Текст книги "Лихие 90-е"

– Пусть бреет лобок и опрыскивает это место дихлофосом. А потом обернуть полиэтиленом и полчаса потерпеть…

– Спасибо, выручил!

– Обращайтесь…

«И чего там терпеть?» – думал Ромка, пока с радостной вестью мчался к Алану. Потом они покупали дихлофос в хозяйственном, потом американец брился в душе, потом наконец попшикал интимные места средством для уничтожения тараканов и завернулся разорванным полиэтиленовым пакетом. А через десять минут он заорал как резаный.

– Что?! Что случилось?!

– Жжёт, ой, мама-фака, жжет!

Потом он прыгал по комнате, выражая крайнюю степень экзальтации, а Ромка не разрешал ему снимать пакет с чресел, пока не истекут положенные тридцать минут. Когда Алан не выдержал и сорвал пакет досрочно, его свежевыбритый лобок горел пунцовым цветом, будто тот перележал на солнце. Ещё неделю потом с него слезала кожа. С почином, так сказать…

Теперь Алан был уже не тот – модно одевался, носил очки в тонкой золотой оправе и разбирался в женщинах. Но на Регину повёлся сразу.

– А как же? Она же с тобой? – спросил он Ромку в туалете.

– По-моему, она с тем, у кого больше денег. Я сейчас смоюсь, а ты давай не оплошай!

– Оплошай чего?

– Не подведи, говорю!

И он уехал под надуманным предлогом. Алан не подвёл…

Ромка же гнал мерседес, чтобы успеть встретить Тамару после работы. Успел. И услышал то, во что боялся поверить:

– Вы знаете, это оказался очень интересный вопрос. Я в инструкциях не нашла ничего, что запрещало бы перевести деньги с вашего счёта на расчётный чек, выписанный на ваше же имя. Там сказано, что клиент вносит деньги на аккредитив и потом может снять всю сумму или часть суммы в любом отделении Сбербанка. В какой форме вносит, не уточняется. Можно, конечно, позвонить в московское управление…

– Не надо звонить, – перебил Ромка – меньше знают, крепче спят… Давайте попробуем перевести десять тысяч. И посмотрим, последует ли какая-нибудь реакция.

Он хотел предложить ей денег, но что-то его останавливало.

Тамара колебалась. Она производила впечатление неглупой женщины. И вовсе не такой мымры, как её обрисовала Регина. Наконец она ответила:

– Хорошо. Выпишем чек на десять тысяч. Я попрошу Валентину Зиновьевну сделать проводку, ей на пенсию через два месяца. Только снимать вы будете не в нашем отделении. И лучше не в Москве.

– В области можно?

– Я думаю, да.

И конвейер заработал…

* * *

За две недели Ромка обналичил весь миллион.

В этом ему помог лучший друг Женька, который привлёк своих однокурсников из второго меда. Пришлось открыть несколько вкладов на совершенно незнакомых людей и загнать туда деньги. Утро начиналось так – у себя в комнате Ромка раздавал будущим врачам расчётные чеки на тридцать-сорок тысяч каждому и студенты растворялись в морозной предрассветной мгле. Сам он мотался по городу в поисках машин. Вечером все снова собирались в семиметровой комнате, и начиналась сдача улова – Ромка, не пересчитывая, собирал пачки денег, рассовывал их по рюкзакам и сумкам, которые по мере наполнения отправлялись на антресоль. Добровольные помощники получали вознаграждение – по червонцу за каждые обналиченные десять тысяч. То есть по тридцать-сорок рублей за день – месячная стипендия. После чего кто хотел – оставался отметить это дело, кто не хотел – ехал учиться. Обычно оставались все… Утром всё повторялось.

Любой из участников процесса мог кинуть Ромку на всю сумму, являвшуюся огромной по тем временам. Отец Барсука, одного из помощников, вкалывая в горячем цехе, за всю жизнь накопил восемь тысяч. Сам Барсук был чемпионом ВДВ по рукопашному бою. Что мешало ему послать Ромку куда подальше?

