Текст книги "Дураки и прочие Легенды"

Нетель

Из цикла «Рассказы сослуживицы»

Одна молодая женщина работала в конторе. Место было очень хорошее и зарплата достойная. Правда в том, что она делала, они нифига не соображала. Но работала уже долго и как-то приладилась, опять же зарплата.

А она была одинокая, то есть еще ни разу замужем не была. Это очень важное обстоятельство. Ведь если баба хоть разок замужем побывала, то она уже не одинокая, а брошенка или разведенка, а это уже совсем другой статус у сослуживцев. Разведенок все жалеют и с ними всегда можно поговорить про то, какие мужики козлы. Опять же раньше таким брошенным женщинам вперед всех деньги в кассе взаимопомощи давали или там путевку в санаторий или пионерлагерь для детей. Уважаемая, одним словом, категория женщин – разведенки.

А если ни разу взамуж не сходила, то ты так, нетель какая-то. Да и кто ж будет уважать такую, на которую даже еще ни один мужик не спикировал. Вот эта женщина такой нетелью и была.

Но женщина она все равно была симпатичная. Ну, разве там, немного с жопы убрать и грудь побольше сделать. Да и лицом позаниматься, и волосы перекрасить. Ну, а, в общем, нормальная женщина.

Сослуживицы, если честно сказать, иногда судачили, как это она без профильного образования, уже столько лет тут сидит, и ее не выгоняют. Не понятно.

Так вот пришел к ним в отдел новый начальник. Начал реорганизацию делать, всем подряд вопросы задавать, мол, в чем ваши служебные обязанности. Весь отдел трясется, переживает, а там вообще только одни женщины работали.

И главное больше всего вопросов к этой нетели. Та вообще вся бледная стала ходить и даже столовую перестала посещать. Из дому принесет бутербродиков и вообще из-за стола не встает.

Она хоть и нетель, но сослуживицам ее даже жалко стало.

Но однажды, толи на 7 ноября, толи на 8 марта была в отделе вечеринка. Все женщины принесли из дома закуски-тортики. Выпивку тоже принесли. Ну, начальнику же положено со своим коллективом отпраздновать и этот тоже с отделом за стол общий сел. Весело они тогда отпраздновали, расходились уже пьяненькие. И вот одна сослуживица вспомнила, что забыла в кабинете пустые банки. Банками грех разбрасываться, они для заготовок всегда нужны. Ну, и вернулась за ними. Только к двери подошла и уже слегка открыла, смотрит, а их начальник и нетель ебутся прямо на рабочем месте.

После того случая начальник перестал вязаться с разными вопросами к этой нетели. Говорят, их даже видели, как они в кино вместе ходили.

А начальник был женат, и у него было двое детей – мальчик и девочка. Сослуживицы осуждали такой адюльтер с промискуитетом. Профорг отдела даже беседовала с этой сослуживицей. Та прямо расплакалась ей в глаза. Говорит, что полюбила этого человека всей душою и жить без него никак теперь уже не может. Профорг женщина взрослая, но не бессердечная была, пожалела коллегу и больше уже не стала ее по общественной линии тиранить и на суд трудового коллектива вызывать.

А однажды на работу пришла жена начальника и прямиком к столу любовницы своего мужа, он в это время был в командировке, то есть не было его в конторе. И как начала она разлучницу сумкой по голове метелить. Всю прическу ей растрепала, блузку порвала, а в конце сказала громко, чтобы все слышали и если что на суде смогли бы ее слова подтвердить: «Если я еще раз узнаю, что ты – проститутка, к моему мужу лезешь, я тебе в харю твою прыщавую, серной кислотой плескану!» сказала так, и ушла.

Все конечно стали жалеть сослуживицу. А та плачет и никак не может успокоиться. «Почему это, – говорит, – у меня харя прыщавая». Нету у меня прыщиков на лице, и никогда не было».

Коллектив сразу разделился. Кто-то жалел сослуживицу, а кто-то выступал за сохранение семьи начальника. Порой сильно спорили, даже до обзываний доходило. Причем жалели ие у кого мужья были положительные, а осуждали жены мужиков, которые и сами горазды покобелировать.

Потом из командировки вернулся начальник… и уволил нетель.

Вот теперь и спрашивается: нахрена ж она ему тогда дала, если он ее все равно уволил? Не понятно.

Одна сослуживица ее встретила через пару лет. Она вела за руку малыша, сильно похожего на их начальника. Теперь-то она уже не нетель какая-нибудь, а мать-одиночка и к ней уже совсем другое отношение. Гораздо лучше, чем раньше.

