Текст книги "Северянин"

Парировать удары мечом ему даже понравилось. Меч можно было подхватить свободной рукой, отчего напор только усиливался, а время реакции – вот чудо! – нисколько не изменилось. Скандинав давно уже забыл, когда у него последний раз уставала в бою правая рука, но теперь его просто поразила легкость, с какой он действовал. Меч порхал, будто сотканный из пуха, – в конце концов, по сравнению с большим ручным молотом он весил сущую ерунду.

В какой-то момент белг рубанул с плеча, и в тот же миг Агнар нырнул влево, пропустил клинок мимо себя и попытался врезать высунувшемуся вперед противнику по челюсти. Получилось плохо, ибо это не дело для воина – толкаться как попало в мешанине локтей, оружия и мощных бицепсов, но удар кулаком, в котором была зажата рукоять меча, получился тяжелее, чем обычно. Челюсть выдержала, вот только пробежавшие вперед по инерции ноги подкосились, и парень покатился на землю.

Викинг ласточкой нырнул следом с ощущением окрыляющей радости и облегчения: наконец-то схватка за взгляды на семейную жизнь и достоинство мужчины переходили в привычную плоскость. На лету он уронил клинок, и, приземлившись рядом с противником, который успел сообразить, сгруппироваться и немного откатиться в сторону, набросился на него с кулаками.

Кулаки у кузнеца были пудовые, твердые, будто выточенные из дерева и юркие; правда, и череп его противника оказался очень крепким. Судя по всему, от первого удара в голове у белга потемнело, он откинулся на спину и вяло засучил ногами. Второй удар пришелся чуть менее удачно, не замутил сознания, а наоборот, встряхнул, парень подскочил, будто получил чувствительный пинок, попытался вывернуться, но Агнар навалился сверху, мутузя его по чему придется. Время от времени викинг натыкался на чужой кулак, но лишь вжимал голову в плечи и жмурился, чтоб ненароком не потерять глаз, и продолжал тузить барахтающегося врага.

Один из друидов торопливо шагнул вперед.

– Убей его! – выкрикнул он.

– Убей его! – поспешили повторить остальные.

Это отрезвило скандинава, и он вспомнил – здесь, на лугу вблизи селения, происходит не обычная драка парней, делящих девушку, а обряд. А кто, собственно, счел нужным хотя бы предупредить его о том, что предстоит очередная ритуальная драка? Об угрозах друида молодой мастер ненадолго позабыл, зато бешенство, захлестнувшее его сердце, едва не толкнуло его на бунт. Он приподнялся, метнув уничижающий взгляд в сторону подзуживающих его жрецов леса, но в этот же момент его противник вывернулся и попытался взмахнуть мечом, чтобы снести молодому мастеру голову.

И ему это, пожалуй, удалось бы, если бы по чистой случайности скандинав не придавил клинок ногой. Металл злобно свистнул, но толстую тройную подошву до конца не рассек – это и спасло воину ногу. Обернувшись к упрямому белгу, викинг успокоил противника хорошей затрещиной. Однако даже затрещины оказалось недостаточно. Парень продолжал ерзать, вращая совершенно ничего не выражающими глазами и дергая руками, должно быть, в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы попытаться вышибить дух из Агнара. Тот понял намерение противника, – все-таки они, оба деревенские парни, знающие, что почем в жизни мужчины, были похожи, – и, слегка пожав плечами, выхватил нож.

Из раны противника потоком хлынула кровь. Ударом кулака, не глядя, куда бить, скандинав отшвырнул от себя умирающего и встал. Он был грязный и липкий, весь в крови, однако, нисколько не боясь испачкать белоснежное платье, девушка, за которую он заступился, подошла и приникла к нему. Она обнимала его так, словно он только что спас ее от смерти, и викинг ждал, что увидит на ее глазах слезы, однако, она взглянула на него с улыбкой, хранящей ту самую тайну, которая делает женщин привлекательными в глазах представителей сильного пола.

Машинально он обнял ее, окончательно измазав кровью и грязью.

– Отец Мира победил! – воскликнул старик-друид, – тот самый, в роскошном белом одеянии и тяжелых золотых украшениях, – поднимая ладони великолепным жестом приветствия.

Кровь убитого медленно впитывалась в землю.

К Агнару подошли с поклоном, стянули с него испачканную одежду, обтерли ароматной, пахнущей цветами водой, облачили в новое платье, и девушка сама затянула на нем широкий узорчатый ремень. Ее тоже переодели, усадили рядом с ним, и, постелив на земле узорный платок, разложили на нем нарезанный ломтями белый хлеб, молодой сладкий сыр на глиняном блюде, свежую зелень, ломти сочного мяса, уложенные на свежие лепешки, и большой жбан какого-то напитка, а к нему – две большие кружки.

