Текст книги "Распоротый"

Как только маркер загрузился, я начал составлять план действий, пометив себе не забыть сообщить ключ Давантари. Если я погибну, прибывшая группа должна знать, что я собирался сделать и что успел. Прежде всего я запросил у компьютера структуру правительства и долго думал, определяя главные фигуры. Если моя догадка была верна, то контакты с пиратами были либо у самих министров, либо у кого-то из их ближайшего окружения.

Я не стал включать в список Принцепса; мне показалось, что он был искренен со мною. Мелкие члены Совета меня тоже не интересовали. В конце концов я остановился на министре финансов, министре хозяйства, министре армии и министре полиции. От первых двух экономика страны зависела непосредственно, а вторые могли добиться чего угодно благодаря своему влиянию. Подумав, я добавил к ним министра информации как главного идеолога Восстановления.

Быстро перекусив, я покрасил волосы в красно-кирпичный цвет и заказал синтезатору официальный костюм. Рекордер я решил оформить под большую брошь на горле: она хорошо вписывалась в наряд и позволяла записывать самые слабые звуки. Собираясь, я не чувствовал обычного легкого озноба, который всегда ощущал раньше, отправляясь в новый рейс. На этот раз мной двигало отчаяние, а не желание победить. По существу, мне было все равно, как повернутся события. Доктор Егоров сказал мне, чтоб я не обращал внимания на суицидные настроения. Я и не обращал. Я просто надеялся, что судьба окажет мне последнюю милость. Сам я на это ни когда бы не решился…

До заседания Совета оставалось еще полтора периода, но я не имел своего экипажа и, кроме того, понимал, что в ближайшие дни свободного времени может больше не оказаться. Поэтому я решил, не торопясь, пройти до центра пешком. У двери Оклахомы я остановился и прислушался. За дверью не спали. Оттуда доносилась музыка, прерываемая чьим-то рычанием, смех и легкий топот ног, словно кто-то босиком бегал по комнате.

Перед выходом из гостиницы я решил определить, не ведется ли за мной слежка. Уходя, я проверил одежду, но присланная мне Давантари аппаратура не обнаружила никаких висюлек. Поскольку это еще ни о чем не говорило, я внимательно оглядел улицу через прозрачные глазки в матовом напылении. Однако подозрительных людей, отирающихся где-нибудь неподалеку, я не заметил. В нашем квартале также не было ни одной харчевни, где можно было бы разместить наблюдательный пост. Конечно, наземник из меня был еще тот. Я уверенно управлял своим рейдером на переходах и в общем-то не хуже других вел бой. Но легко сбрасывать "хвост", вешать «маячки» и забираться в чужие квартиры я не умел.

Впрочем, похоже было, что никакой слежки за мной не велось. Удивительно, но я вдруг почувствовал себя уязвленным. Выходило так, что я нисколько не интересовал рой. А ведь они не могли не знать, что единственный землянин на планете служил раньше в патруле.

– Рано вы меня списали, – пробормотал я про себя. – Я вам еще докажу.

Перехватив поудобнее парадный плащ с черными и красными драконами, я толкнул дверь и вышел наружу в теплый и влажный воздух раннего утра. Свернув за угол, я увидел в конце проулка толпившихся там людей. Похоже было, что все они просто не вместились на площади Семерых, куда выходил проулок. Вначале мне показалось, что там происходит какой-то митинг или даже, может быть, демонстрация, тем более что возле каменного помоста, с которого обычно совершались пророчества, я увидел привязанную к высокому шесту метлу – знак чистильщиков.

Над толпой висел нестройный праздничный гул, перемежаемый взрывами смеха. Еще издалека было видно, что люди одеты весьма нарядно Шорт почти не было, преобладали короткие туники и ажурные накидки с прорезями. У многих на головах были праздничные повязки, обшитые чешуей гонтилы. Две старухи держали в руках самодельный плакат "Радуйтесь вместе с нами!".

