Текст книги "Иллюзия вторая. Перелом"

– Но это значит что чудеса все-таки существуют?

– Нет, – дракон отрицательно покачал головой, – чудес не существует. Они случаются. Ведь в мире, где правят законы, не остается места чудесному. Поймите эту простую вещь. В мире, где всё строго определено – а человек сам решил что этот мир именно такой – так вот, в мире, где всё заранее можно просчитать и предсказать, – Артак прищурился и покачал головой, теперь уже отрицательно, – в таком мире нет места волшебству. Всё свободное пространство занято законами и правилами. И именно поэтому происходить или случаться чудеса, конечно же, могут, а существовать – нет, никак нет! – Артак засмеялся, – но всё же чудеса, – он мечтательно посмотрел вверх, – они такие – чудеса вершатся, творятся, проистекают…

– Проистекают? Откуда проистекают?

– Проистекают из вашей веры в чудесное. Они сделаны из вашей уверенности в их существовании.

– И где взять эту уверенность? У кого научиться? У кого узнать? У кого спросить?

– Вселенная может быть заполнена чудесами точно так же, как сейчас она заполнена законами и исключениями из них, – дракон удовлетворенно хмыкнул, – а вот у кого научиться – вопрос хороший, – он внимательно посмотрел на меня и тихонько добавил:

– Дети знают, любящие знают. Иногда знают увлеченные. Иногда поэты и сумасшедшие. Иногда гении. Но, совершенно точно знают одни лишь дети – знают и вовсю пользуются этим знанием. И пользуясь, помогают всем нам, помогают всему миру, всей Вселенной. Ведь она, как никто другой нуждается в чудесах, она задыхается без них, без них она может даже умереть…

– Умереть? Вселенная?

– Конечно. Она ведь ещё более жива, чем всё что её заполняет… Она жива всеми жизнями сразу. Она жива и неделима, она живёт цельно и многолико. Но, одновременно с этим – она живёт едино.

– И дети и сумасшедшие…

– Да, дети и сумасшедшие, а также гении, любящие… Они спасают этот мир каждое мгновение. Если вы будете достаточно внимательны, то заметите, что у всех этих категорий людей есть одна общая черта.

– Какая же?

– Честность. Дети честны до тех пор пока взрослые своим примером не научат их лгать, сумасшедшие честны по определению, ибо только они совершенно не скрывают свой внутренний мир, как бы большинство не оценивало их собственную Вселенную, – Артак говорил не спеша, точно зная что торопиться некуда, – ну а чтобы доказать честность гения, я призову в союзники Пушкина, – дракон улыбнулся и процитировал:

– «Он же гений, как ты да я, а гений и злодейство – две вещи несовместные».

– Вы хотите сказать что честность формирует свою собственную, отдельную от лжи, Вселенную?

– Конечно. И я вам скажу ещё больше – если бы количество правды на планете превышало количество излучаемой людьми лжи, если бы детей было больше, чем закостеневших в своей серьезости и «дипломатии» взрослых, если бы любовь до краёв наполняла сердца людей, – дракон неопределенно развел лапы в стороны, – тогда этот мир потихоноку начал бы наполняться чудесами, которые бы именно проистекали, – Артак смаковал это слово, – именно проистекали бы из детской непосредственности и чистосердечности, из детской уверенности в существовании чудес, – дракон потрепал меня по голове, – чудеса бы исходили из чистоты человеческих сердец, из прямоты характера, из твердости духа. Одним словом, из честности.

– А пока…

– А пока человечество живет в мире законов и правил. Законов, им же и написанных. Написанных, а потом открытых, – Артак рассмеялся, – но, надо отдать ему должное – оно само выбрало этот путь.

– А можно было выбрать и другой?

– Да. Всегда есть варианты.

– А нужно было выбрать другой путь? – я сделал акцент на слове «нужно».

