Текст книги "Фернандо Магеллан. Книга 2"

Глава VII
Поход Серрана

Неожиданный северный ветер принес потепление, звал за собой флотилию на юг. Адмирал велел срочно подготовить к выходу из бухты «Сант-Яго», разработал совместно с Серраном план разведывательной экспедиции. Цель заключалась в отыскании прохода в Южное море, исследовании береговой линии, выборе более удобной стоянки кораблей. «Сант-Яго» – самое маневренное мелкосидящее судно, водоизмещением в 75 регистрационных тонн – лучше других кораблей подходило для опасной лавировки среди камней и мелей незнакомого берега. Хорошо оснащенный корабль, с тридцатью восьмью матросами и офицерами, под грохот прощального салюта в конце апреля покинул Сан-Хулиан.

С левого борта ослепительно светило бесцветное солнце, по-зимнему безразличное и неласковое. Оно было неспособно растопить плавающие ноздреватые льдины с зеленовато-голубыми переливами дешевого венецианского стекла. Стальная блестящая вода лизала сахарные глыбы, с шумом ударялась в рассыпающиеся подтаявшие края, шлифовала их, накрывала волной. Снежные чайки с криком кружились над отмелями в пустынном небе, разросшемся во всю ширь Атлантики. Бледно-синеватое, с размытыми серыми облаками, оно пахло морской свежестью, без примеси дыма и земли.

Кренясь на правый борт, каравелла шла в полветра легко и ровно, поскрипывала трущимся деревом, железными скобами руля. Вздыбились стянутые канатами старые паруса, покрытые цвелью, избороздившей плотную ткань. Распрямились вымпела, потянулись на юг к темной неровной полоске с белыми отметинами сугробов. Весело хлопали на стеньгах алые ленты, путались в снастях, взлетали над головами, причудливо изгибались змеями, жалили раздвоенными языками соседние мачты.

– Как хорошо! – сладко потянулся Серран. – Море, ветер, сам себе хозяин – плыви куда хочешь! – он распахнул на груди ватную куртку, закрыл глаза, повернулся к корме. Ветер сдул бороду за плечо.

– Э-э, нет, – возразил штурман, тоже довольный началом плавания и немного навеселе, – «куда хочешь» не получается. Я желаю на север.

– Куда? – переспросил капитан.

– К тропикам, – пояснил офицер.

– Ты серьезно? – Серран обернулся к нему– Что с тобой, Бальтасар? Погода не нравится?

– Ветер добрый, попутный… – похвалил штурман. – Надолго ли?

– Бог даст, потянет неделю, – Жуан размашисто перекрестился. – Сотню лиг пройдем.

– Бр-р… – затряс головой Бальтасар. – Во льдах?

– Выпутаемся. – Капитан смерил на глаз расстояние до земли, взглянул на компас в нактоузе и приказал: – Парни, возьмите на мыс! Вон на тот, – ткнул пальцем в берег.

– Наскочим на камни, – испугался штурман, осматривая с юта поверхность воды. – Подальше бы от греха.

– Ерунда, – успокоил Серран, – с марса заметят.

Вахтенные Окасио и Баскито навалились на румпель, сдвинули на полшага.

– Так держи! – одобрил Серран. – Говоришь, подальше бы… Так мы свое счастье пропустим! – подошел к штурману– Нам незачем соваться во льды, там не найдешь пролива. Крайняя точка – семьдесят пятая широта.

– Семьдесят пятая? – от изумления штурман чуть не заикнулся. – Господи, семьдесят пятая!

– Испугался, итальяшка?

– Езус Мария, разве можно так шутить?

– Я не смеюсь. Адмирал мечтает спуститься до семьдесят пятого градуса.

– Он послал нас туда? – ужаснулся штурман.

– Немного ближе. Я же говорю: нам бы за оттепель сотню лиг проскочить, а потом повернем назад.

