преображанскую все держали за хозяйку, по той причине, что официальная супруга Руководителя по известным ей одной соображениям домашнюю работу органически не любила. Оттого и на даче появлялась крайне редко. Предпочитала Лазурный берег.

Заметных неудобств от этого не возникало, поскольку энергии и самоотверженности властолюбивой Натальи Пафнутьевны было столь много, что при необходимости могло хватить не только на управление дачей, но даже на постройку нескольких пирамид Хеопса.

Конечно, глуховатая домоправительница не могла слышать сдержанные шаги преступника, и потому её показания не могли представлять большой интерес для следствия.

– А вы как считаете? – осведомился Струков у своего помощника.

Ковалёв со своей стороны со всей видимой готовностью подтвердил, что по его личному мнению домоправительницу Руководителя, как и супругу Цезаря, не должны коснуться какие-либо подозрения, независимо от состояния её слухового аппарата. Правда, лицо у помощника при этих словах приняло столь отрешённо-загадочное выражение (он силился вспомнить, в котором часу сегодня будут транслировать футбольный матч), что Струков не смог удержаться от внезапно вспыхнувшей мысли, что эту косящую под невинность бабёнку не стоит надолго сбрасывать со счетов.

Конечно, её не стоило сбрасывать со счетов!

– И вот этот некто, лелея самые недостойные поползновения, – продолжал развивать свою первую мысль признанный следователь, хотя уже без прежней уверенности, – не зная лишних сомнений подходит к фикусу и точным хорошо отработанным движением выхватывает его из горшка.

– Но почему именно к данному фикусу? – спросил сбитый с толка Руководитель стратегических сил. – Здесь их так много.

У этого Руководителя была скверная привычка задавать нелепые вопросы, на которые так сразу и не найдёшь ответа.

Вот тут самое время призадуматься, каким образом отдельные лица достигают руководящих высот в армии, которая давно уже не вела серьёзных войн. Где и каким образом могли проявиться их исключительные военные таланты? Что выделило этих счастливцев из безликой массы служивых, где величайшим достоинством почитается исполнительность и способность с полной готовностью, даже умилением, подчиняться? Вот вопросы, на которые современная наука упорно не даёт ответа.

Так почему же именно к данному фикусу?

«Действительно, почему?» – подумал Струков, но не мог же он честно ответить, что и сам иной раз не в состоянии уследить за плохо управляемым потоком своего мышления.

Разумеется, эту свою особенность на суд людской предусмотрительный следователь выносить не стал. Вместо этого он пристально посмотрел на потолок и несколько раз качнулся на подбитых гвоздями каблуках вперёд-назад, что не пошло на пользу паркетному лаку, и только после свершения указанных необходимых следственных действий назидательно ответил:

– Для нас, специалистов, это полностью очевидно, но объяснять это в деталях было бы слишком долго. Сейчас же потеря времени для нас совершенно недопустима.

(Мысль изреченная есть ложь. Речь опошляет говорящего).

Руководитель стратегических и присоединённых к ним сил устыдился своей необразованности и постарался больше не подавать голоса, хотя его здравый смысл ещё не раз испытал болезненные удары.

– В тот момент, когда злодей уже сжимал в своей преступной руке желанную добычу (голос выдающегося юриста приблизился к патетическим высотам), в комнату, на этот раз через дверь, ворвался героически несущий свою службу охранник, чьё бездыханное тело мы с вами здесь наблюдаем. Но он не успел остановить вероломного нечестивца, поскольку был сражён метким выстрелом. Скорее всего стрелял в упор сообщник похитителя, который, таясь, шёл по пятам за охранником. Нам ещё предстоит найти его.

– Но куда же делся второй охранник? – не удержался ограбленный владелец полугосударственной дачи. – Они всегда дежурили парами. А теперь он исчез.

– Второй, говорите? – удивлённо переспросил полицейский комиссар. – Так их было двое? Что ж вы сразу не сказали? Ведь второй охранник никак не присутствует в изложенной мною гипотезе, которая может стать продуктивной теорией только в том случае, если в неё впишутся все, абсолютно все факты. Теперь придётся возводить всю конфигурацию с начала.

Теперь, получается, было так. В тот момент, когда упомянутый мной злодей уже сжимал, как мы говорили ранее, в своей преступной руке желанную добычу, в комнату через дверь ворвался героически несущий свою службу первый охранник, чьё бездыханное тело мы с вами здесь видим в данную минуту. Но он не успел остановить коварного нарушителя закона, поскольку был сражён метким выстрелом. Скорее всего в него стрелял в упор сообщник похитителя, который шёл по пятам за охранником. Это был второй охранник! Конечно он. Как же это я сразу не догадался? Это он с самого начала был третьим, тщательно замаскированным участником преступного покушения.