Текст книги "Межкультурная коммуникация в условиях глобализации. 2-е издание. Учебное пособие"

Таким образом, то, что рассматривается как «глобальная хозяйственная культура» и представляется почти безупречным примером универсальности западных образцов хозяйствования, распространившихся по глобальным сетям на весь остальной мир, реально существует в формах конкретных, впитавших локальный колорит и специфику глокальных хозяйственных культур.

Другим аспектом описанной диалектики глобального и локального (глокализации) в современном мире является рост значимости локального опыта для человечества как целостного сообщества. Каждая мировая цивилизация и каждая этническая культура являются носителями ценнейшего опыта: или духовного восхождения на высшие ступени бытия, где осуществляется спасение – необходимое для человека наделение всей его жизни высшим смыслом, соотнесение индивидуального и преходящего со всеобщим и вечным, или адаптации к конкретным условиям бытия, где раскрывается цветущее многообразие человеческой повседневности, богатство душевных, психологических, физических, экологических, художественных практик.

Это интересно

Распространение глобальных взаимодействий может привести к воскрешению местных культурных форм.

П. Бергер

Именно уникальность социокультурного опыта обеспечивает способность что-то внести в совокупную сокровищницу глобального сообщества – уникальные научно-технологические знания, политические институты, гражданские инициативы, духовные откровения, или просто оздоровительные методики, музыкальные ритмы или блюда национальной кухни. Этот аспект глокализации показывает, что в парадигме современного мироустройства нет «отсталых», лишенных значимого наследия, «ненужных», подлежащих «реконструкции» культур, каждая представляет собой вместилище ценного опыта.

Это интересно

Диалектика глобального и локального (глокализации) в современном мире предполагает рост значимости локального опыта для человечества как целостного сообщества. В парадигме современного мироустройства нет «отсталых», лишенных значимого наследия, «ненужных», подлежащих «реконструкции» культур, каждая представляет собой вместилище ценного опыта.

Однако это признание значимости локального не должно переходить во фрагментацию мировой культуры, распадающейся на отдельные самодостаточные ячейки. Сущность глокализации состоит в признании взаимодействия, взаимопроникновения, взаимообогащения локальных культур, через которые проявляет себя совокупная культура человечества.

Глокализация в качестве оборотной стороны глобализации знаменует собой и противоречие между глобальным и локальным уровнями взаимодействия культур, при котором глобальный развивается за счет локального, а этот последний оказывает ему посильное сопротивление. Наиболее опасным последствием разрушения локальных социокультурных и хозяйственных образований в условиях глобализации и является рост фундаменталистских – религиозных, националистических и т. д. – тенденций, которые в начале XXI в. стали приобретать все более экстремистский и насильственный характер. Международный терроризм стал все чаще интерпретироваться как «война бедных против богатых», принявшая новые формы вместо традиционных форм классовой и социальной борьбы.

Это интересно

Глокализация в качестве оборотной стороны глобализации знаменует собой и противоречие между глобальным и локальным уровнями взаимодействия культур, при котором глобальный развивается за счет локального, а этот последний оказывает ему посильное сопротивление.

Тема 2.5. Информационные аспекты межкультурных коммуникаций в условиях глобализации

Согласно концепции канадского исследователя коммуникации М. Маклюэна, телевизионная коммуникация, доминирующая сегодня среди глобальных СМК, принципиальным образом влияет на формирование специфического глобального коммуникационного и культурного пространства, которое в результате уподобляется «глобальной деревне». Возможности передавать в режиме реального времени репортажи обо всех важнейших мировых событиях не просто делают всех потребителями одной и той же информации, подобно распространяющимся по деревне слухам. Дело также и не только в том, что телекоммуникационные технологии позволяют практически моментально узнавать «всё обо всех», как в деревне, где все односельчане на виду друг у друга. Главная особенность современного коммуникационного поля состоит в его мозаичности и нелинейности.

Это интересно

Главная особенность современного коммуникационного поля состоит в его мозаичности и нелинейности.

