Текст книги "НеВенец творения. Всё, что вы боитесь знать о будущем"

А как быть с публичными дебатами и выступлениями? Неужели и здесь роботы могут быть лучше? Как ни удивительно, да. Это показала прошедшая в 2019 году в Сан-Франциско (США) дискуссия между чемпионом Европы по дебатам Харишем Натараджаном и роботом, созданным компанией IBM. Впервые в мире человек дискутировал в реальном времени с алгоритмом, да еще и на глазах сотен зрителей!

Тема политической дискуссии была заявлена вполне человеческая: должно ли правительство США субсидировать дошкольное образование или субсидии надо отменить. Искусственный интеллект отстаивал «человечную» позицию о продолжении субсидирования, Хариш Натараджан выступал «адвокатом дьявола». Робот использовал в коммуникации обычный человеческий голос, сыпал многочисленными фактами и аргументами, человек же был намного менее убедителен: участники дебатов узнали о теме дискуссии лишь за 15 минут до ее начала. В итоге Харишу не хватило времени на подготовку, он был вынужден апеллировать к эмоциям зрителей и всячески уходил от поставленной темы дебатов.

После завершения дискуссии большинство зрителей отметили, что выступление искусственного интеллекта по теме было более обоснованным, информативным и аргументированным, хотя формальную победу все-таки присудили Натараджану. Но смог бы человек выиграть, если бы судьей была нейросеть?

Это событие в очередной раз показало, что сегодня нет областей человеческой жизнедеятельности, которые не подвластны искусственному интеллекту. Робот может быть и художником, и писателем, и музыкантом, и прекрасным полемистом, при этом обучение займет у нейросети всего лишь несколько месяцев, недель или даже часов. Кроме того, алгоритм, в отличие от человека, всегда эффективно сможет аргументировать любую заданную позицию (ведь моральные убеждения для робота значения не имеют), и это добавляет преимуществ машине перед homo sapiens.

Основное преимущество человека перед искусственным интеллектом, которое пока еще сохраняется – возможность апеллировать к эмоциям других людей и эффективно манипулировать ими. Но насколько долго это преимущество удастся сохранять, учитывая тот факт, что уже сейчас алгоритмы распознают человеческие эмоции на уровне самих людей и даже лучше? И не получится ли так, что через некоторое время нейросети смогут манипулировать людьми настолько хорошо, что человек даже не будет этого замечать?

Недавно британские ученые провели эксперимент: алгоритмы и люди должны были угадать по выражению лица шесть эмоций, которые в психологической науке считаются базовыми – радость, грусть, удивление, злость, страх и отвращение. Для исследования были использованы 938 видеозаписей, которые показывали сначала нейросетям, а потом испытуемым людям. Эмоциональные проявления на видео были как спонтанными, так и сыгранными (и искусственному интеллекту, и людям их распознавать легче, чем спонтанные).

Результаты анализа показали, что средняя точность распознавания эмоций по лицу человеком – не более 73 %, то есть мы ошибаемся как минимум в одном случае из четырех. У лучших алгоритмов, например, корейской нейросети CAER-Net, эти показатели оказались выше, хоть и ненамного. Специалисты объяснили, что это было достигнуто в том числе анализом контекста (окружающих предметов в кадре), который исследуется нейросетью отдельно от выражения лица.

Разработчики уверены: точность распознавания эмоций искусственным интеллектом будет только расти. Более того, в настоящее время многие компании по всему миру уже разрабатывают системы для комплексной аналитики данных о человеке: возможно, вскоре машине не составит труда распознавать сложные когнитивные состояния человека по любым видео– и аудиоматериалам. Некоторые ученые прогнозируют, что выявление психических отклонений и даже определение настроения человека по селфи станет реальностью уже в ближайшем будущем (правда, немало и тех, кто относится к такой возможности критически).

Впрочем, научные исследования уже давно показали, что заниматься психодиагностикой по фотографиям вполне реально. Так, профессор Стэнфордского университета Михаил Косински утверждал, что еще в середине 2010-х годов смог научить нейросети, натренированные на фотографиях, «на глаз» определять интеллектуальный уровень человека, его политические взгляды, склонность к преступлениям и многие черты его характера.