Вот такие мужики – козлы!

Прогулка

На хрен я вообще поехал, на ночь глядя! Мороз, ветер, пурга, все вместе. Еще и ночь, как нож гильотины – сразу и навсегда.

Волки вышли как разведгруппа – неожиданно и наперерез. Я видел оскал вожака. Он уверен в себе и в своей стае. Лучше бы не видел. Паралич от этого взгляда.

А я даже клички лошади не знаю. Только крикнул: «Пошла, блядь!» И в истерике стал хлестать кобылу. Хотя зачем мне ее кличка? Обратись я к ней по имени, она что быстрее побежала бы?

Да и кобыла, судя по всему, тоже успела заглянуть в глаза вожаку, то есть смерти. Храпела и несла. Здесь главное, чтобы не соскочила с тракта. Если улетит мимо накатанной дороги, тогда все.

Об этом «все», лучше не думать, чтобы не обдристаться. С этим и так на грани. Ведь, если они будут меня рвать, я все почувствую, я еще буду живой, значит мне будет ужасно больно, и я это все – их зубы и когти – испытаю… на собственной шкуре. Как животное. Я и есть животное. И у меня есть шкура. Нежная шкура, которую хотят разодрать.

Сколько еще до деревни?

Кузя тоже все понимает – жмется к ноге, рычит и подвизгивает.

Волки идут мощно, динамично, как стайеры – без ускорений и рывков. У них каждый знает свое место в загонном строю. Даже молодые не спешат. Они знают в чем их сила. Их сила в страхе, а страх это мы: я, пес Кузя и кобыла без имени!

Хоть бы, кто еще появился на дороге! Какой-нибудь трактор с пьяным водилой. Но никакой дурак в такую пору на улицу не сунется. Даже по-пьянке. Хотя один нашелся. И этот дурак – я. И трезвый, что еще хуже. У пьяного хоть удаль хмельная есть, а у меня только жуть и страх.

Дожили, в двадцать первом веке, как какой-нибудь ямщик погибнуть от волчьих клыков. Зашибись!

Первым приближение деревни почувствовал вожак. Он стал подбираться к боку кобылы. Потом огоньки домов увидел и я. Еще километра два-три.

Главное, чтобы кобылу не завалили. Она – моя жизнь. Она тоже в ужасе и несется, как только может. Если ее рвать начнут, тогда и мне не убежать. Догонят и сожрут. Кузя еще может убежать. Хотя он меня не бросит, будет защищать. Но волков много. А сколько их? Да какая разница! Всякая херня в голову лезет.

Кузя низко залаял и теснее прильнул к ноге. Только мешает хлестать лошадь.

Вожак бежал уже совсем рядом с кобылой. Однако кнутом не достать. Молодые волки шли параллельно саням. Или мне кажется, или я даже слышу их дыхание. Оглянуться я вообще боюсь. Боюсь увидеть количество преследователей. Это как в драке. Если уж побежал, то беги и не оглядывайся. Все силы на бег. Оглянулся, затормозил, испугался еще сильнее и все, ноги уже не слушаются, уже не несут.

Вожак пошел на перехват. Пиздец! Все по Высоцкому. Нырнет под пах, кобыла закружится и… Кнутом отогнал вожака.

Извини, Кузя! Спасай хозяина. Ногой пса с саней.

До слуха донесся сначала стон с повизгиванием, а потом просто визг. Стая рвала верного ньюфаундленда Кузю, чья родословная, пожалуй, длинней чем у некоторых европейских королей. Цвета его крови я не видел, думаю, она была благородная, голубая. Во всяком случае за всю свою жизнь он проявлял только благородные чувства и был верен мне, как бывают верны только собаки, для которого хозяин бог. Заботливый и справедливый. Справедливый?

В деревне пахло растопленной печью, кое-где светили уличные фонари. Все дышало теплом, уютом и умиротворением. Кобыла храпела и по очереди поджимала ноги.

Все как у Гоголя – тиха ночь в деревне.

Только тоска от предательства все звенит на высокой ноте в моей опустошенной душе.

Кузя спас мне жизнь? Или я предал друга?

Теперь с этим всем мне предстоит как-то жить дальше…

Первые грехи

Награда за успехи

Тихий зимний вечер 1905 года накануне сочельника. Затянувшаяся осень радовала омичей теплой погодой, потом как-то наотмашь ударил мороз, и город завалило снегом. По выходным городской сад был полон нарядной праздношатающейся публикой, на горках и на катке шумно резвилась молодежь.

