Текст книги "Дорога дорог"

Тяжелый нож перерубил ветку и с силой вонзился в ствол дикой ваньги. Гиль удовлетворенно улыбнулся: уроки, преподанные ему Эмриком, начали приносить плоды. Он извлек из плотной древесины подаренный Му-Хао нож – батракал считал, что должен хоть как-то возместить ему потерю Жезла Силы – и сунул в ножны.

За время перехода через Чиларские топи умение кидать нож было далеко не единственным, чему он научился. При постройке плота Эмрик отыскал в джунглях подходящий материал и за несколько вечеров сделал большой лук, подобный тем, которыми пользуются скотоводы Солончаковых пустошей, и показал юноше несколько любопытных приемов обращения с ним. Мгал ежедневно заставлял его драться с собой на мечах, но что больше всего радовало Гиля, так это неожиданно усилившиеся у него после бурной ночи, проведенной в поселке батракалов, колдовские способности. Называть их так было, вероятно, слишком самоуверенно, однако внезапно пришедшее умение разжигать костер без огнива, предсказывать погоду и предугадывать появление хищников было, безусловно, чем-то сродни колдовскому искусству Горбии, учившего еще в деревне барра своего соплеменника врачеванию, зачаткам ясновидения и мысленному общению. Теперь Гиль без оговорок признавал, что деревенский колдун не зря выделял его из числа своих учеников, – очевидно, уже когда он провидел дар, которым наделил юношу Великий Самаат при рождении.

С каждым днем его второе, внутреннее, зрение крепло, и постепенно он приучился ему доверять. Дар этот проявлял себя нечасто, но несколько раз уже помог юноше и его товарищам избежать опасностей. Страх – одно из сильнейших человеческих чувств, и потому мозг Гиля, постоянно ожидавший неприятных сюрпризов, уготованных ему и его спутникам джунглями, удивительно чутко реагировал на подстерегавшие их опасности.

Предостережения, которые он воспринимал, не были конкретными, они напоминали тень, падавшую от наползающих на солнце облаков, с той, пожалуй, разницей, что тень эту он воспринимал не обычным, а внутренним зрением. Вот и сейчас, вкладывая нож в ножны, Гиль внезапно ощутил знакомое ему состояние сознания, каким-то образом связанное с Гатианой и его друзьями. Ощущение темноты и холода было мгновенным, но этого оказалось достаточно, чтобы он повернулся и, поправив заплечную сумку, в которую собирал лекарственные и годные для приправ травы, скорым шагом направился к реке, туда, где оставил Мгала и Эмрика.

Чем больше узнавал он своих товарищей, тем сильнее к ним привязывался. Все реже вспоминалась ему родная деревня, разгромленная Белыми дьяволами, все бледнее становились образы родных, близких и друзей. Всех их заменили ему Мгал и Эмрик, люди из чужих, незнакомых племен, отличавшиеся от него не только верой, но и цветом кожи. Хотя вопрос о том, во что же они верят и верят ли вообще, Гиль до сих пор не решил для себя окончательно. Помнится, Му-Хао, проводив их длинным, но сравнительно безопасным путем до берегов Гатианы, спросил, перед тем как распрощаться, почему все трое чужаков, пришедших из Большого мира, не боятся смерти. На основании чего батракал сделал такой вывод, Гиль узнать не удосужился, хотя он-то смерти действительно не слишком боялся, потому что верил: если умрет достойно, как подобает воину, то попадет прямо в дивные селения Самаата. А о чем еще может мечтать мужчина, рожденный в племени барра? Так Гиль и сказал Му-Хао, и нечто подобное ожидал услышать от своих друзей, но услышал совсем иное.

«Бояться боли, процесса умирания естественно для человека. Но смерть – это переход в небытие, после которого остается только бесчувственный смердящий труп, не способный испытывать ни боли, ни жалости, ни горечи утраты. Бояться можно смерти близких, без которых этот мир опустеет, – сказал Эмрик, и лицо его дрогнуло. – Собственную же смерть человек даже не сможет осознать, так стоит ли ее бояться?»

