Текст книги "100 великих заговоров и переворотов"

Процесс над убийцей и остальными заговорщиками проходил в Дели в Красной крепости. На скамью подсудимых 22 июня 1948 года сели все так или иначе принявшие участие в покушении, включая Винайяка Саваркара, еще совсем недавно очень влиятельного человека.

10 февраля 1949 года подсудимые выслушали приговор. Саваркар был освобожден за недостаточностью улик. Натхурам Годсе и Нарайян Апте были приговорены к смертной казни. Остальные должны были провести остаток своей жизни за решеткой.

При апелляционном разбирательстве, которое проходило в Симле, суд вердиктом от 2 мая 1949 года оправдал еще доктора Парчура и Кистаджу.

Двое приговоренных к смертной казни доживали свои последние дни в тюрьме в Амбале. Под конец убийца Годсе стал сожалеть о своем поступке, заявляя, что теперь, наученный горьким опытом, он бы посвятил себя борьбе за сохранение мира.

15 ноября 1949 года обоих приговоренных вывели на тюремный двор, где палачи поставили для них виселицу. Оба выкрикивали лозунги, против которых они боролись раньше: «Да здравствует единая Индия! Да здравствует на вечные времена!»

ПЕРЕВОРОТ НАСЕРА

Египет. 23–26 июля 1952 года

В июне 1952 года в Египте разразился политический кризис: на смену правительству Нагиба аль-Хилали пришел кабинет Хусейна Сирри. 4 июля 1952 года новый кабинет собрался на первое заседание в Александрии, летней резиденции королевского двора и правительства.

С первых дней деятельности нового правительства король Фарук стал добиваться закрытия Клуба офицеров, председателем которого был избран в январе 1952 года генерал Мухаммед Нагиб. Несмотря на попытки Хусейна Сирри внушить королю, что такой шаг может лишь обострить положение, клуб был закрыт, о чем поведала, несмотря на цензуру, газета «Аль-Мысри». Этот акт вызвал новый взрыв недовольства против Фарука и правительства и в то же время увеличил популярность Нагиба и патриотически настроенных офицеров.

21 июля 1952 года Хусейн Сирри подал в отставку, которая была тут же принята. Формирование нового правительства король снова поручил аль-Хилали. На следующий день, 22 июля, новый премьер занялся подбором министров. Однако часы режима были сочтены…

Государственный переворот совершила патриотическая организация «Свободные офицеры». Эта строго законспирированная организация состояла из отдельных ячеек по пяти офицеров в каждой. Члены ячеек должны были привлекать в союз новых сторонников, а также вызывать среди офицеров дискуссии на политические темы с тем, чтобы создать вокруг организации атмосферу симпатии и сочувствия.

Несмотря на тщательную конспирацию и на то, что вплоть до момента захвата власти никто из членов организации ее не выдал, король, безусловно, знал о существовании союза «Свободных офицеров». Однако Фарук полагал, что, держа в своих руках командование армии, он находится в безопасности и может не обращать внимания на группу «фрондирующей» армейской молодежи.

Планируя свое выступление, «Свободные офицеры» хотели избрать в качестве главы движения известную фигуру, которая могла бы придать ему солидность и престиж. Поскольку в то время никто из его членов, в том числе и Гамаль Абдель Насер, не имел популярности и даже известности среди египетского народа, Исполнительный комитет наметил трех кандидатов, пользующихся авторитетом в армейской среде: генералов Азиза аль-Масри, Фуада Са-дека и Мухаммеда Нагиба – председателя клуба офицеров.

