Текст книги "Рыцарь-маг"

– Легко догадаться.

– Рыцарь Элдли не знает, сколько времени понадобится королю Ричарду, чтобы найти их. При допросе наши люди не применяли пыток, но если ваше императорское величество пожелает, мы можем проверить, в самом ли деле это все, что знают рыцарь и остальные англичане.

– Думаю, пока это ни к чему. Всегда успеется. – Исаак махнул рукой, и Василий Калигит, поклонившись, ушел.

Палатин, исполнявший как военные, так и судебные обязанности в рамках острова, и стратиг, призванный воевать также и за пределами миниатюрной империи (просто еще ни разу за шесть лет, если не считать единственной попытки базилевса вернуть мятежный Кипр под свое крыло, не приходилось этого делать), явились незамедлительно. Приказы Комнина были просты и ясны – усилить оборону, собрать армию и ждать. Что делать с галерой, император еще не решил. Посланник, прибывший оттуда, подтвердил показания допрошенного рыцаря Элдли, вернее, просто сообщил, что на борту большой и когда-то нарядной галеры находятся знатные дамы...

Галера покачивалась на волнах, размеренно и плавно, словно колыбель, и молодые женщины, устроенные в каюте со всем комфортом, больше не испытывали неудобства. Они, знавшие о путешествиях по морю очень мало, не поняли, как близки были к гибели, и потому не беспокоились ни о чем. Иоанна, закутанная в длинную черную накидку поверх расшитого золотом черного траурного платья, подошла к двери каюты и, открыв ее, встала на пороге, то ли любуясь красотой неба и моря, сапфировая синева которых была совершенно одинакова, то ли думая о чем-то. Молодая королева, которая похоронила своего ребенка, когда ей было семнадцать, и стала вдовой в двадцать четыре, была довольно мила. Она не походила на свою мать, демонически прекрасную Альенор Аквитанскую, но в огромных темных глазах застыла память о пережитом, и она выглядела прекрасной и скорбной, как Мадонна на церковных витражах.

Она почти не разговаривала с Беренгерой, да, впрочем, ее будущая невестка этого не замечала. Принцесса Наваррская была поглощена собой и своей грядущей свадьбой. Она очень долго ждала подобающего брака и вот теперь могла гордиться тем, что ее пожелал в жены самый могущественный из государей Европы. Конечно, на самом деле наибольший вес имело ее приданое – и земли, и армия Наварры, и золото, которое Санхо VI обещал ее будущему мужу. Что с того? Разве бывает так, чтоб государи женились на бесприданницах? От каждого брака хороший король старается выгадать как можно больше для себя и своей страны. Беренгера считала: ей надо гордиться, что она такая богатая невеста.

Буря была так сильна, что ветер буквально вбивал капли воды в мельчайшие щели корабля, и, хоть люки и двери были задраены как надо, в каютах все промокло. Теперь слуги выносили ковры, занавеси и кушетки на просушку, размещали их на палубе, и моряки, рыцари и даже те гребцы, которые отдыхали на нижней палубе, могли убедиться – обстановка галеры на самом деле роскошна. Иоанна, стоя в дверях, смотрела, как переливается под солнцем великолепный шелк, как горят изумительные вышивки золотом.

Одно из покрывал помогала расстилать девушка в попорченном морской водой платье, достойном придворной дамы. Нет, она не служанка – и одета слишком роскошно, и держится уверенно, с достоинством. Рядом с ней был молодой мужчина в замшевом кафтане, надеваемом обычно под кольчугу, со следами соли в складках, с солью в волосах. Он выглядел измученным, но оживленно беседовал с девушкой и разок поднялся с места, чтоб помочь ей расстелить ткань. Вдовая королева вспомнила его, это был тот самый рыцарь, который постоянно следовал за королем Английским. А девушка... да, конечно, она тоже была в свите Ричарда, в Мессине, еще подала ей, Иоанне, напиток, хотя и не была служанкой. Просто жест вежливости.