– Не знаю, – Артак покачал головой в раздумьях, – а какая разница? В конце концов, каждый человек когда-нибудь был ребенком и, точно так же, как и любой ребенок – верил в чудеса. А становясь взрослым – каждый в отдельности человек всего лишь делает выбор и из всего многообразия вселенных он выбирает свой собственный мир, и – или сохраняет в нём детскую честность и непосредственность, тем самым сохраняя способность чудес случаться, или с головой окунается в мир лицемерия и лжи, отвергая таким образом любую попытку Вселенной сформировать хоть какое-то, мало-мальски стоящее чудо. Каждый человек живёт в своем собственном, им же созданном мире, и каждый человек, без исключения формирует свой мир в соответствии со своими желаниями и предпочтениями.

– И?

– Любой выбор всегда реализуется, – дракон в один момент стал серьёзным, – любой и всегда, – он повторил ещё раз, – любой и всегда. Ибо такова функция ума – заставлять вещи случаться. Вселенная не умеет трудиться по другому. Она способна лишь точно отобразить ваше внутреннее, сделав его внешним и видимым глазу. Вот так просто. Никакой сложности, – Артак широко зевнул и, словно спохватившись, занялся моей ногой.

– Кстати, на ваших часах до сих пор 10 утра, так что мы не потратили ни одной секунды вашего человеческого времени попусту, – дракон посмотрел на меня хитро, явно не договаривая что-то важное, – ни одной секунды, вы заметили? Но сколько всего мы успели обсудить – и не перечесть.

– Но как же так получается? – я был совершенно сбит с толку.

– Секунда имеет такое же отношение ко времени, как я к архиепископу, – дракон подмигнул мне глазом цвета Солнца, – секунда – выдуманный человеком интервал, секунда – нереальная, вымышленная, эфемерная величина. А уж раз это так, то нам не составит никакого труда растянуть её, как мы можем растянуть любое придуманное нечто.

– Как это?

– Ну, если мы сами это придумали, то согласитесь, что нам ничего не стоит изменить условия выдумки в соответствии с нашими новыми желаниями и потребностями, не так ли? Что мы и сделали, превратив одну человеческую секунду в целую вечность в вашем, в человеческом понимании. Мы просто придумали новую секунду, причем, заметьте, не нарушив ничего в реальном и действительном мире… И в нашей новой, вымышленной секунде, стало просто больше времени, стало больше энергии, чем в секунде старой. И мы с вами, беседуя, эту энергию беззаботно тратим. Для окружающего мира это не имеет никакого значения. Реальность может поставить вас на место только тогда, когда вы затронули нечто настоящее, – дракон хмыкнул, – а с выдумками делайте что хотите – на то они и выдумки.

– А что же тогда настоящее?

– Настоящим во времени есть только миг. Миг, мгновение – вот что не поддается корректировке, ибо мгновение всегда мимолетно и неуловимо… Настоящим есть только тот импульс, который вы ощущаете в каждом отдельном миге своего существования.

– Но это же…

– Вы хотите сказать чудо? – Артак еще раз засмеялся, – что ж, может быть и так.

– Получается что я…

– Любящий, сумасшедший или гений, – дракон утвердительно кивнул и самодовольно ухмыльнулся, – ибо ребенком вас уже трудно назвать. Впрочем что одно, что второе, что третье – одно и тоже.

– Но всё же…

– Вы – честный, – дракон как бы невзначай скользнул по мне взглядом и я понял что именно сейчас он сказал что-то очень важное…

Или скажет…

Так бывает когда ты пытаешься схватить свою мысль за хвост, а она, как бабочка на лугу – порхает и не поддается, ускользая от твоего сачка. Но ты точно знаешь что бабочка есть, что её можно поймать, что вот же она – совсем рядом, ты её видишь, любуешься ею, предвкушаешь её, но никак не можешь схватить.