Как бы там ни было, ничего подобного не случилось. Каждый вечер дверь в семьсот двадцатую комнату была нараспашку, дым стоял коромыслом, приходили и уходили все желающие – знакомые и не очень… Немало людей знали или догадывались, что, помимо ящиков с водкой, в этой комнате имеются ещё и деньги. Много денег. Рюкзаки с деньгами. А под окнами становилось всё больше и больше машин…

Нельзя сказать, что Ромка совсем не думал о безопасности. Но эта тема была ему неприятна. Одна здравая мысль тянула за собой другую, и в сухом остатке получалось, что безопасно жить в безвоздушном пространстве, никому не доверять и всё время оглядываться. К этому он был не готов.

Дело в том, что Ромка не занимался зарабатыванием денег и уж тем более не считал своё занятие работой. Просто он так жил. Временами безалаберно и бесшабашно, иногда вдумчиво и кропотливо, но всегда весело. И не мог до конца поверить, что это настоящие деньги – те самые, что он небрежно забрасывал на антресоль, не зная наверняка, сколько там. Ещё вчера в обществе развитого социализма деньги считались неприличным пережитком прошлого, а в больших количествах – преступлением. Не всегда уголовным, но всегда – моральным. И он внутренне разделял подобную точку зрения. Разве не важнее бескорыстная дружба, безоглядная любовь, искреннее уважение? Жизнь бесцеремонно обтрясла вчерашнего романтика как грушу – в общаге или казарме слабая питательная среда для идеалистов. Но именно вера в нематериальное предназначение человека помогла ему сохранить что-то нежное в душе, вопреки весьма неблагоприятным порой обстоятельствам. Поэтому он относился к деньгам легко. Как к увлекательной игре, которую вдруг разрешили. Но завтра могут запретить. И пересчитать игроков. Особенно удачливых. А те, кому не повезло, с готовностью помогут в пересчёте…

* * *

Из Питера вместо Фузеева неожиданно прибыл Котлярский. «Александр Борисович очень занят на основной работе, поэтому я решил сам тебе помочь». «Вот спасибо! Не было забот, купила бабка порося!»

Впрочем, ситуация разрешилась сама собой в первый же вечер. Олег принял участие в традиционных ночных посиделках и за полчаса надрался так, что обмочился. С кем не бывает? А поначалу пытался всех строить, начиная с Ромки. Ромка послушно строился, ему было всё равно. Остальные гости удивлялись и шёпотом спрашивали: «Кто это?» «Шеф», – так же шёпотом отвечал Ромка, не вдаваясь в подробности. Гости понимающе кивали головами, хотя ни черта не понимали. Какой шеф? Откуда? Почему такой важный?

Ромка и сам не мог ответить на эти вопросы. Интуитивно он испытывал к Олегу симпатию. Не умея сформулировать, чувствовал, что весьма неглупый человек где-то в жизни повернул не туда. Возможно, это случилось, когда домашний мальчик, окончив юрфак ЛГУ, неожиданно оказался военным дознавателем в Термезе и стал винтиком в механизме бездушной военной юстиции, безжалостной к солдатикам и почтительно лояльной к высшему армейскому руководству наладившему героиновый мост дружбы с Афганистаном. А может, позже, когда не смог противостоять давлению и сам оказался замазан в том, за что других отдавал под суд. А от страха и угрызений совести подсел на беленькую – всё лучше, чем на иглу…

Ромка был далёк от того, чтобы оценивать и осуждать. Его вполне устраивало, что Олег довольствовался ролью начальника, не претендуя на долю. Это вполне соответствовало духу советской системы, когда материальные стимулы подменялись фанфарами, переходящим красным знаменем и номенклатурным статусом без соответствующего финансового наполнения. Сам Ромка, наверное, в силу более нежного возраста, чутко уловил веяние времени – теперь значение имеет лишь то, сколько у тебя денег. Нравится вам это или нет. На самом деле он никогда не зависел от Олега, а последнее время и от банка. У них с Сашкой уже имелся миллион своих денег, и они легко могли работать самостоятельно – желающих купить живые автомобили по безналу хоть пруд пруди, а обналичивал Ромка сам. Работа же на бирже в качестве представителя банка напоминала стрижку свиней – визгу много, шерсти мало.