Иоанна подобрала подол единственного сухого платья, которое нашла прислужница, и спустилась на палубу. Молодой рыцарь повернулся к ней и поклонился. Девушка, помедлив, последовала его примеру, сделав изящнейший реверанс.

Вдовая королева протянула руку.

– Я помню вас, сударь, – сказала она по-французски, обращаясь к нему. – Вы служите моему венценосному брату, королю Ричарду. Как ваше имя?

– Ричард Уэбо из Уолсмера, ваше величество. Я телохранитель его величества короля Ричарда.

– В самом деле? – Королева милостиво кивнула. – В таком случае я удивлена: почему же вы, рыцарь, оказались на этом корабле?

– Я был на «Голубке», ваше величество. На одном из тех кораблей, которые разбились на скалах. Меня и мою невесту смыло за борт.

– Вы добрались до галеры и смогли спасти свою невесту? – В глазах Иоанны вспыхнуло любопытство. До того она смотрела на Дика с равнодушием знатной дамы, и не думающей снисходить до низшего, хоть и дворянина, но не августейшего лица. Теперь же в ее голосе появился интерес. – Вы удивительный человек.

– Ваше величество очень добры. – Он не мог не улыбнуться.

– Но почему же вы оказались не на корабле моего брата? Он не держал вас при себе?

– Нет, ваше величество. Государь приказал мне отправляться вперед.

– Должно быть, он счел вас достойным находиться в эскорте корабля своей невесты.

– И своей сестры, ваше величество.

Иоанна невольно улыбнулась, и ее бледное лицо слегка порозовело. Она давно забыла, как это приятно, когда тебе улыбается молодой мужчина. В день смерти мужа с наивной самокритичностью современных ей женщин она решила, что жизнь ее кончена. Вдова Вильгельма Доброго была еще очень молода, густые темные волосы обрамляли милое свежее личико, глаза очаровательно затеняли длинные ресницы, но двадцать пять лет – это более чем половина женского века. В те времена женщины умирали раньше мужчин, если, конечно, не считать частых смертей на войне, и грань тридцатилетия была гранью между молодостью и старостью. Молодая вдова каждую минуту помнила, что ей до рокового порога осталось только пять лет. Даже немного меньше.

Дик смотрел на молодую вдову вежливо и мягко, испытывая сочувствие к женщине, которой пришлось пережить так много, она же принимала это за симпатию и восхищение ее привлекательностью.

Изумившись самой себе, Иоанна жестом дала понять, что разговор окончен, и повернулась к собеседнику спиной. Она чувствовала смятение.

Серпиана проводила бывшую королеву взглядом и покосилась на Дика.

– Ты ей явно понравился.

Молодой рыцарь едва слышно рассмеялся.

– Не смейся. – В голосе девушки впервые за все время появились нотки ревности. – Я серьезно.

– О чем ты говоришь? Это королева Сицилии, и ей никогда не придет в голову обращать внимание на простого рыцаря.

– Разве она не женщина?

Дик наклонился и поцеловал ее в затылок, нагретый солнцем и слегка пахнущий солью, а потом – в шею под туго заплетенной и уложенной на голове толстой косой. Кожа девушки обожгла его губы.

– Не надо ревновать, солнце мое. Я не однажды предлагал тебе пожениться. Если б ты согласилась, у тебя не было бы никакой причины для ревности.

– Думаешь, заключение брака избавит меня от каких-либо сомнений?

– А ты действительно ревнуешь меня?

Она улыбнулась ему, и, взглянув в дивные искрящиеся глаза, Дик захотел немедленно прижать девушку к себе. Нельзя, неприлично делать это на глазах у всех. Но как же она прекрасна...

– Вовсе нет. Я шучу, – ответила Серпиана. Он отвел ее в сторонку и там, укрывшись за бьющим по ветру сохнущим парусом и огромными бухтами свернутых канатов, обнял и стал целовать. Она прятала глаза, но охотно подставляла губы, он гладил ее по щеке и шее и снова поражался, насколько горяча ее кожа. Горяча, как накаленный солнцем камень. И при этом – ни единой капельки пота. Кожа была обжигающе сухой.