Воспитанники четвертого курса Омского кадетского корпуса возвращались с соревнований по лыжным гонкам. Разгоряченные бегом, кадеты обсуждали гонки – обязательные спортивные занятия для учащихся. Четверокурсник Александр Плавский был доволен, он обошел соперников и первым пересек финишную прямую. К тому же завтра он в числе десяти таких же отличников учебы впервые должен отправиться в публичный дом мадам Жюли.

Выпустить пар

По давно заведенному правилу учащиеся старших курсов Омского кадетского корпуса отлично успевающие в учебе и не имеющие нарушений дисциплины получали право один-два раза в месяц посетить публичный дом. Мероприятие это проводилось организованно, в коммерческие номера на улице Скорбященской (ныне Гоститальная) кадеты отправлялись по десять человек во главе со старшим, который назначался из числа воспитанников. В его обязанности входило сопровождать кадетов, а также следить за тем, чтобы во время посещения заведения они не пили и не курили. К слову сказать, курить и употреблять спиртные напитки кадетам строго воспрещалось. Так же запрещалось пользоваться услугами извозчиков – все без исключения, невзирая на состоятельность, знатность рода и чины их родителей.

Посещение публичных домов кадетами в начале позапрошлого века было не блажью или свидетельством распущенности нравов, а традиционным мероприятием. В те времена существовал негласный договор с владельцами борделей, по которому визиты кадетов старших курсов гарантировано оплачивались кадетским корпусом, то есть государственной казной. Причем накануне визитов воспитанников корпуса на Скорбященскую, все дамы проходили обязательное освидетельствование у врача на предмет дурных болезней.

Основная цель таких походов – решить сексуальные проблемы взрослеющих юношей и исключить нарушения дисциплины или, хуже того, преступлений на этой почве.

Заведение

Публичный дом мадам Жюли был не лучшим, хотя и не самым последним в Омске. Сюда захаживали после кабака на базарной площади, где между борщом и водкой составляли прошения и жалобы, городские временные поверенные. Постоянными посетителями заведения были купцы, чиновники среднего звена и журналисты газеты «Степной край», отдыхавшие у Жюли после трудов своих праведных.

Кадетов девочки мадам Жюли обслуживали в воскресенье после обеда, когда солидные завсегдатаи заведения проводили время в кругу своих семей, а купеческая и кабацкая публика из «Ерофеича» еще только заказывали под обеденные закуски первый штоф с водкой.

Солнечным январским днем маленький отряд из десяти кадетов под предводительством своего товарища вышел из ворот корпуса и направился к Омке. Большинству из них предстояло познать женщину впервые, и оттого молодые люди волновались. Они неестественно бурно разговаривали и старались не пропустить ни слова из рассказов своих более опытных товарищей.

– Главное, господа, ничего не надо бояться, – авторитетно учил кадет Найденов. – Дамы – опытные бестии, поэтому никаких проблем не возникнет. У меня-то это уже было, и я тогда, могу признаться, не на шутку перепугался… Все произошло в имении моего отца. Служила у нас горничная Нюшка, очень даже хорошая собой девица. И запала она мне в душу, каждый день снилась. Да и я ей, видно, глянулся. Ну, иногда я прихватывал ее по углам, но до серьезного не доходило. А однажды как накатило – прямо за дверью спрятались, и началось… Дальше – больше, страсть разгорелась у обоих. Случилось это прямо на тумбочке за той самой дверью… Когда все произошло, чувствую: что-то не так, уж больно влажно. Глядь, а я весь в крови, и портки, и тумбочка. Уж я перепугался! А Нюрка – дура хохочет и говорит: «Это Вы, барин, мужчиной стали».

– И что же это было? – заинтересовался кадет Плавский, больше других переживавший надвигающееся событие.

– Я после того случая забинтовал все с перепугу и повязку не снимал, пока конюх мне не объяснил. Это, говорит, бывает в первый раз у мужчин – так называемая уздечка рвется.

Подгоняемые такими страшными историями, кадеты миновали деревянный мост через Омь и уже дошли до Скорбященской. Двухэтажный особняк мало чем отличался от соседних домов на улице продажной любви Омска. Первый этаж по сибирской традиции был сложен из кирпича, а второй, где и располагались номера, деревянный.