В принципе, ему и Сашка был не нужен, уже месяц тот практически не появлялся в Москве и особо не помогал. Но они успели подружиться, а друг – это святое. Друг дороже денег. Поэтому Ромка исправно учитывал Сашкину долю, они ежедневно созванивались, обсуждали варианты и принимали совместные решения. Всегда приятнее разделить радость, которая от этого не уменьшается, и ответственность – от чего действительно становится легче. При первой же возможности друзья мотались туда-сюда между столицами, заодно перегоняя машины. Ромка стал крёстным Сашкиного сына.

Олега же в тот вечер пришлось отнести в комнату Макса и там уложить на кровать, где шеф благополучно проспал до утра. А рано утром неожиданно заявился сам Макс, успевший стать в своём Челябинске заметным бизнесменом. Он несколько удивился, обнаружив на своей кровати незнакомого человека в одежде и грязных зимних ботинках, а потому вежливо потормошил того за плечо. Проснувшийся оказался не в духе и сварливо пробурчал-скомандовал:

– Достань-ка! – указывая на весьма поредевшие собственно Макса ящики с шампанским.

Макс послушно достал бутылку.

– Открой-ка!

Макс открыл.

– Налей-ка!

– Ну уж это вы сами! – наконец решился дать отпор хозяин комнаты, кровати и шампанского, не находя глазами ни одной чистой чашки или стакана.

Котлярский удивлённо посмотрел на незнакомца, ничего не сказал и приложился прямо к бутылке. А когда выпил половину, смачно отрыгнул, повернулся на другой бок и мерно засопел. Макс постучал к Ромке.

– Это кто? – спросил он, когда тот открыл.

– А-а, это шеф…

– Какой шеф?

– Какая разница. Ты чё в такую рань?

– Самолёт так прилетел.

– Слушай, перекантуйся где-нибудь.

– Да где ж я перекантуюсь?

– Ну хочешь, я тебя к Веронике отведу?

– К какой Веронике?

– У которой четвёртый номер стоячий.

– У меня Наташа…

– Вот ты зануда! Шеф, просыпайся! Хозяин приехал.

– Какой хозяин?

– Неважно. Пошли к Веронике.

Олег молча встал, захватил со стола недопитую бутылку, прижал её к груди и как сомнамбула поплёлся за Ромкой, благо одеваться ему не требовалось. Через два дня он уехал в Питер…

* * *

Деньги деньгами, но главным в его жизни всё-таки оставались женщины. Ромка мог ехать на ответственные переговоры, увидеть в окно машины стройные ножки, едва касающиеся тонкими каблучками грязного московского асфальта, и пропасть до завтра. Девушки его любили. А он их…

Восемь утра. Ромка спускается позавтракать в студенческую столовую, слегка опухший и небритый. Опа!

– «Привет, чудесное созданье! Какой судьбой занесено ты в этот угол мирозданья, где пресно без тебя вино?..» Или лучше: «Где скучно без тебя кино…» Ты как считаешь?

– А ты смешной…

Через пару часов они уже вместе спускаются позавтракать, потому что тогда не успели. Потом она бежит на пару – довольно двух пропущенных, домашние девушки трепетно относятся к учёбе и к тому, что надеть на первое свидание. Но бывают исключения, и Ромка – одно из них.

Он же не спеша плотно завтракает. А когда выходит из столовой – нет, ну это надо видеть!

– Девушка, извините! Я понимаю, что звучит банально, но вы – обворожительны! Кстати, Рома. А банальность – это всего лишь избитая правда!

– Лена. Очень приятно. Это не вас я видела с девушкой только что?

– А-а-а, это однокурсница. Конспекты забрала.

– Симпатичная однокурсница…

– Да. Кстати, у меня в комнате есть коллекция экзотических бабочек. Хотите посмотреть?