«О-хой! Ни вера, ни безверие не превратят труса в храбреца и не сделают смельчака обладателем пугливого сердца, – согласился Му-Хао, покачав головой. – Тем не менее я хотел бы услышать и тебя, Мгал».

Северянин передвинулся по стволу сваленного ветром дерева, чтобы лицо его оказалось в тени, и неторопливо произнес: «Я видел множество людей, поклонявшихся самым разным богам, и полагаю, что, будь этих богов действительно так много, они едва ли смогли бы мирно уживаться между собой. Мой учитель, Менгер, верил в то, что существует Единый Всесильный Творец, являющий разным народам различные свои образы. Но что ему, Великому и Вечному, до судеб отдельных людей, жизнь которых для него не более чем для нас жизнь мотылька-однодневки? Он ткет ковер мироздания, преследуя одному ему ведомую цель, и мы служим лишь подсобным материалом для воплощения грандиозного замысла. Одним уготована маленькая роль, другим побольше, но еще до выхода в жизнь она уже предопределена характером, способностями, целым рядом сопутствующих обстоятельств. Однако то, что каждому из нас положено – малое или большое, – равно незначительно, когда мерилом является Вечность, и потому нет смысла бояться смерти, ждущей нас в положенном месте в урочный час».

Гиль помотал головой, отгоняя внезапно нахлынувшие на него воспоминания об этом странном разговоре. Впервые он осознал, что сблизило их, казалось бы совсем непохожих: именно неумение найти себе место в том огромном и пестром мире. Он не мог представить Мгала или Эмрика городскими стражниками, охотниками, караванщиками, земледельцами. То есть они могли стать ими на время, примерить при случае ту или иную маску, одежду, жизнь, но чужая личина, несмотря на все усилия, оставалась чужой. Они были другими, и поиски маячивших где-то за горизонтом сокровищ, которые, согласно легендам, должны были в положенное время осчастливить этот мир, подходили им больше всего. И в конце концов, им хорошо вместе, а цель придает смысл их странствию. Но можно ли разом осчастливить всех? Гиль в этом сильно сомневался. Мгал рассказывал, что Дети Горы делают счастливыми тех, кто остается в недрах Гангози, но сам же при этом выражал сомнение в том, что попавшие в Гору остаются прежними людьми. Белые дьяволы и Черные Маги тоже норовят осчастливить деревни, города, целые народы сообразно своим представлениям, однако не много находится желающих принять навязанное им «счастье»…

Сквозь просветы между деревьями Гиль увидел обрывистый берег реки и ускорил шаг. Маленький костерок, разведенный друзьями у основания мощного дерева, к которому привалились два больших валуна, был почти не виден – слабая струйка белесого дыма, поднявшись локтей на двадцать, терялась в кроне гиганта, венчавшего вершину пологого утеса. Поляна, отделявшая берег от джунглей, поросла густой травой, из которой кое-где поднимались замшелые каменные глыбы – остатки фундамента некогда стоявшего тут строения.

Судя по всему, место это, имевшее хороший обзор, использовалось изредка забредавшими сюда охотниками в качестве стоянки. Незамеченным подобраться из джунглей к костру не сумел бы ни один хищник, следов людей в лесу Гиль не обнаружил, и, стало быть, опасность могла прийти только со стороны реки. Вертикально обрывавшийся в воду утес не позволял плывшим по Гатиане разглядеть стоянку, но плот, оставленный друзьями чуть ниже по течению, вполне мог привлечь чье-либо внимание. За десять дней плавания на плоту, который то и дело приходилось перетаскивать через мели и пороги, им не попалось ни одного человека, однако чем ближе к Чилару, тем возможнее становилась встреча, и Гиль, уже не на шутку начавший беспокоиться, остановился на самом краю джунглей и, подражая пению красногрудки, издал негромкую переливчатую трель. Ответа не последовало.