После чего друиды исчезли, будто по волшебству, оставив его наедине с девушкой.

Та деловито и без особой спешки свернула испачканную накидку и тунику, надетую поверх платья, тоже запятнанную кровью. Отложила их в сторонку и присела поближе к жбану. При помощи большой, выточенной из дерева ложки на длинной точеной ручке она разлила напиток по кубкам.

Викинг следил за ее действиями; он не представлял, что должен теперь делать. Следует ли ему провести ночь с этой девушкой, или же просто поужинать, или от него ждут еще каких-то действий? Потом Агнар не выдержал, подсел к расстеленному платку и, тщательно обтерев кинжал о траву, потыкал им мясо. Судя по всему, оно было поджарено на углях, причем в самый раз – сочное, выдержанное на огне столько, сколько надо. Колебаний больше не осталось – он подцепил ломоть на кончик кинжала и откусил от него большой кусок.

Она подала ему кружку, полную напитка с необычным терпким запахом, и он выпил ее содержимое буквально одним глотком. Угощение оказалось великолепным, правда, вкус хмельного питья был ему незнаком. Викинг задумчиво заглянул в кружку и спросил девушку:

– Что это?

– Это дубовое вино.

– Дубовое? – недоумевая, молодой мастер покачал кружку. – Как это? Из чего оно изготавливается?

– Из коры, желудей и кое-каких травяных добавок.

– Разве можно приготовить вино из коры? Она же горькая!

– Если уметь, то можно, – девушка смотрела на него с улыбкой. – Вино можно приготовить из чего угодно.

– Ладно. Поверю. Скажи-ка мне, а чем мы теперь должны заниматься? Что там по обряду положено?

– Всем, чем угодно. Всем, что тебе захочется.

– Прямо-таки всем? – заулыбался скандинав. Удивительное дело, но с этой девушкой он чувствовал себя совершенно свободно и уютно, как ни с одной другой.

– Делай все, что захочешь. На эту ночь ты – мой супруг.

– Вот как… Хоть сказала бы, как тебя зовут.

– Маха.

– Странное имя…

– Возможно, – рассмеялась девушка. – Ешь.

– Подожди, а что оно означает?

– Всего лишь «поле». Ешь!

Он охотно принялся за еду, запивая ее большими глотками дубового вина. Последнее оказалось весьма крепким, и уже к концу трапезы викинг поймал себя на мысли: «Однако, и надрался же я»… Напиток казался ему все вкуснее и вкуснее, и терпкость, которую он ощущал вначале, стала пропадать. Необычно подействовало на него это питье – он уже и забыл, как пил крепкое нейстрийское вино и хмелел от него столь же стремительно, – и конец трапезы запомнился ему лишь как серия рваных образов и картин. Вот он пытается угостить сыром Маху, вот она подливает ему напитка, скребя черпачком по дну жбана, вот он прикасается губами к ее губам, сладким от сыра, а может, и от какого-то еще лакомства, появившегося на платке чуть позднее.

Под утро он проснулся на лугу, головой на кочке, укрытый толстым шерстяным плащом и, видимо, рефлекторно завернувшийся в него ночью. Легла роса, увлажнив лицо, и потому Агнару показалось, будто Маха только что ушла, поцеловав его напоследок. Рядом не оказалось ни девушки, ни платка с яствами, ни яств. Голова побаливала, как после слишком большой дозы крепкого вина… Хотя, собственно, почему «как»? Сев, он обхватил пальцами виски и качнулся разок-другой. Самое обидное, что его никто не заставлял. Сам без принуждения выхлебал целый жбан. Маха-то почти не пила, лишь подливала ему.

Он поднялся, добрался до селения, и там его встретили не только шутками и одобрительными выкриками, но и большим жбаном эля, пусть и слабенького, но достаточно хмельного, чтоб привести викинга в порядок после попойки накануне. Судя по тому, что говорили ему селяне, на пару дней он снова стал героем. И женщины льнули к нему, а мужчины норовили подобраться поближе, хлопнуть по плечу, выпить по очереди из одного кубка.

На этот раз скандинаву все это было неприятно.

– А ты хороший боец, – уронил хозяин дома, где жил молодой мастер. – Очень даже хороший боец. О тебе уже говорят. Так мне рассказал торговец, который привез готовую вайду с юга.

– Что же говорят? – лениво поинтересовался Агнар, хотя ему было совсем неинтересно.