Но на какие части опереться в случае проведения переворота? Вопрос действительно был не из легких, поскольку, за исключением летчиков (Гамаль Са-лем, Абдель Латиф аль-Богдади, Хасан Ибрахим), почти все руководство организации состояло из преподавателей и штабных офицеров, не имевших частей под своим командованием. Можно было рассчитывать на близкого друга Сар-вата Окаша, полковника Хусейна аш-Шафеи, командовавшего танковым соединением, а также на майора Халеда Мохи ад-Дина, командира батальона механизированной пехоты. Решено было установить контакты и с пехотным полковником Ахмедом Шауки, сыном паши и любителем легкой жизни, который, однако, был оппозиционно настроен в отношении короля Фарука и его окружения. Шауки командовал лучшим в египетской армии 13-м пехотным полком. 1

Тем временем король решил наконец последовать советам своего окружения, выступавшего за жесткую политику в отношении революционного движения в стране, и прежде всего за подавление недовольства в армии.

Фарук считал обстановку подходящей для установления личной диктатуры. К этому он уже давно готовился и создал политическую полицию во главе с офицером Ибрахимом Имамом, а также приступил к созданию тайной организации, так называемой «Железной гвардии», призванной защищать монарха и расправляться с помощью террора со всеми неугодными ему лицами.

Резко возросла природная подозрительность Фарука. Король все больше опирается на наиболее близких к нему лиц из его челяди, составлявших «королевский кухонный кабинет», в который входили его лейб-медик, бывший шофер, сделанный им полковником, камердинер, заведующий кухней и бывший дворцовый электромонтер. Отныне Фарук полностью доверяет только этим ничтожным лицам, всем своим положением обязанным ему. Вместо личных контактов с правительством Фарук действовал теперь через главу королевского кабинета Хафеза Афифи-пашу, но даже ему указания короля нередко поступали от его слуг, передававших записки или устные распоряжения их господина.

10 июля 1952 года Хафез Афифи-паша получил следующую записку от заведующего королевской кухней Абдель Азиза: «Хайдар [главнокомандующий армией] должен быть отстранен в течение пяти дней, если он не распустит правление клуба офицеров и не устранит 12 офицеров, замышляющих заговор против Его Величества короля». Афифи-паша передал записку премьер-министру Сирри-паше.

Вызванный к премьеру генерал Хайдар ничего не знал о заговоре. Он не нашел ничего лучшего, как поручить майору Салаху Салему следить за офицерами, подозреваемыми в принадлежности к организации «Свободные офицеры» (Хайдар не знал, что майор один из руководителей этой организации). Салему удалось убедить его в том, что эти офицеры якобы не принадлежат к революционной организации, а являются всего лишь личными противниками генерала Сирри Амера, любимца короля.

Заговорщики решили выступить 5 августа. День был выбран по двум причинам: чтобы офицеры получили первого числа месячное жалованье, а также чтобы дождаться возвращения из Палестины 13-го пехотного полка, который должен был явиться основной силой при осуществлении переворота. Однако обстоятельства толкали офицеров на выступление ранее намеченных сроков.

22 июля, в 16 часов, в Каире на последнее заседание перед выступлением собрались члены Исполнительного комитета организации «Свободные офицеры».

Согласно разработанному плану, Абдель Латиф аль-Богдади и Хасан Ибрахим должны были со своими людьми обеспечить захват трех военно-воздушных баз вокруг Каира Аль-Мазы, Гелиополиса и Гарб аль-Кахе-ра. Хусейн аш-Шафеи и Халед Мохи ад-Дин обеспечивали механизированные и танковые части для охраны важнейших объектов, а Ахмед Шауки должен был блокировать генштаб армии с 13-м пехотным полком при поддержке 1-го моторизованного полка под командованием подполковника Юсефа Сиддыка Мансура. Общее руководство военными передвижениями было возложено на Закарию Мохи ад-Дина.

Загрворщикам предстояло захватить основные командные пункты воинских частей, расположенных в каирском районе Аббасия, затем арестовать генералов и высшее офицерство. В Каир, условно разделенный на четыре района, направлялись воинские части под командованием членов организации «Свободные офицеры». Кроме того, восставшие намеревались блокировать казармы, захватить радио – и телефонную станцию и перерезать пути сообщения. Паролем было слово «наср» (победа). В 18 часов члены Исполнительного комитета разошлись.