– В какой комнате?

– А вот прямо здесь, в зоне Д. Во-он те окна видите?

– У вас своя комната в ГЗ?

– Даже отдельный блок.

– Разве у студента может быть отдельная комната?

– Ну, вообще-то, если честно, я аспирант.

– А факультет какой?

– Экономический.

– Правда?! А я не поступила на экономический. По конкурсу не прошла. До сих пор завидую всем экономистам.

– А на каком учишься?

– На почвоведении.

– Ну, это почти одно и то же! – Они оба рассмеялись. – Тогда тебе интересно будет посмотреть на редких экономических бабочек.

– То есть ты только что расстался с девушкой, которая смотрела на тебя совсем не как на просто однокурсника, знакомишься со мной и через минуту предлагаешь пойти к тебе в комнату?

– А ещё я вышиваю крестиком…

– Ну и нахал! Даже интересно. Пошли посмотрим бабочек, но только ненадолго…

Никаких бабочек не было. Да и откуда им взяться? Потом они спустились и пообедали вместе. И Лена убежала, чмокнув Ромку в щёку на прощанье – иногда даже правильные девочки делают неправильные вещи. Он же сидел и по обыкновению отдувался после мощного обеда. Хвостик заварного эклера, кажется, торчал из гортани, как рыбий хвост из зоба пеликана, глаза оказались чуть навыкате, на душе – приязнь к миру… Взгляд вяло блуждал по огромному, сталинского ампира залу, чуть задерживаясь на затейливых бронзовых люстрах, перескакивая на дубовые, в два человеческих роста двери, и вдруг – опять это «и вдруг!» – нечто немыслимое, изящно прикрытое невесомой тканью, совершенное по исполнению… Женщины – редкие мастерицы прикрыть так, что и открывать не требуется – воображение дорисует. Сама – ничего особенного – училка начальной школы, с пучком и ни грамма косметики. Но грудь! Нет, это выше его представлений о прекрасном! Он обязан хотя бы попытаться, иначе не простит себе потом.

– Простите, не знаете, как пройти к библиотеке?

– В два часа ночи? – Непроизвольные улыбки. Ничто так не сближает, как совместное цитирование из любимых фильмов.

– Там ещё прозвучало «идиот»!

– Ну, в данном контексте это неуместно.

– Рома…

– Лиза…

Бывает же такой фарт – и Лиза тоже оказалась в Ромкиной комнате спустя каких-то пятнадцать минут. Видно, звёзды сошлись. Потом они лежали на узкой неудобной кровати, и Ромку тянуло в сон – обильный обед и последующая бурная активность не прошли даром. Лиза непрерывно щебетала:

– У меня муж – физик, тоже аспирант. Так вот он всегда говорит… – Что говорит муж – объелся груш, миновало Ромкино сознание. – Ты что, спишь?

– Нет!

– Ну да – нет! Ты даже всхрапнул.

– Извини.

– Как тебе мой бюстик? – И она приподнялась на локте, бюстик заколыхался.

Слово «бюстик» его покоробило и сразу низвело совершенное творение природы до блестящей лысины вождя мирового пролетариата. Удивительно устроен мужской организм – ещё час назад он готов был бежать за ней, высунув язык, на край света. А вот познакомился с предметом вожделения поближе, познал, так сказать, реальность, данную в ощущениях, и уже хочется, чтобы Лиза поспешила, что ли, домой – ужин готовить мужу-физику Нет, в процессе, конечно, «витчуваешь, маешь вещь!», как изящно выразился бы сверхсрочник Парасюк, но «бюстик»…

– Извини, мне пора на тренировку.

– Ой, а ты меня проводишь?

– Конечно!

Когда они прощались на ступеньках ГЗ, Лиза произнесла полушёпотом, указывая на сутулого кренделя в очках:

– А это мой муж… – И поцеловала Ромку в губы, откровенно прижавшись к нему своим бюстиком. Крендель смотрел прямо на них. Ромка съёжился в замешательстве, пытаясь стать по возможности маленьким и незаметным. – Не бойся, дурачок, у него зрение минус девять. Мы для него одно большое неясное пятно… Пока! – И, легко отделившись, упорхнула к сутулому человеку в очках, беспомощно вглядывающемуся в большие неясные пятна.