В отличие от научной, созданной обществами с доминированием письменных средств коммуникации картины мира, стремящейся к логической последовательности и законченности тех фрагментов знания, которые доступны, современное коммуникационное поле с доминированием в нем устной вербальной информации уподобляется архаичному коммуникационному пространству аграрных обществ (деревня), где доминировало мифологическое сознание. Миф характеризуется целостным, интегрированным, синтетическим знанием о мире, и он необходим на современном этапе развития потребителю информации глобальных СМК для того, чтобы достроить до целого получаемые из них разрозненные, мозаичные знания. Таким образом, важнейшей функцией глобальных СМК становится не только распространение информации, но и мифотворчество.

Концепция постмодерна современного итальянского социального мыслителя Дж. Ваттимо основана на том, что развитие телевидения и других средств массовой коммуникации в глобальном масштабе приводит к тому, что присущая культуре модерна однозначность представлений об «универсальных ценностях», «правильном социальном устройстве», общем благе, единой объективной истине становятся невозможными. Сама логика рынка информации требует его постоянного расширения и приводит к тому, что со временем все становится объектом коммуникации. Таким образом, в глобальном масштабе эффектом масс-медиа становится возрастание сложности и разнообразия мира, многочисленности специфических и самобытных субкультур. По Дж. Ваттимо, масс-медиа делают общество в глобальном масштабе более сложным, даже неупорядоченным и хаотичным, однако благодаря этому неупорядоченному плюрализму, и более просвещенным и свободным.

Ценой этой свободы оказывается радикальная недостижимость идеала «прозрачного общества» модерна, основанного на точном, объективном, универсальном знании подлинной реальности. Реальность, создаваемая глобальными СМИ на основе плюрализма и равноправия культур, оказывается для нас «скорее результатом переплетения… многочисленных образов, интерпретаций, ре-конструкций, которые, конкурируя между собой, и, во всяком случае, без какой-либо “центральной” координации, распространяют масс-медиа»¹⁶.

Это интересно

В обществе масс-медиа вместо идеала свободы, построенного по модели самосознания, которое бы себя целиком объяснило, вместо полной осведомленности субъекта о том, как все есть на самом деле… в том обществе постоянно осуществляется идеал свободы, основанный скорее на колебании, множественности и, в конечном счете, эрозии самого «принципа реальности».

Дж. Ваттимо

Глобальное коммуникационное пространство, в котором свободно взаимодействую равноправные, рядоположенные «реальности», оказывается оторванным от какой-либо специфической почвы, однако взамен дает свободу выбора идентичности из множества звучащих в этом многоголосье диалектов-субкультур. Собственная идентичность в этой принципиальной множественности реальностей должна осознаваться не более как один диалект из многих и, подобно всем остальным, исторически ограниченная, преходящая, лишенная права на абсолютизацию. Именно этот хаос реальностей дает, по мнению Дж. Ваттимо, новые гуманистические перспективы развитию человечества в эпоху глобализации.

Интернет представляет собой не только новейшее и быстро распространяющееся средство коммуникации, но и важнейший фактор трансформации социокультурной реальности, затрагивающих взаимодействия культур. Исследования этих трансформаций пока находятся в стадии становления и развития, тем не менее, первые выводы о социокультурных последствиях распространения Интернет уже можно сделать.

Это интересно

К важнейшим социокультурным последствиям распространения мировой Сети относят рост неравенства, фрагментацию общества, ослабление социальных связей, в том числе распад реальных сообществ, снижение уровня доверия и социального и гражданского участия и др.¹⁷

Ослабление социальных связей в результате роста использования Интернета обусловлено не просто тем, что активные пользователи, проводящие в Сети много времени, меньше общаются с близкими людьми и участвуют в общественной жизни. Напротив, их круг общения может быть более обширным, а интенсивность общения выше, чем у тех, кто Интернетом не пользуется. Однако виртуальные сообщества обладают спецификой, делающей их отличными от реальных сообществ, не только традиционных, но и присущих, например, современному гражданскому обществу. Так, Интернет позволяет устанавливать связи по интересам независимо от территориальной близости, социальной и культурной принадлежности и т. д. Однако эти сообщества не требуют особого входного ценза; из них легко выходить, если утрачен интерес, первоначально способствовавший объединению; членство в них практически не требует соблюдения каких-либо общих норм и правил поведения, следования единым целевым и программным установкам. В рамках виртуальных интернет-сообществ нет условий для развития взаимного доверия, помощи, нет социальных ресурсов для организации членов сообщества для совместной деятельности ради общего блага.