– Ух, – перевел дух Бальтасар. – Семьдесят пятая! – повторил, покачивая головой. – Если бы я знал, если бы знал…

– Ха-ха, – захохотал капитан. – Все равно пошел. Я знаю тебя!

– Ни за что на свете! Пусть будет проклят день и час, когда я поверил твоим рассказам о несуществующем проливе, когда подписал контракт, ступил на это корыто!

– Брось! – посерьезнел Серран. – Мы найдем пролив. Чем мы хуже других?

– Кого?

– Видевших его.

– Кто видел?

– Не знаю.

– О, святая Мария, опять старые разговоры! Неужели здесь плавали люди? – штурман неприязненно огляделся по сторонам. – Ни крестов, ни падранов, ни селений, ни могил…

– Капитан-генерал уверен, что пролив где-то поблизости, – сказал Серран. – Поэтому дал нам мало времени для исследования побережья. Мы первыми отыщем проход в Южное море!

– Заманчиво, – то ли согласился, то ли усмехнулся штурман. – Пролив Жуана Серрана!

– Красиво звучит, – не понял насмешки португалец.

– Почему сеньор Магеллан не показывает карты?

– У него нет оригиналов, только копии. Он держит их в секрете.

– Сеньор капитан, – закричал с палубы боцман Бартоломео Приор, подстать начальнику низкорослый светловолосый испанец, – мы идем к берегу?

– На юг!

– Я прикажу Фодису замерить дно.

– Валяй!

Боцман скрылся в паутине снастей. С руслени фок-мачты послышался мягкий неторопливый голос нормандца.

– Десять футов под килем, – нараспев доложил Ричард.

– Кинь лот еще раз! – велел Бартоломео плотнику.

– Десять футов под килем, – монотонно пропел Фодис.

– Вахта левого борта, подтяни грот! – скомандовал боцман. Пять молодцов бросились к брасам, но рей не сдвинулся с места. – Вахта правого борта, помоги! – прикрикнул Бартоломео.

– Господь сошел на землю к нам, – затянул матрос куплет рабочей песни.

– О! – прокричал боцман, подавая сигнал к рывку.

– Хвала тебе, Иисус! – подхватили десять глоток после ритмичного движения.

– Прошелся по воде, – продолжал запевала.

– О! – вновь выдохнул старший, и двадцать рук потянули канат, разворачивая рею на мачте.

– Хвала тебе, Иисус! – раздался дружный припев.

– Земля на горизонте! – вклинился в шанти звонкий мальчишеский голос из «вороньего гнезда».

– Круто идем, – покачал головой штурман.

– Зато каждая выемка видна, – возразил капитан.

– Восемь футов под килем – зычно доложил Фодис– Веревочку кидать?

– Лот, а не веревочка, доска дубовая! – пояснил Бартоломео.

– Задул нам в паруса, – пели вахтенные.

– О!

– Хвала тебе, Иисус!

– Какое дно? – спросил Серран.

– Песчаное, – доложил боцман после осмотра свинцового грузила с просаленным донышком.

– Так и пойдем! – капитан выровнял судно вдоль берега.

– Молодцы, хорошо работают! – похвалил штурман вахтенных.

– Засиделись парни на берегу, стосковались по морю, – промолвил Серран. – Только бы погода не испортилась. Сходи проверь, не пришивает ли парусный мастер встречный ветер, спрятал ли нитки с иголками? Пригрози, чтобы не вспоминал о них!

– Чайки кружат… – вздохнул Бальтасар.

– Молчи! – суеверно запретил капитан перечислять дурные приметы.

– Бизань скрипит – к попутному ветру, – поправился штурман.

* * *

Короток зимний день. Ленивое солнце помаячило над горизонтом, плюхнулось в воду. Небо пожелтело, покраснело, налилось чернильной синью. Близкий берег сделался далеким, размытым, море – предательски зловещим.