Нечасто Ромка чувствовал себя таким негодяем…

* * *

Дела шли неплохо. Они играли в увлекательную игру под названием «бизнес по-советски». Правил никто не знал, они писались на ходу. Важной составляющей являлась способность к экспромту и вдохновение. Которое легко подстёгивалось просроченным шампанским.

Вечер. Семьсот двадцатая комната. Сектор Д ГЗ МГУ. Ромка с Женькой играют в дартс. На столе открытая бутылка советского шампанского. Ещё одна пустая под столом. Макс за стенкой прилежно пишет диссертацию.

Он вообще очень прилежный. Мастер спорта СССР по ориентированию – это когда по лесу с картой бегаешь. Бёдра как молочные фляги. Девять лет встречается со своей Наташей. Наташа в Челябинске. Серая мышка. Очень переживает, что Макс не делает предложение. А Макс рассудительный. Ему всё надо взвесить. Девять лет взвешивает.

Женька бросает дротик и вдруг, что-то вспомнив, начинает давиться и всхлипывать:

– Совсем забыл. Сейчас расскажу, умрёшь со смеха!

– Ну…

– Сейчас… – Он закрывает дверь и понижает голос: – Мне Макс днём, когда тебя не было, сказал, что поймал от тебя триппер!

У Ромки дрогнула рука, и дротик угодил в настенный календарь, прямо в сочную задницу Саманты Фокс, заслоняющей своими дойками последние блёклые деньки уходящего 1991-го…

– Он чё, звезданулся?! – Ромка готов прямо сейчас ворваться в соседнюю комнату и дать другу в морду. Дружба дружбой, но есть вещи, которыми не шутят…

– Я тоже сначала не понял, – Женька продолжает подхихикивать. – Говорю: ты чё, звезданулся?!

Женька заканчивает второй мед. Без пяти минут дипломированный уролог. Он уже привык, что все знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые мужики обращаются к нему с вопросами ниже пояса. Но с таким описанием проблемы и он сталкивается впервые.

– Короче, рассказывает. Я, говорит, просыпаюсь две недели назад в Челябинске и чё-то не пойму – пися к трусам прилипла. У нас, урологов, кстати, это называется «С добрым утром!» или «Сувенир с юга». Потом он разглядывает свой сервиз, а оттуда гной только в путь – классический трепак. Но Макс не в курсах, думает, застудил и решил сам полечиться. Я спрашиваю: «И как же ты лечился?» Ну, говорит, марафон пробежал и в баню сходил, но почему-то не помогло. Обычно всё как рукой снимало, а тут не помогло… Пришлось к врачу идти.

Теперь уже они ржут вместе. Ромка, которого отпустил первоначальный шок, давясь словами, произносит:

– Странно, что марафон не помог от триппера. Было бы новое слово в медицине… Не дождалась Наташа бойца с погранични…

– Я ему так и сказал. А он: «Ты чё?! Наташа – святая женщина, это я, наверное, от Романова поймал»…

Ромка перестал смеяться.

– Он чё, мудак?

– Я ему так и сказал: «Ты чё, мудак? Причём здесь Романов?» «Он, – отвечает, – ведёт беспорядочную половую жизнь, у него каждый день новые девушки». Я спрашиваю: «А ты-то здесь при чём?» «Ну, мы, – говорит, – в один толчок ходим… А там испарения всякие»… – Друзья снова покатились со смеху. – Я говорю: «Макс, триппер не передаётся воздушным путём, только тактильно и желательно, чтобы контакт был плотный, а среда – тёплая и влажная. Гонококки малоустойчивы вне организма, на воздухе быстро гибнут». «Ну, не знаю, не знаю», – отвечает. И тут я его добил: «А хочешь главный аргумент?» – «Какой?» – «У Романова нет триппера! И никогда не было». Мне его даже жалко стало после этого.