При этом было бы неверным представлять интернет-сообщества как некую аномическую среду, в них вырабатываются собственные нормы общения. Однако сугубая добровольность виртуальных сообществ и практическое отсутствие проблем входа и выхода приводят к тому, что пользователи Сети объединяются на основании взаимного приспосабливания, движимого наличием общих интересов. интернет-сообщества оказываются гомогенными или имеющими тенденцию к гомогенизации, в то время как реальные сообщества представляют ценность для гражданского общества и укрепления социальных связей в целом постольку, поскольку объединяют людей с различными интересами и взглядами и позволяют им вырабатывать общие решения.

Таким образом, развитие Интернета способствует фрагментации общества на узкие группы интересов, которые замыкаются в себе и не стремятся к выходу в более широкий социальный круг. Можно сказать, что развитие Интернета подрывает коммуникацию в местных сообществах, т. е. «ближние» и «сильные» социокультурные связи, но взамен их, вместо широкого культурного участия в контексте «дальних» глобальных связей, формирует «слабые», временные, не предполагающие реальной вовлеченности фрагментированные виртуальные сообщества.

Это интересно

Развитие Интернета подрывает коммуникацию в местных сообществах, т. е. «ближние» и «сильные» социокультурные связи, но взамен их, вместо широкого культурного участия в контексте «дальних» глобальных связей, формирует «слабые», временные, не предполагающие реальной вовлеченности фрагментированные виртуальные сообщества.

Сам характер публичного дискурса и распространения информации в Интернете также приводит к противоречивым социокультурным последствиям. С одной стороны, в Интернете можно найти постоянно обновляющуюся информацию по практически любому интересующему вопросу, свободно высказать свое мнение, обсудить ее с людьми, имеющими сходные интересы и т. д. Мы имеем здесь, таким образом, виртуальное пространство для публичного дискурса.

С другой стороны, однако, поисковые системы во всемирной сети устроены по принципу фильтра, помогающего сразу найти то, что нас интересует и максимально исключить лишнее. Но «так как важно знать не только то, что ты хочешь знать, но и то, что ты можешь (прежде всего) не хотеть знать, новостные службы, подбирающие новости в соответствии с предпочтениями потребителя, могут оказать разрушительное влияние на выживание демократических сообществ»¹⁸. Это разрушительное влияние избирательной информации и общения во всемирной паутине на развитие социокультурных отношений объясняется тем, что общество в целом, а также любое реальное сообщество, предполагает взаимодействие людей с разнообразными интересами и целями по самому широкому кругу вопросов. Но когда люди общаются только с единомышленниками и только по поводу своих узких интересов, они постепенно привыкают к тому, эти их интересы являются «единственно подлинными», они становятся невосприимчивы к чужим интересам и нетерпимыми к чужому мнению. Все это приводит к информационной фрагментации общества, избыточной специализации, подрывающей взаимодействие культур по широкому кругу вопросов.

Это интересно

Особенность коммуникации в Интернете заключается в противоречии между 1) развитием виртуального пространства широкого публичного дискурса и 2) высокой степенью избирательности информации и контактов, приводящей к информационной фрагментации общества.

Информационная фрагментация, ориентация интернет-сообществ на легкое установление и разрыв сугубо избирательных связей приводят, по оценке специалистов, к «балканизации» общества и публичного дискурса, которая понимается как «быстрый рост отдельных сообществ или отношений, не связанных друг с другом. Балканизация наступает тогда, когда индивиды могут свободно выбирать своих партнеров из большого числа людей, когда каждый человек может поглощать ограниченный объем информации и когда большинство людей отдает хотя бы какое-то предпочтение нескольким специфическим идеям и фактам»¹⁹. Отмечается, что в контексте «балканизированных» виртуальных сообществ быстрее развиваются нетерпимость и экстремизм, проявляющиеся в поддержке крайних точек зрения²⁰. Не случайно, Интернет наполнен сайтами экстремистских организаций разного толка и их число множится.