– Ты пышешь жаром. Прямо как само солнце, – прошептал он.

Она лишь улыбнулась в ответ.

– Вчера в воде ты была такой холодной, что я даже испугался.

– Я же змея. Нас считают холоднокровными.

– И что?

– Таким, как вы, примитивным существам, – она задорно улыбалась, – непременно нужно сохранять высокую температуру тела. Если вы остываете, вы умираете. Нашей расе это не нужно. Если мы остываем сильно и надолго, мы просто засыпаем. Проще было стать такой же холодной, как море, так я тратила меньше сил. Теперь же я набираю тепло всем телом, чтоб компенсировать потери.

– Все это слишком сложно для меня. – Он прижал ее покрепче. – Об тебя можно греться. Наверное, ты предпочла бы где-нибудь на солнышке свернуться клубочком, верно?

– Да, причем в змеином облике. – Она поддразнивала его, словно хотела таким образом раззадорить.

Воспоминания о своей спутнице, рассекавшей волны в облике змеи, навели Дика на мысли о пропавшем друге и оруженосце, молодом друиде Трагерне, который оставался на борту погибшей «Голубки». Корабль налетел на рифы, и высокие волны разбили его в щепки, вынесли доски на берег, не оставив от судна ни следа. Остов второго торчал не так далеко от стоящей на якоре галеры. От него тоже осталось немного. Но друид вполне мог спастись. Почему нет?

– О чем ты думаешь? – спросила посерьезневшая Серпиана.

– О Трагерне.

– Волнуешься?

– Немного.

– Ты мог бы попытаться почувствовать, жив ли он и все ли у него в порядке.

– Но как?

– Чему тебя, интересно, учили друиды? – фыркнула девушка-оборотень.

Дик задумался.

Он прожил у друидов в Озерном крае немного меньше года, друиды обучили его многому, но ничего, что могло бы помочь ему найти друга, не пришло в голову. С другой стороны, магия, в тонкости которой молодой рыцарь волей судьбы оказался посвящен, дает самые разные возможности, и, наверное, можно составить и такое заклинание. Дик стал перебирать в памяти все те формулы, которые узнал из книг, придумывая, как именно их можно собрать воедино.

– Только не надо колдовать впрямую, – сказала девушка, внимательно следя за выражением его лица. – Не забывай о том, что тебе говорил старик-друид. Будь осторожней.

– Но чего же ты от меня хочешь? Как я могу узнать что-то, если не применю заклинания?

– Ну заклинания не обязательны. Попробуй обойтись без них.

Молодой рыцарь сосредоточился, изменил взгляд, и теперь он видел только магию.

Это дивное зрелище – мир, расцвеченный магической силой. Сеть каналов разной толщины и интенсивности мгновенно оплела долину Лимассол, они дрожали и испускали хрупкие веточки энергетических эманации. Берег на линии прибоя светился бледно-зеленым – это была граница сил земной и водной. Переливчатыми куполами золотого света были накрыты три храма, располагавшихся в долине. Одна из гор словно превратилась в действующий вулкан – над ней выросла шапка света, подвижного, ослепительного и безупречного, раскрывающегося, как цветок, где лепестки живо напоминали языки лавы. Мгновение Дик любовался, потом не выдержал, тронул Серпиану за плечо, показал рукой:

– Смотри, как красиво.

Он почувствовал прикосновение ее сознания – видимо, девушка предпочла смотреть его глазами. Она подняла взгляд и вздрогнула.

– Красиво, правда? – повторил он, не дождавшись реакции.

– С ума сойти... Никогда ничего подобного не видела.

– Как ты думаешь, что это?

– Что тут думать? Магический источник, причем естественный, нетронутый и довольно мощный. – Она покачала головой. – Думаю, я была не права и здесь ты можешь применять любую магию – все твои действия приглушит этот источник... Как бы хотелось прибрать к рукам эту драгоценность... Ты нашел Трагерна?

– Нет еще. – Дик пошарил магическим взглядом по берегу и ткнул пальцем в сторону слабой, но ясной, как маленькая звездочка, зеленой точки. Самый друидический знак. – Вот он где. В этом замке.