– Вы – честный, – повторил дракон, – и вашему личному миру не остается ничего другого, как быть честным с вами. Вы не оставили ему выбора, когда отказались от любой, даже самой мелкой лжи. Как только вы это сделали, ваш мир повернулся к вам тем боком, где на все вопросы уже существует только один ответ, – Артак глубоко вдохнул, – и этот ответ – истинный – это честный и правдивый ответ. Поймите же, ваш мир – лишь зеркало. Он – отражение вашего естества. И если вы хотите что-то изменить вокруг, – Артак обвел взглядом пространство, явно имея в виду не только ту лестницу, где мы сейчас находились, – начинать всегда надо изнутри. Ведь глупо менять лишь отражение, оставив сам оригинал в покое, не так ли? Оно, отражение, изменится само собой, у него нет другого пути, как полностью соответствовать оригиналу. И если говорить о вашем случае, то вы не оставили отражению ни единого шанса, – он усмехнулся, – став честным с вашей собственной вселенной, вы – лично вы, и никто другой, тем самым активизировали очень важный и очень мощный механизм. Вселенная стала отвечать вам только правдой. Повторюсь, она – лишь ваше отражение, и у неё нет другого пути… Она говорит с вами так, как вы сами говорите с ней, как вы говорите с другими. То есть, она говорит вам правду.

Я посмотрел на циферблат своих, застывших в одной секунде часов, и эхом повторил последнее слово моего дракона:

– Правда. Чистая правда.

Артак, время от времени, продолжал дуть на мою ногу и мне казалось что его дыхание теплело с каждым вдохом и выдохом, с каждым новым дуновением, а спустя некоторый, совсем небольшой отрезок времени, я почувствовал (или мне показалось?) что моя кость начала плавиться.

Она плавилась как металл при сварке, она топилась как сливочное масло под горячим ножом, и сама нога, вследствие этого плавления, а может быть и несмотря на него, потихоньку меняла свои внешние очертания – исчезал отек, испарялась сине-красная припухлость с разорванными реками капилляров, и даже сама кость – расплавленная, мягкая и податливая – медленно, не торопясь, занимала своё, отведенное ей природой место. И место это было точно там, где оно должно было быть, то есть там, где мой сломанный и теперь сплавленный сустав был до повреждения.

Вот ведь точно – в любом из существующих временных миров – миров, где присутствует и проявляется время – всё происходящее может именно происходить, и происходить со временем.

И делать это исключительно вовремя.

Как и в любом мире, содержащем в себе пространство – всё и всегда находится там где должно, даже если это сломанная кость, стремящаяся разорвать кожу и вырваться из человеческого, впрочем, как и из любого другого тела.

Если есть пространство – всё и всегда на своих местах. Если есть время – всё и всегда вовремя. Только такой вариант. Других не дано. Других просто не бывает.

– Ничего, ничего, – дракон поглаживал меня свободной лапой, – связки целы, и первое время они смогут удержать кость на своём месте. Как на растяжках, понимаете? Ей просто некуда будет деться, – он улыбался, а я, словно находясь под гипнозом, не чувствовал никакой боли.

Гипноз или анальгин – не всё ли равно. Главное, что боль отсутствовала.

Странно (или чудесно) было только одно – за всё это время в подъезд не зашел ни один человек.

Хотя, почему странно?

Закономерно.

Ведь прошло не более одной земной секунды.

И эта секунда продолжала длиться и сейчас, и неизвестно было сколько ещё времени займёт её дление, сколько дополнительных моментов она принесёт своему хозяину.

10

– Вы говорили что мерой времени является тепло? – я продолжал лежать на полу, так как Артак жестом попросил меня пока ещё не вставать.

По крайней мере, я понял его жест именно так.

Наверное, для того чтобы не нагружать только что сплавленный сустав, чтобы предоставить ему больше времени для застывания. Непонятно было одно – сустав застывал по своим собственным, природным часам, или по моим наручным, которые практически стояли на одном месте, хотя и исправно отсчитывали секунды?

– Как и любой энергии, – дракон утвердительно кивнул и хитро посмотрел на меня.