Наконец, описанные выше социокультурные особенности взаимодействий в Интернете в комплексе приводят к снижению доверия в обществе – между индивидами, социальными группами, культурами. Само по себе участие в интернет-сообществе или постоянное отслеживание какой-либо информации в Сети, конечно, к снижению доверия не ведет. Однако оно не способствует и его развитию, поскольку, во-первых, доверие зависит от оптимистического отношения к миру и веры в то, что другие люди разделяют те же ценности. Однако избирательность сообществ по интересам и присущая им нетерпимость к чужому мнению приводит к быстрому и иной раз весьма резкому отторжению «инакомыслящих». Не случайно, одной из весьма часто обсуждаемых проблем интернет-общения является грубость и некорректность. Во-вторых, росту доверия в обществе способствует взаимодействие людей с различным опытом, интересами, взглядами. Но именно такие взаимодействия, с одной стороны, исключают поисковые системы, с помощью которых находят партнеров в Сети. С другой стороны, сами виртуальные интернет-сообщества образуются на основе уже существующих общих интересов и не предполагают их расширения²¹. (Необходимо отметить, что все приведенные выше выводы о влиянии Интернета на социокультурные взаимодействия сделаны исследователями на основе анализа американской культуры.)

Таким образом, развитие Интернет является одним из наиболее значимых факторов культурной глобализации как, впрочем, и других ее форм, например экономической глобализации. Однако он неоднозначно влияет на межкультурные взаимодействия. С одной стороны, развитие Интернета способствует распространению установлению сетевых связей, коммуникации, движению информации в мировом масштабе в режиме реального времени. С другой – в Интернете формируются виртуальные сообщества, основанные на слабых связях по интересам, способствующие, в конечном счете, фрагментации культуры.

Раздел 3. Политическая коммуникация в условиях глобализации

Особое значение в глобализирующемся мире имеет система усилий, направленная на обеспечение взаимодействия общества с властными структурами, а также с социально-классовыми и этнонациональными образованиями, разнообразными политическими партиями и организациями, совокупная деятельность которых определяет в конечном счете устойчивость или нестабильность жизни социума. Политическая коммуникация представляет собой непременное условие реализации таких усилий. Особенности политической коммуникации в современном геополитическом пространстве, ее аксиологические, когнитивные, репрезентативные, идентификационные и иные «смещения» в культуре начала XXI в. представляют собой одну из важнейших тем для изучения теории и практики межкультурной коммуникации. Опора на точное знание о процессах, происходящих в этой сфере, о допусках и границах этой деятельности определяет в первую очередь возможности гибкой политики по отношению к коммуникативным контрагентам. Вместе с тем ориентация в специфике лингвополитического пласта межкультурного общения помогает формировать желательное направление развития такого общения.

Тема 3.1. Понятие и особенности политического дискурса

Дискурс можно кратко определить как вербальную коммуникацию, словесное общение или взаимодействие, опосредованное языком. Последнее определение, разумеется, чересчур широко: под него подпадает практически вся человеческая деятельность. Если мы сохраняем его здесь, несмотря на явную некорректность, то не без задней мысли: эта намеренная ошибка позволяет подчеркнуть, что дискурс вездесущ, присутствуя в любом человеческом взаимодействии.

Это интересно

Дискурс – это вербальная коммуникация, словесное общение или взаимодействие, опосредованное языком.