Однако, подойдя ближе, я увидел, что все собравшиеся стояли с вещами. И тогда я наконец понял. Это были те, кто решил внести свой посильный вклад в великое дело Восстановления. Здесь собралось не меньше шестисот человек, отправляющихся в деревню для борьбы с катастрофически распространяющимся сорняком.

Поскольку обходить несколько блоков было дольше, чем попробовать пересечь площадь по прямой, я двинулся вперед и, держа курс на помост, стал протискиваться между плотными кучками заметно возбужденных людей.

– На оракуле оказалось семь линий; я все продал и вот еду…

– Такую войну перешагнули, теперь будем жить…

– Я думаю, подбрасывают нам семена, растят сорняк сперва в теплицах, а потом сюда гонят…

– А Леш мне тогда: "Даже брачный день, говорит, не обещаю…"

– Вчера в горах сильный обвал был, двадцать солдат погибло…

К этому времени я уже прошел было почти через всю толпу, но последняя фраза заставила меня остановиться.

Говоривший был невысоким коренастым мужчиной лет сорока пяти, с приметным желтым хохолком на макушке. Я отвернулся, стараясь не встретиться с ним глазами, и одновременно придвинулся вплотную.

– Ну да! – поразился чей-то женский голос. – А ты откуда знаешь?

– А вот знаю. Они в город с Принцепсом ехали. Принцепс проскочил, а задний броневик накрыло.

– Врешь ты все, Кира, – не отставал голос. – Я «Вестник» успела глянуть, там этого нет.

– В "Вестнике", может, и нет, – обиделся Кира. – Мне об этом во втиральне скавра сказали.

В толпе вдруг возник легкий шум, быстро перерастающий в гомон. Я поднялся на цыпочки и огляделся. На противоположный конец площади, откуда я пришел, медленно въезжала дымящая паром платформа. Вокруг меня засуетились, подхватывая узлы и чемоданы, и, сообразив, что меня может засосать, я стал проталкиваться навстречу потоку.

Однако не успел я сделать и десяти шагов, как чья-то рука жестко схватила меня за плечо. Я резко обернулся. На меня в упор смотрел невзрачный малый с блеклыми глазами и некрашеными волосами, заправленными сзади под тунику.

– А ты куда, дружище? – ласково спросил он, улыбаясь при этом лишь уголками рта. – Сейчас начинаем грузиться, вон первая подошла.

По болтавшемуся у него на груди маленькому пучку мергса, символизирующему метлу, я понял, что это один из чистильщиков. Конечно, я мог послать его куда подальше, но в последнее время чистильщики стали пользоваться большим влиянием, и я не захотел связываться.

– Сестру ищу, – сказал я озабоченно. – Должна была подойти, да что-то все нет.

– А, – сказал чистильщик. – Сестра – это хорошо. Давай ищи быстрее, а то не успеешь.

Он убрал руку, и я поспешил уйти. Странное дело: расставаясь с ним, я точно видел, что он отвернулся. Однако пока я протискивался сквозь толпу, меня все время не покидало ощущение, что его водянистые глаза смотрят мне вслед.

Выбравшись с площади и убедившись, что хвоста за мной нет, я медленно пошел вдоль Разделителя. Теперь я знал, что вчера вечером, достаточно поздно, чтобы скрыться в тумане, кто-то пришел сюда с гор. Это не мог быть ни один из солдат, ибо за посещение втиральни, согласно новым правилам, он должен был бы пойти под суд. Конечно, существовала вероятность, что кто-то из конвоя рассказал о происшествии своим домашним. Но здесь не сходились концы с концами. С чего бы солдату охраны понадобилось выдумывать жертвы катастрофы? Кроме того, и те, кто остался в горах, и те, с кем я доехал до города, вернулись домой поздно. Трудно было представить, что слух, запущенный таким образом, мог так быстро докатиться до втиральни. Это была сознательная дезинформация, вброшенная кем-то, кто шел по Хармонгскому ущелью следом за кортежем. Теперь мне предстояло понять, кто был этот человек и зачем ему это понадобилось.