Мухаммед Нагиб в его заседании не участвовал: «Свободные офицеры», зная, что генерал находится под надзором, рекомендовали ему оставаться дома. Однако Нагиб узнал от своего брата Али, командовавшего каирским военным округом, что начальник генштаба генерал Хусейн Фарид срочно созвал к себе на совещание в 22 часа всех командующих родов войск и военных округов, чтобы обсудить вопрос о движении «Свободных офицеров». Нагиб немедленно сообщил об этом Амеру и посоветовал арестовать собравшихся при их выходе из здания генштаба.

Юсеф Сиддык и Абдель Хаким Амер, вооруженные пистолетами, вошли в кабинет начальника генштаба Хусейна Фарида, который сделал по ним три выстрела, не причинившие вреда. Вообще при занятии генштаба было убито в перестрелке два солдата – единственные жертвы в эту решающую ночь. В здании генштаба было арестовано 12 генералов и большое число других высших офицеров армии.

Тем временем бронемашины под командованием Халеда Мохи ад-Дина окружили районы Аббасии, Аль Куббы, Маншият аль-Бакри и Гелиополиса, где находились военные объекты Танки под командованием Хусейн аш-Шафеи заняли в Каире все стратегические пункты, в том числе радиостанцию, телеграф, аэропорт и железнодорожный вокзал. Никакого сопротивления восставшим оказано не было.

Правда, основному противнику «Свободных офицеров», генералу Сирри Амеру, удалось бежать, но на следующий день он был арестован в Эс-Саллуме на египетско-ливийской границе.

Находившийся в Александрии главнокомандующий армии Мухаммед Хай-дар ночью позвонил в генштаб генералу Хафезу Бакри, который был уже арестован Подошедший к телефону один из заговорщиков, выдав себя за этого генерала, успокоил Хайдара, заявив, что в столице все спокойно и что слухи о выступлении армии не соответствуют действительности В 2 часа 30 минут генерала Мухаммеда Нагиба, еще ничего не знавшего о происходящем, разбудил звонок министра внутренних дел Муртада аль-Мараги, звонившего из Александрии Аль-Мараги, видимо еще не осознав значения происходящего, сказал Нагибу «Что там делают твои люди? Успокой-ка их». В 3 часа за Нагибом заехала машина, которая доставила его в генштаб, где восставшие провозгласили его главнокомандующим армии.

В 4 часа участник переворота начальник разведки ВВС майор Али Сабри сообщил помощнику военно-морского атташе посольства США о том, что «Свободные офицеры» взяли под контроль армию, назначив главнокомандующим генерала Нагиба, и что это чисто внутреннее движение, ставящее целью исправление положения в стране; поэтому, если иностранные державы не вмешаются, все обойдется мирно. Будет охраняться порядок, как и жизнь и имущество иностранцев. Он заверил посла, что новый режим хотел бы поддерживать дружеские отношения с США. Одновременно аналогичное сообщение было сделано английскому и французскому посольствам.

В 7 часов утра по каирскому радио было зачитано первое коммюнике «Свободных офицеров», подписанное генералом Мухаммедом Нагибом.

Утром того же дня руководство революцией приняло решение предложить пост премьер-министра старому политическому деятелю Али Махеру, уже неоднократно занимавшему его Али Махер после некоторого колебания согласился, обусловив, однако, что его назначение должно быть утверждено королем 24 июля он направился в Александрию, где был принят королем Фарук одобрил состав его кабинета целиком, явно в результате того, что Али Махеру удалось убедить его в том, что восставшие прочно держат в своих руках Каир.

Первое заседание совета министров прошло под председательством самого Фарука. Король был вынужден также принять первые требования восставших назначение генерала Мухаммеда Нагиба главнокомандующим вооруженными силами вместо Хайдар-паши, смену правительства и удаление приспешников короля.