Такое словесное общение может осуществляться как в устной, так и в письменной (печатной) форме. На начальных этапах человеческого развития единственно возможной формой коммуникации была коммуникация устная, ограниченная в пространственном отношении возможностями голосовой артикуляции и условиями распространения звука. Изобретение письменности радикально изменило характер и возможности дискурса: чтобы принять в нем участие, отныне не обязательно было находиться в пределах слышимости друг друга. Пространственное расширение аудитории, точнее, превращение аудитории, круга слушателей (лат. auditorium производно от глагола audio – слышать) в круг читателей, изменило и временные параметры дискурса: его темп и длительность теперь определялись не скоростью распространения звука и чувствительностью человеческого слуха, а возможностями транспорта, природными свойствами носителя текста, наличием средств его размножения. С другой стороны, дистанционный характер общения усилил присущую дискурсу асимметричность: если и круг собеседников разделялся на тех, кто преимущественно говорит, и тех, кто преимущественно слушает, с переходом к письменной коммуникации обратная связь замедлилась настолько, что порой делалась проблематичной.

Дальнейшее изменение природы дискурса было связано с крупнейшим техническим новшеством в сфере духовной культуры – изобретением книгопечатания. Дискурс стал массовым. Произошло это, правда, не сразу: в эпоху Гуттенберга (и еще долго после него) грамотность отнюдь не была всеобщей, но по крайней мере с технической стороны, ее основы были заложены. Вместе с тем возросла асимметричность дискурса: для большинства его участников общение стало, по сути, односторонним.

Настоящий революционный переворот в области человеческой коммуникации произвело появление радио и телевидения. Эти технические новинки как бы «восстановили в правах» устное общение, все предшествующие века постепенно вытеснявшееся на периферию публичной коммуникации. Но «возрождение» устной коммуникации не сопровождалось восстановлением хотя бы ограниченного коммуникационного равновесия; напротив, односторонность дискурса еще более возросла и к тому же сделалась явной: присутствие «собеседника» на экране телевизора лишь подчеркивает то, что эта «говорящая голова» нас не слышит и не слушает. Эта асимметричность имеет особое значение в дискурсе политическом. Особенностью этого вида дискурса на протяжении практически всей истории человеческого общества было подчёркнутое неравенство участников. С этой точки зрения, современные средства массовой коммуникации, казалось бы, не привнесли в политический дискурс ничего принципиального нового, ничего такого, что не имело бы места раньше: массовость сработала как мощное увеличительное стекло, сделавшее явным то, что прежде не так бросалось в глаза. Но нельзя не подчеркнуть, что резкое усиление асимметричности политического дискурса, связанное с внедрением современных коммуникационных технологий, находится в очевидном противоречии с официальной демократической идеологией обществ, лидирующих в области внедрения и использования этих технологий.

Это интересно

Асимметричность дискурса:

(А. С. Пушкин. Борис Годунов)

НАРОД:

– Молчать! Молчать! Дьяк думный говорит;

Ш-ш – слушайте!

ЩЕЛКАЛОВ (с Красного крыльца):

– Собором положили

В последний раз отведать силу просьбы

Над скорбною правителя душой.

Заутра вновь святейший патриарх,

В Кремле отпев торжественный молебен,

Предшествуем хоругвями святыми.

С иконами Владимирской, Донской,

Воздвижется, а с ним синклит, бояре,

Да сонм дворян, да выборные люди

И весь народ московский православный,

Мы все пойдем молить царицу вновь,

Да сжалится над сирою Москвою

И на венец благословит Бориса.

Идите же вы с богом по домам,

Молитеся – да взыдет к небесам

Усердная молитва православных.

(Народ расходится.)

Другой важнейшей особенностью политического дискурса является его двойственная природа. С одной стороны, политический дискурс есть процесс обсуждения политической реальности, отличный от самой реальности настолько, насколько предмет обсуждения отличается от обсуждения предмета. С другой стороны, политический дискурс выступает как неотъемлемая часть самой политической реальности, которая не существовала бы вовсе в отсутствие политического дискурса или была бы существенно иной, протекай дискурс как-то иначе.