Алгоритм Косински лишь по одному фотоизображению мог в 81 % случаев отличить геев от гетеросексуальных мужчин (в случае с женщинами процент был ниже – 74 %). Если же искусственному интеллекту показывали по пять фотографий каждого человека, то точность в случае с геями достигала 91 %, с лесбиянками – 83 %.

Похоже, что в будущем защитить свои мысли и чувства от прочтения третьими лицами человеку будет затруднительно. Хотя уже сейчас предпринимаются попытки (впрочем, довольно наивные) противостоять тяжелой и грозной поступи социально-технологической эволюции.

Например, одна из польских дизайнерских студий в середине 2019 года разработала аксессуар Incognito – кожаную маску для лица с латунными дужками и круглыми пластинами, помогающими избежать распознавания лица и эмоций видеокамерой. В Гонконге к этому вопросу подошли проще – чтобы стать неузнаваемыми для видеокамер, там не только стали полностью закрывать лицо марлевыми повязками и платками, но и используют лазерные указки, чтобы слепить камеры.

Ответ последовал незамедлительно. Уже в начале 2020 года было заявлено, что новые алгоритмы для распознавания лиц в Китае смогут фиксировать личность человека, несмотря на любые повязки, одежду и головные уборы, закрывающие лицо. Российское Министерство Внутренних Дел пообещало до конца 2021 года запустить систему поиска преступников не только по лицу, но и по татуировкам, походке, голосу и даже радужной оболочке глаза. Но дальше всех пошли американские военные: они объявили о разработке мобильного устройства распознавания лиц, которое будет способно идентифицировать людей… на расстоянии до 1 километра.

Похоже, осталось разработать только технологию идентификации личности со спутника, и скрыться от всевидящего ока будет невозможно даже в дремучем лесу.

Впрочем, о рисках новых технологий и о том, как они изменят нашу жизнь, можно говорить бесконечно. Социально-технологическая эволюция резко ускорилась в последние годы, и многое из того, что описано в этой книге, читатель сможет увидеть воочию. Законы социально-технологической эволюции и изучение ее причинно-следственных связей (вспомните первую часть этой книги) помогают понять, каким будет будущее в общих чертах. Но, конечно, никто не знает в деталях, как именно технологии будут использоваться и как это скажется на образе жизни, мыслях и поведении людей в будущем.

Одно можно сказать точно: уже в ближайшие десять-пятнадцать лет мир ждет масштабное сокращение числа рабочих мест, а всем, у кого нет серьезных сбережений, придется зарабатывать себе на хлеб до глубокой старости. Благодаря высокоскоростному интернету и удобным системам электронных платежей мировой рынок труда станет единым целым и конкурировать придется всем со всеми. И (если, конечно, не случится какого-нибудь непредвиденного и масштабного технологического прорыва) наши дети на самом деле будут жить беднее, чем мы.

То есть если вы программист и живете, скажем, во Франкфурте (Федеративная Республика Германия), то вы будете конкурировать со специалистами не только из своего города, региона, страны, но со всего мира, в том числе и с демпингующими фрилансерами из Индонезии, Нигерии, Бангладеш, Филиппин…

В связи с этим средняя заработная плата по отраслям во всем мире будет постепенно выравниваться, то есть в беднейших странах – понемногу подрастать, а в развитых странах перестанет расти или даже может начать снижаться (с учетом реальной инфляции). Но это поначалу. О том, что будет дальше, вы можете прочитать в следующей главе.

Глава 2. Труд как привилегия

Читатель уже познакомился с примерами из первой части книги, из которых мог сделать простой вывод: во все времена обыкновенный человек ценился прежде всего как трудовой ресурс или военная единица (это, кстати, тоже труд). На более поздних этапах истории в наиболее богатых и развитых странах возросла роль человека как налогоплательщика и как потребителя, что, впрочем, тоже во многом производная от трудовой составляющей: деньги на налоги и потребление берутся из доходов, которые для среднестатистического современного гражданина возникают опять-таки потому, что он продает свое рабочее время.

Однако технологии, согласно принципам социально-технологической эволюции, призваны облегчать жизнь «человека разумного», и один из наиболее очевидных способов сделать его жизнь комфортнее предельно банален – повысить производительность труда работника настолько, чтобы рабочий день человека стал заметно короче. Это, собственно, и происходило в последние сто с лишним лет в процессе социально-технологической эволюции.