– Да вот. Говорят, что появился молодой воин, хороший король, что он и правителю нашему мог бы бросить вызов, и что нашей области урожай обеспечен с таким королем.

– Ты называешь королем меня? Меня? Раба?

– Ты становишься королем в те дни, когда народу белгов нужно заступничество, – строго ответил хозяин. – И в эти дни ты – истинный король.

– То есть твои соотечественники сделают то, что я прикажу? И в моих руках действительно будет власть?

– Ты думаешь, быть королем – это значит лишь приказывать да смотреть, как другие выполняют сказанное тобой? Вовсе нет. Король – это заступник и предстатель, он отвечает перед богами за свой народ и заботится о нем…

– Говоря проще, у меня есть обязанности короля, но нет прав.

– Права есть лишь у нашего правителя, ибо если есть множество тех, кто отдает приказы, то это делает подвластный народ слабым.

Агнар слегка ухмыльнулся. Он, собственно, не собирался кричать о том, насколько несправедлива подобная ситуация. Еще с детства он успел понять, что жизнь по сути своей штука несправедливая. И говорить об этом значило бы попросту поставить себя в глупое положение, но ничего не добиться. Просто иногда хотелось поставить их на место, поскольку больше всего молодой мастер не любил, когда его держали за дурака.

– Вот как? И я должен быть рад, защищая чужой народ от напастей?

– Мужчина призван защищать, – важно ответил белг.

– Мужчине надлежит защищать слабых, – ответил викинг. Его собеседник, сообразив, что означают слова скандинава, побагровел. – Я пока не готов признать всех белгов слабыми. Однако мне интересно – могу ли я, отправившись туда, где обитает этот ваш правитель, вызвать его на поединок и убить? И сам стать королем. Настоящим королем… А?

– Можешь, – проворчал разозлившийся хозяин. – Но сначала тебе следует стать свободным, жениться на женщине нашего народа и добиться того, чтоб она произвела на свет одного или нескольких детей твоей крови. И это самое меньшее. Белги вряд ли признают тебя своим слишком скоро. И если ты не будешь нравиться народу, наверняка найдется тот, кто окажется сильнее тебя, и тогда ты потеряешь голову.

– Вряд ли это сильно огорчит твоих соотечественников, – язвительно заметил Агнар.

– Нет, почему же – собеседник не понял язвительности и ответил прямолинейно. – Кровь удобряет землю…

«Какой образ…» – подумал викинг.

А еще через пару дней он остыл. Молодость быстро изгоняла из сердца дурные мысли и чувства, хотелось думать только о приятном, а никак не о той несправедливости, которая теперь заставляла скандинава жертвовать своей жизнью в бою, причем неизвестно во имя чего. Зато его радовало удивительно мягкое лето, – в Нейстрии случались и более благодатные пахотные сезоны, чем в Британии, но зато Норвегия уступала им обоим. А также приятная работа, которой было не слишком много и не слишком мало – ровно столько, сколько нужно. К тому же, местные парни были приветливы, местные девушки – ласковы, а обеды и ужины – обильны. В страду женщины чаще угощали своих мужчин зеленью и овощами, зато порции могли удовлетворить даже бездонный аппетит. Оно и понятно – работника надо кормить досыта, иначе откуда возьмутся силы?

Было видно, что здесь, в Британии, летом не голодают.

Все легче и легче управляясь с фразами дотоле чужого ему белгского языка, Агнар много общался со сверстниками. Те смотрели на него снизу вверх. Еще бы – они только и видели, что селение да окрестные земли, а он уже стал воином, и побывал в других краях, и бился в настоящих битвах.

– Много там было воинов? – спрашивали его с деланным равнодушием, а на самом деле с жадным любопытством.

– Да хватало, – спокойно отвечал викинг. – Когда стоишь в строю, даже на поле всей армии не видишь все равно. А уж если в городе…

– Расскажи о городах! – просили его те, кто даже не представлял себе, что могут найтись такие глупцы, чтоб жить не среди полей и пастбищ, а в четырех глухих стенах, отгороженных от привычных полей не одним десятком каменных стен.

Молодой мастер рассказывал. Он и сам едва ли понимал тех, кто скрывался за городскими стенами. Туда, в зловонное и тесное каменное убежище, раньше всего приходили голод и ужасные болезни, да и от врага вряд ли можно было надежно защититься. Искатели приключений и легкой наживы первым делом осаждали города и монастыри, потому что знали – за высокими стенами скрывается куда больше ценностей, чем в каком-нибудь хлипком поместье, и уж тем более намного больше, чем в хижине крестьянина. Мало какие твердыни могли устоять перед умелой и долгой осадой, или же перед таким тонким оружием, как хитрость. Собственно говоря, скандинав вообще не слышал о подобном.