Если человек, обладающий необычными способностями, так или иначе духовно связан с другим таким же необычным человеком; найти его в пределах досягаемости магического взора – дело наипростейшее.

– Жив, дубовый сучок, – с облегчением бросила девушка, видимо, тоже разглядев.

– Жив. И здоров... Почти, – протянул молодой рыцарь. Он задумался, рассматривая полоску прибоя, зелень прибрежных рощ, осыпанных ароматным снегом яблоневого, вишневого и апельсинового цвета, и твердыню Лимассол.

– Ты что?

– Так. Ничего.

– Неправда.

– Потом скажу.

Всю ночь просидевший в запертой каюте Этьен де Мони, назначенный на время путешествия личным казначеем принцессы Наваррской, с утра не знал, чем заняться, и потому решил провести ревизию уцелевших на галере припасов. Осмотрев продукты и бочки с пресной водой, он сделал вывод, что долго на всем этом не протянуть. Впрочем, никакой проблемы он в этом не видел, ведь корабль находился не в открытом море, а на расстоянии вытянутой руки от берега, и какого. Вот уж воистину изобильный остров, где можно купить все – и хлеб, и мясо, и вино, и фрукты для дам. О чем он и сообщил командору Стефану Турнхаму, когда тот поднялся на палубу из каютки, где дремал, утомленный предшествующей ночью. Во время шторма несчастный Турнхам промучился морской болезнью и заснул только к утру. Он считался командиром тридцати гвардейцев, охранявших принцессу и вдовствующую королеву, и без его разрешения моряки не посмели пристать к берегу. Равно и будить такого знатного сеньора не решился никто.

Стефан Турнхам был встрепан и еще бледен после мучений предшествующей ночи. Море внушало ему опасение, и из сказанного де Мони он понял только одно – необходимо решить, сходить или не сходить на берег. В заспанных, покрасневших глазах знатного сеньора появился интерес. Для виду он высокомерно пожевал губами и изрек:

– Ну что ж, можно. Передай приказ.

– Милорд, прошу вас не делать этого, – прозвучало слева.

По лесенке, ведущей с нижней палубы на верхнюю, взбежал молодой рыцарь в испорченном солью подкольчужном кафтане, распахнутом из-за жары. Турнхам вспомнил его – тот самый рыцарь, который победил в турнире под Вузелем и потом все вертелся возле короля. И, кажется, король его отмечал. Кроме того, идет поход, и то, что недопустимо при дворе, вполне возможно, когда близится бой. Так что юноше, известному как телохранитель короля, можно простить дерзость.

– Почему же? – снизошел граф до вопроса. Ему, помимо всего прочего, очень понравилось обращение «милорд», поскольку настолько знатным он пока еще не был.

– Милорд, в Лимассоле находится местный император.

– И что с того?

– Исаак Комнин известен своей неприязнью к рыцарям, отправляющимся в поход на Восток. Дошло до того, что он запретил их кораблям входить в кипрские порты. Куда уж больше.

– Сейчас другая ситуация. Он не посмеет отказать в приеме таким знатным дамам, как ее высочество Беренгера и ее величество Джоанна.

Французский рыцарь назвал вдову Вильгельма Сицилийского простонародным именем Джоанна, а не державным Иоанна, как положено, что свидетельствовало о том, насколько не считаются с сестрой короля Английского. Дик только поморщился, но сделал вид, что не слышит.

– Отказать-то он не посмеет, – согласился Уэбо. – И принять, конечно, примет. Но как поступит потом? Не захочет ли взять столь знатных дам в заложницы? Это было бы слишком неприятно для его величества Ричарда.

Турнхам задумался. Сон еще не отступил, сознание туманилось, и думать было тяжело. Но о Комнине он что-то слышал. В самом деле, этот мелкий государь доставлял немалые проблемы французским, германским и английским кораблям, перевозящим припасы для воинов, чинил постоянные препятствия. Ходили слухи, что Комнин даже поддерживает союзные отношения с султаном Саладином, а уж это не лезет ни в какие ворота. Особенно неприятно было упоминание телохранителя короля о гневе суверена. Да, если государь разгневается, добра не жди.