Не найдя удобной бухты для ночной стоянки и опасаясь наскочить на камни с отмелями, Серран отвел корабль от земли, бросил якоря. Свежий ласковый ветер звал к далеким звездам, вспыхнувшим на юге в стране снегов и вечного льда. Там небо слилось с океаном. Казалось, будто поднявшаяся до светил огромная волна медленно надвигается на каравеллу. Можно поплыть ей навстречу и лететь до рассвета, пока несут паруса и не изменится ветер. Но так легко проскочить заколдованный пролив, очутиться во власти сказочных троллей, заманивающих странников в дебри леса или холодные скалы, о которых рассказывал нормандский плотник.

Крупный боцманский пес почуял остановку, задрал облезлую лапу на борт, помочился у трюмного люка. Почесался от вшей, выдрал старую шерсть, улегся неподалеку.

– Пшел вон, Амадис! – Бартоломео пнул псину. Носитель рыцарского имени поджал хвост, поплелся на корму. Грот с реем рухнул на опустевшее место. – Торопись, ребята! – приказал Коротышка.

Вахтенные скрутили парусину, уложили вдоль борта. Пес важно вернулся назад, сел на тряпку, наблюдал за хозяином. Матросы спустились в трюм, где у корабельной печи, цепляя ногами песок, юнги варили ужин. Потрескивали припасенные в Сан-Хулиане сырые дрова, кипела похлебка. Пряный запах лаврового листа смешивался с испарениями свежей глины, покрывавшей кирпичи. Белые клубы пара поднимались к потолку. В уютном уголке, между печкой и дровами, приютился Фодис с чуркой и косым ножом в руке. После напряженного дня плотник резал скульптуру покровителя иберийских моряков, святого Антония. Ричард плевал на лучезарный лик, чтобы лезвие мягче входило в дерево, открывал глаза монаху.

– Гореть тебе на вечном огне, – предрек Санчо Наварре и перекрестился. – Плевать святому в лицо! За такой грех язык отсохнет!

– В Нормандии все так режут, – возразил плотник.

– За это Господь карает вас непрекращающейся войной, – рассудил солдат. – Язычники не ведают, что творят, а ты?

– Меня отец учил, отца – дед, деда – прадед.

– Неужели они плевали на святых?

– Зачем дома плевать? Проще тряпочкой смочить. Здесь иное дело, на волнении вода выливается из миски. Так удобнее.

– Де ла Рейна за это разбил бы тебе башку поленом.

– Пытался, да Бог не дал, – добродушно улыбнулся Фодис– Я попрошу капеллана «Консепсьона» окропить Антония.

– Чем же плох наш священник?

– Тоже дерется.

– Как ему освещать оплеванную статую? – возмутился Санчо.

– Отмою с молитвой, загрунтую мелом с лампадным маслом, покрою краской – будет не хуже севильских скульптур. Труд и вера искупят вину. Господь не осудит за благое дело.

– Дело хорошее, да работаешь с грехом, – не соглашался Наварре. – Как бы святой не прогневался, не наслал несчастье.

– Он хороший, добрый, – Ричард ласково погладил круглую оконечность полена с торчащими ослиными ушками, – все понимает и не обидится.

– У меня есть кусок парчи, – вспомнил Санчо. – Сшей Антонию плащ, но так, чтобы он знал о моем подарке.

– Сошьем, – согласился Фодис– Парусный мастер поможет.

– У штурмана припрятаны листочки сусального золота, – подсказал солдат.

– Ты откуда знаешь?

– Сам видел, когда он шкатулку открывал. Попроси на позолоту! На святое дело не откажет.

– Попробую.

«Ш-ш-ш…» – зашипела плита, поджаривая капельки бульона, выплеснувшегося из медного котла. Юнги сдернули крышку, принялись дуть на рвавшуюся наружу пену.

– Держи ее! – закричал Санчо и бросился на помощь. – Навар сбежит!

Парни раздували багровые щеки, загоняли пену внутрь котла.

– Убери пламя, пошуруй головешки! – командовал солдат. – Добавь соли! Не стой, поторапливайся!

– Из тебя вышел бы хороший боцман, – заметил Фодис.