Кадетов встретила сама мадам Жюли, оказавшаяся разбитной бабенкой с высокой грудью и ртом в яркой помаде. Кружевные перчатки и веер были в некоторых местах заштопаны, но своим присутствием в гардеробе бандерши должны были демонстрировать французский шарм заведения. По ее команде на первый этаж обрушились девицы всех форм и мастей. Молодых людей встретили парочка Диан в туниках, тройка дам в вуалях и газе накинутом поверх белья, одна в кринолине и шляпке, несколько английских леди с истинно русскими физиономиями и носами уточкой и дебелая девица в леопардовой шкуре, от которой густо пахло нафталином.

Время грешить

Как только кадеты вошли в натопленную залу, одна из дам в вуали сразу подскочила к Найденову и увлекла его на второй этаж. Произошло это так быстро, что кадет ничего не успел сообразить.

Уже в номере девица откинула вуалетку, и юноша увидел простецкое лицо бывшей горничной из имения его отца, той самой девки, с которой он стал мужчиной.

– Молчи, барин… Узнал? Это ж я, Нюрка.

– Узнал, чего не узнать. – смутился молодой человек.

– Вот как неожиданно встретились…

– Давно ты тут?

– Почти уж год. Аккурат после Ваших каникул, барин – батюшка Ваш, выгнал меня за то, что с дворецким схороводилась. Вот я в город и подалась. В горничные без рекомендации не брали, а мадам, вот приютила, работу дала. Теперь я – Антуанет! – гордо заявила Нюшка, всем видом показывая, как если бы вышла замуж за графа и приобрела особый вес в обществе.

– Ну и как тебе здесь?

– А, ничего…

– А клиенты докучают?

– Не очень. Один купец всегда меня выбирает, а когда выпимши, даже замуж зовет, – хохотнула девушка…

А Плавскому досталась та самая дама в леопарде по имени Шарлотта. В номере она по-деловому сняла с кадета шинель, китель и, указав на расправленную постель, коротко скомандовала: «Ложись!»

Плавский покорно лег и через мгновение он оказался без порток. Опытная дама быстро разобралась с робостью и стыдом юноши. Особенных прелюдий не было, небольшой взрыв и как-то вдруг стало хорошо.

Спустя пять минут прозвучала новая команда Шарлотты: «Одевайся!»

Время каяться

В казарму возвращались весело, как огнеборцы после пожара. Юноши наперебой рассказывали о своем первом опыте. Понятно, что каждый старался выглядеть в глазах друзей умелым любовником, поэтому о своих подвигах в постели откровенно привирали все.

Лишь Найденов был задумчив и в разговорах участия не принимал. Да и рассказывать было нечего. Они с Нюшей все отпущенное время проболтали. Как давно не видавшиеся родственники, вспоминали родную Тару и общих знакомых.…

Кадета Плавского преследовал тошнотворный запах нафталинового леопарда Шарлотты.

*

На следующей неделе на причастии в казачьей Никольской церкви отец Николай уже знал наперед, в чем будут каяться воспитанники четвертого курса Омского кадетского корпуса. Потому что слушал эти юношеские исповеди довольно часто и всегда исправно отпускал эти первые грехи.

Деменция

– Дайте закурить, пожалуйста?

На бомжа он не был похож. То есть, не тот персонаж, когда из-за угла сначала появляется запах, а потом уже и сам озонатор. Но было в нем что-то и жалкое, и алкогольное, и по-мужски панибратское, и даже какой-то интеллигентский сплин.

Наверное, поэтому Петрович, который обычно никогда не давал попрошайкам закурить, вдруг стал оправдываться:

– У меня в офисе пачка, просто с одной вышел покурить.

Мужичок не растерялся и предложил:

– Может, вынесете, а я подожду. Вы ж меня поймете, не курил со вчерашнего дня.

Курильщики могут понять друг друга, особенно когда нет сигарет, а в глазах без курева уже темнеет.

Смог понять просящего и Петрович.

– Подождите, сейчас докурю.

И, выбросив бычок, пошел в офис. Человек последовал за ним. Быть может, надо было оставить его на улице, но Петровичу было бы лень возвращаться.

Человек взял сигарету с благодарностью и что-то там еще много говорил, говорил, но тут зазвонил телефон, и Петрович отвлекся. Когда же он закончил беседу, то мужичка уже не было.

Через пару дней этот же мужичок вновь заявился в офис к Петровичу.

– Извините, пожалуйста, просто Вы получаетесь вроде бы знакомый.

Петрович, хоть и ошалел от наглости, но достал сигарету.

– Вы не поняли, – проговорил посетитель.

– Я Вам пришел долг отдать, – и протянул сигарету.

– Что за глупости, – еще больше ошалел Петрович. – Не надо ничего.

– Да нет, Вы снова не поняли, я просто не люблю быть должным. Возьмите, а то я мучиться буду, что долг не отдал.