– И чем больше температура…

– Тем больше времени сконцентрировано в данной материи или на данном участке пустоты.

– Ага. И если нам известно, что температура человеческого тела немногим менее 37-ми градусов, то этой информации хватит для расчетов? Я имею в виду, достаточно ли знать только температуру объекта, чтобы определить количество времени, сконцентрированного, например, во мне?

– Достаточно. – Артак кивнул головой, – только не надо рассматривать человеческое тело как единый и неделимый организм, не забывайте, что он – всего лишь мысль, выраженная в форме, доступной глазу. И именно мысль определяет количество времени, отпущенной на неё, – дракон замолчал на мгновение, давая мне время обдумать сказанное, – вот вы, например, можете определить температуру вашего мышления?

Он замолчал, а я, чувствуя себя молодым и нетерпеливым, глянув ещё раз на свои наручные часы, которые уже целую вечность показывали одно и тоже время – я не хотел терять даже остановленную каким-то пока ещё невероятным для меня способом секунду, я не мог более ждать:

– Не могу, – растерянно пробормотал я, – а есть какая-то формула для вычисления?

– Формула, – дракон засмеялся, и его смех эхом прокатился под бетонными сводами парадного, – формула! – повторил он, – вы видите, как влияет на вас общество! Вы, один из самых продвинутых людей на планете, уже познавший достаточно для того, чтобы навечно откинуть глупые предрассудки о математической определенности, если хотите – о предсказуемости мира! Вы, который уже знает, что человечество само выбрало путь законов и формул, а Вселенная лишь слепо скопировала и реализовала человеческий выбор! Вы, который сохранил детскую непосредственность и возвел честность в общении с людьми в ранг религии! Вы, который смог изменить свой внутренний мир и, тем самым, заставил всю остальную Вселенную отвечать на все без исключения ваши вопросы и запросы к ней исключительно прямодушно – отвечать прямолинейно и начистоту. Вы, верящий в чудеса, и уж наверное знающий что они есть! Ведь всё это вы! И вы спрашиваете меня о формуле? – дракон продолжал смеяться, но не насмешливо, а как-то по отечески, по доброму, не пытаясь обидеть или устыдить. – Конечно же, формула есть! Есть формула, есть! – он перевел дыхание и отдышался, – есть, уже хотя бы потому, что вы о ней спрашиваете. Своим вопросом вы уже создали эту формулу и дали ей жизнь.

Я не мог поверить своим ушам. Оказывается, есть формула, по которой вот так запросто я смог бы вычислить количество времени, сконцентрированного в моём мышлении, а значит, и во мне самом. Количество времени, которое меня наполняло и понемногу расходовалось. Количество времени, которое составляло всю мою земную человеческую жизнь. Количество времени, отпущенного мне природой.

– Не вам, – Артак показательно зевнул, делая вид что ему не интересны мои мысли, – не вам, – повторил он, усмехнувшись, когда понял что я его раскусил.

– А кому?

– Вашему телу. И прошу вас, не заставляйте меня делать ещё более глупую вещь, чем рассуждать о формуле, связывающей время с температурой.

– Это какую? – я был немного сбит с толку, но подыгрывал дракону, словно полностью его понимал.

– Глупую, – Артак рассмеялся, – очень глупую, – он развязал нитку от мешка с выздоровлением на моей щиколотке, и та с легким шипением растворилась то ли в моем теле, то ли в пространстве, – не заставляйте меня объяснять вам что вы – это не тело, и если время природой и отпущено, то уж точно не вам. Не вам, а ему, – он потыкал когтем в сустав, проверяя его на прочность, – ему, телу. Вашему телу. Вашему транспортному средству, которое перевозит вас в этом мире. Автомобилю, за рулем которого вы сейчас находитесь. И кстати, вы совершенно напрасно сливаетесь с ним воедино. Не надо жить в гараже. Жить надо в доме. И вы – не он, не автомобиль, а он – автомобиль или оно – тело, – не вы.