– Боцман? – Санчо прервался на миг.

– Кричишь за двоих.

– Я не знаю морского дела, – не понял шутки Наварре.

– Научишься.

«Дзинь-дзинь-дзинь…» – пробили склянки, сзывавшие новую вахту на дежурство. Ноги дружно затопали к трюмному люку, в проеме послышался радостный распев:

Вахте конец, восемь склянок пробило.

Новая вахта выходит на смену.

Койки покиньте во славу Господню!

Встаньте на палубе у парусов!

Матросы гурьбой посыпались в трюм.

– Что сегодня на ужин? – Окасио вытянул вперед нос, шумно раздул ноздри, понюхал. – Морской черт?

– Он самый! – Санчо отошел от плиты.

– Готов?

– Да.

– За день отсчитали восемь лиг, – сообщил Баскито, вынимая из кармана сухарь.

– Не меньше, – поддержал Окасио, с завистью поглядывая на хлеб.

– Ты слышал разговор капитана с кормчим? – звонко хрустнул сухарем Баскито. – Пойдем до семьдесят пятой широты. Это далеко?

– Сразу за поворотом, – ухмыльнулся Окасио. – Дай пожевать!

– Где твой сухарь?

– Съел на вахте.

– Тогда соси палец! Нам десятник утром поровну выдал.

– Я позволю тебе завтра откусить.

– Вечером? – подобрал крошки Баскито.

– Как ты сказал, – спросил солдат, – семьдесят пятая широта?

– Да, – Баскито проглотил мякиш и откусил еще.

– Мы сейчас где находимся? – поинтересовался Санчо.

– У пятидесятой.

– Сколько градусов прошли от райских мест, где было вдоволь женщин?

– Двадцать пять.

– Всего? – удивился солдат.

– Это свыше полутора тысяч миль.

– Значит, капитан-генерал хочет пройти на юг еще такое же расстояние?

– Серран перепутал пятьдесят пятую широту с семьдесят пятой, – поправил Окасио.

– Нет, он несколько раз повторил эту широту, – Баскито смачно погрыз сухарь.

– Такой не существует, – решил Окасио. – Мы подошли к южному краю Земли, где заканчивается жизнь и начинаются сплошные льды.

– Если на севере есть семидесятая широта, то обязательно имеется и на юге!

– Чепуха! – поддержал Санчо. – На севере их – сотня, а у нас – не более шестидесяти.

– Ты бы помолчал, – посоветовал Фодис– Не нам судить! Раз сеньор Магеллан сказал, значит, видел ее на карте.

– Что же он не дал карту нашему капитану? – усмехнулся Окасио.

– Серран без нее знает моря. Я ходил по Нормандии, так закрою глаза и вижу дороги.

– Готово! – радостно доложил юнга, пронзая мясо ножом. – Разварилось.

Он стянул котел на край печи, зачерпнул варево с мясом в большую общую миску. Первым с ложкой полез старший матрос Окасио, хотя по правилам был обязан уступить первенство плотнику, за ним – солдат и Баскито, последними – юнги. Все по очереди наклонялись к посудине, брали похлебку и над сухарем, если таковой имелся, несли в рот. Трапеза началась и закончилась молитвой. Недорезанного Антония почтительно поставили на стол.

* * *

– Я расскажу тебе сказку, пришедшую в Италию от греков, – пообещал Пигафетта, осторожно вороньим перышком смазывая оливковым маслом рубцы Сибулеты. Распластавшийся на животе юнга спрятал бескровное лицо в подушку. Полуголое изодранное тело гноилось.