Первая задача представлялась мне достаточно легкой. Я не знал втиральни скавра. Однако скавр был местным хищником – наподобие барса, только без волос. Согласно обычаю, это означало, что втиральню

обязательно посещали "тени". Таким образом, человек с гор скорее всего либо сам являлся "тенью", либо пришел на встречу с кем-то из них. И в этом была зацепка. То что здесь были замешаны "тени", давало мне шанс. Еще до войны я познакомился с некоторыми членами братства и особенно хорошо с Королевой Северо-Западного сектора, которую звали Ракш. Правда, я исчез, даже не попрощавшись. Но если обратиться к ней, она должна помочь.

Обдумывая свой план, я пересек Разделитель и оказался в правительственном квартале. Когда-то здесь было нечто вроде Запретного Города. Но после войны стену снесли, и теперь, чтобы попасть к Желтому дворцу, не требовалось никаких пропусков

Несмотря на то что было еще утро, я чувствовал себя предельно измотанным. К вечеру усталость снова будет валить меня с ног, а будущая ночь должна оказаться особенно тяжелой. Мне предстоит добраться до Драного Угла и работать там, видимо, до рассвета. Однажды я уже кольцевал датчиками предполагаемый район заброски. Было это во время учений на Фобосе одиннадцать лет назад. Мы не спали два дня, но утром третьего нас, голодных и измученных, сразу отвезли в Парк Наслаждений, где мы потом несколько дней приходили в себя. Здесь меня ждали не наслаждения, а пустая трехкомнатная конура с желтыми простынями.

Солдатик охраны на входе пропустил меня без всяких проволочек, едва я назвался Терой Витварги. Патриархальная простота местных нравов всегда умиляла меня. Когда наши бандиты решили проникнуть в высший эшелон власти, это, вероятно, удалось им без особого труда. Впрочем, теперь условия игры изменились, и через несколько дней они столкнутся с мощью объединенного патруля. При этом я должен был сделать все возможное, чтобы эта встреча произошла как можно скорее.

Я не знал, где находится зал заседаний, но расспрашивать никого не хотелось, и я отправился бродить по дворцу. Доставшийся столице в наследство от клана Сомну дворец был не очень велик. За четверть периода я успел обойти его дважды, но зала так и не нашел. Все двери были закрыты. Время от времени из некоторых комнат выходили люди, но большого помещения за спинами выходящих я что-то не разглядел. Я уже было совсем отчаялся и решил расспросить кого-нибудь, но тут в конце коридора увидел Таш.

Она шла очень быстро, и я вряд ли сумел бы ее догнать. Но идти тем же темпом за ней следом я мог. Какое-то время я шагал, просто стараясь не отстать, но уже через несколько минут заметил, что не могу отвести взгляд от ее длинных ног и гибкой узкой спины. Про Таш нельзя было сказать, что она хороша или красива. Это были не те слова. Таш завораживала. Я смотрел на нее и чувствовал, что теряю свободу воли, бесследно проваливаясь и растворяясь в гибельном водовороте, как рейдер на гипердрайве с расстроенным выпрямителем координат. Это было похоже на колдовское наваждение, и я облегченно вздохнул, когда Таш открыла какую-то дверь и исчезла за ней.

Какое-то время я колебался, не зная, стоит ли входить туда, но время уже приближалось к пятому периоду, и мне следовало торопиться. Поэтому я собрался с духом и, толкнув дверь, за которой исчезла Таш, сразу понял, что очутился в нужном мне зале. Посередине достаточно большого помещения с многочисленными окнами стоял длинный стол, покрытый фиолетовой скатертью со знаками Яви и Нави. Стол, видимо, предназначался для членов Совета, которых пока еще не было. Разные вспомогательные лица располагались на небольших банкетках вдоль стен. Я с радостью обнаружил, что не все места еще заняты, и сел поближе к выходу – так, чтобы не видеть Таш. Я боялся, что, вместо того чтобы слушать, буду все заседание украдкой пялиться на нее.