– Да, да, конечно, – я улыбнулся, как можно доброжелательнее, и даже немного заискивающе, – а куда делась нитка?

– Откуда мне знать? – Артак недоуменно пожал плечами, – она выполнила свою функцию, совершила чудо, как вы, люди, это называете и исчезла, растворилась в пустоте за ненадобностью. Необходимость в её существовании отпала и нить исчезла – фьюють, и нету.

– Но она меня вылечила? Моя кость цела?

– Она вас вылечила или не она – не знаю. Возможно, она всего лишь отдала вам свою материю – материю выздоровления, а уж тело восстановило себя само. Возможно, что и нет. Но факт остается фактом – ваша кость цела, – дракон щупал мою щиколотку, – цела, но ещё очень нестабильна. И поэтому, нам надо подождать ещё немного времени, пока оно, это время, не восстановит свой привычный бег во всем вашем теле.

– Это как?

– Весь мир – мир в котором живёт человек, и который он видит как мир предметов, который он ощущает как мир материи, как мир вещества – и из которого состоит, в том числе, и ваше тело, – Артак сосредоточено засопел, ощупывая мою, только что сросшуюся кость, – весь этот мир совсем не такой каким вы его видите, и даже не такой, каким вы можете его представить, – он перестал мять мой голеностоп и убрал лапу, – весь этот мир, вся эта Вселенная на самом деле даже отдаленно не напоминает то, что вы привыкли видеть своими глазами. Не напоминает и то, что вы привыкли считать в своих мыслях за реальный мир. Настоящая Вселенная не напоминает также и любую вашу мысль, которую вы можете думать об этом самом мире и об его устройстве. Но в этом и состоит ваша задача, как впрочем и наша, – он усмехнулся и посмотрел на Агафью Тихоновну, – показать вам действительную реальность. И реальность не физическую, которую можно осязать глазами или какими-то приборами, и не ту, которую можно пощупать руками и даже не ту, которую вы видели, останавливая мгновения по пути к зонтичным солнцам. Мы хотим вам показать совершенно другую, метафизическую реальность – ту реальность, которая формирует все существующие возможности и все возможные вероятности в вашей голове, ту реальность, которая в состоянии ответить на любой ваш вопрос, ту реальность, в которой всё уже существует и, соответственно, абсолютно всё возможно – всё, без каких-либо исключений и ограничений.

– Аааааааа, – я попытался что-то сказать, но так и не смог ничего придумать, настолько захватывающим было предложение дракона.

– Да, – Артак немного приблизился ко мне, – да, да, готовьте ваши вопросы. Ответы уже не за горами, – он опять улыбнулся одними глазами, как это умеют делать только драконы, и жёлтый свет, излучаемый его зрачками ослепил меня на мгновение. – А теперь займемся синхронизацией вашего времени, – он кивнул акуле и та не спеша приблизилась к нам…

Когда моё зрение восстановилось после жёлтой, солнечной вспышки драконьих глаз, когда я вновь получил возможность видеть сначала очертания, а потом и сами предметы – тогда я смог различить Агафью Тихоновну, которая стояла совсем рядом со мной и держала в руках стакан с какой-то жидкостью, цветом напоминавшей светло-серый асфальт.

– Что это? – сама жидкость, её цвет и консистенция напоминала мне что-то конкретное, мой мозг словно подсказывал мне что где-то я уже это видел.

И вдруг какая-то смутная догадка, какая-то ещё полностью не сформированная мысль пронзила меня насквозь. Но зная уже наверняка правильный ответ, я продолжал нерешительно молчать и ждать неизвестно чего.

– Время, – Агафья Тихоновна улыбнулась тремя рядами ослепительных белых зубов и протянула мне стакан с мутной серой жидкостью, – это всего лишь время. Экстракт. Вытяжка. Эссенция.

– Мне надо его выпить?