Технологии сменялись одна за другой, автоматизация производственных процессов увеличивалась, производительность труда постоянно росла. Однако в последние годы тенденция роста производительности замедлилась. Кроме того, выяснилось, что стремление «облегчить жизнь человеку» сыграло с этим самым человеком злую шутку.

Количество сфер, где человек без особых навыков может «с нуля» приложить свои усилия так, чтобы применить свои таланты и получить хороший доход, стало сокращаться.

В результате наметился еще один, совершенно неожиданный, тренд – сокращение среднего класса. Причем тренд этот наблюдается уже не только в развитых странах.

Оказалось, что в стремлении максимально облегчить существование (и работу) людей прогресс достиг уровня, который позволяет собственникам бизнеса заменить на производствах не только работников, в том числе квалифицированных (низовая автоматизация), но и, как выражались раньше, ИТР (инженерно-технических работников) – бухгалтеров, экономистов, менеджеров производств, инженеров, сметчиков…

Сильно пострадали профессии, где при наличии некоторых талантов и желания, можно было раньше сделать очень хорошую карьеру – трейдеры, маркетологи, рекламисты, менеджеры по продажам. Оказалось, что торговать акциями и облигациями, планировать рекламные и маркетинговые кампании и даже организовывать продажи (что ранее было настоящим клондайком для предприимчивых и коммуникабельных молодых людей) стало проще (и, главное, намного дешевле) через интернет с помощью специально разработанных программ.

Но особенно эффективно, как выяснилось, искусственный интеллект выполняет контрольно-надзорные функции – контролирует, проводит ревизии, ведет учет, штрафует «невзирая на лица». В общем, делает то, чем раньше занимались миллионы менеджеров, финансистов, чиновников по всему миру.

А любой студент экономического профиля знает, как важно в экономике контролировать издержки и снижать себестоимость. И корпорации (да и не только они) решили сполна воспользоваться новым инструментом.

А что же государство и общество, спросите вы? Куда смотрели политики и профсоюзы?

Тут стоит вспомнить исторический пример Османской империи, который был приведен в первой части этой книги. Даже если правительства или элиты отдельных стран будут по тем или иным соображениям (например, из-за необходимости сохранения рабочих мест или ради удержания личной власти) сдерживать внедрение технологий, всегда найдутся другие правительства (к примеру, соседних государств), которые при принятии решений будут руководствоваться совсем другой логикой. Вспомним, как в XV–XVII веках книгопечатание распространялось в Европе, а в Османской империи на него был наложен негласный запрет, что очевидным образом сказалось на судьбе «Блистательной Порты». Приблизительно в то же время Китай фактически запретил своим гражданам дальние плавания и географические открытия, хотя и имел в своих руках технологии, делающие такие путешествия возможными – и европейская цивилизация воспользовалась этим сполна, на многие века опередив признанного лидера средневековой мировой экономики.

Сейчас можно увидеть аналогичную «конкуренцию взглядов» между Соединенными Штатами Америки и Китайской Народной Республикой (и дискуссия, кстати, идет в том числе вокруг этичности или неэтичности тех или иных технологий). И как-то незаметно в этой межстрановой борьбе соображения гуманности и этики отходят на второй план, а побеждают соображения межгосударственной конкуренции, а также, конечно, экономическая логика. Социально-технологическую эволюцию не остановишь. Разница лишь в том, что китайские компании суть продолжение государственной машины, а западные корпорации – формально независимые структуры со своей логикой и интересами, преимущественно экономическими.

Стоит отдельно остановиться на вопросах этики. Классический гуманизм, ставший мейнстримом в XVIII–XIX веках, всегда рассматривал человека как личность, уникальную ценность и особый мир, который значим сам по себе. Это способствовало невиданному подъему экономики и культуры в XX веке, и нам кажется, что так было, есть и должно быть всегда. Но не надо забывать о том, что классические гуманистические ценности сформировались под воздействием науки и технологий XVIII–XX веков, знаний о человеке и окружающем его мире того времени. С тех пор наука ушла далеко вперед, и человек сейчас в глазах ученых – уже не тот же самый всесильный индивидуум со своим «Я», не та независимая и самоценная личность, что был раньше. И, похоже, как на западе, так и на востоке, с появлением технологий Big Data люди перестают рассматриваться с точки зрения классического гуманизма. Это проблема, которую большинству людей еще только предстоит осознать.