Правая покалеченная рука неестественно выгнулась, левая – зарылась под матрас– Давным-давно, когда на земле было мало людей, боги жили на Олимпе, – начал летописец. – Прометей украл из кузницы Вулкана огонь и отнес смертным. Сын владыки Меркурий заметил с горы огни на полях и холмах, в лесах и пещерах. Прометей обучил людей ремеслам, научил строить дома и корабли, ковать оружие, плавить медь. Меркурий испугался, пожаловался Юпитеру. «Как он посмел? – вскричал громовержец. – Похитил мой огонь и отдал людям? Я отомщу ему! Но прежде накажу людей, а он пускай посмотрит! Зови ко мне Вулкана из темницы!» Тут прибежал взволнованный кузнец, дрожит от страха, шутка ли – проспал огонь?! «Я не виноват! – кричит владыке. – Он сам унес в тростинке уголек, зажег им хворост». – «Ох, я тебе… – грозит Юпитер. – Настанет время – разберусь! Слепи-ка мне из глины женщину невиданной красы, подобную богиням». – «Сию минуточку! – развеселился бог– Я жизнь вдохну в прах придорожный, подобно Прометею, создавшему мужчину». – «Когда закончишь дело, созови богов, – пусть одарят Деву, кто, чем может».

Вулкан ушел, и к вечеру готова Дева, прекрасная лицом и станом, первейшая из женщин на земле. До этого лишь были женщины-богини.

Афина выткала ей пояс золотой, вуаль расшила собственной рукой и белый плащ накинула на плечи.

Венера, мать любви, дала способность воспламенять сердца мужчин.

Меркурий – чудесный взор, ласкающий и нежный голос.

Хариты – изящество и свежесть. Словом, кто что мог, как повелел Юпитер.

А сам великий громовержец наполнил тайно медный ящик причудливым добром и подарил Пандоре, так назвали Деву. Он приказал ей передать гостинец будущему мужу; Меркурия призвал, чтоб проводил на землю, туда, где будет Прометей.

Посланник свел Пандору вниз. Сбежались вкруг такого чуда все мужчины. И каждый восхищался грацией ее, хотел назвать женою. Один лишь Прометей глядел поодаль. «Здесь кроется коварство! – говорил он смертным. – Уж слишком щедрым стал владыка-олимпиец».

Мужчины вняли уговорам, отошли. Но брат героя Эпиметей назад не сделал шага. По повелению Венеры, Амур пронзил его стрелой, попавшей прямо в сердце. Несчастный руку протянул навстречу Деве: «Пандора, будь моей женой!» И легкая, как ветерок над морем, та радостно направилась к нему. «Возьми, – сказала, – дар бесценный олимпийца, храни приданое мое!»

Эпиметей, по нашему – недальновидный, откинул крышку. «О, ужас!» – закричали люди. Из красно-медного ларя на землю пали беды и несчастья, уродливая смерть сползла, страдания, печаль и зависть, смешанная с лестью злоба, чума и язва, мор. Они вмиг расползлись, на крыльях разлетелись, забились в щели, свили гнезда во всех частях земли.

Эпиметей опомнился, захлопнул ящик. Он был почти пустой. На донышке прилипла крылышками к стенке – раздавленное жалкое создание – надежда. Она одна лежала в ящике Пандоры. С тех пор повсюду на людей набрасываются злые твари, подстерегает смерть. Лишь слабая и робкая надежда осталась с ними.

– Все зло от женщин, – устало заметил Вашко, внимательно слушавший Пигафетту– Не зря на кораблях говорят: «Женщина и священник на борту – к несчастью!»

– Пандора не виновата, – возразил Антонио. – Дева мечтала принести людям добро. Но это не главное в мифе… Ты слушал меня, Хуан? – спросил Сибулету. – Парень качнул головой. – Надежда расправит крылышки и дотронется до тебя мягкими лапками.

– Сеньор рыцарь, – позвал кормчий, – за что боги злы на людей? Не успели люди освоить землю, как Юпитер надумал наказать их.

– У греков царствовал Зевс, – поправил Антонио, – называемый римлянами Юпитером. Он хотел отомстить людям за то, что они забыли его, устраивали жизнь по-своему.

– Разве это плохо?