На почти непрерывных заседаниях революционного руководства в последующие дни обсуждается вопрос о судьбе Фарука. Часть офицеров требовала суда над королем и его казни. Однако верх взяла группа во главе с Насером, которая считала, что необходимо ограничиться отречением Фарука и высылкой его за пределы страны Их основным аргументом было то, что угроза жизни короля может вызвать вооруженное вмешательство англичан. Кроме того, Насер считал, что суд над королем может привлечь к нему, как жертве, даже некоторые симпатии общественного мнения западных стран.

Вечером 25 июля из Каира в Александрию был направлена колонна бронемашин, которая к 8 часам утра 26 июля окружила королевские дворцы. В завязавшейся перестрелке, прекращенной по приказу короля, было ранено семь человек.

К этому времени генерал Нагиб в сопровождении руководства «Свободных офицеров» прибыл в Александрию и поручил новому премьеру передать королю ультиматум армии.

Он гласил «Генерал Мухаммед Нагиб от имени офицеров и военнослужащих потребовал от короля, чтобы он отрекся от престола в пользу вашего наследника принца Ахмеда-Фуада не позднее 12 часов сегодняшнего дня, субботы 26 июля 1952 года, и покинул страну до 6 часов вечера того же дня».

Король не заставил себя долго убеждать, танки, окружавшие дворец, были достаточно внушительным аргументом к ультиматуму. Подписав отречение, Фарук, одетый в белую форму адмирала флота, вместе с королевой Нариман и шестимесячным «новым королем» Ахмедом-Фуадом, последним представителем династии Мухаммеда Али, в 6 часов вечера отплыл из Александрии на королевской яхте «Аль-Махруса».

Часть офицеров египетского флота имели намерение потопить яхту вместе с королем, когда она выйдет из порта Представителю революционного руководства пришлось потратить немало усилий, чтобы убедить их в том, что целесообразнее позволить Фаруку беспрепятственно покинуть страну.

Перед самым отплытием на берегу появилась автомашина, из которой вышли генерал Нагиб, полковник Ахмед Шауки, подполковник Хусейн аш-Шафеи и майор Гамаль Салем Далее разыгралась сцена, которую Ж. и С. Лакутюр описывают в своей книге «Египет в движении»: «Почтительно приблизившись к Фаруку, опиравшемуся на перила, генерал напомнил, что, когда англичане употребили силу против короны в феврале 1942 года, он подал в отставку, чтобы доказать свою верность трону. Казалось, Фарук, глаза которого были скрыты за темными стеклами очков, был тронут. „Заботьтесь об армии“, – сказал он. „Теперь она в хороших руках, государь“, – ответил Нагиб. Ответ не понравился Фаруку, и он сухо заметил „То, что вы сделали со мной, я готовился сделать с вами“.

Так закончились события 22–26 июля, в результате которых власть полностью перешла в руки Совета революционного руководства Выступление «Свободных офицеров» 23–26 июля было по своей форме переворотом, совершенным небольшим кругом лиц, захвативших власть Только принимая во внимание дальнейшие шаги революционного режима в Египте, причем на протяжении значительного отрезка времени, можно назвать переворот началом египетской революции.

КРЕМЛЕВСКИЙ ЗАГОВОР ПРОТИВ БЕРИИ

СССР, Москва. 1953 год

После смерти Сталина началась ожесточенная борьба за власть. Его соратники – Г Маленков, Л. Берия, Л. Каганович, Н. Хрущев, Н. Булганин – все они были опытными интриганами. Но даже на их фоне выделялся сильный, волевой, умный и безжалостный Берия. В Маленкове и Молотове он не видел серьезных соперников. Хрущева же вообще не принимал в расчет – слишком уж тот был для него прост, мужиковат и малообразован.