Кстати, деятели из сферы высоких технологий осознают масштаб стоящих перед человечеством проблем уже сейчас.

Так, в начале 2019 года основатель социальной сети Facebook Марк Цукерберг опубликовал визионерский пост, в котором пообещал провести серию публичных дискуссий о будущем технологий в обществе, о вызовах, надеждах и угрозах, которые они могут нести с собой человеку. Он не преминул сказать, что «офлайновые сообщества все больше слабеют», и только интернет помогает людям решать важнейшие проблемы, требующие общечеловеческого внимания. Отдельно Цукерберг отметил необходимость технологии, «которая создаст больше рабочих мест, а не просто автоматизирует то, чем занимаются люди».

Безусловно, то, что бизнесмен и общественный деятель такого уровня поднял тему необходимости массового создания новых рабочих мест, а не просто автоматизации процессов с помощью новых технологий и искусственного интеллекта, говорит о том, что проблема массовой безработицы стоит на повестке дня и это вполне осознается крупнейшими «высокотехнологичными» бизнесменами. Конечно, такое заявление Цукерберга – шаг вперед по сравнению с шапкозакидательским оптимизмом последних лет. Но, к сожалению, дальше пронзительного поста в собственной социальной сети дело не пошло.

Это неудивительно. Во все времена технологии облегчали труд уже задействованных в производстве работников, снижали трудозатраты на единицу продукции. Многие технологии появлялись и внедрялись именно потому, что высвобождали труд людей, делая менее затратным производство тех или иных товаров и услуг (вспомните историю изобретателя ткацкого станка Уильяма Ли, пришедшего к Елизавете I, из главы 3 первой части). Императоры Древнего Рима рассуждали примерно так же, как и английская королева Елизавета.

Когда к императору Веспасиану пришел, как бы мы сейчас выразились, инженер-рационализатор и предложил новый способ доставки огромных храмовых колонн на Капитолийский холм (с помощью лебедок и других нехитрых механических приспособлений), Веспасиан лишь улыбнулся, сказал механику: «Уж позволь мне подкормить мой народец» и выдал изобретателю хорошую награду.

Другой император, Тиберий, правивший за 50 лет до мудрого и рачительного Веспасиана, не был столь добродушен и справедлив. Он приказал немедленно казнить пришедшего к нему стеклодува, продемонстрировавшего императору изобретенное им гибкое небьющееся стекло. Плиний пишет, что римский стеклодув был уверен, что произвел впечатление на императора, и, вероятно, ждал награды за свое изобретение. Однако вместо этого Тиберий осторожно спросил у римлянина, знает ли кто-нибудь еще в империи, как сделать такое гибкое стекло. Стеклодув заверил императора, что секрет известен только ему одному, после чего, конечно, забрал секрет изготовления гибкого стекла с собой в могилу. Плиний поясняет, что мотивом императора Тиберия были опасения в обесценении золота и других драгоценных металлов при массовом распространении данного изобретения. Это утверждение спорно, но очевидно одно: похожее по свойствам на пластик износостойкое долговечное стекло навсегда изменило бы древний рынок глиняных и керамических изделий, лишив работы десятки тысяч человек.

Поэтому, как бы этого ни хотелось Марку Цукербергу, новая технология, которая создаст огромное количество новых рабочих мест – это утопия. Технологии не только облегчают и упрощают труд: в XXI веке они еще и обесценивают его. Технологии не создают рабочие места ради самих рабочих мест, особенно учитывая тот немаловажный факт, что человеческий труд в развитых странах стоит дорого, а бизнес выигрывает в конкурентной рыночной борьбе лишь тогда, когда стремится сокращать издержки, а не наращивать их.