– Вероятно, нельзя отступать от пути, предначертанного Господом. В стороне от него человек подвергает себя и бредущих за ним большой опасности. Поэтому Давид призывал иудеев побивать камнями лжепророков, обещавших Царство Божие на Земле.

– Почему оно не может быть на Земле?

– Земля греховна для Рая.

– Христофор Колон писал, будто на южных островах есть сады Эдема.

– Сказки, – промолвил Антонио.

– Моряки верят ему.

– Людям нужна надежда.

– Я не ожидал увидеть Рая, – признался Гальего. – Рай в землях язычников – это бессмыслица. Зачем нужна наша вера, если любой грешник сядет на корабль и уплывет к островам? В последние дни я думаю, почему мы страдаем на земле и может ли быть Рай у злого Бога, не пожалевшего родного Сына?

– О, Мадонна! – воскликнул итальянец. – Какие мрачные мысли приходят вам в голову!

– Скоро я узнаю правду.

– Вы отягчаете болезнь богохульством. Вместо молитвы у вас на уме дьявольские мысли. Поговорите с францисканцем, он развеет сомнения!

– Поздно, как с ящиком Пандоры, – улыбнулся старик. – Сегодня ночью я видел рыбу. Рыба во сне – к смерти! – Улыбка пропала с пожелтевших губ кормчего. – Меня звали старые друзья, которых нет уже, приходила мать. За тридцать лет я почти забыл ее лицо. Она склонилась надо мной и спросила, почему я не желаю навестить ее? Мне захотелось пойти с ней, но кто-то сказал: «Рано» – и я проснулся. Три дня назад приснился отец. Он стоял по другую сторону глубокого длинного рва, пристально смотрел на меня. Потом повернулся и пошел вдоль ямы, оглядываясь, словно зовя. Я не выдержал, побежал за ним по своей стороне, но он исчез.

– Слава Богу! – вздохнул Антонио. – Не думайте о смерти.

– Я чувствую ее. Я часто болел, но не было видений и ощущений конца.

– Я велю сыну чаще навещать вас, попрошу капитан-генерала перевести его сюда, на «Викторию».

– Не надо.

– Почему?

– Не хочу, – грустно сказал отец.

Антонио аккуратно закрыл крышкой баночку с маслом, убрал перышко в коробку. Достал приготовленный Моралесом белый порошок, неторопливо присыпал рубцы на спине юнги. Тот лежал мертво, уткнувшись лицом в подушку.

– Сволочи! – выругался кормчий. – Как разделали его! Иуды проклятые, шкуры берегли. Неужели капитан не понял обмана?

– Вам было бы легче смотреть на пять растерзанных тел? – спросил Пигафетта.

– Где же справедливость?

– Бог покарает виновных и не допустит смерти парня.

– Не говорите о ней! – испугался старик. – Она ходит рядом, может перепутать меня с Сибулетой, как сделала однажды, – он с завистью посмотрел на выздоравливающего Глухого. – Мальчик должен выжить, он еще ребенок и не причинил никому зла. Лучше вспомните веселую сказку, со счастливым концом и нравоучениями, а то отец Антоний читает о святых мучениках, отчего думаешь о конце.

– Я расскажу о любовницах Аполлона, – согласился Пигафетта. – Капеллан простит нам языческие легенды. В Италии их собирают и печатают в книгах.

Подражая старинному гекзаметру, он начал распевно повествовать о садах Аркадии и похождениях солнечного бога. Хворые моряки подползли к рыцарю, потеснили старика на матрасе. Запахи вечнозеленых лесов Эллады, душистых трав, благовоний увитых цветами нимф, звуки арф и свирелей прилетели в душный кубрик. Чудесная жизнь звала, манила, дарила здоровье и веру в исцеление не хуже Святого Писания отца Антония.

Глава VIII
Гибель «Сант-Яго»

3 мая, после трудного плавания между подводными скалами и отмелями, «Сант-Яго» вошел в бухту большой реки, названной Серраном в честь избавления от невзгод, Рио-де-Санта-Крус[4]4
  Река Святого Креста.