– А как же! – она энергично закивала, – конечно, выпить. Артак же объяснил вам, что в вашем теле время сейчас разбито – оно разделено, оно вдребезги расколошмачено. И, конечно же, оно распределено неравномерно. Нам, а точнее – вам, нужно привести его в порядок.

– Ваша щиколотка сейчас старше вас на пару-тройку месяцев, а именно, на отрезок того самого времени, который потребовался бы вашему организму чтобы срослась нога, если бы вы были самым обыкновенным человеком, если бы вы не верили в чудеса, – дракон вмешался как раз вовремя, чтобы объяснить, – концентрация выздоровления в нитке с мешка была высочайшей, и ваше тело просто не в состоянии воспринять такое количество этого процесса во всё ещё продолжающейся, во всё ещё длящейся, но, всё-таки, в одной-единственной человеческой секунде, – Артак взглядом указал на мои часы, стрелки которых застыли в одном положении, – поэтому мы и должны добавить вам немного концентрированного времени, чтобы оно равномерно распределилось по вашему организму, и тогда баланс между временем в вашей щиколотке и во всем остальном организме будет восстановлен.

– И что с того что моя нога стала старше? Она же от этого не стала умнее или прозорливее всего остального тела?

– Нет, что вы, хотя крупица разумного есть даже в том что вы только что сказали, – дракон ухмыльнулся, – просто ваша нога умрёт раньше ровно на такой же отрезок времени, за который она зажила, хотите вы этого или не хотите, – теперь ужё дракон рассмеялся во весь голос, – и я не думаю что вам будет приятно провести последние месяцы вашей человеческой жизни с ужё умершей и разлагающейся ногой, – он продолжал хохотать, а стены подъезда подрагивали, возвращая нам эхо и волны неистребимой, вечной информации, заключённой сейчас в звуковых вибрациях.

– То есть вы хотите сказать, что если я сейчас выпью это, – я показал глазами на стакан в акульих плавниках, – то время всего остального организма придет в соответствие со временем в моей ноге?

– Ну да, примерно так, – Артак кивнул, всё ещё продолжая смеяться.

– Не значит ли это, – я немного нахмурился, – что после того как я это выпью, на пару-тройку месяцев ранее намеченного срока умрет не только моя нога, но и всё остальное тело?

Дракон уже перестал смеяться и внимательно посмотрел на меня. Его взгляд внезапно стал серьёзным, улыбка покинула его и он, очень медленно, почти по слогам, произнес:

– Нет, не значит. Хотя, в чём-то вы правы. Время, которое вы сейчас выпьете, действительно сравняет биологические часы вашей ноги с биологическими часами вашего тела, но…

– Но? – я повторил в нетерпении.

– Но вы не умрете раньше, – он перешел на шепот, – да и как вы можете умереть раньше срока, если то, что мы вам даём и есть время. Очищенное и отфильтрованное, концентрированное время, которое, заполнив вас изнутри только продлит ваше существование. Продлит именно на тот срок, который мгновение назад мы у вас отобрали, когда так мастерски, но скоропалительно вылечили вашу ногу, понимаете?

– Но как же так? Нога прожила уже больше остального меня и даже кость успела срастись, – я размышлял вслух, – и сейчас моё тело догонит ногу, ведь так?

– Да, – Артак кивнул головой.

– Получается, что за эту не пройдённую секунду, – я бросил взгляд на свои часы, которые застыли на 10 часах утра, – я проживу почти три месяца, и, следовательно, если пользоваться человеческим исчислением времени, умру раньше на точно такой же срок? Другими словами, если моему телу было суждено скончаться в марте, то сейчас время немного сдвинулось и оно, – я кивнул на свое тело, – оно покинет этот мир на три месяца ранее, то есть в январе?

– Нет, – Артак отрицательно помахал головой и прыснул со смеха, – нет, и ещё раз нет. Вы не проживете меньше, потому что в этом стакане и есть ровно три месяца самого что ни на есть отборного времени, которое вы сейчас вольёте в себя и будете тратить по своему усмотрению. Это три, отобранных у вас, и тут же возвращенных месяца, понимаете?