Дорогой труд – проблема не только развитых стран. Например, Китай или Россия в 2000-х годах попали в «ловушку средних доходов» – ситуацию, в которой граждане стали получать достаточно большие по сравнению с населением соседних стран зарплаты. В итоге некоторые производства в той же КНР стали менее конкурентоспособными по сравнению со своими более бедными соседями. Крупные транснациональные корпорации даже стали переносить свои производства из Поднебесной в соседний Вьетнам, а иностранные автомобильные предприятия, например, в России просто закрываются: экспортировать автомобили из России, например, в Узбекистан, бессмысленно из-за слишком большой себестоимости. А внутренний рынок сжался, спрос на автомобили снижается несколько лет подряд и вероятность возвращения «тучных лет» для российского автопрома невелика.

В этих условиях «высокие» технологии с использованием искусственного интеллекта, резко удешевляющие все и вся, стали мощным новым импульсом для экономики Китайской Народной Республики. Но, вместе с тем на горизонте появилась перспектива массовой безработицы.

Впрочем, массовая безработица (или занятость) всегда была проблемой не бизнеса, а государства. Во все времена массовую занятость, во многом искусственную, обеспечивали общественные работы: пирамиды в Древнем Египте, храмовые комплексы, дороги и акведуки в Древнем Риме, Великая Китайская Стена в Китае, инфраструктурные проекты в Соединенных Штатах Америки времен Великой депрессии и сразу после Второй Мировой войны. Современная искусственная занятость – это разного рода административная и бюрократическая работа, чиновничий и аппаратный труд. Все понимают, что количество чиновников и бюрократов можно безболезненно сократить на 10–20–30 %, но часто каждая очередная реформа лишь увеличивает число тех, кто получает зарплаты из бюджета.

Это же касается и разного рода контролирующих и проверяющих органов. Такого рода работа уже давно воспринимается соискателями в развитых странах как «работа мечты», синекура, привилегия, которая дается человеку не просто так, а за определенные заслуги в прошлом, за его лояльную позицию, благодаря родственным или дружеским связям – выражаясь простым языком, «по блату».

Но, похоже, технологический прогресс скоро покусится и на эти профессии, «святая святых» искусственной занятости. Ведь нет лучшего контролера-ревизора-инспектора, чем запрограммированный на это алгоритм, работающий без устали, без коррупции, без пощады и без оплаты, если вы сами разработали или купили его.

В общем, у меня плохая новость для читателей: похоже, вскоре привилегией, полученной «по блату», станет почти любая штатная наемная работа.

Моя знакомая, в прошлом шеф-редактор крупного интернет-издания в Москве, профессионал высокого уровня, сделала перерыв на декретный отпуск. После выхода из него она обнаружила, что работы для нее нет. Никакой. От отчаяния она зашла на «суперсовременный» сервис Яндекс. Таланты, рассчитывая на то, что искусственный интеллект от Yandex наверняка знает больше, чем все остальные. Каково же было ее разочарование, когда сервис предложил молодой маме вакансии курьера Яндекс. Еды, таксиста Яндекс. Такси и менеджера в клининговом сервисе, то есть попросту уборщицы. И ничего больше. После того, как она рассказала о своей грустной истории в соцсети, в комментариях абсолютно все, кто хоть раз пытался воспользоваться этим сервисом, признавались, что на их запросы была получена аналогичная выдача, как будто других вакансий в Москве нет в принципе.

Буквально за пару лет ситуация на рынке труда изменилась. Хорошей высокооплачиваемой работы становится все меньше, и экономисты констатируют, что это общемировая тенденция (если вы не высококлассный IT-специалист, биотехнолог или, например, нейрохирург). Американское Бюро трудовой статистики в 2019 году объявило, что 7 из 10 самых востребованных профессий в Соединенных Штатах – это простейшие низкооплачиваемые работы: водители, сиделки, курьеры, официанты, продавцы. В Европе похожая тенденция. В Швеции, например, правительство под лозунгом «заботы о мигрантах» вообще приняло решение о создании специального «кластера простых работ» (enkla jobb) – швейцаров, поваров, чистильщиков обуви.

