Текст книги "Путина, ВБН… Сборник рассказов"

После смерти друга Антон изменился. Те случайные слова, произнесённые им однажды на квартире Касима, в один момент стали девизом, смыслом жизни. Он укорял себя: именно в тех словах кроется причина гибели Касима. Но что было произнесено такого? Так, беспутная игра праздного ума. Антон ходил из угла в угол, потом замирал в кресле, с каким-то отчаянием кусая костяшку указательного пальца сжатого в кулак. Что я сказал? Что все они обманываются, или их кто-то умышленно обманывает, заставляя обращать пытливые взоры в звёздное небо, да куда угодно, мол, там ответ на все ваши вопросы. А ответ-то, может быть, лежит на поверхности. Все эти пирамиды и мегалиты построены не ради всяких там контактов и связей с пришельцами, а наоборот, – отвлечь внимание от главного. От того, что прячется тут, на Земле. От самих себя. Сказал, а результат вот он – друг погиб.

Антон стал рассеянным на работе, всё свободное время уделял новому увлечению, просиживая в читальном зале библиотеки. Иногда заходил в институт проконсультироваться. Младший научный сотрудник вначале удивлялся такой перемене, с интересом поглядывая на Храмова, но отмечая его энтузиазм, не свойственный ему ранее, и внезапно проявившуюся способность анализировать, снисходительно уделял последнему время, приглашая в кафе, где за чашкой чая Антон начинал выкладывать свои «сенсационные открытия» и доводы в подтверждение. Слушатель напротив снимал очки, протирал линзы мятым платком, потом водружал обратно толстую чёрную оправу и одним махом разрушал «стройную теорию». Он был напичкан знаниями, был, что говорится, в теме и умел быстро выуживать нужные факты из глубин мозга.

После очередной встречи, он взглянул на Антона увеличенными стеклами зрачками, задумчиво покрутил чашку на столе и с хрипотцой произнёс:

– А ты настойчив, похвально. Теория о «Земле-стелс», свежа, – он выдержал паузу, привычно жестикулируя, – нова и оттого возбуждает интерес. М-да, – он погладил указательным пальцем край чашки, – Касим сразу уловил. И теперь я понимаю, там, в Храме Солнца он искал что-то своё. По-видимому, не находил и потому раздражался.

– Возможно источник раздражение скрывался не в нём? Там находится один из энергетических центров Земли и вполне вероятно…

– Да ты просто генератор идей! Я начинаю потихоньку завидовать. Тут, – младший научный сотрудник окинул взглядом зал кафе, которое располагалось в фойе института, – копаешься, копаешься тут и хорошо бы хоть крохотный алмазик найти среди отвалов пустой породы. А ты их черпаешь пригоршнями. Может, книгу издашь? Я готов быть консультантом. Правда, я сейчас занят диссертацией?.. – Собеседник Храмова сразу весь преобразился, выпрямил спину, а во взгляде появилось выражение собственной значимости.

Храмов в знак одобрения склонил голову.

– А что, – продолжил пока ещё младший научный сотрудник, – вон, Мулдашев строчит книгу за книгой. Тиражируется. Хм, «Земля-стелс». Да, а кто враг?

– Не понял?

– Технологии «стелс» не на пустом месте возникают, а под определённые цели, а именно спрятать своё оружие от врага. Вот я и спрашиваю: кто враг?

Антон пожал плечами.

– Об этом я как-то не задумывался, если честно. Вот уж точно: одна голова хорошо, а две лучше.

Собеседник Храмова повеселел.

– Не зря и мы тут, оказывается, штаны-то протираем. И нам доступны открытия!..

Антон дальше не слушал, его настолько поразила эта последняя догадка, что он, забыв о чае и собеседнике, сидел, отрешённо уставившись в одну точку в центре стола. Затем, не обращая внимания на отвлечённую болтовню, начал повторять одно и то же слово, но с разной интонацией, словно ему хотелось расслышать в нём скрытые звуки и смыслы:

– Враг!.. Враг?.. Враг…

Потом встал, протянул руку на прощание ошарашенному будущему доценту и быстро покинул здание института, оставляя последнего в полном неведенье и недоумении по поводу своего неожиданного ухода, похожего скорее на бегство. Тот проводил взглядом Храмова и, со словами: «Чудак человек», – поднялся к себе в лабораторию.