Весной и летом 1953 года ведущую роль первоначально играл Маленков. Он взял себе должность Председателя Совета Министров. Его первыми заместителями стали Берия, Булганин, Молотов и Каганович. Председателем Президиума Верховного Совета СССР являлся Ворошилов. Власть в ЦКч окончательно перешла в руки Хрущева. Реальной силой оставался Берия, опирающийся на ГБ и МВД

Маленков мог занять место Генерального секретаря. Но у него уже были собственные виды на будущее, свой план преобразований. Для этого ему была нужна должность Председателя Совета Министров. Пост Генсека ничего для Маленкова не значил, тем более что на перспективу, отдаленное будущее он думал уравнять компартию с профсоюзами и сделать две эти силы основой двухпартийной системы.

Маленков, поддержанный многими членами Президиума ЦК, начал десталинизацию с осторожной критики культа личности. При этом имя Сталина не фигурировало. Но уже с 20 марта газеты практически перестали цитировать Сталина, а имя его упоминалось все реже и реже.

Лаврентий Берия, в отличие от Маленкова, действовал гораздо более смело и напористо, выступив с целым рядом инициатив. Вступив в должность министра внутренних дел, он издает приказ о запрещении пыток и фальсификации дел по политическим обвинениям. Именно Берия опубликовал сообщение МВД о фальсификации «дела врачей». Тогда же членов и кандидатов в члены ЦК начинают знакомить с документами, в которых содержались свидетельства о роли Сталина в репрессиях. Судя по воспоминаниям генерала Судоплатова, 2 апреля на пленуме ЦК партии Берия обнародовал факты, подтверждающие, что «дело врачей» было сфабриковано Сталиным и Игнатьевым. Материалы этого пленума содержали многие из тех сенсационных обвинений, которые изложил Хрущев в докладе о культе личности Сталина на известном съезде КПСС.

Берия предложил забрать тюрьмы и лагеря у Министерства внутренних дел и передать их в ведение Министерства юстиции, провести широкую амнистию политзаключенных, выступил за примирение с Тито и за объединение Германии.

Прозорливый политик, Берия отчетливо видел, насколько взрывоопасна проводимая Москвой национальная политика русификации и подавления прав национальных меньшинств. Он предлагал отказаться от насильственной русификации и способствовать выдвижению на руководящие посты национальных кадров.

Однако Берия явно недооценивал своих соперников. Конечно, беспечным он не был и предвидел ответные ходы. И все же в этих интригах и внутриполитическом противостоянии он проиграл своим оппонентам. 26 июня 1953 года министр внутренних дел был арестован Существует немало версий этих событий, но практически все сходятся в том, что ведущую роль в устранении Берии играл Хрущев.

В.М. Молотов рассказывал журналисту Ф Чуеву: «Если вы будете интересоваться одним моментом, последним заседанием по Берии – это одно, а ведь перед этим была подготовлена работа. Все-таки Хрущев тут был очень активным и хорошим организатором. В его руках была инициатива, он был Секретарем. Как организатор, безусловно, хороший.

Он вызвал меня в ЦК, я пришел «Насчет Берии хочу поговорить. Нельзя ему доверять».

Я говорю: «Я уж вполне поддерживаю, что его надо снять, исключить из состава Политбюро».

Ну-с, потом обратился к Микояну, что вот Берию нельзя оставлять, это опасно и так далее. «Нет, почему?» – сказал Микоян. Одним словом, не согласился. Не согласился. А занял такую выжидательную позицию и стал возражать. С ним говорил, по-моему, Маленков. Маленков поддерживал его. К Ворошилову Хрущев обратился – тот был в своем кабинете как Председатель Президиума Верховного Совета. Тот сразу же поддержал и закрыл телефоны, чтобы не подслушивали. Сразу же телефоны стал закрывать. Одним словом, стал шептать, дал согласие…

С Ворошиловым Хрущев разговор вел, видимо, перед самым заседанием, со мной накануне, дня за два перед заседанием говорил, и с Микояном раньше говорил… И уже перед самым заседанием мы уговорились, что его мало исключить из состава Политбюро, а надо арестовать.