Вытащив нож, чернокожий юноша перебежал к ближайшему камню, потерявшему из-за мха свою первоначальную форму, от него к другому и, не сомневаясь в том, что случилась беда, после короткого броска припал к теплому боку одного из привалившихся к дереву валунов.

– О, теперь я понимаю, почему Бергол так жаждал отделаться от тебя всеми правдами и неправдами! Погоня за тобой стоила жизни многим людям. Не шевелись! Попробуйте только двинуть пальцем, и я прикончу обоих! – донесся до Гиля звучный женский голос. – Мы не будем греться у вашего костра и не разделим с вами трапезу. Повторяю, нам нужно от вас только одно – кристалл Калиместиара!

– Прикончи их! Не о чем с ними говорить! – пророкотал низкий, полный злобы голос другой женщины.

Гиль пополз вправо, так, чтобы оказаться за спинами разъяренных женщин, и опасливо выглянул из-за края валуна. В говорившей низким глухим голосом он с изумлением узнал принцессу Чаг. Несмотря на то что одета она была в короткую плетеную юбочку, грубую меховую безрукавку и бесформенные сапоги, спутать ее крупную широкоплечую фигуру с чьей-то другой было нельзя, да и голос сразу показался юноше знакомым. Вторая, высокая и гибкая, женщина, стоявшая чуть ближе к реке и одетая в страшные лохмотья, которых постыдился бы исфатейский нищий, была, судя по разговору, младшей сестрой Чаг. Молодой охотник, застывший возле самого валуна, был Гилю незнаком.

– Прикончи их, или дай мне Жезл, я сделаю это с удовольствием! – кровожадно повторила Чаг, придвигаясь к Батигар.

– Клянусь таинствами Самаата, да ведь это Жезл Силы! – прошептал Гиль, заметив в руках отстранившейся от сестры Батигар так хорошо знакомый ему черный, похожий на изогнутую дубинку предмет. – Так вот почему Мгал и Эмрик, подпустив принцесс так близко, до сих пор не свернули им шеи!

Костяное, похожее на острогу копье, без сомнения позаимствованное молодым охотником у батракалов, не смутило бы юношу, но Жезл Силы – дело другое. Гиль прикинул расстояние до Батигар: шагов восемь-девять. К тому же на пути стояли охотник и Чаг. Если бы что-нибудь отвлекло их внимание, он бы рискнул… Юноша сбросил с плеча сумку и, не вполне доверяя своему умению метать нож, сунул его в ножны. Убивать Батигар ему решительно не хотелось. Он хорошо помнил, что благодаря ее, пусть даже и невольной, помощи им с Эмриком удалось вытащить Мгала из темницы Бергола. А для того, чтобы выбить ножом из руки принцессы Жезл Силы, он был еще недостаточно искусен.

– Так отдаете кристалл или предпочитаете прямо на свидание с Небесным Отцом отправиться? – жестко спросила Батигар, начиная терять терпение.

– Лучше расстаться с вещью, какой бы ценной она ни была, чем с жизнью, – рассудительно проговорил Мгал. – Я отдам вам кристалл.

Юноша не мог видеть северянина, но по тону сказанного понял, что тот догадывается о его присутствии. Послышался шорох, спины принцесс напряглись, они всем телом потянулись вперед, чтобы получше разглядеть легендарный кристалл.

– Осторожно, вещица-то хрупкая. Уронишь невзначай – попортится, – произнес Эмрик многозначительно.

– Я-те уроню! А ну не шевелись, замри! Сама возьму! – Чаг шагнула вперед.

– Погоди… – Руки Батигар судорожно сжали Жезл Силы, и она тоже непроизвольно сделала полшага вперед.