Оказалось, что я пришел вовремя. Едва я сел, как из двери в торце комнаты вышел Принцепс в сопровождении шести-семи человек, которые по-хозяйски начали занимать места вокруг длинного стола. Пока они рассаживались, появились недостающие министры, несколько минут в зале еще висел легкий шум, но он быстро стих, и, когда Принцепс начал говорить, в воздухе уже стояла мертвая тишина.

Я плохо представлял себе, как работают органы власти на Земле и других планетах ойкумены. Мне даже ни разу не довелось участвовать в сетевых обсуждениях. Но то, что я увидел здесь, было толково и деловито. Никто никого не перебивал, все высказывались коротко и, как мне казалось, по существу. На всякий случай я включил рекордер, хотя понимал, что в ближайшее время передать запись Давайтари вряд ли удастся.

– Рик Яалстрак, – сказал Принцепс. – Вы профинансировали строительство фабрики в Хармонге?

Я с любопытством посмотрел на высокого и худого министра финансов. Больше всего он походил на классический образ Дон-Кихота. Яалстрак Лара был одним из тех, кого я собирался вести.

– Вчера городскому совету направлено восемнадцать тысяч стрендов, – сказал рик Яалстрак. – Это в дополнение к двадцати тысячам на прошлой неделе. Мы и так сегодня идем с дефицитом в сто четыре тысячи. Но я знаю, что горожане начали строить фабрику, не дожидаясь поступления денег. В планах у них в ближайшее время вторая очередь.

– А нужна нам вторая очередь? – спросил кто-то из сидящих за столом.

– Ну, – сказал рик Яалстрак, пожимая плечами, – они ведь строят ее авансом, на чистом энтузиазме. Я говорил протектору, что денег по крайней мере до сухого сезона не будет. А объективно вторая очередь нужна. Потребность полей в гербицидах там удовлетворена лишь на треть. Впрочем, об этом пусть лучше скажет рик Кетабар.

Кетабар Мора был министром хозяйства. Он начал с конца.

– Если мы не построим вторую очередь, – сказал он, – хайси распространится до верховьев Ачейко. Первая очередь позволяет задержать его распространение, но не может уничтожить там, где он уже есть. Вторая очередь в этой связи несомненно важна. Конечно, сейчас нам очень помогают горожане. Особенно чистильщики. Кстати, сегодня на поля выехало более семисот человек. Но дергать сорняк руками намного сложнее, чем посыпать его гербицидами. Я – за строительство второй очереди. Тем более что они ее строят бесплатно.

– Пока что бесплатно, – уточнил Принцепс.

– И я говорю: пока что. Но ведь в конце концов деньги появятся. И мы их сразу запустим туда. По-моему, важнее гербицидов сейчас ничего нет. Что будут люди есть в сухой период? Сорняк?

Я подумал, что где-то уже слышал эту фразу, но вспомнить не смог и стал слушать, что говорит следующий выступающий. Кажется, это был министр энергетики.

– Я был в Хармонге, – говорил он. – Местные владельцы ветряков и мельники готовы вложить свои средства. Они говорят, что те, кто работает на строительстве фабрик, не будут голодать.

– Я тоже был в Хармонге, – сказал Принцепс, – и мне тоже говорили о займе. Но как можно брать этот заем, когда неизвестно, на что потом покупать гербициды?

– Они знают, что не на что, – не сдавался министр энергетики. – Они говорят, что готовы рискнуть ради блага страны.

– Сначала они рисковали, строя заводы по производству удобрений, – язвительно сказал сидящий прямо напротив меня крепкий круглоголовый мужчина, – теперь они рискуют, строя фабрики по производству средства уничтожения последствий своего первого риска. За те заводы мы расплатились, истощив казну. Продукцию этих фабрик мы, может быть, тоже сумеем купить. Но чем мы будем платить, когда поймем, что нужно рисковать в очередной раз?

– Не все здесь верно, рик Аркарнак, – сказал один из сидящих у стены. – Мы рассчитали обоснованные нормы применения гербицидов. Полагаю, что теперь сбоев не будет.