Он повернулся и взглянул на принцессу Беренгеру, видно, соскучившуюся в темной каюте и вышедшую на палубу. Дочь короля Наваррского, став невестой английского короля, решила использовать время от помолвки до бракосочетания как можно приятнее и появлялась на людях в самых роскошных платьях. И теперь она искрилась под солнцем – сама как драгоценное украшение, так что слепило глаза. Тяжелая парчовая ткань, литое золото, камни украшений – покосившись на принцессу, Серпиана подумала: хорошо, что будущая супруга короля Ричарда такая высокая и крепкая девушка, должно быть, достаточно сильная, чтоб таскать на себе такую тяжесть.

Стефан Турнхам поклонился принцессе, и Беренгера, знавшая, что знатной даме не следует совать нос в мужские дела, заинтересованная, подошла. Дик склонился перед ней, выпрямился и повторил принцессе то, что только что сказал командиру ее гвардии.

– Ваше величество! – Конечно, так, наверное, преждевременно было обращаться к Беренгере, пока еще только невесте короля, но лесть – лучший способ добиться от власть имущих того, что тебе нужно. Дик вовсе не хотел, чтоб его собственная невеста оказалась в гуще боя, когда высадившуюся на берег гвардию атакуют, и потому пустил лесть в ход. – Ваше величество, речь шла о том, что на берег высаживаться опасно. Император Кипра не внушает никакого доверия. Его поступки невозможно предугадать.

Дочь короля Наварры порозовела, польщенная, что у нее, можно сказать, спрашивают совета по такому важному вопросу. Она мало что поняла из услышанного, только то, что сходить на берег опасно и это, возможно, вызовет гнев ее будущего супруга. Злить короля Англии она не собиралась ни в коем случае, интуитивно чувствуя, что только от супруга, от его отношения будет зависеть ее положение и ее власть. Ее будущий муж, конечно же, оценит ее преданность и покорность его воле.

– Без разрешения своего будущего супруга на берег я не сойду, – заявила она, изящно обмахиваясь веером. – И моя дорогая сестра тоже. – На Иоанну, стоявшую в дверях каютки, она даже не оглянулась.

Молчаливая вдова не издала ни звука – не спорила, не соглашалась, но от нее ничего и не ожидали.

Стефан Турнхам счел за лучшее не возражать. Почему бы и нет? В самом деле, его величество Ричард Плантагенет может выказать недовольство чем угодно, но только не подобным подчинением его воле. Сердить короля не угодно, но только не безоговорочным повиновением. Сердить короля не хотелось никому. Кроме того, Комнин ничем еще не доказал, что он не замышляет какой-нибудь каверзы. Если он задумал что-нибудь дурное, пусть остается с носом.

Куда приятней будет сойти на берег в окружении огромной армии, когда король Английский доберется до Кипра.

Глава 2

Несколько долгих и томительных дней англичане, выброшенные после бури на берег Кипра и заключенные под стражу в Лимассоле, провели под замком. Радужные иллюзии, что с ними, выжившими, уже не случится никакой неприятности, развеялись очень быстро. Принесенной им еды хватило бы разве что на одного-двух взрослых мужчин, а заключенных было десятеро. Своды залы низко нависали над головой, камни сочились влагой, и она оседала на стенах мелкими холодными каплями. Несмотря на то что в апреле здесь солнце жарило уже так сильно, что без шляпы ни один крестьянин не выходил в поле, в зале стоял такой холод, что легко одетые англичане сразу продрогли.

Требования немедленно освободить их натолкнулись на грубые крики стражей, угрозы и даже побои. Трагерну, который оказался ближе всех к двери, досталось первому. Просьбы принести столько еды, чтоб ее хватило на всех, стражи пропускали мимо ушей.

– Посмотри на их жирные ряхи, – проворчал кто-то из воинов. – Небось сами все сожрали. Мерзкие головешки. Да они тайные мусульмане.