А Храмова и впрямь словно подменили, ему приходилось некоторое время, чтобы встряхнуться и вернуть себя к реальности, перед тем как спросить очередного пациента:

– Итак, что вас беспокоит?

Закончив, подолгу сидел, вперившись бездумными глазами в опустевшую спинку стоматологического кресла. Пока его не выводила из такого гипнотического состояния ассистентка Настя. Тогда он шёл мыть руки. Вечером на автопилоте ехал домой, где Антона настороженно встречала Лариса. Она засыпала его вопросами, выслушивала ответы невпопад, и зачем-то незаметно принюхивалась. После чего ненадолго успокаивалась, начинала ворковать вокруг мужа, накрывая ужин в столовой. За столом она приглядывалась и, наконец, не выдержала:

– Что происходит, Храмов? У тебя кто-то появился? Ты весь какой-то не свой. О чём-то думаешь, витаешь в облаках! Давай, выкладывай начистоту.

Антон недоумённо уставился на жену, отложил вилку, которой неаппетитно ковырял котлету и невпопад спросил:

– Ты о чём?..

В следующую секунду, тряхнул головой, как делают ныряльщики, появляясь на поверхности воды, виновато улыбнулся и повторил:

– Ты о чём это…, – вдруг рассмеялся, наклонился вперёд, взял Ларисины ладони в свои, и, продолжая улыбаться, но уже серьёзно, закончил, – никого у меня кроме тебя нет, и быть не может! И на этом поставим точку. А волнует меня одно открытие. Да я тебе уже говорил о нём.

У Ларисы отлегло от сердца.

– Исследователь ты мой, – она ревниво поджала губы, – и откуда в тебе такой пыл? Раньше я за тобой что-то таких наклонностей не замечала. Бессовестный – совсем свою жену забывать стал, видите ли, музы его стали научные посещать. Ох, я обижусь на этих муз, ох, задам им! Будут знать, как чужого мужа соблазнять.

– Соблазнять? – Антон снова заулыбался, – это верно, имеется такой грешок, признаюсь. И ничего с собой поделать не могу. Да и Касим из головы не выходит.

– Хочешь честно, – Лариса кокетливо поправила чёлку, – таким – грешным – ты мне даже интереснее. Вес такой загадочный. Но если начнёшь меня совсем забывать, Храмов, так и знай – брошу. Помяни моё слово, – и Лариса снова поджала губы, но уже шутливо.

Весь вечер супруги провели в романтическом настроении, вспоминали свои первые свидания у костра среди горных хребтов под огромной луной. Лариса простила Антону его новое увлечение и даже предложила:

– А может летом в Крым, а? Если мне отпуск дадут.

– В Крым?.. – Антон долго смотрел на жену, словно увидел в ней обольстительную сирену. – А что… в этом что-то есть.

Тут он вспомнил о предостережении Касима, и отрицательно замотал головой:

– Нет, нет, там говорят сейчас неспокойно, крымские татары волнуются. В следующий раз. Да и книгу мне тут предложили издать…

– Тогда в Египет? – встрепенулась радостно Лариса, не замечая последних слов.

– В Египет, так в Египет, – не оптимистично согласился Антон.

На следующее утро, когда он решил сначала заехать в институт, смартфон оповестил о полученном сообщении. Антон припарковал машину и прочитал: «Я о многом тебе не успел рассказать, кое-что утаил умышленно – не для посторонних то ушей. Ты на верном пути, но ответы получишь в Крыму, когда поднимешься к Храму Солнца. Сделай это ради меня. Твой Касим».

Руки Храмова задрожали и безвольно опустились. Он долго не мог придти в себя, поглядывая в сторону потухшего экрана. Затем его обуяла лихорадочная деятельность, он тыкал непослушным пальцами по кнопкам, у него не получалось, он раздражался, и повторял заново. И, наконец, добился своего. Проверил дату сообщения – она совпала. Потом попытался определить адресат, тот, естественно, оказался неизвестным. Не заезжая в институт, он нашёл ближайший салон сотовой связи и спросил, может ли сообщение придти с опозданием в полгода. Ему ответили, что таких случаев они не припомнят, хотя в этом мире под звёздами всё возможно. В тот день, впервые, пациентка ушла от него недовольной. Настя – ассистентка – озабоченно спросила:

– Вы не приболели? Вид у вас нездоровый.