Взятый в первом качестве, политический дискурс относится к политической действительности примерно так же, как естественнонаучный дискурс относится к природной действительности. Анализируя политический дискурс в этом аспекте, мы прежде всего должны задаться вопросом, насколько верно (адекватно) представлена в нем политическая реальность: правильно ли понимают его участники характер тех явлений, отношений и процессов, о которых они говорят (пишут), насколько правильно, чем обусловлены их ошибки, как их можно исправить. Другими словами, понимаемый так дискурс выступает как преимущественно познавательная (отражающая) деятельность, а наша рефлексия по его поводу – как критический анализ предпосылок, условий, процедур и результатов этого познания. Исходя из того что первой предпосылкой познания является самая возможность получения информации, мы можем, например, спросить, достаточно ли информированы участники дискурса, каковы источники их информации, насколько они надежны, можно ли, и если можно, то как расширить круг и повысить надежность этих источников. Следующий вопрос, который уместно задать с этой точки зрения, относится к когнитивным способностям участников дискурса: соответствует ли (и если да, то в какой степени) их понятийный аппарат характеру обсуждаемых вопросов, как возникает этот аппарат, каковы перспективы его совершенствования. Наконец, мы должны задаться вопросом, как можно использовать полученное знание.

Дискурс, взятый во втором качестве, находится в существенно ином отношении к политической действительности: действительность выступает в этом случае не как его предмет (во всяком случае, не только как предмет), а как его пространство, сам же дискурс оказывается не столько разговором о политике, сколько разновидностью политического действия. В лингвистической теории высказывание, эквивалентное действию (поступку), называется перформативом, или перформативным актом.

Это интересно

Перформатив (от ср. – лат. performo – действую) – высказывание, эквивалентное действию, поступку. Перформатив входит в контекст жизненных событий, создавая социальную, коммуникативную или межличностную ситуацию, влекущую за собой определенные последствия (напр., объявления войны, декларации, завещания, клятвы, присяги, извинения, административные и военные приказы и т. п.).

Н. Д. Арутюнова. Лингвистический энциклопедический словарь

Перформативные акты имеют место, конечно, не только в политике. Например, люди, вступающие в брак, должны словесно подтвердить свои намерения и без соответствующих слов с их стороны бракосочетание как правовой акт не состоится. Человек, дающий обещание, не может сделать это иначе как в форме текста (произнесенного или написанного); равным образом, в словесную форму облекаются акты отчуждения имущества при продаже, по наследству и т. п. Во всех этих случаях имеют место не сообщения, не рассказы о действиях или событиях, а сами действия и события: перформативы (высказывания как поступки) следует отличать от нарративов (повествований о поступках).

И все же политический дискурс, если можно так выразиться, более перформативен, чем дискурс обыденный: в политике даже нарративные речевые акты приобретают характер перформативов. В обыденной речи так называемые перформативные глаголы (выражают цели речевых актов: «возражать», «обещать», «приказывать» и т. п.) выступают в этом качестве почти исключительно в форме первого лица настоящего времени изъявительного наклонения. Например, произнесение фразы «я обещаю» есть акт обещания, но произнесение «он обещает» есть описание или констатация акта обещания. (Описанием следует признать и высказывание от первого лица в прошедшем времени «я обещал»; не будет перформативным высказывание от первого лица в сослагательном наклонении: «я обещал бы»).

Это интересно

Неперформативные употребления перформативных глаголов предполагают соотнесенность со временем.

Я говорю, употребляемое в терминологическом смысле, по-видимому, не является сокращенным вариантом выражения Я говорю сейчас. Чтобы это понять, достаточно рассмотреть выражения, соответствующие единице «Я говорю» в поверхностной структуре высказывания (то есть, грубо говоря, перформативные глаголы): Я приказываю тебе, Я предостерегаю тебя, Я обещаю, Я требую, Я протестую и т. п. При всем желании нельзя интерпретировать эти выражения как сокращения для «Я приказываю тебе сейчас», «Я протестую сейчас» и т. п.

Все остальные употребления перформативных глаголов (дескриптивные, констативные, пересказывательные и другие, как бы их ни называли) предполагают явную и неявную соотнесенность со временем. Можно предположить, что эти неперформативные употребления вторичны по отношению к перформативному употреблению и что их семантическое представление состоит из семантического представления перформативного глагола плюс представление условной успешности, которые сами по себе соответствуют отдельным компонентам значения данного перформатива.