Рик Аркарнак! Оказывается, круглоголовый был министром полиции.

– А что, разве обоснованных норм применения удобрений вы не рассчитывали? – не поворачиваясь, спросил рик Аркарнак.

– Рассчитывали, но не для Совета. Для Совета это делали люди Сельскохозяйственного Центра. У них свой дракон.

Я почувствовал, что говоривший начинает заводиться, но Принцепс не дал разгореться страстям.

– Ладно, ладно, – сказал он. – Мы доверяем вашим расчетам. Сейчас речь не об этом. Ситуация сложилась весьма напряженная, и необходимы решительные меры. Кто хочет говорить?

Поднимающиеся потом в разных концах зала люди предлагали проекты остановки победного шествия сорняка и увеличения производства полезной сельскохозяйственной продукции. В основном, как я понял, это были ученые и работники министерств. Предложения были, на мой взгляд, вполне здравые, но достоверно судить об этом я не мог. С этим придется разбираться Амалазунте. Единственное, чего я не заметил, – это откровенного влияния роя. Впрочем, вряд ли можно было ожидать, что это влияние будет заметным. Здесь работали профессионалы высокого класса, и бороться с ними предстояло на другой доске.

Я слушал выступающих очень внимательно, хоть и не все понимал. Постепенно передо мной начала вырисовываться общая картина катастрофы. Рост производства удобрений привел к тому, что первым начал интенсивно расти сорняк, заглушающий всходы полезных культур. Для борьбы с сорняком пришлось интенсифицировать производство гербицидов. Рост производства гербицидов и необходимость оперативного вмешательства на полях вызвали отток людей из города в село. В результате резко возросли незапланированные расходы, связанные с необходимостью если не оплачивать в полном объеме полевые работы, то уж по крайней мере кормить людей, уехавших в деревню. Более того, нехватка людей стала ощущаться уже на городских производствах, отчего начало сокращаться производство машиностроения. Сокращение производства машиностроения не могло не затронуть выпуска оборудования для упомянутых гербицидных фабрик. Впереди же маячил отчаянный дефицит бюджета, за которым вырисовывался жуткий призрак инфляции

Получалось, что каждый новый шаг к улучшению положения вызывал к жизни процессы, еще более расшатывающие не окрепшую после войны экономику. В шахматах это называется цугцвангом Единственное, что спасало пока страну, это редкостный энтузиазм населения, готового бросить все и работать бесплатно, лишь бы способствовать нормализации положения.

Заседание длилось долго, с перерывом на обед, во время которого многие успели поиграть в пачу во внутреннем дворике. Я не принимал участия в игре, а просто вынес из зала банкетку и присел у стены, радуясь выглянувшему как раз в это время солнышку. Кто-то опустился рядом, но я не стал открывать глаза, продолжая купаться в неожиданной ласке жарких лучей.

– Так редко бывает солнце, – произнес над ухом мелодичный голосок.

Я вздрогнул и отчаянным усилием разлепил веки. Рядом со мной сидела Таш, насмешливо глядя на меня из-под полуприкрытых ресниц. Я так оторопел, что с трудом заставил себя улыбнуться, и поэтому сказал первое, что пришло в голову:

– Да, а я его так люблю.

На самом деле любой пилот через несколько лет службы совершенно звереет от света, постоянно заливающего рубку, когда между прыжками приходится идти на планетарных. От этого света обычно некуда скрыться, и, оказавшись здесь, я первое время наслаждался постоянной облачной пеленой. Однако теперь, через два месяца, облака стали надоедать.

– Когда же это ты успел полюбить его? – усмехнулась Таш. – Оно ведь бывает так редко.

Я закусил губу. Именно о таких ошибках я думал сегодня утром, фиксируя маркер. Теперь предстояло выкручиваться.

– На войне, – сказал я. – Я попал в горно-ударные, а там, наверху, когда облака проседают, светит солнце.

Сказав это, я продолжал внимательно рассматривать Таш. Такой изучающий взгляд не считался здесь неприличным.