Так он, видимо, предупредил Кагановича и других, сейчас не помню, но, видимо, он большинство предупредил, а потом собрали через пару дней Политбюро. Берия еще был в составе Политбюро, и там Хрущев доложил, что товарищ Берия – человек ненадежный…

Хрущев как секретарь тогда выполнял обязанности Первого секретаря, но еще не был Первым секретарем, он был организатором всего этого дела. Почему? Он сидел в ЦК. И ему прислали информацию, видимо, такого рода, что что-то Берия готовит. А у него были воинские части. Помимо аппарата… Дивизия была МВД…»

Некоторое недоумение вызывает тот факт, что сам Хрущев в разное время по-разному рассказывал об обстоятельствах ареста и казни Берии, что позволило американскому автору биографии Берии Т. Витлину заметить: «Трудно сказать с определенностью, был ли он [Берия] расстрелян Москаленко или Хрущевым, задушен Микояном или Молотовым при помощи тех трех генералов, которые схватили его за горло, как об этом тоже говорили. Так же трудно сказать, был ли он арестован на пути в Большой театр 27 июня, или после приема в польском посольстве, или на заседании Президиума ЦК… Поскольку Хрущев запустил в обращение несколько версий смерти Берии и каждая последующая отличается от предыдущей, трудно верить какой-либо из них».

Арест Берии по рассказам Хрущева выглядел так:

«Со стороны Берии ко мне отношение вроде не изменилось, но я понимал, что это уловка… Одновременно он развил бешеную деятельность по вмешательству в жизнь партийных организаций. Он сфабриковал какой-то документ о положении дел в руководстве Украиной. Первый удар он решил нанести по украинской организации…

Тут уж я Маленкову говорил:

– Неужели ты не видишь, куда дело клонится? Мы идем к катастрофе. Маленков мне тогда ответил:

– Я вижу это, но что делать? Я говорю:

– Надо сопротивляться. Вопросы, которые ставит Берия, имеют антипартийную направленность.

– Ты что? Хочешь, чтобы я один остался?

– Почему ты думаешь, что один останешься? Ты и я – уже двое. Булганин, я уверен, тоже так же мыслит, я обменивался с ним мнениями. Другие, я уверен, тоже пойдут с нами, если мы будем аргументированно возражать, с партийных позиций. Мы составляем повестку дня, так давай поставим острые вопросы, которые, с нашей точки зрения, неправильно вносятся Берией, и будем возражать ему. Я убежден, мы мобилизуем других членов президиума, и эти решения не будут приняты…

Мы видели, что Берия форсирует события. Он уже чувствовал себя над членами Президиума, важничал и даже внешне демонстрировал свое превосходство. Мы переживали очень опасный момент. Я считал, что нужно действовать. Я сказал Маленкову, что нужно поговорить с членами Президиума… С Булганиным я по этому вопросу раньше говорил, и я знал его мнение.

Наконец Маленков тоже согласился:

– Да, надо действовать».

Далее Хрущев рассказывает о своих встречах по поводу Берии с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Микояном…

И наконец: «Мы условились, как я говорил, что соберется заседание Президиума Совета Министров, но пригласили туда всех членов Президиума ЦК… Я, как мы заранее условились, попросил слова у председательствующего Маленкова и предложил вопрос о товарище Берии. Берия сидел от меня справа. Он сразу встрепенулся:

– Что ты, Никита? Я говорю:

– Вот ты и послушай…

Начал я с судьбы Гриши Каминского, который пропал после своего заявления о связи Берии с мусаватистской контрразведкой… Потом я указал на последние шаги Берии после смерти Сталина в отношении партийных организаций – украинской, белорусской и других… Сказал о его предложении вместо радикального решения вопроса о недопустимой практике ареста людей и суда над ними, которая была при Сталине, изменить максимальный срок осуждения органами МВД с 20 до 10 лет… Я закончил словами: «В результате у меня сложилось впечатление, что он не коммунист, что он карьерист, что он пролез в партию из карьеристских соображений»… Потом остальные выступили. Очень правильно говорил Молотов, с партийных позиций. Другие товарищи тоже проявили принципиальность… Когда все высказались, Маленков, как председатель, должен был подвести итог и сформулировать постановление. Он видимо растерялся, заседание оборвалось на последнем ораторе. Я попросил Маленкова, чтобы он предоставил мне слово для предложения. Как мы и договорились с товарищами, я предложил поставить на Пленуме ЦК вопрос об освобождении Берии… от всех государственных постов, которые он занимал.

Маленков все еще пребывал в растерянности. Он даже, по-моему, не поставил мой вопрос на голосование, а нажал секретную кнопку и вызвал военных, как мы условились. Первым зашел Жуков. За ним – Москаленко и другие генералы. С ними были один или два полковника…» >

Вспоминает Молотов: «…На Политбюро его [Берию] забирали… Прения были. Маленков председательствовал. Кто первым взял слово, я уже не помню. Я тоже в числе первых выступал, может, я даже первый, а, может, и второй. Заседание началось обычное, все были друзьями, но так как предварительно сговорились, что на этом заседании будет арест Берии, то формально так начали все по порядку, а потом, значит, перешли…

Были и другие вопросы, какие я сейчас точно не могу вспомнить. Может быть, с этого началось, начали с этого вопроса вне очереди, а вероятно, кто-то поставил вопрос: просто надо обсудить Берию, и тогда, значит, в числе первых я выступал: «Я считаю, что Берия перерожденец, что это человек, которого нельзя брать всерьез, он не коммунист, может быть, он был коммунистом, но он перерожденец, это человек, чуждый партии». Вот основная моя мысль. Я не знал так хорошо прошлого Берии, разговоры, конечно, слышал разные, но считал, что он все-таки коммунистом был каким-то рядовым и наконец наверху где-то попал в другую сторону дела.

После меня вскоре выступал Хрущев. Он со мной полемизировал: «Молотов говорит, что Берия перерожденец. Это неправильно. Перерожденец – это тот, который был коммунистом, а потом перестал быть коммунистом. Но Берия не был коммунистом! Какой же он перерожденец?»

Хрущев пошел левее, левее взял. Я и не возражал, не отрицал. Это, наверное, правда было.

Берия говорил, защищался, прения же были. Выступал: «Конечно, у меня были ошибки, но прошу, чтобы не исключали из партии, я же всегда выполнял решения партии и указания Сталина. Сталин поручал мне самые ответственные дела секретного характера, я все это выполнял так, как требовалось, поэтому неправильно меня исключать…» Нет, он дураком не был».

Чтобы картина тех дней была более объективной, дадим слово и тем, кто непосредственно участвовал в аресте.

В изложении маршала Георгия Жукова арест Берии проходил так: «Меня вызвал Булганин, – тогда он был министром обороны – и сказал: „Поедем в Кремль, есть срочное дело“.

Поехали. Вошли в зал, где обычно проходят заседания Президиума ЦК партии. В зале находились Маленков, Молотов, Микоян, другие члены Президиума Берии не было.

Первым заговорил Маленков – о том, что Берия хочет захватить власть, что мне поручается вместе с моими товарищами арестовать его. Потом стал говорить Хрущев, Микоян лишь подавал реплики. Говорили об угрозе, которую создает Берия, пытаясь захватить власть в свои руки.

– Сможешь выполнить эту рискованную задачу?

– Смогу, – отвечаю я.

…Решено было так. Лица из личной охраны членов Президиума находились в Кремле, недалеко от кабинета, где собирались члены Президиума. Арестовать личную охрану самого Берии поручили Серову. А мне нужно было арестовать Берию. Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета Министров отменят. Вместо этого откроется заседание Президиума.