Через полмесяца странное приключение с сообщением повторилось, но звучало оно так: «Враг умеет менять личину. Ты это поймёшь в Храме Солнца. Больше никому ни слова, держи язык за зубами – в нём погибель. Твой Касим». Антон впал в ступор, смартфон брякнулся на мягкий ковёр. Когда дрожь унялась, Храмов тут же позвонил знакомому «айтишнику», и без промедления выскочил на улицу.

«Айтишник» долго ковырялся в его смартфоне, сначала напевая бодрую мелодию, потом напряжённо замолчал, и, под конец, заинтересованно засопел, совсем позабыв о присутствии Антона. Тот не выдержал и осторожно напомнил о себе:

– Ну что?..

– Чепуха какая-то… Эти сообщения вообще из ниоткуда. Я сервера вообще не наблюдаю! Ладно бы вход был запаролен. Я ещё понимаю. А тут, словно или твой смартфон сам шлёт себе сообщения, или… Чепуха какая-то! Слушай, а ты можешь сменить номер?

– Нет, у меня же практика, да и как вообще?..

– Хотя бы ради эксперимента. Всего на месяц.

Храмов приобрёл СИМ-карту, сообщил новый номер только близким и стал нетерпеливо ждать. Прошло полмесяца, очередное сообщение «из небытия» заставило вздрогнуть смартфон: «Умоляю, до поры до времени храни всё в тайне. И будь твёрдым в достижении цели. Разгадка – Храм Солнца в Крыму. Твой Касим».

– А спецслужбы могут играть в такие игры?

– В принципе могут. У них такие возможности имеются, – задумался «айтишник», но тут же опроверг самого себя, – зачем им это? Мошенничество? Смысл – деньгами тут не пахнет. – И снова погрузился в размышление. – Если я чего-то упустил из новинок интернет-технологий, что вряд ли, всё-таки это мой хлеб, то тут земным не пахнет. Сообщения приходят из пустоты.

– Я повторяю: такое возможно?!

– Если ты можешь представить себе автостраду, по которой только что носились машины, и вдруг она исчезает в никуда, в пустоту… Причём вместе с машинами… Бац!.. И пустота, и даже не густой туман. Можешь?

– Мистика какая-то.

– Вот и я о том же.

Антон ещё месяц не мог сказать Ларисе. Но однажды решился.

– Ты можешь ругаться, плакать, обзывать меня «бессовестным негодяем» или ещё как, можешь обижаться, но я не могу не поехать этим летом в Крым. И это моё крайнее слово.

Антон выпалил это на одном дыхании, смиренно опустив голову и руки по швам. Лариса лишь открыла рот, долго смотрела на своего расшалившегося мужа, осознавая, что если в этот раз она не уступит – быть очередному грандиозному скандалу. И поступила по-женски мудро:

– Хорошо, как скажешь, дорогой. Крым, так Крым. А когда?

– Пока ещё не знаю, – ответил Антон и сразу облегчённо заулыбался, – умница ты у меня. За что тебя и люблю!

В июле старенькая Тойота-Королла, миновав российскую таможню, подкатила к посту на украинской стороне. К ней вразвалочку, совсем не по-военному, подошёл высокий мужчина в форме пограничника, представился и попросил поставить машину у обочины:

– Отгоните машину для осмотра.

Храмов повиновался. Лейтенант обернулся в сторону поста:

– Микола! – подождал и снова громко повторил, – Микола… Цапко!

На его зов появился приземистый толстяк, недовольно шевеля губами.

– Ну чего тебе?

– Я машину осматриваю, продублируй.

И начался самый настоящий «шмон». Антон был вынужден полностью освободить багажник, включая запаску, и баллонный ключ. При этом он потел под жарким солнцем, а пограничники получали явное удовольствие, посмеиваясь и подшучивая:

– А в камере ничего не припрятано запрещённого.

– Что же мне теперь колесо разбортировать! – начинал раздражаться Антон, понимая, что над ним просто издеваются, из желания хоть как-то убить скуку долгого дежурства.

– Надо будет и разбортируете.