Неудивительно, что по данным Организации Экономического Сотрудничества и Развития (ОЭСР), практически весь рост ВВП в развитых странах в последние годы был обеспечен в основном за счет новых рабочих мест в секторе услуг, и это низкоквалифицированный и малооплачиваемый труд тех самых курьеров, официантов и клинеров…

Не то чтобы власти и бизнес не замечали растущего из-за этого напряжения в обществе. Тревожных голосов все больше, и многие считают своим долгом высказываться на эту тему – от нобелевского лауреата по экономике Джозефа Стиглица, предложившего ввести новую единицу измерения экономики вместо Валового Внутреннего Продукта (ВВП), до Марка Цукерберга, обещавшего в упомянутом выше посте объединить лучшие умы человечества в поиске решения проблемы создания новых качественных рабочих мест. Особенно сильно в многоголосом хоре алармистов слышны голоса тех, кто придерживается «левых» политических взглядов. Их позиция проста: надо повысить налоги, отобрать у богатых и отдать бедным. Тем самым якобы будет простимулирован экономический спрос и восстановлена справедливость.

Некоторые даже «пророчески» говорят о конце капитализма как экономической системы – впрочем, не предлагая никаких рецептов «на замену» и скромно умалчивая о том, что все «левые» эксперименты XX–XXI веков закончились либо дрейфом в сторону капитализма (Китай, Вьетнам), либо просто откровенным провалом. Из последнего вспомним крах чавистской Венесуэлы или реформы социалиста Франсуа Олланда во Франции, поднявшего налоги на богатых (тех, кто зарабатывает в год свыше 1 миллиона евро) до 75 % от их годового дохода. Радикальные социалистические реформы Олланда, казалось бы, должны были быть обречены на успех, но вместо этого просто привели к бегству обеспеченных французов из страны. Многие уехали в Бельгию, Швейцарию или Великобританию, а Жерар Депардье, например, получил российский паспорт. В итоге Франсуа Олланд стал самым непопулярным президентом за всю историю Пятой республики. К концу срока Олланда поддерживали считаные единицы, а переизбраться он даже не пытался.

На самом деле, в голосах сторонников «левого» пути есть рациональное зерно. Капитализм и вправду переживает не лучшие времена. Но проблема значительно глубже, и дело не в капитализме и даже не в экономике.

Развитие технологий предопределило начало цифровой трансформации общества, или цифровой переход. Впереди нас ждет будущее, где работать будут в основном машины и искусственный интеллект, а люди… Интересно, что будут делать люди в этом «светлом будущем»?

Вот как представляет это греческий экономист Янис Варуфакис в уже упомянутой книге «Беседы с дочерью об экономике»:

«Армия трудящихся андроидов – мечта каждого работодателя и каждого предпринимателя. Они бы работали 24 часа в сутки, причем не только на черной работе, но и как планировщики, начальники цехов и даже изобретатели и инноваторы. Они бы не выдвигали никаких требований (кроме технических – таких как регулярное обслуживание, смазка, электропитание), у них не было бы психологических проблем, им не нужно было бы отпусков и пособий, они бы не ошибались, и уж конечно, не имели бы никакой склонности к забастовкам.

Но осуществление подобной мечты просто уничтожило бы рыночное общество. Меновая стоимость не может существовать без человеческого вклада в производство. Если бы для производства хватало андроидов, тогда ни один продукт не имел бы меновой стоимости. Они бы производили неограниченное количество товаров, а их цена, их меновая стоимость, стремилась бы к нулю.

Именно так происходит в механическом обществе «Матрицы» или во внутренностях любого компьютера: там гигантское производство, выполнение миллионов механических действий, но никакой цены и ценности, никакой меновой стоимости. Вполне возможно, что технологическая революция и вовсе покончит с меновой стоимостью, при этом сохранив человеческое общество, как в «Звездном пути», где все производят машины, а люди исследуют мироздание и говорят о смысле жизни».

Исследовать мироздание, творить и созерцать… Звучит заманчиво, но возможно ли это? Раньше люди всю свою жизнь проводили в борьбе – за жизнь, за возможности размножения, за ресурсы, за лидерство в группе наконец. Социально-технологическая эволюция всегда толкала человека вперед, к новым достижениям и вершинам. Сможет ли человек без этого? Как он поведет себя в «заполненном» мире, где все известно, все поделено, и ему практически не к чему стремиться? Может быть, начнет с удесятеренной энергией перераспределять оставшиеся на планете ресурсы? А, может быть, потеряет смысл жизни и опустит руки?