Пора, понял Гиль и выпрыгнул из-за валуна. В то же мгновение оглушительно заорал Эмрик, Батигар дернулась, повела Жезлом Силы в сторону, юноша сделал еще один прыжок. Батигар всем корпусом повернулась к нему, и он, уже видя, как палец принцессы нажимает на спусковой крючок, покатился ей под ноги.

Друзья двигались стремительно и слаженно, так, словно сцена эта была отрепетирована ими многократно и доведена до совершенства. Когда Чаг сделала три шага вперед, а Гиль выпрыгнул из-за валуна, Эмрик истошно завопил, заставив сестер и молодого охотника взглянуть на себя. Этого мгновения хватило юноше, чтобы еще на один прыжок приблизиться к Батигар, а Мгалу совершить гигантский скачок, в результате чего Чаг очутилась между ним и Жезлом Силы.

Упав под ноги Батигар, Гиль опрокинул ее, и они вместе рухнули с обрыва в реку. Чаг, сраженная коротким и точным ударом северянина, грохнулась рядом с костром, а Эмрик рывком выхватил из лежащих поблизости ножен меч и двинулся к Тофуру, не сводя с него угрожающего и в то же время удивленного взгляда.

Молодой охотник отшвырнул костяное копье-острогу и развел пустые руки в стороны, показывая, что вступать в схватку не намерен.

– Мне нет дела ни до каких кристаллов. Меня наняли как проводника, но наниматели давно отправились к Небесному Отцу, и единственное мое желание – это добраться до Чилара и вернуться в свою деревню, – сказал он, поглядывая на Эмрика скорее с любопытством, чем с опасением.

– Жаль, что мы не занимаемся торговлей людьми, – хмыкнул тот и опустил меч. – Посмотрим, как там наши ныряльщики поживают?

Вместе с Тофуром они подошли к стоявшему на берегу обрыва Мгалу.

– Она утопила Жезл Силы, – сообщил северянин, – а теперь хочет утопить Гиля.

– Клянусь Усатой змеей, забавное зрелище! – рассмеялся Эмрик. – Если бы на его месте был я, ей бы это удалось!

– Хотел бы я быть на его месте, – пробормотал Тофур, не сводя глаз с полуобнаженной фигуры Батигар, которая, забыв обо всем, норовила ухватить верткого и юркого, как рыба, Гиля.

– Так за чем же дело стало? Прыгай! – усмехнулся услышавший это бормотание Мгал, пряча кристалл Калиместиара в пояс.

– О нет! Девушка слишком хорошо помнит, что она принцесса, и не дает забывать об этом другим. А это портит всякое удовольствие от общения. Кстати, вторая сестра жаждет мужской крови и, очнувшись, схватится за оружие.

– Я присмотрю за ней, а ты, Эмрик, позаботься о Гиле.

Батигар потерла лицо ладонями, отгоняя ночной морок, села, поджав под себя ноги, и огляделась. Лагерь спал. Спала Чаг, натянув на голову вонючую еще безрукавку, сшитую из шкуры хрипуна, убитого недавно Тофуром. Спал сам Тофур, уютно свернувшись и тихо, по-домашнему, посапывая. Раскинув натруженные шестом руки, спал на занимавшей едва ли не треть островка песчаной отмели северянин. Лицо его в предрассветных сумерках было удивительно спокойным. Около связанных плотов, тяжело всхлипывая, спал Эмрик, лицо его, тоже обращенное к быстро бледнеющим звездам, было искажено гримасой горя, и крупные слезы медленно сочились из-под плотно сомкнутых век. Но что самое поразительное – в трех шагах от костра, обхватив колени руками и уронив на них голову, спал Гиль. Чернокожий юноша, которому поручено было караулить лагерь и заодно присматривать за принцессами, как видно, во вторую половину ночи отчаянно боролся со сном – у ног его лежали заготовки для стрел и оброненный нож. Он-то и привлек внимание Батигар, которую при виде тускло посверкивающего лезвия покинули остатки сонного забытья.