Я вместе с Москаленко, Неделиным, Батицким и адъютантом Москаленко должен сидеть в отдельной комнате и ждать, пока раздадутся два звонка из зала заседания в эту комнату… Уходим. Сидим в этой комнате. Проходит час. Никаких звонков. Я уже встревожился… Немного погодя (это было в первом часу дня) раздается один звонок, второй. Я поднимаюсь первым… Идем в зал. Берия сидит за столом в центре. Мои генералы обходят стол, как бы намереваясь сесть у стены. Я подхожу к Берии сзади и командую:

– Встать! Вы арестованы!

Не успел Берия встать, как я заломил ему руки назад и, приподняв, эдак встряхнул. Гляжу на него – бледный-пребледный. И онемел.

Ведем его через комнату отдыха, в другую, что ведет через запасной ход. Там сделали ему генеральный обыск… Держали до 10 часов вечера, а потом на ЗИСе положили сзади, в ногах сиденья укутали ковром и вывезли из Кремля Это затем сделали, чтобы охрана, находившаяся в его руках, не заподозрила, кто в машине.

Вез его Москаленко. Берия был определен в тюрьму Московского военного округа. Там находился и во время следствия. И во время суда, там его и расстреляли».

На самом деле это была опасная операция, которую разработали Булганин с Жуковым. Войска НКВД – мощная сила. Кроме того, войсками МВО командовал генерал-полковник Артемьев, человек Берии. Министр обороны Булганин нашел благовидный предлог, чтобы удалить его из Москвы – на летние маневры под Смоленск. Под Москвой дислоцировалась дивизия внутренних войск – имени Лаврентия Берии! В Лефортовских казармах стоял полк бериевских войск.

Авторитет Берии «среди своих» был очень высок.

Было решено дивизию окружить, а полк в казарме заблокировать. Операция была назначена на 26 июня. Генерал Венедин, комендант Кремля, вызвал из-под Москвы полк, которым командовал его сын В Кремль ввели курсантов школы имени ВЦИК. Хрущев позвонил командующему войсками ПВО Московского военного округа генералу Москаленко, которого он знал еще по Украине. Его войска должны были блокировать бериевские военные силы, а сам Москаленко с надежными людьми прибыть в Кремль для ареста Берии.

Сделать это было совсем не просто. Берия предусмотрительно ввел порядок, при котором охрану внутри Кремля несли офицеры ГБ – хорошо проверенные элитные подразделения, преданные ему лично. В Кремль пройти с оружием нельзя, его оставляли у охраны Казалось, Берия предусмотрел все…

И еще одно воспоминание участника событий, генерала Москаленко: «По предложению Булганина мы сели в его машину и поехали в Кремль. Его машина имела правительственные сигналы и не подлежала проверке при въезде в Кремль. Подъехав к зданию Совета Министров, я вместе с Булганиным поднялся на лифте, а Басков, Батицкий, Зуб и Юферев поднялись по лестнице. Вслед за ними на другой машине подъехали Жуков, Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман и Пронин. Всех нас Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушел в кабинет к Маленкову.

Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условному сигналу, переданному через помощника Маленкова – Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он еще не прибыл. Вскоре они ушли в кабинет Маленкова, когда все собрались, в том числе и Берия, началось заседание Президиума ЦК КПСС.

…Примерно через час, то есть в 13.00, 26 июня 1953 года, последовал условный сигнал и мы, пять человек вооруженных и шестой – Жуков, быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Тов. Маленков объявил: «Именем советского закона арестовать Берию». Все обнажили оружие, я направил его прямо на Берию и приказал поднять руки вверх. В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы отвели его в комнату отдыха Председателя Совета Министров, а все члены Президиума и кандидаты в члены Президиума остались проводить заседание, там же остался и Жуков.