– Но как же так? – я был совершенно сбит с толку, и даже не пытался этого скрыть.

– Ну вот как-то именно так, – дракон смотрел на меня с не проходящей улыбкой, – как-то так. Нет никакой необходимости понимать все те парадоксы, в которые играет с людьми время.

– Хорошо, – я махнул головой, – не понимаю, и пока ещё не хочу понимать, – смех сам собой вырвался из моей грудной клетки, – не понимаю, но верю вам, и этого вполне достаточно, – я протянул руку и с благодарностью принял из плавника Агафьи Тихоновны стакан, – а где вы его взяли, кстати? Время, я имею в виду. Если не секрет, конечно.

– Да какие секреты, – акула в изумлении всплеснула плавниками, – какие уж тут секреты, – она уже улыбалась, – этого добра везде хватает. Только успевай брать. Да вы пейте, пейте.

– Спасибо, – я поблагодарил акулу за напиток и залпом осушил стакан.

Вкуса не было совершенно. Одно лишь насыщенное, концентрированное тепло, которое сразу же, в одно неделимое мгновение – в один-единственный, в сплошной и цельный миг растворилось в моём теле без следа и следствия.

Хотя, следствие, если верить дракону, всё же было. И это следствие было поистине чудесным – ведь я только что, в одну, всё еще длящуюся человеческую секунду, лежа на бетонном полу в подъезде собственного дома прожил три долгих, мучительных, невыносимых и заключенных в гипс месяца. Прожил три горьких и тягостных месяца выздоровления и, опять-таки, в эту же одну, до сих пор тянущуюся секунду мне их компенсировали, дав выпить временной экстракт. Это ли не чудо? Ну или, по крайней мере, то что большинство людей могли бы назвать чудом.

– Большинство всегда ошибается, – Артак, как обычно, был в курсе всех моих мыслей.

– Да. Большинство отвратительно! – я улыбнулся своим мыслям, а значит, моя улыбка достигла и моего дракона, – большинство всегда состоит из самых невежественных, самых трусливых, самых управляемых, самых бессовестных и как следствие – самых бесполезных людей.

– О да! – Артак с радостью подхватил меня, – большинство мерзко, отвратительно и муторно. Потому что когда человек не может или не хочет (ведь для этого надо ой как потрудиться!) найти свою дорогу – он пойдёт по пути большинства, то есть, пойдёт по проторенной дороге – пойдёт по широкому, асфальтированному шоссе, и вот на этом пути, конечно же, он уже не сможет встретить ничего чудесного, ибо вытоптано… – дракон смотрел на меня прищурившись и добавил:

– Хотя, конечно, по асфальту идти намного удобнее, но цветы на нём не растут.

– Вот именно. И ноги не срастаются сами собой.

– А знаете что самое страшное? – Артак приблизился почти вплотную и снова окатил меня жёлтым, тёплым светом своих глаз, окатил как из ведра, – самое страшное, что идя с большинством ты никогда не встретишь своего дракона, – его глаза немного померкли, но продолжали светить, – а не встретил своего дракона – считай что и не жил!

Я молча кивнул. Это была правда.

До встречи с Артаком, до того момента, как я открыл возможность общения со своими мыслями, считай, я и не жил. Точнее, я жил, но скудно. Моя жизнь была бедна, как церковная мышь.

Я закрыл глаза и всего лишь на одно мгновение задумался.

Если подумать, то получается что за одну эту бесконечную, человеческую секунду, я совершил очень выгодный для обмен – обмен трёх прикованных к кровати месяцев на три месяца полноценного движения, а следовательно, на три месяца настоящей, полноценной, наполненной событиями и делами жизни.

По-моему, это был очень удачный обмен.

Выгодная сделка.

А с кем можно обменяться так удачно, так беспроигрышно?