Он чувствовал, что постепенно обживается в этом мире, необычном, но и не таком бестолковом и алогичном, как те времена, куда альвы отправили его сначала. Здесь, по крайней мере, все было объяснимо и понятно.

И белгская молодежь понимала его, пожалуй, даже лучше, чем старших сородичей из своей же деревни. Они очень уважали его, и теперь, когда между ними не существовало больше стены, возведенной банальным незнанием языка, викинг понял, за что именно его уважают. Не только за то, конечно, что он большой мастер махать мечом, а также биться на кулачках. Как оказалось, они уважали в нем искусного кузнеца.

– Кузнец – это всегда достойный человек, – объяснил ему сверстник-белг. – Металл и пламя не будут повиноваться плохому человеку. К тому же, всем известно, что кузнецы владеют чарами. Зачастую это очень сильные чары.

– Чары? – переспросил скандинав и слегка усмехнулся собственным мыслям. Он вспомнил карлика, с которым совладал не без помощи старого наговора, унаследованного от дяди. – Да, чары… Кое-какие чары.

– К тому же я слышал, будто ты имел дело с детьми Дану.

– С альвами… В смысле, с сидами. Да.

– Они никогда не обращают внимание на простых людей. А кузнец – это да. Это не простой человек.

Слышать это было приятно, хоть и странно. В привычном для молодого мастера обществе ковалей уважали, в особенности умелых. Конечно, подозревали, что те знают кое-какую магию, – это подозревали и сами кузнецы, оттого и заучивали доставшиеся от предков заговоры, – но особого почтения уже не было. Пожалуй, вместо него появлялся страх, как перед любым неизведанным, чужим. Особенно теперь, когда христианство начало набирать силу – а оно очень неодобрительно смотрело на любые чары, пусть даже и те, которые помогали изготавливать лучшее оружие и лучший инструмент.

Агнар никогда не испытывал расположения к Благому Богу христиан, который, судя по повадкам своих адептов, слишком часто бывал нетерпимым и жестоким, – он предпочитал богов, знакомых с детства. Здесь поклонялись пусть каким-то другим, но очень похожим богам (а может, старик-друид прав, и это действительно те же самые боги, только поменявшие имена?), они были викингу приятнее. Да и окружающие его люди стоили большего, чем подвластные Хрольву нейстрийцы – люди, успевшие уже забыть о силе и славе своих дедов, служивших Карлу Магнусу.

Молодой мастер и прежде замечал за собой умение ладить с людьми, а теперь, понимая, что от этого во многом зависит его жизнь, решил отнестись к делу серьезно. Хотя бы с местной молодежью ему следовало построить дружеские отношения, донести до них всю несправедливость происходящего – и тогда появился бы шанс что-то изменить.

План не показался Агнару таким уж безнадежным. Он вырос в обществе, где рабом мог стать любой, и от его личных достоинств или недостатков ничего не зависело. Но древний уклад жизни уже не оказывал влияния на родной викингу мир, и потому в рабах видели людей недостойных, трусливых, слабых, а в сильном, достойном уважения и по-человечески стоящем рабе видели будущего свободного. Рабами нередко делали тех, кто запятнал себя бесчестьем, сам молодой мастер помнил крестьянина, обращенного в рабство за клятвопреступление.

А крепкого, умного, стоящего человека, показавшего себя с лучшей стороны, хозяин предпочитал освободить и сделать работником, – так от него могло быть больше толку, – или же дать ему оружие в минуту опасности. Получивший оружие раб, само собой, уже не мог считаться рабом. Он обретал все обязанности и привилегии свободного, правда, не имел права голоса на тинге, но последнее для вчерашнего раба, наверное, было неважно.

Здесь царили иные традиции, но в целом они не слишком отличались от скандинавских. По крайней мере, Агнар собирался это проверить.

Он чувствовал, что его постепенно принимают в свой круг. И не только в общении, работе или потешных схватках, но и в празднествах. То, что викинг понимал пока еще с трудом, ему охотно растолковывали, а под конец стали зазывать на чествование малого полевого бога, от чего молодой мастер не стал отказываться, хотя признать себя последователем белгских богов не спешил.

– Жаль, что ты пока бываешь на наших праздниках лишь в самом начале, – сказал один из них, совсем еще молодой.

– Разве?..

– Именно так! Все самое интересное пропускаешь… Ну, конечно, тут все понятно, – парень сочувственно покивал головой. – Твои схватки – это самый важный обряд. Но жалко, что ты ни разу не веселился с нами – не пировал за общим столом, не прыгал через костры, не танцевал… Но уж на празднике Луга ты наверняка будешь с нами.