Ромка уже хотел зайти к соседу подколоть и поддержать одновременно, но тут в дверь постучали. Это была Татьяна – верный соратник-секретарь.

– Рома, тебе факс пришёл.

– Куда мне факс пришёл?

– Тамара из сбера ещё днём звонила, я ей дала номер ректората, и она туда прислала, а мне девчонки передали. Это телеграмма из Госбанка на бланке и с печатью, запрещающая выдавать наличные больше пятисот рублей в месяц по любым основаниям. Вот, смотри…

Ромка принялся внимательно вчитываться в официальный текст, забыв и про Макса, и про его Наташу. По всему выходило, что лавочка закрывается. И речь шла не только о будущем и о безнале банка – все их собственные деньги на данный момент также находились в безнале, а именно в чеках, причём выписанных на других людей… Приказ вступал в действие вчера…

Впору было обделаться, но Ромка только рассмеялся, зло, агрессивно:

– Москва – Воронеж, хрен догонишь! А догонишь, хрен возьмёшь!

– Что делать? – это Женька.

– Рома, ты выберешься? – это Таня, которая не знала подробностей, но женская чуйка ей подсказывала, что у Ромки большие неприятности.

– Что делать, что делать?! Снимать штаны и бегать! А сейчас спать ложиться. Утро вечера мудренее. Тань, а ты приходи завтра пораньше. Часиков в семь утра сможешь?

– Конечно, Рома. Буду!

Наутро, когда вся общага ещё сладко спала, а за окном тихо и печально падал снег, Ромка, как генералиссимус Сталин, только без трубки, ходил по тесной комнатёнке коменданта из угла в угол и диктовал, а Татьяна печатала на пишущей машинке «Ятрань»:

– «Уточнение к телеграмме номер 1358-бис от 15.12.1991. В связи с необходимостью выполнения обязательств перед держателями расчётных чеков Сберегательного банка СССР перенести срок вступления в силу распоряжения номер 267 от 15.12.1991 на 31.12.1991. Разрешить отделениям Сберегательного банка СССР по г. Москве выдачу наличных денежных средств по предъявляемым к погашению расчётным чекам, выписанным на территории РСФСР до 15.12.1991 в срок до 31.12.1991». Так, подпись, как там…

– Рома, бланке, и печать с гербом…

– Печатай скорее и не дрейфь!

Когда Татьяна закончила, он забрал лист с текстом, сунул в карман большие канцелярские ножницы со стола и уже в дверях попросил:

– Ты же раньше в библиотеке второго корпуса гумфаков работала. Позвони девчонкам, они уже должны прийти, пусть разрешат факс отправить. С меня шампанское и конфеты.

– Хорошо. Свету спроси. Это которая в очках. Знаешь её?

– Найду… – уже на бегу крикнул Ромка.

В библиотеке родного факультета Ромка нашёл Свету в очках и получил доступ к ещё очень редкому в Москве зверю под названием факс. Далее путём нехитрых манипуляций он поверх оригинального текста на официальном бланке наклеил построчно собственную версию. Оставалось главное – печать Госбанка СССР с гербом. Но и это не заняло много времени – прижав рубль 1988 года выпуска к подушечке с тушью, он получил оттиск советского герба, а проделав аналогичное с рублём 1991 года – круглую надпись «Государственный банк СССР». После чего совместил их, чтобы герб оказался внутри надписи. Полученный бумажный оттиск наклеил на телеграмму с новым текстом и факсом отправил её на номер филиала Сбербанка, который возглавляла Тамара. Затем набрал её домашний номер:

– Привет! В дверях застал? Это хорошо. Давай встретимся где обычно. Да, на другой стороне. Только ты, пожалуйста, сначала на работу зайди. Там факс должен прийти. Оторви его так, чтобы номера отправителя не было видно. У вас не печатает? Это замечательно! Всё, давай через полчаса.

Через полчаса они сидели в машине, и обычно спокойная Тамара от волнения проглатывала окончания:

– Ты с ума сошёл! Меня уволят!