Нагло ощерился лейтенант. А Цапко, вообще схватился за толстый живот и начал гоготать во всё горло.

– Может быть у вас какие-нибудь тайные недобрые помыслы, против моей родины – Ридны Украины. А?

И снова Цапко загоготал, сотрясаясь всем своим телом.

– Какие уж там помыслы – туристическая поездка, разве не видно по вещам: рюкзак, спальник, газовая горелка и другие.

– А куда, если не вражеский секрет? – продолжал издеваться Заврин, – в Крыму много расчудесных мест имеется. Например, секретная база в Балаклаве?

– Вражеский?.. – рассеянно переспросил Антон, подняв удивлённый взгляд на украинского пограничника, – я хочу посетить Храм Солнца, что возле бухты Ласпи.

Сказанное Антоном возымело странный эффект на Цапко. Тот моментально перестал ржать, и даже икнул от неожиданности.

– Куда? Храм Солнца? – Наглая морда, сразу превратилась в елейную физиономию излучающее одно добродушие и крайнее участие, – слушай, друг, у меня проводник имеется, первоклассный!

– Да я сам…

– Нельзя. Никак нельзя! Он проводник из династии проводников. Такое тебе расскажет… Не пожалеешь.

– Я в интернете изучил маршрут.

Цапко опять весь переменился, изображая из себя участливого давнишнего приятеля, он схватил Антона за локоть и заговорщически зашептал.

– Не дури! Я если и посмеюсь, то не в обиду – Цапко людей понимает. Интернет, нашёл кому доверять! Ты реальную обстановку знаешь? – и не давая вставить слово, Цапко доверительно зашептал в самое ухо, – татары сегодня балуют. И вообще неспокойно. Чужой мимо них не проедет просто так. Рискуешь, паря, не добраться до своего Храма Солнца, ох, рискуешь!

– А где этот проводник? И сколько возьмёт?

– Штаны последние не снимет. Тем более ты можешь прямо сейчас вернуться и не рисковать. Так я звоню?

– Звони.

Проводник встретил Храмова в посёлке Форос. Жилистый татарин похожий на высохшую палку, которую жизнь и крымское солнце скручивали и корёжили не одно десятилетие, согнули, но не сломали, пружинисто подошёл к машине Храмова, стрельнул по салону карими глазами-бусинками и с характерным акцентом спросил:

– Ты что ли идёшь к Храму Солнца? – Заметив положительный кивок Антона, сел рядом и махнул ладонью, – поехали, машину поставим. Переночуешь у меня. С утра, до рассвета двинемся. Сегодня уже поздно.

Антон шагал по пояс в траве, очарованно озираясь по сторонам. Солнце уже осветило макушку горы, и она зарделась огненными цветами. Птицы давно проснулись и озабоченно щебетали в кустах. Худощавая спина татарина, прикрытая старой брезентовой курткой, уверенно преодолевала подъём в нескольких шагах впереди.

У Антона, после знакомства, сердце никак не принимало немногословного и резкого в разговоре жителя Фороса. Было в нём что-то отталкивающее, не внушающее доверия. Антон, всегда легко доверяющий людям, всячески пытался противиться первому впечатлению: Ну говорит, словно каркает и чего? Смотрит исподлобья, а ты, что с ним пуд соли съел? Возможно у человека жизнь была тяжёлая! И всё равно ничего не мог с собой поделать – сердце протестовало: Касим предупреждал, никому не доверять! Никому… Какой Касим?! – он погиб год назад. Антон, так недолго и свихнуться! Кто-то с тобой решил шутки шутить, а ты и включился, поверил. И тут Антона осенило, он догнал проводника.

– Рамиль! Мезозоев, погоди!

Татарин недовольно обернулся.

– Чего тебе? Идти надо, сбиваешь.

– Простите. Я спросить хочу.

– Спрашивай.

– Вы случайно в прошлом году никого не водили к Храму Солнца?

– Водил, таких же ошпаренных! Трое русских, один татарин – совсем безбашенный. Хоть и татарин. Те всё с рулетками, да угломерами, а он сидит себе мурзой на камне, только что не молится. Дурак, пошёл под вечер к кресту христианскому, вот и оступился! Камнем голову проломил. Кто же мечется перед закатом, между Пальцами Шайтана и крестом?