– С чего ты взял?

– Да ты на них посмотри! Черные, как турки.

– Тише, – простонал Трагерн, потирая бок. – Вдруг они знают английский?

– Вряд ли, – возразил ворчун, но голос понизил. – С чего им владеть нашим прекрасным языком... А может, они нас просто не понимают? Эй, есть тут кто-нибудь, кто знает местный язык?

– А на каком они тут говорят?

– Не знаю. Наверное, на кипрском.

– На греческом, – вставил Трагерн.

– Эй, умник, а этот самый греческий ты знаешь?

– Знаю.

– О, – оживились все. – Давай-ка потребуй у них нашу жратву!

– Интересно, почему это должен делать я? Сам требуй, – огрызнулся молодой друид. – Почему я должен получать за всех? Я уже один раз получил, больше не хочу.

– Я, между прочим, этого твоего греческого не знаю.

– Он не мой. Пожалуйста, я тебе переведу любую фразу.

Заключенные долго совещались, спорили, что заняло у них несколько часов, на протяжении которых голод не терзал мужчин – одни и думать забыли о своих мучениях, перебирая грехи каждого из спорщиков, другие увлеклись чужой сварой и с интересом следили за ее развитием. Под конец порешили сделать так, как советовал Трагерн: самый голодный и потому самый смелый из рыцарей приготовился слушать и запоминать греческие фразы.

– Смотри, подскажешь что не то – голову оторву, – мрачно пообещал он.

Молодой друид только отмахнулся. Он выглядел мрачным и раздраженным.

– Ну, что тебе переводить? Какую фразу?

Трагерн не мог похвастаться действительно хорошим знанием греческого, хотя на самом деле свободно разговаривал более чем на десяти живых языках, а помимо того, прекрасно владел языком учености, то есть латынью, но ему, как магу, не стоило особого труда восполнить недостатки знаний, просто слушая стражу. Он убедился, что охранники разговаривают на очень примитивном греческом диалекте, изобилующем словами и фразами, которые употреблять при переводе не стоило, чтоб тебя не избили. Тщательно подбирая слова, он составил самую простую фразу.

Рыцарю пришлось повторить ее не меньше двадцати раз, прежде чем он смог воспроизвести ее более-менее точно и понятно. Язык англичанина спотыкался о сложные и непривычные звуки, и молодой друид выслушал о себе немало неприятного и несправедливого. Впрочем, он не обижался.

Перебранка со стражами затянулась. Сперва те очень удивились, что вместо непонятной тарабарщины из камеры послышались знакомые звуки правильно составленных, хоть и слегка искаженных фраз на местном диалекте, потом заинтересовались и даже заглянули внутрь. Впрочем, выполнять требование отнюдь не спешили, только вяло переговаривались между собой и коротко отвечали рыцарю, вызвавшемуся побеседовать с охраной.

– Что они говорят? – нервно спрашивал англичанин, оборачиваясь к Трагерну.

Тот переводил, стараясь держаться подальше от двери, – одного пинка ему было вполне достаточно. Молодой друид понимал, что стражники вряд ли согласятся пополнить меню заключенных или улучшить его, но попытаться-то стоит! Ответы облаченных в доспехи громил были разнообразны – от «не велено» до «заткни свою хлебалку, франкское дерьмо, сколько тебе положено жратвы, столько ты и получил». Услышав перевод последней фразы, рыцарь короля Английского раздраженно бросил своему добровольному переводчику:

– Скажи ему, что он сам дерьмо, даже по цвету похож.

– Сам говори. Что я, с ума сошел?

– Да ты трус, оруженосец!

– Ничего подобного, я просто реалист.

– Ну хорошо, скажи, как это должно звучать, а я передам.

Трагерн подобрался поближе и прошептал фразу рыцарю на ухо. Говорить во весь голос ему совершенно не хотелось, тем более что, судя по реакции, фразы, которые он составляет, местные понимали хорошо.