– Тамара, я прошу, успокойся и подумай хорошенько. Если будут копать и обнаружат, сколько чеков в твоём отделении выписано за месяц, тебя уволят так и так. И я не смогу помочь, у меня ресурса не будет. Если ты выдашь эти деньги, то у нас появятся аргументы…

– Нет, Рома, нет! Это преступление!

– Преступление? Выдать человеку его собственные деньги – преступление? Запрещать это – вот настоящее преступление!

– Рома, это демагогия. Я не хочу отвечать за твои мутные делишки.

– Наши, Тамара. Уже давно – наши…

– Господи, зачем я с тобой связалась!

– Ну, наверное, чтобы пай за кооператив выплатить. Разве нет?

– Ты что, меня шантажируешь?!

– Ты же умная женщина, зачем мне это? Ты пойми простую вещь – они сейчас сами нарушают закон. Точнее, никаких законов нет. СССР развалился, советские законы не действуют, а новых ещё не приняли. Да и не может ни один закон запрещать выдавать человеку его собственные деньги. Абсолютно чистые, между прочим. Никаких мутных делишек нет и в помине. Ни я, ни ты ни разу не нарушили ни один закон.

– Это пока. А сейчас ты меня подталкиваешь к этому.

– Инструкцию, Тома, максимум, что ты можешь нарушить, – это должностную инструкцию. Даже не так! Инструкция прямо говорит, что чеки обязательны к приёму на всей территории СССР. Это последнее распоряжение нарушает инструкцию. Так что ты можешь только нарушить распоряжение, нарушающее инструкцию. При этом у тебя есть веский аргумент – телеграмма с отсрочкой, также пришедшая факсом без обратного номера. Между ними нет разницы, ты сама решила, что она настоящая. Если бы я не сказал, ты бы думала, что они действительно продлили срок.

– Нет, Рома, я боюсь.

– Давай так, ты согласна, что увольнение – это максимум, что тебе грозит?

– А это что, мало? Я двенадцать лет шла к должности заведующей филиалом. Это всё, что я имею в этой жизни!

– Ну, имеешь, ты, положим, нищенскую зарплату, которая обесценивается с каждым днём. Скоро на неё можно будет купить три десятка яиц и пару пакетов молока. На что ты дочь с мужем собираешься кормить? Сколько у него зарплата, кстати? Рублей двести есть?

– Рома, перестань.

– Что «перестань», Тамара? Не уподобляйся страусу, зарывающему голову в песок, как это делают все вокруг. Больше никто о нас не позаботится. Советская власть закончилась. Ты видишь, что творится в стране? Кто сильней, тот и прав! Думаешь, удастся отсидеться в Сбербанке?

Тамара молчала. Её лицо пошло красными пятнами. Ромка понимал, что должен дожать ситуацию, времени на другие варианты не оставалось:

– Вникни, пожалуйста, в то, что я сейчас скажу. Ты до тридцать первого выдаёшь мне всю сумму по уже выписанным чекам, не нарушая закон. Я плачу тебе сто тысяч рублей. Если тебя увольняют, обещаю устроить в коммерческий банк начальником отдела.

Тамару не уволили. Она занесла наверх пятьдесят тысяч и через месяц стала заведующей отделением. В её подчинении оказалось полтора десятка филиалов…

* * *

Новый год отмечали в Питере. Весело и с размахом. В жутко модных спортивных костюмах. Тридцать первого поехали на рынок Апраксина Двора, и Ромка впервые в жизни ходил по рядам и говорил: «Взвесь, заверни, вот это положи, это тоже…» – не спрашивая цен. Водку взяли шведский «Абсолют», в этом заключался особый шик. Погода стояла пасмурная, промозглая, город лежал грязный, в чёрно-серых тонах, и горожане были ему под стать – озабоченные, встревоженные и сварливые. Одетые преимущественно в тёмное, они не демонстрировали радости от приближения Нового года. Видимо, чувствовали засаду.