Момент был подходящий. Чилар близко. Перед заходом солнца с прибрежного холма они видели его белые граненые башни. Если им с Чаг – на Тофура полагаться нельзя – удалось бы захватить кристалл и угнать плот, а второй, отвязав, пустить вниз по течению, то к полудню, самое позднее к вечеру, они были бы в городе и без труда разыскали земляков, которые не откажут им в помощи. Погони можно не опасаться, дальше ни водопадов, ни порогов нет, и догнать плот эти бродяги не сумели бы. Северянин, конечно же, проснется, когда она будет снимать с него пояс с кристаллом, но кто помешает ей снять его с мертвеца?

Батигар пружинисто, бесшумно поднялась на ноги и тут же вздрогнула, хоровод мыслей закружился в ее голове.

Убить северянина нетрудно. Она могла бы сделать это и голыми руками, хотя ножом будет вернее. Однако убить спящего врага – не велика доблесть. Это едва ли пристало принцессе из рода Амаргеев. Кроме того, убийство безоружного (дело нехитрое, она убедилась в этом) имеет тот недостаток, что сны убийцы становятся беспокойными.

Батигар вспомнила, что, когда она первый раз увидела северянина во дворце, во время допроса, он ей даже понравился: спокойное достоинство его и красивая, дышащая силой фигура впечатляли. Потом, когда он вернулся из недр Гангози и она узнала, что Бергол хочет тайно умертвить его, девушка ощутила возмущение и сочувствие – ведь Чаг говорила, что Мгал пытался выкрасть ее у рыкарей, да и из Горы возвратился по своей воле с предложением мира. Ах, если бы Бергол послушал его и попытался договориться с файголитами!

Дерзкий, шумный, великолепный побег северянина из дворцовой тюрьмы восхитил Батигар, и она всячески желала ему не попасться в руки гвардейцев. За время похода через джунгли и топи, в течение которого полегло множество людей, а обеим принцессам пришлось вынести столько испытаний, симпатия ее к Мгалу сменилась ненавистью. Теперь же, после двух дней совместного плавания на плотах, девушка испытывала к северянину противоречивые чувства, разобраться в которых была не в силах. Этот негодяй Гиль утопил Жезл Силы, и все же Мгал никоим образом не обидел и не оскорбил попавшихся преследовательниц. Некоторое время он, правда, держал Чаг связанной – пока она не успокоилась, – но это была вынужденная мера. Вместе со своими приятелями-бродягами, к которым вскоре присоединился Тофур, он здорово хохотал над Батигар, когда та, отчаявшись утопить чернокожего мерзавца, выбралась наконец из вод Гатианы, но зрелище было, верно, и впрямь смешное. Впрочем, отсмеявшись, Мгал предложил ей обсушиться у их костра, поделился едой и, что более всего удивило принцессу, – пригласил присоединиться к ним и проделать оставшийся до Чилара путь всем вместе. Он знал, что они жаждут заполучить кристалл и при первой же возможности попытаются завладеть им, как знал и то, что, лишенные Жезла Силы, безоружные, его преследовательницы очень легко могут стать добычей джунглей. Безусловно, Мгал самоуверен – спящий его караульщик тому лучшее доказательство, – но нельзя не признать, что в широком жесте его оказался и скрытый подвох. Приняв покровительство северянина и его товарищей, принцессы оказались в моральной зависимости от них, воровство кристалла, не говоря уже об убийстве, было далеко не лучшим способом выразить свою признательность.