Она была дивно хороша. Над четко очерченными, слегка припухшими губами и милым курносым носом пронзительно светились удивительно прозрачные глаза. Тонкая ткань туники четко обрисовывала небольшую упругую грудь. Обшитый красной тканью подол почти не прикрывал стройные бедра и тонкие в лодыжке ноги. На красивом плече Таш сидел вазгиф.

– Так ты, говорят, можешь предсказывать опасность, – сказала она, и в слегка прищуренных ее глазах внезапно появилось нетерпеливое выражение.

Такое выражение бывает у охотника, когда он наконец захватывает прицелом зверя и напряженно замирает, перед тем как нажать курок. Я чувствовал, что она отчего-то ощущает легкое превосходство надо мной, но сейчас мне было не до анализа его причин.

– Иногда, – спокойно сказал я. – Но только я не знаю, когда это произойдет и от чего это зависит.

– Очень любопытно, – протянула Таш. – А про меня что ты можешь сказать? Ждет меня какая-нибудь опасность?

– Похоже, что нет, – улыбнулся я. – Впрочем, я ведь не оракул. Я это и Принцепсу говорил. Таш внимательно посмотрела на меня.

– Ты мне интересен, – медленно сказала она. – Хочешь меня увидеть завтра вечером?

Я почувствовал, как темнеет у меня в глазах. Окружающий мир неожиданно качнулся, подернулся разноцветной дымкой, и я физически ощутил, как ржавое колесо моей судьбы со скрипом тронулось с места, начиная свой необратимый ход.

– Конечно, хочу, – сказал я. – Ты можешь себе представить человека, который бы тебя не хотел?

– Зайди за мной к концу работы, – сказала она вставая.

Я смотрел, как она уходит, слегка покачивая узкими бедрами, и думал о том, что три минуты назад был готов сорвать задание и не отправиться вечером в горы, назначь она встречу сегодня.

– Ты просто сошел с ума, – сказал я себе. – Или тебе мало того, что было? Это не более чем случайный эпизод. Любой твой контакт должен быть случайным эпизодом. Запомни это, если хочешь еще пожить. Тем более что Кора предупредил тебя: только одна ночь. А ты размяк. Ты был готов сделать все, что она попросит. Возьми себя в руки. Ты должен понимать, что надеяться тебе в этой жизни уже не на что.

Тем не менее заключительная часть Совета прошла для меня, как в тумане. Несколько раз я пытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Когда я вспоминал лицо Таш, у меня останавливалось дыхание. Я не мог понять, что со мной происходит. Это было похоже на гипноз. Слова выступавших доносились до меня, словно через слой ваты. Они обсуждали испытания первого трактора с электрическим двигателем и какие-то указы. Но я даже не пытался вслушиваться. Положившись на ведущуюся запись, я сидел, глядя в окно, и думал о предстоящей встрече. Когда я приду в себя, я обязательно прослушаю все, о чем здесь говорилось.

Когда заседание наконец закончилось и все принялись дружно опрыскивать себя пахучими концентратами, я решил подойти к Принцепсу. Принцепс, стоявший в окружении небольшой группы людей, заметил меня и сделал несколько шагов навстречу.

– Ну что? – спросил он приветливым голосом. – Ты почувствовал что-нибудь?

– Пока нет, но, может быть, в следующий раз…

– Ну хорошо. – Принцепс сделал прощальный жест рукой. – Тогда увидимся через три дня, – Надеюсь. – Я ритуально сложил пальцы. Принцепс легко кивнул в ответ и двинулся к двери. Я облегченно вздохнул.

– Рик Витварги? – раздался над ухом уверенный в себе голос.

Я вздрогнул и повернулся. Рядом, едва не касаясь меня плечом, стоял министр полиции Аркарнак Чара. Я не разбираюсь в мужской красоте, но думаю, что женщины были от него в восторге. Малиновый костюм плотно облегал его массивную по местным понятиям фигуру, хорошо сочетаясь с темно-зелеными волосами. В остроугольном вырезе рубахи я успел заметить мелькнувшую на мгновение платиновую цепь. Меня не удивило, что он уже знал мое имя. Его ребята работали достаточно быстро.