– Ты знаешь об этом больше, чем я, – насторожился викинг. – Что за празднование?

– Никаких тайных обрядов не будет. Если тебя и ждет схватка, то мы все ее увидим. Но ждет ли – неизвестно. Как бы там ни было, но на праздновании тебя примут с честью. А потом ты будешь веселиться вместе со всеми.

– Если выживу?

– Если будет бой, то… То да, конечно. Только чего ж тебе не выжить-то?

– Всякое бывает.

– Это верно, да только ты хороший боец. Такой воин, как ты, наверное, мог бы служить даже верховному королю. И был бы у него в почете.

– Ты мечтатель, Ойнех! – с насмешкой бросил ему парень из их же компании – рослый здоровяк, гордившийся крепостью своего кулака. – Тебе до почета еще расти и расти. Таким мальчишкам, как ты, лучше держаться подальше от королевского двора, как бы не дождаться насмешек.

– Я ж не о себе…

– Сам-то втайне мечтаешь… – но на Агнара парень взглянул с интересом. – А ты хотел бы служить нашему королю?

– Я пока еще слишком мало знаю о том, что именно собой представляет эта служба.

– Ну, как же… Воины короля сражаются с врагами белгов, совершают подвиги и… Словом…

– Он просто хочет объяснить тебе, что сам не знает, чем они занимаются, – усмехнулся молодой купец, который был родом из соседнего селения, но, вернувшись из торговой поездки, заглянул к родственнице в эту деревеньку и остался здесь на несколько дней. Он был старше всех тех, кто по вечерам собирался на опушке леса поразмяться, уже имел семью – жену и детей – и много что видел в жизни. С ним викингу больше всего хотелось поговорить, однако завести с торговцем разговор на интересующую его тему пока не удавалось.

– А ты-то знаешь?

– Ну, откуда мне знать? Я ж не воин.

– Ты же был при дворе!

– Я много где был…

И разговор как-то сам собой прекратился.

Лишь поздно вечером скандинаву удалось побеседовать с купцом у дверей дома, где тот нашел временное пристанище. Торговец, голый по пояс, умывался холодной водой из большой бочки, потом сдернул с пояса заткнутую за ремень белую холстину и тщательно вытерся.

– Ты пришел, чтоб поговорить о чем-то, да? – спросил он, не оборачиваясь.

– Честно говоря, да.

– Ну, задавай свои вопросы, раз уж они у тебя Появились, – белг неторопливо обернулся и перекинул холстину через плечо.

Агнар криво ухмыльнулся.

– Ты умеешь читать чужие мысли?

– Ну, почти. Почти. Хороший купец должен чувствовать чужие чувства, желания и мысли.

– Немного чар?

– Разве что самых житейских. Куда проще тех, которыми владеют кузнецы… О чем ты хотел меня спросить?

– Откровенно говоря, о многом. Я хотел узнать побольше о мире, в котором волей судьбы оказался.

– Чтобы суметь понять, как именно теперь жить?

– Вроде того, – скандинав слегка развел руками.

Купец повесил холстину на шест и натянул рубашку. С легкой и совершенно не обидной насмешкой посмотрел на собеседника.

– А ты оптимист. Хочешь верить в лучшее?

– Как любой человек, – удивился молодой мастер. – Но к чему ты это сказал?

– А ты веришь в то, что всегда будешь одерживать победу в поединках? – купец помолчал. – Вот как… Ты думал, рано или поздно друиды отпустят тебя… Это не так. Совершенно не так. Ты будешь сражаться до тех пор, пока не погибнешь.

Скандинав холодно смотрел ему в глаза Взгляд у этого белга был такой же, как у всех торговцев во все времена – абсолютно бесстрастный. Казалось, вещи, не имеющие отношения к его делам, не могут его заинтересовать, что бы это ни было. Его спокойствие лучше, чем какие-либо другие свидетельства сказали Агнару, что так оно и есть, как говорит купец. Его жизнью, жизнью пленника, пришельца из другого времени и совершенно другого мира, распоряжаются друиды, а их слово – закон для любого из селян, это молодой мастер уже понял.

Однако показывать чужому для него человеку, насколько глубоко его уязвили эти безжалостные слова, он не собирался.

– Считаешь, мне надо смириться с тем, что остаток моей жизни пройдет на куске земли в две тысячи шагов на две тысячи? Ни на что не надеяться и ничему не верить?

– Почему «не верить»… В лучшее следует верить всегда. Все может измениться, – купец развел руками. – Но как именно?! Об этом может знать только такой оптимист, как ты… Или боги…