[Закрыть]. Некоторые историки утверждают, будто это произошло на день раньше, то есть 2 мая. Дата открытия реки колеблется в пределах суток. Дальнейшие события, в целом хорошо известные, нельзя свести к единому календарю. С XVI столетия хронисты расходятся во времени в две-три недели. Вы не найдете двух книг разных авторов, где бы сроки и расстояния полностью совпадали, если один исследователь не переписывает другого. Основной источник – летопись Пигафетты, содержит одиннадцать строк с двумя цифрами: «Дорога туда (до устья реки Санта-Крус по берегу) была далекая, 24 лиги или 100 миль, весьма неровная, заросшая колючим кустарником». У Бриту беседовавшего с моряками в конце пути, отведено трагической судьбе «Сант-Яго» полторы строчки: «Магеллан приказал „Сант-Яго" отправиться на дальнейшие поиски. Корабль потерпел крушение, но вся команда спаслась».

Я сопоставил различные источники, попытался реконструировать события, положив в основу сообщение хрониста Антонио Эрреры и мнение современного немецкого писателя Пауля Вернера Ланге.

После мутного мелководья океана чистейшая вода реки показалась святой. Ее прозрачность соперничала с итальянским стеклом, вазами из горного хрусталя. С борта каравеллы моряки следили за игрою серебристых рыб величиною с локоть, с блестящей чешуей и острыми зубами, как потом окажется – очень вкусных. Они скользили наперегонки с судном, собирались в стайки, стремительно исчезали. Вдоль каменистого берега в густом хвойном лесу высились живописные пестрые скалы. Утесы подступали к воде, прятались в зеленых дебрях. После унылого залива Сан-Хулиан река выглядела удивительно красивым и пригодным для стоянки местом, где суровые холмы Патагонии сменяются привычным европейским пейзажем, где веет ароматом родного леса. Подарок Провидения был весьма кстати, ибо погода портилась, море штормило.

Восточный ветер сменил северный, рябил поверхность залива, гнал встречную океанскую волну. С ветром в корму каравелла поднималась вверх по течению, искала удобную закрытую бухту. Но, как говорил отец Антоний: «Господь дарует не все блага сразу». Извилистые берега не имели глубоких впадин, способных спрятать от шквалов корабль. Убедившись в тщетности поисков, Серран приказал бросить якоря у южной стороны гряды сурово возвышающихся скал, естественной преграды зимним бурям, приносимым с ледяного полюса.

Весело зазвенели цепи, впервые за долгое время, предвещавшие хорошую рыбалку и счастливую охоту. Посыпались проклятия боцмана на головы моряков, не удержавших тросы тяжелого грота, рухнувшего вместе с реем и чуть не сломавшего борта; засуетились солдаты, помогавшие вахтенным сворачивать паруса. Каждому хотелось скорее выбраться на берег, побродить по мшистой прошлогодней зелени, закинуть с палубы леску с почерневшим крючком.

– Чего медлишь? Опускай кормовые якоря! – кричал боцман. – Вынесет судно ветром на скалы, что тогда?

– Ясное дело, потонем, – басил старший матрос Окасио, вытягивавший с товарищами якорь.

– Трави передний на пять эстадо! – слышится приказ Бартоломео. На носу гремят цепью, корабль плывет по течению кормой вниз метров на семь.

– Достаточно! – останавливает боцман.

Задний якорь падает в воду, разбрызгивает прозрачные капли. За ним чуть ближе к берегу с другого борта опускают второй.

– Выбери передний! – указывает Бартоломео – Закрепи каравеллу на растяжки.

– Не сорвет? Какой грунт? – интересуется Серран.

– Песчаный! – заученно гремит Фодис, помаленьку превращаясь в настоящего моряка.

– Баста! – вздыхает штурман. – Баскито, заклинь руль!

– Пальнуть из кулеврины? – спрашивает канонир Маэстро Педро.

– Зачем? – не понял капитан.