Элдли, сидевший рядом с молодым друидом, заинтересованно следил за разговором и, когда его сосед плюхнулся на место, шепнул ему:

– Отличная идея, парень. Сейчас они придут в ярость и ворвутся сюда, нас бить. Их четверо, а нас десять. То, что надо. Как по-местному будет «дерьмо», ну-ка скажи мне?

Трагерн фыркнул и стал переводить самые забористые словечки, вернее, просто вычленил их из потока речи киприотов и повторил на ухо Элдли. Джордж, как оказалось, гораздо лучше способен воспринимать фразы на чужом языке, он смог повторить их с первого раза и тут же произнес в полный голос. Молодой друид не очень точно понимал, что означают те или иные слова, но по тому, как немедленно ощетинились стражники, понял, что, наверное, ругательства самые смачные. Рыцарь решительно отстранил его, мол, держись подальше, и, чуть нагнувшись, выставив привычные к драке руки, загадочно улыбаясь каким-то собственным мыслям, стал ждать киприота.

В драку полезли трое стражей, четвертый остался снаружи, но через полуотворенную дверь заглядывал внутрь с величайшим интересом. Было понятно, что он и сам бы с удовольствием поучаствовал, но не мог. Охранники пустили в ход небольшие дубинки, утяжеленные металлическими накладками, мечей они пока не доставали, но на поясе это оружие висело, и англичане об этом не забывали. Все крепыши в троице выглядели похожими друг на друга, как братья, – низкие лбы, крепкие челюсти, широкие плечи и длинные руки, и даже повадки одни и те же. На ворвавшихся внутрь киприотов воины короля Ричарда накинулись с удовольствием. Они еще не ослабели от голода, хорошо отоспались после бури. Голодный мужчина, как известно, начинает злиться, и эту злобу надо было как-то выплеснуть.

На стражников, оскальзываясь, налетели сперва шестеро пленников, потом еще двое, только Трагерн остался в стороне, вспомнив, что друидам не следует вступать в драки, разве что, защищая свою жизнь. Конечно, на эту ситуацию можно было посмотреть и иначе, но молодому друиду не очень-то хотелось получить дубинкой по голове. Кроме того, в одно мгновение у двери образовалась такая давка, что и драться-то там, наверное, было просто невозможно. Киприоты замахивались, но их руки перехватывали, кто-то виснул на них, хватая за одежду, и стражники спотыкались, случайно натыкаясь на чьи-то чужие сапоги.

Один из охранников попытался напасть на Элдли, видимо, чтоб посчитаться с ним за те фразочки, которые тот продолжал время от времени бросать в адрес одинаковых крепышей. Он оказался совсем близко от Трагерна, на которого, ведущего себя тише всех, просто не обратил внимания, и молодой друид, не рассуждая, подставил чужаку ногу. Киприот с размаху полетел на пол.

Элдли немедленно навалился сверху и принялся молотить противника кулаками и ногами, стараясь отыскать самое уязвимое место. Крепыш был в шлеме и кольчуге, не слишком хорошей, но представляющей собой надежную защиту от английских кулаков, в широком тяжелом поясе с металлическими пряжками и наручах. Дубинку он выпустил из рук, она откатилась, и Джордж попытался дотянуться до нее. Воспользовавшись тем, что беспокойный пленник отвлекся, киприот скинул его с себя и с размаху врезал кулаком по переносице. Удар был достаточно силен, чтоб размозжить голову, но в последний момент Элдли извернулся, и кулак прошелся вскользь, содрав кожу над бровью. Перед глазами рыцаря потемнело, он откинулся назад и замотал головой. Руки перед собой он выставил инстинктивно, и этим, наверное, спас себе жизнь, потому что следующий удар был куда более точным. Джордж опрокинулся на спину.