Помимо этого, существовала и еще одна причина, отнявшая у Батигар всю ее решимость и вынудившая замереть у костра подобно изваянию. Причина эта заключалась в том, что ей совершенно не хотелось возвращаться в Исфатею. Прежняя легкая, беззаботная жизнь отошла в прошлое, девушка отчетливо сознавала, что за последнее время она сильно изменилась и двор Бергола с его вечными дрязгами, мелкими интригами, раболепием и чванством будет ей тесен, как прошлогодние туфли. Кроме того, она ощущала, что события, вынудившие ее покинуть Серебряный город, события, косвенной причиной которых был северянин, с ее отъездом не пошли на спад, а скорее всего продолжают разворачиваться и, вернувшись в Исфатею, она не найдет свой город прежним. Тысяча воинов, приведенных Донгамом из Норгона, изменили соотношение сил, и, даже если столкновения с файголитами суждено избежать, власть Бергола уже не станет, как прежде, безраздельной. А лично для нее, Батигар, это значит, что, вне зависимости от того, вернут ли они кристалл Берголу или нет, ей не избежать свадьбы с Донгамом, отделаться от которой – несравнимо труднее, чем от Хар-Лу. Но если это так, то какой смысл добывать кристалл? Быть может, сам Небесный Отец передал его в руки северянина, и ни к чему им, не посвященным в замыслы Дарителя Жизни, вставать на пути Мгала…

Полоска неба на востоке становилась все светлее и светлее, ночь истаивала, отступала на запад, звезды погасли. Батигар сделала шаг, другой и, подняв с земли несколько веток, оставшихся от приготовленной с вечера кучи хвороста и тростника, бросила их на подернувшиеся золой угли. Появилась струйка дыма, слабый язычок пламени пробежал по ветке, и девушка тихонько позвала:

– Гиль! Проснись, караульщик! Проспишь костер, глянь, дров уж совсем не осталось.

Дом Белых Братьев в Чиларе давно уже перестал быть просто зданием. С годами он разросся и теперь занимал целый квартал, в котором, кроме представительства Белого Братства, складов и амбаров, располагались мастерские и казарма. Мадан – нынешний Владыка Чилара – охотно принимал подношения от мастера Урогаля и не видел особой беды в том, что Белые Братья сами заботятся о сохранности своих товаров, не слишком доверяя городским стражникам и не требуя, чтобы он выделял им своих «неустрашимых» для охраны караванов и торговых судов. Несмотря на ворчание придворных советников, Мадан не скрывал своих симпатий к Белым Братьям, исправно платившим налоги и торговые пошлины, щедро жертвовавшим на украшение города и, в отличие от исфатейских, кундалагских и прочих унгиров, самостоятельно решавших свои проблемы. Более того, будь его воля, он обязал бы купцов Эостра, Сагры и других городов, торговавших в Чиларе, тоже образовать гильдии, селиться в одном месте, охранять свое добро совместно и не втягивать его в свои постоянные склоки.

Гатиана – одна из трех величайших рек, связывавших северные города с побережьем Жемчужного моря – не зря называлась Голубым трактом. Вверх и вниз по течению ее постоянно курсировало множество судов, и потому Чилар вечно был переполнен всевозможным сбродом: ворами, убийцами, проститутками, Торговцами людьми, наемниками, адептами самых немыслимых культов, и Мадан совершенно справедливо считал, что купцы, как никто другой заинтересованные в порядке и безопасности на улицах города, должны не только надоедать ему просьбами, жалобами и сетованиями, но и вносить посильный вклад в упорядочение городской жизни. Именно поэтому он не далее чем полгода назад приветствовал весьма разумное начинание мастера Урогаля, который предложил посылать своих людей на помощь городским стражникам, патрулирующим район, в котором находился Дом Белых Братьев. С тех пор группы воинов в белых плащах все чаще и чаще можно было видеть у городских ворот, в порту и даже под окнами Владыки Чилара, что, впрочем, последнего нисколько не беспокоило.