– Пальцами Шайтана?..

– Ну да – Храмом Солнца, если тебе так привычней.

– Пальцами Шайтана?.. – задумчиво и тихо повторил Антон.

На привале Рамиль Мезозоев, долго молчал, искоса приглядываясь к спутнику, и неожиданно спросил:

– А ты зачем идёшь туда, – и махнул рукой на гору.

– Не знаю, – пожал плечами Храмов, заметил недоверчивый раскосый взгляд и снова неуверенно повёл плечами, – нет, точно, я и сам не знаю. Тот татарин, что погиб прошлым летом тут, был моим лучшим другом. Может поэтому я здесь?.. Я должен был идти с ним, не пошёл… Не знаю, и тут я честен перед вами. Иду не с целью какой, а скорее безрассудно подчиняясь некоему скрытому зову.

– Безрассудно, говоришь.

– Да, – головой подтвердил Храмов и заметил, что татарин пристально смотрит на него в упор. Ему стало неприятно, он встал и предложил, – может, уже пойдём, я лично совсем не устал.

– Городской, а прыткий. Ну, пойдём.

К обеду они были у Храма Солнца или как его упорно называл проводник Храмова – Пальцы Шайтана.

– Ты куда?! Пришли, вот он твой Храм Солнца.

– Да я решил сразу подняться на самую вершину Ильяс-Кая. Осмотреть там развалины храма и потом уже встать лагерем тут. – Антон указал на торчащие из земли грандиозные каменные глыбы.

– Не ходи. Не надо, – лицо проводника стало жёстким, глаза превратились в злые щёлки.

– Почему?

– А чего там делать – «место силы» тут. Тут она сила. А там что?.. Развалины одни. Если бы там была сила, то никто и ничто не посмело бы разрушить. Вон, видишь, – Мезозоев ткнул пальцем в скалы похожие на клыки, – они тут с незапамятных веков стоят, и ещё простоят столько же, и ничто их не свалило, и не порушит. Вот она сила, так сила!

Антон засомневался, но решил не отступать от задуманного.

– И всё-таки я пойду, поднимусь, пока светло. Я так решил.

– Упёртый, значит, – татарин ощерился, показывая ряд острых зубов, – ну, ну. Свалишься, на помощь не рассчитывай – не приду. Решили идти к Храму Солнца – значит, решили, а он: «поднимусь повыше». Иди, коль с головой не дружишь, я тебе туда не проводник, – и татарин сплюнул себе под ноги.

– Спасибо, – кротко опустил голову Антон, – и не обижайтесь на меня. Всё-таки это мой поход. Хорошо?

– Иди, иди! Развалины силы не дают, один уже убедился в том.

К христианскому храму на вершине Храмов поднимался в одиночку, осторожно ступая по тропе. Одна мысль не давала ему покоя: и где он мог тут упасть и смертельно разбиться? Тропа, вроде, натоптанная. Странное дело? Оступиться негде? Судьба нас не спрашивает, заносит неведомо куда. Ну, нет, почему же, – опровергал он сам себя, – а воля? А разум? Разум, – усмехнулся он про себя, когда прошёл несколько шагов, – разум, разуму рознь. Вот уж точно. Одних вразумляет к гибели, других к спасению. Разуму нужно доверять осторожно, оглядываясь. Тогда во что можно верить? – Антон поднял голову, чтобы убедится, что вершина приближается, – что держать за ориентир в этой жизни?

С этим вопросом он очутился возле древних развалин. Сточенные временем камни напоминали скорее насыпанные кучей булыжники, чем осмысленное произведение рук человеческих. Среди развалин торчал христианский крест. Одиноко и зыбко.

И зачем ему – татарину и твёрдому атеисту нужно было идти сюда? Чтобы найти свою гибель? Или…

Порывом ветра Антона качнуло, стараясь удержать равновесие, он расставил ноги и сбалансировал руками. «Или» унеслось вместе с ветром. Он долго стоял, то разглядывая кучу камней, то озирая широкую панораму вокруг. Далёкое море вдали и горную цепочку в сизой дымке. К налетающим потокам он уже был готов и устойчиво принимал новые порывы. А вид тут и впрямь замечательный! Любуйся, не налюбуешься! Хорошее место! По мне так уж лучше тут лагерь разбить, чем там, в распадке.