– Удачи и счастья, – вежливо сказал я.

– Всем нам. В последнее время их очень недостает.

По своему рангу он мог и не обращаться ко мне в безличной форме. Я помедлил, стараясь не ошибиться с ответом.

– Мне кажется, дела идут неплохо. Люди так радуются мирной работе.

– А разве на этом Совете ничто не вызвало тревогу?

– Я ничего не заметил. А что должно было обеспокоить?

Какое-то время он изучающе рассматривал мою переносицу.

– Все, – сказал он. – Мое ведомство беспокоит решительно все. – Взгляд его угас. – Всегда буду рад видеть, – официально произнес он. – В жизни иногда бывают проблемы. Тем более в таком хлопотном деле, как содержание гостиницы. Мой кабинет здесь же, на втором этаже. У нас не принято отказывать в помощи друзьям.

– Никогда не знаешь, где найдешь друга, – отозвался я.

Несколько секунд я провожал глазами удаляющуюся спину Чары. Я чувствовал, что здесь меня подстерегает опасность, но пока не мог понять ее. Выдержав приличествующую паузу, я повернулся и, стараясь не спешить, пошел к выходу.

В гостинице все было именно так, как я и предполагал. Панели во всей ее скрытой части были сняты, и над ними пока что безрезультатно трудились киберремонтники. К счастью, блок контроля показал, что Оклахома еще днем ушел из гостиницы и, значит, не видел всего этого безобразия. Я благословил ремонтников на дальнейший поиск и пошел собираться. Уже стемнело, а дорога мне сегодня предстояла дальняя.

Первым делом я наговорил текст сообщения о заседании Административного совета и о своем выходе в горы. Потом осмотрел оружие. До этого у меня был только мой личный станнер. Боевой бластер был слишком серьезной штукой, чтобы оставлять его всем уходящим на покой. Взяв его после долгого перерыва в руки, я испытал странное чувство. Бластер как бы олицетворял мою прошлую, навсегда утраченную жизнь. Он был словно весточка из мира, куда мне уже никогда не вернуться. И когда я непроизвольно сжал его, меня охватила острая тоска. Однако длилось это недолго. Я вдруг понял, что получил его для работы. Он снова был по-настоящему мой. И как только я это осознал, все предметы вокруг, до этого размытые и тусклые, словно окрасились в более яркие тона, стали рельефнее и теплее. Да и сам бластер в руке утратил неприятную тяжесть, удобно вжавшись ребристой рукояткой в ладонь.

Я быстро набрал на синтезаторе комбинезон и анорак, а также разлетайку и шорты, в которых собирался передвигаться по городу, и сел готовить донесение Давантари. Поскольку ничего особенного, кроме установки нового маркера, со мной пока не произошло, я запихнул в свое послание больше половины стенограммы сегодняшнего заседания, добавив, что теперь выполняю обязанности советника при Принцепсе. Больше всего мне хотелось увидеть лицо Давантари, когда он наконец прочитает мое расшифрованное сообщение.

Поставив на нужное время таймер передатчика, я изготовил средних размеров рюкзак и стал укладывать снаряжение. Укрепив спинку теплым свитером, я аккуратно разместил внутри всю личную амуницию, а также многочисленные датчики, присланные мне с базы. Вообще с амуницией оказалось довольно много хлопот. Все мои старые вещи, в том числе и альпинистское снаряжение, остались у Марты. Покидая наш дом, я не мог заставить себя даже прикоснуться к ним. Поэтому все, кроме антиграва, требовало проверки и подгонки. В результате я потратил почти час, закрепляя на наголовнике микролокатор, градуируя скорость торможения флай-страховки и подгоняя захваты присосок к своим лодыжкам и запястьям. Бластер я хотел сразу повесить на пояс, но потом спохватился, что мне еще придется переодеваться, и сунул его в передний карман рюкзака.