Естественно, он слышал о Стране Белых Братьев, крепнущей год от года за Восточными горами Атаргате, но особого значения этим слухам не придавал – мало ли что делалось где-то там, далеко-далеко, на краю континента? Даже известие о том, что Норгон и Манн – города, расположенные по эту сторону Восточных гор – попали под протекторат Белого Братства, не заставило его изменить отношение к симпатичным, всегда подтянутым и дружелюбным людям в белых одеждах, поскольку товары из Норгона и Манна по-прежнему регулярно поступали на базары Чилара, цены на них оставались старые и хуже они не становились. В конце концов, Мадан не знал лично правителей этих городов и охотно допускал, что лучшей участи, чем уступить свои троны расторопным протекторам из Белого Братства, они не заслуживали.

Дешевые и качественные товары из Атаргате и ее протекторатов пользовались у чиларцев большим спросом, и вошедшему в полдень в Розовые ворота путнику не составило труда разузнать дорогу к Дому Белых Братьев, хотя отвечавшие на его расспросы горожане не могли скрыть брезгливых усмешек при виде столь мерзкого оборванца. Выглядел он действительно вызывающе даже для такого разношерстного города, как Чилар: левая рука, обмотанная грязной тряпицей, бессильно покачивалась на перевязи, от одежды остались жалкие лохмотья, едва прикрывавшие исцарапанное, покрытое нарывами и коростой тело, зазубренный обломок меча был заткнут за пояс из засохших лиан, однако наиболее отталкивающее впечатление производило обезображенное багровым шрамом лицо с клочкастой щетиной. Ввалившиеся щеки делали его похожим на обтянутый сморщенной кожей череп, а повязка на правом глазу и начавшие криво срастаться губы придавали ему одновременно веселое и угрожающее выражение.

Следуя указаниям чиларцев, бродяга поковылял через город, почти не глядя по сторонам и равно не обращая внимания ни на обшарпанные халупы, ни на роскошные, покрытые затейливой резьбой здания из белого и голубого ракушечника, ни на разбитые тут и там зеленые садики, в которых торговали вином, засахаренными фруктами, лепешками и прочей снедью. Шел он медленно, прихрамывая, покачиваясь, едва переставляя ноги, и все же ни разу не остановился, пока не добрался до цели – одной из высоких кованых калиток, установленных в мощной стене, которая ограждала Дом Белых Братьев от остального Чилара и превращала его в некое подобие крепости. Нетерпеливо позвенев обломком меча о толстые прутья калитки, он дождался появления широкоплечего воина в белом плаще, под которым угадывались пластинчатые доспехи, и хрипло сказал:

– Я пришел издалека, и мне нужно немедленно видеть вашего мастера. Отомкни дверь и проводи меня к нему. – Видя, что караульщик не торопится исполнить его просьбу, бродяга приблизил лицо к прутьям и раздраженно добавил: – Во имя Света и Единства!

Стражник кивнул и загремел засовами:

– Во имя Света и Единства я впущу тебя. Но чтобы повидаться с мастером Урогалем, тебе придется изложить свое дело одному из его секретарей. – Он пропустил оборванца, превышавшего его ростом на целую голову, в калитку и тщательно запер ее. – Следуй за мной.

Миновав узкий мощеный двор, бродяга, получив в караульной нового провожатого, проследовал через множество запутанных коридоров, вышел во внутренний дворик, поднялся по лестнице и очутился в просторной комнате, где за большим столом сидел худощавый молодой человек с рано наметившейся лысиной. Без лишних слов оборванец снял с груди засаленную ладанку, развязал ее и извлек на свет маленькую серебряную звездочку, в центре которой было вытиснено изображение петуха.

– С докладом к мастеру? – поинтересовался молодой человек, отодвигая лежавшие перед ним свитки, и, получив утвердительный ответ, отослал прежнего провожатого и повлек странного посетителя по очередному лабиринту коридоров. Оставив его в крохотной каморке, освещенной огарком свечи, секретарь скрылся за одной из трех дверей, велев обождать. Вернулся он не слишком быстро и из другой двери. Расплываясь в улыбке, радостно сообщил:

– Мастер Урогаль готов принять вас, – и, распахнув третью дверь, вдвое более узкую, чем остальные, отступил, пропуская бродягу вперед.