Ответы на эти вопросы мы получим совсем скоро. А вот с упомянутым греческим экономистом «рыночным обществом» все, наверное, уже понятно.

Похоже, исчерпал себя не только капитализм, но и вся модель развития глобального социума, основанная на непрерывном росте. С наступлением эпохи «цифровизации» традиционная экономика подошла к своим естественным пределам. Дальше расти некуда.

И действительно, большая часть неосвоенных ранее территорий планеты в эпоху глобализации вовлечена в хозяйственный оборот. Освоение других планет пока физически невозможно и (тем более!) экономически неоправданно. Кредитное плечо достигло невероятных величин и грозит вот-вот рухнуть.

Делать фундаментальные научные открытия человеку становится все сложнее, наиболее перспективные области (нанотехнологии, биотехнологии, космические исследования, квантовые вычисления, генная инженерия) слишком узкие, к тому же требуют от ученых уникально высокой квалификации. Кроме того, они имеют немало естественных физических ограничений, не позволяющих ожидать от этих направлений слишком значительного и быстрого прорыва.

Правда, высокотехнологичным корпорациям еще требуется немало квалифицированных сотрудников, но это ненадолго. Место людей все больше занимает искусственный интеллект, которому никакой экономический рост просто не нужен – он обучается и развивается с огромной скоростью, а в будущем, возможно, станет делать это почти мгновенно. Так за счет чего же экономике расти?

Но, как известно, если нет экономического роста, то нет и перспектив. Точнее, они есть, но лишь у алгоритмов и у тех людей, кому эти программы принадлежат. Эти люди – владельцы искусственного интеллекта – и станут очень немногочисленной настоящей элитой будущего.

Если же говорить о среднестатистических гражданах, то уже сейчас позиции человека на рынке труда стали уязвимы как никогда. По разным оценкам, в ближайшие 4–5 лет только в США от 47 % до 53 % рабочих мест будут использовать искусственный интеллект, а установка каждого дополнительного промышленного робота вытеснит от трех до шести работников в смежных отраслях. В дальнейшем эти цифры будут только увеличиваться.

Для рынка труда это означает, что около половины рабочих мест в Соединенных Штатах скоро будет утрачено, так как места этих работников займут самообучающиеся алгоритмы – нейросети, которые умеют делать свою работу намного лучше людей.

Экономически это более чем оправданно.

Эффективность алгоритмов значительно выше, они всегда объективны, не стареют, не болеют (если их не заражают вирусами специально, конечно), не устают, не ошибаются. Кроме того, нейросети невозможно коррумпировать или вовлечь в конфликт интересов, у искусственного интеллекта нет чувств, лени, депрессии – всех тех качеств и слабых мест, которые в считанные месяцы могут превратить самого хорошего работника в «слабое звено», кандидата на увольнение.

И самое главное – искусственному интеллекту не нужно платить заработную плату. Благодаря машинному обучению (machine learning) многие алгоритмы уже сейчас могут выполнять свою работу лучше, чем люди, причем себестоимость этой работы минимальна, так как нейросети не надо оплачивать человеко-часы, нужно просто купить (написать, внедрить) программу.

Это мечта любого бизнесмена-капиталиста ведь в знаменитой формуле Карла Маркса «Себестоимость = Труд + Капитал» значение первого слагаемого при использовании «труда» алгоритмов стремится к нулю, а второго – к 100 %.

Многие возразят, что алгоритм нужно обучать, обслуживать, корректировать его работу. Конечно, это так, и уже сейчас десятки тысяч рабочих мест в Индии, Индонезии, на Филиппинах – это именно те люди-«учителя», которые обучают нейросети отличать стационарные предметы на дорогах от движущихся, кошку от человека, а светофоры от осветительных столбов. Эти люди получают неплохие по местным меркам деньги для того, чтобы в течение относительно короткого времени навсегда научить искусственный интеллект разбираться в том, в чем сам человек учится разбираться годами (в детском возрасте, конечно). Навсегда – потому, что обученный алгоритм уже никогда не забудет того, чему его обучили. И вскоре сможет обучать сам себя, уже без помощи людей, а люди-«учителя» станут не нужны.