Только с тем, кто тебя искренне любит, только с тем, кто сам искренне заинтересован в твоем бесконечном удовольствии от этого сугубо индивидуального, но не менее общего процесса под именем жизнь.

Только с тем, кто всегда рад предоставить тебе любые, даже самые невероятные возможности и преимущества.

Только с тем, кто радуется, выигрывая вместе с тобой, и грустит, когда тебе кажется что ты в проигрыше.

Только с ним. Только с родным и единственным – с самим собой.

Только со своей Вселенной, лучшей наградой для которой и будет твоё счастье и процветание.

Это взаимовыгодный обмен.

Возможно, это единственный взаимовыгодный обмен, противоречащий даже закону сохранения энергии. Ведь при таком обмене везде только прибывает, а вовсе не убывает. Нигде не убывает.

И теперь, когда со мной рядом мой единственный, личный дракон, вкупе с моей родной и зубастой акулой, когда рядом со мной я сам, и когда я совершенно внезапно ощутил этого самого себя – когда я так неожиданно осознал, что я и есть не что иное, как целый мир – мой мир, я – целая Вселенная – моя Вселенная, я – единое с ней естество – моё естество.

Тогда, и только тогда, началась моя настоящая жизнь.

Жизнь дракона, уже не человека.

Дракона, охраняющего свой собственный клад.

Дракона разумного и понимающего.

Дракона бессмертного.

Дракона всемогущего, как всемогуща сама мысль – быстрая и невидимая.

– Благодарю тебя, мир! – эти слова я прошептал куда-то в сторону, в пустое пространство, не обращаясь ни к кому конкретно. А может быть, я просто-напросто произнес эти волшебные слова внутри себя. Однако, как бы ни было, ответ пришел незамедлительно:

– Благодарю, – ответил мир где-то всередине меня, и повторил:

– Благо дарю.

Я вздрогнул от неожиданности и обернулся к дракону.

Артак внимательно смотрел прямо на меня и я заметил что его глаза стали немного влажными.

– Это волшебные слова, – дракон погладил меня лапой по голове, – каждый раз когда ты их произносишь, где-то во Вселенной кто-то перестает плакать, – он усмехнулся и добавил:

– Благодарность – вот где настоящее чудо. Вот где самый что ни на есть настоящий труд. Впрочем, все возможные чудеса, а возможности их проявлений безграничны, так вот, все возможные чудеса могут следовать только лишь за настоящим трудом. И умение быть благодарным за этот труд – возможно, единственная реальная обязанность каждого живущего на планете человека, – дракон глубоко вздохнул, – обязанность, переходящая в право быть благодарным. И это реализованное право – право благодарности перетекает в право быть счастливым. И, конечно же, тоже реализуется. Таков истинный, таков правильный путь людей. И очень хорошо, что ты понял это сам, без подсказки. Это значит что твоё время пришло.

– Моё время?

– Да, – дракон кивнул своей большой головой, – твоё время, – он улыбнулся и потрепал меня за щеку, – оно пришло. За тобой пришло, кстати, больше не за кем.

– И что это для меня значит?

– Это значит что пришло твоё время стать настоящим человеком. Это значит что пришло время попрощаться с одним видом – Homo Erectus или человек прямоходящий, и вступить в новый для тебя вид – Homo Sapiens. Или человек разумный.

– А я им не был?

– Быть и казаться – разные вещи, – многозначительно произнёс мой дракон, – ты был рождён чтобы стать им. Ты – рождённый в человеческом теле и в отличие от любого живого существа наделённый определёнными свободами, – Артак смотрел на меня улыбаясь, – более того, ты наделён одной из самых важных свобод, которую даёт тебе человеческий разум – свободой от инстинктов тела. Ведь один только человек из всего многообразия животного мира в состоянии поступить разумно – разумно, а другими словами, по-человечески, и достаточно часто эти поступки не инстинктивны – эти поступки – инстинктам вопреки. Таким образом, быть рождённым в человеческом теле, и быть, собственно, человеком разумным – две большие разницы.