Последний раз я лазал по горам на Венере, и было это очень давно. С тех пор мне никак не удавалось выкроить достаточно большой отпуск. Но, как ни странно, руки не забыли еще нужных движений. Поэтому работал я в основном автоматически, не переставая думать о предстоящем деле. Для начала мне следовало понять, как добираться до места.

Мимо Драного Угла проходила хорошая дорога на Лайлес. Лететь над ней было намного проще, но вместе с тем и намного опаснее. Кроме того, это был достаточно долгий путь. Поэтому, я решил вылететь из города в направлении Каймагира, а потом, резко взяв влево, просочиться через безымянный перевал между Редрикеном и Салканом.

Редрикен, Салкан и Чекуртан были самыми высокими вершинами во всей этой части хребта. Правда, любоваться ими из города мне не приходилось – они всегда утопали в облаках. Но сверху они представляли внушительное зрелище. Особенно в лучах заходящего солнца, какими мы видели их каждый раз, заходя на посадку на линии терминатора. С самого первого прилета я мечтал побывать на них, но оказалось, что цивилизация Керста не додумалась до такого никчемного занятия, как альпинизм.

Безымянный перевал был удобен, с моей точки зрения, еще и тем, что я попадал в Драный Угол как бы с тыла. Спустившись с него, я оказывался в Долине Гейзеров, которая находилась достаточно далеко от поселка. Я не знал, кто живет в нем, и не хотел зря рисковать. Если рой обзавелся там форпостом, то в одном из домов запросто мог находиться локатор. Я подумал, что раз мне все равно не миновать этот поселок, то пусть уж я окажусь рядом с ним на рассвете, когда все наверняка спят, а не в полночь, как случилось бы, держись я дороги на Лайлес. Поэтому меня устраивала Долина Гейзеров, из которой я, начав обходить периметр против часовой стрелки, выходил к поселку в самом конце маршрута.

Таща одной рукой за лямки тяжелый рюкзак, я пробирался по ночному парку, в котором до войны устраивали смахивающие на шабаши клоунады, и осторожно прислушивался к сердцу. Перед уходом я хотел было снять кардиограмму, но в последнюю минуту передумал, а теперь убеждал себя, что поступил правильно. Без кардиограммы я чувствовал себя гораздо спокойнее. Однако все равно что-то неясное и тревожное давило свинцовой тяжестью грудь. И поэтому я не ощущал пьянящего подъема и звериной остроты ощущений, всегда испытываемых мной, когда я становился на тропу войны.

Раньше это назвали бы предчувствием. Да только ничего мистического здесь не было. Смерть, как стервятник, идет на гнилой запах больной души. Она знает, что раз ты потерял себя, ты не успеешь увернуться, когда она окажется рядом. Предчувствие – это последний порожек, на котором никому не удается задержаться, чтобы взять себя в руки. Поэтому, если ты ощутил предчувствие, можешь не прятаться, уже ничего не поможет. Она все равно найдет тебя. Потому что ты ослаб и стал плохо пахнуть.

– Остановись, – сказал я себе. – Что с тобой? Ты совсем один, тебя некому пожалеть, вот ты и разнылся. Держись, три нашивки, сейчас не время. Посмотри, это же горы. Ты ведь так хотел оказаться в горах.

Да, это действительно были горы. Они начались, как только я отклонился от дороги на Каймагир и перелетел через Ясоко. Здесь меня ждала узкая полоса леса, за которой открывалось каменистое плато, изрезанное невидимыми в темноте тропами. На плато я выбрался из тумана, однако ускоряться не стал, поскольку летел всего на двух метрах и боялся врезаться во что-нибудь торчащее, вроде большого валуна. Черные тени скал вокруг меня вздымались все выше, уютно журчала по камням вода, и ветер с покрытых льдом вершин высвистывал хорошо знакомую песню. Все было, как прежде, но только я никак не мог преодолеть внутреннюю скованность и ощутить эти горы своими.