Переступив порог комнаты, человек со шрамом прищурил оставшийся глаз и, яростно ворча, замотал головой. Противоположная стена высокой комнаты, украшенной зеркалами и яркими коврами, была стеклянной, и солнечные лучи пронизывали ее насквозь. Свет, показавшийся бродяге после темных коридоров нестерпимо ярким, на самом деле таковым не был – стеклянную стену занавешивала тончайшая кружевная ткань.

Оборванец, все еще щурясь, сделал шаг вперед, и тут же из-за зеркальной ширмы, которую он принял за часть стены, выступил очень толстый мужчина с круглыми, спелыми щеками и улыбчивым ртом.

– Мастер Урогаль, вот человек, предъявивший звезду доверия и пожелавший вас видеть.

– Подмастерье третьего цикла Заруг, – отрекомендовался высокий оборванец и особым образом сложил пальцы левой руки.

– Рад видеть тебя, Заруг. Ты можешь говорить при Лолисе, он тоже посвященный третьего цикла, – ласково приветствовал его Урогаль.

– Я прибыл из Исфатеи, по поручению мастера Донгама, – начал Заруг и внезапно закашлялся. Шрам на его губах треснул, и по краям струпа выступили бусинки крови.

– Лолис, подай брату вина, – обратился Урогаль к секретарю и снова обернулся к посетителю: – Твой караван подвергся нападению? Вполне ли ты здоров, не вызвать ли лекаря?

Заруг принял тяжелый серебряный кубок и, сделав большой глоток, прокаркал:

– Нет. У меня не было каравана. Я шел пешком через Чиларские топи. – Он еще раз глотнул из кубка.

– Ай-ай-ай! – всплеснул пухлыми ручками Урогаль. – И о чем только вы там в Исфатее думаете? Ну кому же придет в голову посылать гонца через Чиларские топи? Может быть, все-таки позвать лекаря? – На лице его появилась участливая улыбка.

– Я буду просить у вас не только лекаря, но и ванну, цирюльника, портного, много еды, вина и мягкую постель. Но это после. После того как мы закончим с делами, – прохрипел Заруг. – Потом я представлю вам доклад по всей форме, а пока главное. Северянин, некто Мгал, похитил из родового храма Амаргеев кристалл Калиместиара и Жезл Силы. Он удрал с ними из Исфатеи и отправился в ваш город через Чиларские топи. Я с отрядом последовал за ним, но потерял своих людей в схватке со скарусами. Они перебили мой отряд, использовав Жезл Силы, которым каким-то образом завладели. Мгал и двое его товарищей, один из которых чернокожий, сумели пройти через топи и приближаются к Чилару. Я видел их на берегу Гатианы три дня назад.

– Та-ак… – Лицо мастера Урогаля сделалось серьезным, полные губы сжались в узкую полоску. – Вот, значит, где хранился седьмой ключ от сокровищницы Маронды. Любопытно. Что у тебя с глазом?

– Я лишился его, сражаясь с мечезубом, – сухо ответил Заруг и продолжал как ни в чем не бывало: – Этих троих, северянина во всяком случае, надо схватить, едва они появятся в Чиларе. Кристалл должен принадлежать Белым Братьям. Чтобы вашим людям было легче опознать похитителя, я нарисую его портрет. Не беспокойтесь, правая рука ранена не так уж сильно. – Заруг криво улыбнулся, поймав недоверчивый взгляд Лолиса. – Медлить нельзя, через день, а может, уже сегодня вечером северянин и его спутники подойдут к городу.

Урогаль кивнул своему секретарю:

– Достань рисовальные принадлежности, пришли копировщиков, способных размножить портрет, и позаботься, чтобы Заруг ни в чем не испытывал нужды. – Он легонько коснулся рукой плеча своего гостя и мягко добавил: – Я покину тебя ненадолго, чтобы отдать кое-какие распоряжения.