Трагерн, прекрасно понимавший, что, разобравшись с Элдли, стражник переключится на него как на ближайшую цель, подхватил с пола пустую миску и расколотил ее об шлем киприота. Тот развернулся было, но и рыцарь не зевал. Хоть сознание его, похоже, еще не окончательно прояснилось, он оттолкнулся руками от пола, налетел на охранника и сбил его с ног. От удара у слуги императора Исаака Комнина на голове перекосился слишком большой для него шлем, и Джордж принялся колотить по нему кулаками, словно по хорошему барабану. Стражник бестолково махал руками, но, похоже, в голове у него слегка зашумело, и теперь уже он не соображал, где враг. В конце концов Элдли удачно перехватил упавшую дубинку и, легко взмахнув этим довольно увесистым орудием, обрушил его на шлем противника. Тот затих.

Свалка у двери тоже слегка рассосалась, но, к сожалению, киприоты оказались не так глупы. Когда стоявший снаружи стражник увидел, что пленники вырвались в коридор, он оглушительно свистнул.

По полу застучали подковки солдатских сапог. Оказалось, еще несколько вооруженных и облаченных в доспехи охранников находились неподалеку от двери, за которой заперли англичан. Они грубо затолкали чужестранцев обратно в большую камеру и полезли туда сами, молотя безоружных пленников дубинками, древками коротких дротиков и мечами в ножнах. Они не церемонились, но и не стали устраивать повальное избиение, то ли следуя приказу, то ли еще по какой-то причине. Только усмирили воинов короля Ричарда и заперли дверь.

– Черт побери, – выругался Элдли, поднимаясь с каменного пола. – А ведь почти получилось! Мы были близки к победе.

– Ладно, может, стоит попробовать еще разок? – размышлял вслух кто-то из рыцарей.

– В следующий раз, боюсь, они будут осторожней, – уныло ответил Трагерн, потирая ушибленную спину. И почему ему всегда достается? Еще хорошо, что ничего не сломали.

– Молчи, что ты понимаешь в военном деле! Ты же просто оруженосец!

– Разве рыцарей учат, как сбежать из плена?

– Мы будем выбираться на свободу! А чему же еще, по-твоему, учат воинов, как не искусству драться, недотепа?

– Еще несколько дней на такой жратве – и мы уже никуда не выберемся, – с тоской протянул кто-то из англичан, грустно глядя на раскрошенный кусок хлеба, который он зачем-то припрятал, вместо того чтоб съесть сразу, а потом в драке сильно помял.

– Да уж.

В зале воцарилось уныние. Кто-то попытался расшатать решетку на окне, хотя, пожалуй, только самый щуплый из них смог бы пролезть через эту бойницу, и то вряд ли. Но прутья крепко держались в камне.

А тем временем на борт галеры, потихоньку приводимой в порядок слугами, поднялся посланник императора Комнина. Это был круглолицый, жирный, как евнух, черноволосый грек в богатых ярко-красных одеждах и золотых украшениях, показавшихся английским солдатам женскими. Его для порядка и престижа сопровождали четверо стражников, которые остались в лодке – их никто не пригласил подняться на борт. Для посланника сперва сбросили веревочную лестницу, но потом, поняв, что толстяк при всем желании не сможет воспользоваться ею, спустили маленькую деревянную платформу на канатах, которую использовали для подъема грузов. Подняв на борт, его проводили к Стефану Турнхаму.

Грек низко кланялся, разливался соловьем и говорил так сладко, что слушать его было одно удовольствие. Но все его красноречие пропало втуне – греческого, равно как и кипрского наречия, здесь никто не знал, великолепие его латыни не смогли оценить, а французский был так плох, что воплотился лишь в самые простые фразы. Суть сказанного командир гвардии принцессы понял – посланник передавал гостям приглашение спуститься на берег и насладиться гостеприимством императора. Разумеется, всем англичанам гарантировали полную безопасность.

Второй раз за день Турнхам задумался. На берег ему хотелось, но что-то в поведении посланца показалось подозрительным. Должно быть, рыцарь просто терпеть не мог толстяков, которые походили на скопцов. Скопец – почти что женщина, а женщинам благородный рыцарь не доверял. Причем настолько, что на время своего похода заточил жену в стенах надежного монастыря со строгим уставом, пригрозив, в случае чего, сжечь дотла и монастырь, и монахинь. Подобная угроза сошла ему с рук, потому что у Ричарда он ходил в любимцах.