«Вот ведь как бывает, – размышлял Петрович. – Вроде, полубомж, а смотри-ка, пришел специально и вернул, да не что-нибудь, а банальную сигарету. Курево у него вонючее, но сам факт! Удивительно!»

Еще через пару дней, когда Петрович вышел с работы, его окликнули.

– Мужик, мужик, привет! Это я. Не узнал? – перед ним стоял все тот же мужичок, уже перешедший на ты. – Меня Серегой зовут. А тебя как?

Дружба с бомжом как-то не входила в планы Петровича, и он резко заметил:

– Слушай, тебе какого хрена от меня надо? Я тебе что, друг? Чего ты меня преследуешь?

– Да ты не обижайся. У меня в вашем городе вообще никого нет. А ты вроде бы, как единственный знакомый, – Серега семенил рядом и отставать не собирался.

– Тебе что, деньги нужны? – раздраженно спросил Петрович.

– Нет. Ты не думай ничего такого, я так, поговорить только.

Пока не пришел нужный автобус, Серега, не затыкаясь, что-то быстро рассказывал, но в автобус не вошел. И слава Богу.

Теперь мужичок Серега появлялся каждый день. Он ждал Петровича после работы, а потом, семеня рядом и непрестанно разговаривая, провожал его до остановки. Иногда, наоборот, встречал его утром возле офиса и просил закурить, но обязательно возвращал сигаретный долг. Порой он вообще заявлялся в офис и снова нес какую-то белиберду о своей несостоявшейся жизни и неурядицах, которые его преследуют.

Посещения офиса удалось пресечь, Петрович наказал охране не пускать в контору этого навязчивого человека.

Были времена, когда Серега настойчиво приглашал Петровича выпить с ним «сэма». А однажды он приволок какую-то пьяную тетку с синяком под глазом и представил ей Петровича, как своего друга, и та вдруг прониклась и стала смотреть на Серегу и Петровича с большим уважением.

Все эти неожиданные художества бомжа изрядно надоели Петровичу, и спустя месяц морального террора он обратился в полицию.

Наряд сграбастал мужичка в тот момент, когда тот, раскинув руки для объятий, в очередной раз попытался броситься на грудь к «своему лучшему другу».

Когда Серегу засовывали в воронок, он так истово оглядывался, и Петровичу даже показалось, что глаза Сереги в этот момент тонули в слезах, как если бы его коварно предали.

Две недели Сереги не было. Мужичок пропал, и Петрович уже стал забывать об этом инциденте.

В душе ему было жаль этого человека. Ведь он по сути несчастен, если так прильнул к первому встречному, который его просто угостил сигаретой. Как же, должно быть, муторно живет человек, если ему даже поговорить не с кем. Где он живет? Что ест и пьет? Быть может, именно к нему в полной мере и относится расшифровка аббревиатуры БОМЖ – без определенного места жительства. И еще он, наверное, БИЧ – бывший интеллигентный человек. К этому выводу Петрович пришел, анализируя в общем-то грамотную речь Сереги, которая не была приперчена матерщиной.

Однако эти мысли Петрович старался гнать от себя. Что, у него самого мало проблем? Что, ему есть, с кем поговорить? Да и чем особенным он отличался от этого бомжа? Тем, что есть квартира и работа? Но он так же одинок, как и этот бич. Хотя в жизни ситуации бывают разные. И у Сереги этого, быть может, все было: и жена, и квартира, и работа, а потом из-за какой-то коллизии вдруг ничего не стало. И он, как брошенная хозяевами собака, не теряя надежды после предательства, бегает по улице, заглядывая в глаза прохожим, в поисках элементарного участия, а если повезет, то и нового дома, тепла и любви.

В моменты этих раздумий, в порыве благородных чувств, Петрович решал, что в следующий раз, при встрече, пригласит Серегу к себе, накормит, поговорит с ним. Да, в конце концов, поможет деньгами.

А вдруг именно такой поступок Петровича станет той точкой возврата в нормальную жизнь, которую этот бич пытается нащупать. И этот поступок Петровича станет дланью помощи, а не замахнувшейся для удара рукой.

*

Петрович погиб от удара железным прутом по голове. Убийцу не искали. Он сидел рядом с трупом и курил сигареты Петровича.

Когда полицейский, скорее для проформы, чем для протокола, спросил: «За что ты его так?»

Серега коротко ответил словами рыжего Лиса:

– Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили…

Сереге было хорошо, потому что он рассчитался с этим миром за все его несправедливости.