Но делать нечего и он начал спускаться, однако решив, что непременно вернётся снова и полюбуется видами с вершины Ильяс-Кая.

– Сходил? И как, убедился – там силы нет! Сила тут.

Антон начал разглядывать удивительные скалы, напоминающие ему, то семиконечную корону, то семипалую руку, удерживающую в ладони огромный плоский валун. Чем больше он уделял внимание этому месту, тем больше оно притягивало его к себе, непонятной магнетической силой обаяния. Кусты и деревья, росшие вокруг, добавляли загадочности.

Палатку поставили у старого кострища. На этом настоял Мезозоев:

– Чего выдумывать, тут все стоят лагерем.

Антон не спорил, хотя затоптанное многими ногами место претило его романтичной натуре, всегда стремившейся к девственной чистоте природы. Он и сам, будучи в походах, старался тщательно прятать следы своего пребывания: зачем смущать тех, кто будет идти следом – все выбирают новую неношеную одежду, а не обноски; когда есть выбор. Он с кислым видом рассматривал близлежащие кусты и деревья, сплошь покрытые всевозможными обрывками и лоскутками, каменистые уступы были усеяны монетками.

– Зачем люди так поступают, захламляют всё вокруг?

Татарин, возившийся с палаткой, огляделся и устремил недовольные глаза на беспокойного подопечного.

– Чтобы ты спросил.

– И всё-таки?

– Я же сказал: чтобы ты спросил. Таким образом люди закрепляют себя с этим местом. Ублажают местных духов.

– А…, – Антон неодобрительно взглянул на лоскутки, – странные духи, и им это всё нравится?

– Духам-то?.. Да им всё равно, люди так верят. А это уже не всё равно. Помогай, давай.

Вечером они запалили костёр. Трепетное пламя едва освещало ближайшие заросли, безлунное небо, поддёрнутое тёмной серой пеленой, усиливало ощущение вселенской тьмы. Восхищённый сноровкой своего проводника, его умением наладить быт среди дикой природы, Храмов смягчился и всячески старался выразить Мезозоеву свою благодарность, и словами, и улыбкой.

– Цапко говорил, что вы местная знаменитость. Династия проводников. И вы, и отец ваш, и дед водили по округам туристов. Я заметил, вас уважают в посёлке.

– Заметил. – Мезозоев, сидел по татарской привычке поджав ноги под себя, – трудно то не заметить. Мы – Мезозоевы – жили тут всегда. Никто не посмеет сказать нам, что пришлые. Потому что нет другого рода, который помнил бы, когда тут поселились Мезозоевы.

Умение Храмова слушать всегда располагало к нему людей. Татарин, хотя и продолжал коситься в сторону «неугомонного», но губы уже не сжимал, а впадины на щеках уступили место приветливым ямочкам.

– Ата, мой – отец – водил туристов в советское время, и дед – тоже Рамиль, как и я – водил по Крыму группы. У нас так принято: внуков называют в честь деда. Я Рамиль Рассулович, ата, наоборот, – Рассул Рамильевич.

– Надо же, любопытно, и что так из века в век? Вам есть, что рассказать об этих местах, это уж точно.

– Верно. Всякое случалось. Моему деду – Рамилю Рассуловичу – однажды пришлось сопровождать немцев. А случилось это в сорок третьем.

Антон напрягся и поддался вперёд.

– Да ну!

– Было. А кто откажется, когда их вооружённая экспедиция пришла в Форос и старший спрашивает старосту: «Кто тут у вас опытный проводник по горам?» Тот, ясно дело, указал на деда. Когда у тебя перед носом оружием машут победители, попробуй, откажи.

Антон понимающе закивал. Татарин заметил сочувствующий взгляд и вдохновился:

– Хотя на всех была военная форма горных егерей, дед говорил очень удобная, были среди гитлеровцев и гражданские. Да их сразу заметно – по выправке. Их старший, значит, и говорит деду: «Тут на горе где-то есть любопытный объект, называется из разных источников по-разному, одно из названий Храм Солнца. Знаешь?» «Знаю, – ответил дед». После войны его за это допрашивали в НКВД, чуть ли не предателем объявляли, – лицо татарина стало жёстким, – за что? Вот ты мне скажи.