А. Вержбицка. Речевые акты

Но в политике даже рассказ о чужих (не говоря уже о своих) поступках является не столько повествованием, сколько поступком. Он представляет собой не продукт отстраненного созерцания отличного от рассказчика объекта (хотя его предметом и может быть отличный от рассказчика объект), а форму взаимодействия с этим объектом или воздействия на него, а также взаимодействия с другими субъектами по поводу данного объекта или воздействия на них и, в этом качестве, входит в самую ткань политической жизни.

Это интересно

Перформативность политического нарратива:

А. С. Пушкин. Борис Годунов

Воротынский:

– Полно, точно ль Царевича сгубил Борис?

Шуйский:

А кто же?

Кто подкупал напрасно Чепчугова?

Кто подослал обоих Битяговских С Качаловым?

Я в Углич послан был

Исследовать на месте это дело:

Наехал я на свежие следы;

Весь город был свидетель злодеянья;

Все граждане согласно показали;

И, возвратясь, я мог единым словом,

Изобличить сокрытого злодея.

Поскольку политический дискурс не утрачивает при этом своих нарративных и дескриптивных функций, он приобретает существенно рефлективный характер, имея своим предметом в том числе и самого себя. Подобное положение вещей не может не приводить к парадоксам (логическим и семантическим), анализ которых имеет существенное значение для уяснения сути политического процесса, особенностей вербальной коммуникации в политике и характера политического знания.

Эти парадоксы можно разделить на две группы: 1) собственно семантические парадоксы, связанные со сложностями разграничения речи (мысли) и ее объекта в тех случаях, когда объектом является сама речь (мысль); 2) парадоксы, возникающие вследствие использования нарративов и дескрипций в ненарративных и недескриптивных целях, которые можно было бы назвать манипуляционными.

Это интересно

Манипуляционное употребление нарратива:

Шекспир. Отелло

Яго:

– Я как-то с Кассио лежал

На койке.

У меня болели зубы.

Я спать не мог.

Беспечный ветрогон

Во сне всегда выбалтывает тайны.

Таков и Кассио.

И слышу я:

«Поосторжней, ангел Дездемона.

Нам надобно таить свою любовь».

Он крепко сжал мне руку и со страстью

Стал целовать, как будто с губ моих

Срывал он с корнем эти поцелуи,

И положил мне ногу на бедро.

Потом, вздохнул, пролепетал:

«О горе! Зачем ты в руки мавра отдана!»

Отелло:

– Чудовищно! Чудовищно!

Яго:

– Ведь это

Во сне происходило.

Отелло:

– Но в каком!

Как уличает это сновиденье!

Остановимся сначала на последних. Мы знаем, что даже в обыденной жизни описания могут использоваться в целях воздействия на лицо, являющееся объектом описания, или на лиц, связанных с этим объектом. Например, настойчиво характеризуя некоего человека как умного, порядочного, доброго или, наоборот, глупого, бессовестного, злого, я не просто доношу до собеседников свое знание об объекте: я формирую (в той мере, в какой мне это удается) их отношение к нему, а иногда и его отношение к себе. Я не просто характеризую ситуацию – я меняю, а то и создаю ее. Нет нужды говорить, что я могу при этом утверждать совсем не то, что имеет место в действительности, и даже не то, что я сам думаю по поводу этой действительности: я могу как ошибаться, так и лукавить, лгать. Но успешная ложь нередко становится правдой, хотя это и не делает лгуну чести. Например, обманом убедив всех в том, что некий человек неискренен, я могу заставить их с подозрением относиться к самым невинным его поступкам, что, в свою очередь, может побудить этого человека прибегнуть к обману как к средству самозащиты и достижения вполне законных и непредосудительных целей. Другими словами, клевета может сделать искреннего человека неискренним, при этом как бы перестав быть клеветой. Настойчиво характеризуя кого-то как человека некрасивого, я могу изменить сами представления окружающих о красоте и в той мере, в какой стандартны красоты зависят от человеческих предпочтений, как бы превратить красивого человека в некрасивого.