Сашка жил в красивом, но неухоженном сталинском доме прямо у метро «Выборгская». Почему-то в Питере было принято справлять нужду в подъездах. Наверное, сказывалось тяжёлое наследие царского режима. Особо культурные особи делали это непосредственно в лифте. Поэтому подъём на шестой этаж представлял из себя бег с барьерами по лестнице или поездку с задержкой дыхания в лифте. С тяжёлыми сумками в руках оба варианта таили в себе неприятности.

К бою курантов подошли в прекрасном расположении духа. Неожиданно с Новым годом россиян поздравлял сатирик Задорнов, поскольку Горбачёв был уже нелегитимен, а Ельцин…

Вот как об этом вспоминал сам Задорнов: «Я уже был довольно популярным писателем-сатириком. Мне предложили вести „Новогодний голубой огонёк”. Я, естественно, согласился. В то время это считалось очень почётно и престижно. С утра тридцать первого декабря мы репетировали. Вдруг ко мне подошёл побледневший редактор телевидения, отозвал в сторону и, продолжая бледнеть на глазах, зашептал:

– У нас ЧП! Горбачёв не президент и уже не может поздравлять советский, нет, русский… короче, наш народ с Новым годом. А Ельцин… – он выждал паузу и добавил: – Тоже уже не может! Ты понял?

– Почему?

Тогда мы ещё не знали, что означает выражение „президент работает с документами”.

– Потому что не может. Как ты не понимаешь? Как мне объяснила его охрана, он сейчас работает с документами! И будет работать с ними всю неделю запоем! Охрана жалуется, что он оказался абсолютным трудоголиком и они устали бегать за документами в магазин! Понимаешь? – Он выделил слово „понимаешь”, как будто разговаривал со мной как с дебилом.

– И что же делать?

– Как ведущему телеогонька, придётся поздравлять народ тебе. Без поздравления народ оставлять нельзя…»

Сам факт новогоднего поздравления от сатирика подсказал растерянным гражданам, что год предстоит – обхохочешься… Тем более что Ельцин выступил накануне и вместо поздравления объявил об освобождении цен со второго января 1992 года. Первая шутка наступающего года. А сколько их ещё предстоит? Поэтому в своём обращении Задорнов поблагодарил политиков за то, что Новый год всё-таки наступил, несмотря ни на что.

Впрочем, Ромку это заботило мало, поскольку в мире бизнеса, где он вращался, цены сами себя освободили уже давно. Однако и ему, пьяному и бесшабашному, было невдомёк – насколько «весёлым» окажется наступивший год…

* * *

Цены отпустили, и машины по госценам для льготников закончились. Закончилась и обналичка через чеки сбера. Какое-то время друзья ещё добирали остатки машин, обналичивая деньги через отдалённые филиалы, летая для этого по всей стране. Самое интересное, что Ромка оказался прав и сотрудников, нарушающих распоряжение Госбанка, не увольняли – вызывали на ковёр, грозились, те вяло отнекивались – этим всё и заканчивалось. Никаких легитимных рычагов давления у руководства не имелось. Одна пожилая заведующая филиалом в богом забытом райцентре Тамбовской области выдала им сто тысяч прямо с вклада, сказав, что не собирается выполнять преступное распоряжение преступной власти.

Однако тема исчерпывала себя – прибыль падала, трудоёмкость и риск возрастали. Криминал набирал силу на глазах, заполняя вакуум власти. Но хуже всего, что, мотаясь по стране, надолго пропадая из столицы, они упустили очень важный момент – инфляцию, которая к лету достигла немыслимых размеров.

И случилось то, что случилось, – первого июля власти отпустили курс доллара и он стремительно вырос до двухсот рублей. У них к тому моменту имелось три миллиона своих денег, они уже привыкли к мысли, что являются серьёзными бизнесменами. Ха-ха-ха, это бизнес по-русски, детка! Три миллиона рублей превратились в пятнадцать тысяч долларов, хотя в валютном эквиваленте у них ещё в декабре имелось в два раза больше. То есть всё это время они работали, придумывали схемы и рисковали себе в убыток…