Антон смутился, поковырял веткой в пылающих углях и со вздохом ответил:

– Война еще никого ни с кем не примиряла. Лично я не верю в справедливые войны, – помолчал, крепко сжимая вместе ладони, и совсем откровенно добавил, – и в патриотов тоже. Простите, Рамиль, у вас тут все за патриотизм, я заметил, что-то в нём такое – отталкивающее. Стайное. Будь ты даже одного рода, а не в стае, всё – можно и порвать. Да что у вас и у меня дома стайных рефлексов хватает. Так что не обижайтесь за откровенность. Иначе не могу.

У костра долго было тихо. Ночной бриз осторожно шелестел в листве, иногда ухала ночная птица. Мезозоев пошевелился, подбросил веток в огонь, тот оживился и затрещал, бодро вскидывая оранжевые языки к мглистому, без единой звезды, небу.

– Так мой дед стал проводником у немцев. Он и привёл их сюда. Вот к этой самой стоянке, он сам мне показывал, однажды. Все люди одинаковы – всем нужна сила и власть. Вот гитлеровцы её тут и искали, силу ту, в земле скрываемую. И тоже копали, координаты уточняли, что-то приборами замеряли, очень активно искали, старались. Был среди них один шустрый такой, ну вроде тебя, только востроносый и белобрысый. Из гражданских он был. Все с инструментами возятся, а он всё к деду приставал, мол, расскажи мне поверья ваши про эти места. Дед, что знал, рассказывал. Тот всё аккуратно записывал в книжечку свою немецкую, и про Пальцы Шайтана, и про камень жертвенный, тот, что между пальцев, – Мезозоев махнул ладонью в ту сторону, где должны были находиться таинственные камни. – Что знал – всё рассказал. Этот немец тогда пропал.

– Как пропал!?

– Обыкновенно. Всей группой потом его долго искали, не нашли. Тут надо свои мысли при себе держать, не давать им воли. У этого места своя воля имеется. Нашей – людской – не чета. А ты мечешься тут, своенравие проявляешь: хочу туда, хочу сюда! Копайся себе среди камушков сколь душе угодно, замеряй, чего хочешь, никто тебе и слова злого не скажет, но только не перечь этому месту. Оно само с гонором.

Мезозоев вытянул шею и настороженно поводил головой из стороны в сторону. Антону он сейчас напомнил юркую ящерку с вытянутой мордочкой, тени совсем спрятали глаза-щёлочки, превращая их в чёрные большие глазницы. Не хватало только хвоста. Его заменяло бревно, на котором сидел татарин. От слов татарина-ящерки повеяло жутью. Антон никогда не был суеверным, и вдруг его прямо подтолкнула некая сила, заставила вскочить и подбросить топлива в пламя, в котором ещё не успели догореть ветки подброшенные Рамилем.

– Зря, так все дрова до срока спалишь. А впрочем, если пойдёшь, то, пожалуйста – жги.

То ли вспыхнувшее с новой силой пламя, то ли по другой какой причине, но в этот миг глаза проводника озарились ярко-ярко, нет, не веки и не сами глаза, а то, что всегда прячется в тёмных глубинах зрачка. Там зашевелились и вспыхнули блики – своё пламя. Антон успел заметить эту вспышку, не похожую, ни на гнев, ни на ярость, ни вообще на какое-либо другое чувство присущее человеку. В том блеске было что-то потустороннее, колдовское. Антон заметил и ощущение от места, как чего-то пугающе загадочного – усилилось.

Боясь, что пламя потухнет раньше времени, и ему придётся искать хворост в потёмках среди густых зарослей, Антон поднялся.

– Схожу принесу ещё веток.

– Ага, я ещё днём как раз заприметил там, возле плоской скалы, сухостой. На фонарик возьми, в такой темноте ничего не разглядишь.

Антон, всем своим существом чувствуя на своей спине пристальный взгляд, пошёл в указанную сторону. Его не оставляло ощущение того, что его ведут за руку. Он как-то смешно, по-детски, беспрестанно встряхивал рукой и, тем не менее, не мог справиться с наваждением. Каждое прикосновение ветки пугало его, и заставляло отмахиваться. С замирающим сердцем он подходил к исполинской каменной глыбе, она белым пятном выделялась на фоне безмолвной темноты. С каждым очередным шагом сердце билось всё учащенней. У самого камня оно начало бешено колотилось в груди, с воздухом происходило что-то непонятное – его стало не хватать для дыхания. Храмову приходилось напрягаться при каждом вдохе, но это не выручало – он задыхался. Непослушными пальцами он нащупал кнопку фонарика, щёлкнул, мертвенно-синий свет рванулся во мрак ночи узким лучом и ослепил Антона, он зажмурился, в следующий миг запнулся обо что-то, потерял равновесие и начал падать, машинально выставив вперёд руки.

Упасть ему не пришлось – ладони упёрлись в шершавый камень, холодное прикосновение успокоило, но не успел он облегчённо вздохнуть, как, тут же, стремительная сила оторвала его от земли и упруго метнула вверх, словно из пращи камень. Крик застрял в горле – плотный воздух запечатал дыхание. Произошедшее дальше длилось не больше секунды, в одном измерении, в другом, мысль, хотя и чётко запомнила все метаморфозы, случившиеся с ним, не смогла объяснить их – ей не хватало познаний. Его собственное тело по-прежнему обладало всеми прежними качествами и вместе с тем преобразилось, подобно лучу света, устремилось в тёмное небо, вытягиваясь в пространстве, словно чрезвычайно эластичный резиновый жгут. Скорость, конечно, была, но не такая как обычно: из точки А в точку Б – сквозь все точки одновременно, он увидел лица и звёзды, тьму лиц и бесчисленные мириады звёзд, солнца вспыхивали, раздувались светящимися шариками и… лопались, оставляя светлые круги на поверхности космоса. Сам космос превратился в течение и быстрой рекой, очень быстрой рекой, потёк в неизвестном направлении. Может быть Храмова и выкинуло бы на каком-нибудь берегу между пространств, и не видимом ни одним телескопом. Но новая сила с обратным вектором бросила искателя приключений обратно. По его бедному телу и без того натянутому как чуткая всякому колебанию струна, волной пробежал резонанс, снова замелькали лица, светила, пыльные шлейфы во тьме, рождение и смерть миров и столь же мгновенно, что всё их множество превратилось в единый образ. Но и он мелькнул и тут же пропал, уступая место прибрежному морскому пейзажу, грозящего со всего маха расплющить падающее вниз тело, вновь обретшее привычные физические качества. Сознание не выдержало таких испытаний и померкло.

В темноту ворвались звуки, напоминающие то ли пульс сердца, то ли ритмичные барабаны. Вместе с барабанами вернулся свет. Резкий и яркий. Антон открыл глаза и снова зажмурился – дневное светило ослепило его.

– Где я?! – сдавленно прохрипел он, прикрывая глаза ладонями.

– Поздравляю, ты в раю!

Было ему ответом, но бодрости в голосе не было, скорее сарказм. Барабаны не умолкали, упругие звуки заставляли дрожать воздух. Глаза Храмова стали привыкать к мгновенному переходу из ночи в день, из непостижимого к земному. Светлое пятно начало формироваться в образы. Он лежал на том самом камне в окружении семи клыкастых скал. Пальцы непривычно гладили отполированную до зеркального блеска поверхность, да и клыкастые скалы теперь выглядели так, будто их начистили отбеливающей зубной пастой – они сверкали в лучах солнца. Возле него стоял полуголый человек, остальные робко столпились за незримой границей, которой служил круг очерченный скалами и барабанщиками.

Тот, что стоял возле Храмова, склонился и протянул руку:

– С прибытием в лучший из миров. Будет хоть с кем пообщаться среди этих торжествующих дикарей.

Антон, опираясь на протянутую руку, встал на дрожащие ноги и, с идиотским выражением лица, стал крутить головой из стороны в сторону. Ландшафт, вначале показался ему прежним, если не считать растительности… Присмотревшись Антон понял: он там же где и был, с той разницей, что здесь провели кардинальную реконструкцию, с целью изменить тут всё. Пейзаж стал более мягким, пологим, без прежнего напряжения горных вершин. Вдалеке, по-прежнему, синел морской простор, к нему струились хаотичными рядами плоские холмы, хаотично изрезанные буераками и покрытые гигантскими папоротниками, хвощами и прочей, незнакомой Антону флорой.