– По случаю отдыха в новой гавани полагается салют, – напомнил круглолицый испанец.

– Валяй! – соглашается довольный капитан.

Бухает носовое орудие, выплевывает обгоревший пыж рядом с берегом. Эхо разносится по реке, вязнет в лесу, отражается от скал. Потревоженная стая ворон закрывает желтое солнце траурными крыльями, нарушает криком заповедную тишину. Крупный кондор взмыл в небо, закружил в голубой лазури.

– Ух, дьявол! – крестится Санчо. – Выстрелить бы в него из мушкета!

– Не достанет, – качает головой рыжий плотник, разглядывая двухметровую птицу.

– Как Господь терпит их? – удивляется солдат. – В Сан-Хулиане они добела обглодали черепа.

– Это вороны, – объясняет Фодис– Я видел, как они расправлялись с Кесадой. Гадкое зрелище! – морщится нормандец. – Сядут на макушку и выклевывают глаза.

– Барбоса рассказывал, – тычет пальцем в небо на гиганта спешащий мимо Окасио, – птицы стаей набрасываются на корабли, разрывают снасти, съедают моряков!

– Гадина! – грозит кулаком Санчо. – Спустись пониже, я всажу тебе пулю в брюхо.

– Неправда, – возражает подошедший нотариус, – кондоры не летают стаями.

– Почему руки опустили? – кричит с юта капитан. – Опускайте грот в трюм, коли сняли реванты!

Моряки принимаются за работу, растягивают бесформенную кучу, аккуратно укладывают парусину.

– Надо по-походному закрепить на реях, – советует штурман.

– Делай, как хочешь, – соглашается Серран, – лишь бы поперек палубы не валялись.

– Сеньор капитан, – подскочил проворный боцман, – позвольте взять на охоту с полдюжины людей? Я заметил на берегу морских коров, загнать бы парочку!

– Возьми, – кивает Серран. – Звери здесь непуганые, это легко сделать. А соли хватит на мясо?

– Три бочки запечатаны, – доложил боцман.

– Сколько собираешься отдыхать? – спросил Бальтасар, когда Бартоломео убежал готовить оружие.

– Неделю, пока погода не улучшится. – Жуан повернулся к океану, посмотрел на чистое небо. – Не пойму, откуда несет?

– Ночью развеет.

– Завтра с утра пойдем на охоту, – решил Серран, разглядывая прищуренными глазами высокие деревья, – выследим кабана или оленя, настреляем зайцев. Надоели мне мясо морского зверя и соленая рыба.

– На ужин поймаем свежую рыбу, – пообещал штурман. – Пойду сети ставить, пока Бартоломео лодку не забрал.

Итальянец спустился на палубу, позвал Окасио с тремя матросами, велел вытащить снасти из трюма. Болтавшуюся за кормой лодку подтянули к кораблю, вычерпали скопившуюся на дне воду Добровольцы спрыгнули вниз, вставили весла в уключины.

– Вкусная водица! – Окасио зачерпнул пригоршню. – Без ила и гнили. Не та, что в Сан-Хулиане, рыба любит такую.

– Веселее, ребята! – прикрикнул штурман. – И – раз! – взмахнул рукою, сделал знак гребцам. – И – два!

Лодка подняла весла, поползла к берегу.

– Заводи сеть, Окасио! – приказал Бальтасар.

Грузило упало в реку, подняло столб воды, разогнало круги, потянуло трос. Застучали поплавки, цеплявшиеся за корму. Матрос ловко перехватил веревку, ровными мерными движениями стал выбрасывать сеть, перегораживать течение между каравеллой и берегом. Закачались на волнах куски темно-коричневого пробкового дерева. А на борту уже нетерпеливо размахивал руками боцман, подгонял рыбаков. Плавучая дорожка изогнулась, потянулась к лесу, будто легкий пешеходный мостик.

– Баста! – шлепнул ладонью Бальтасар по острому колену, когда второе грузило полетело за последним поплавком. – Поворачивай назад!

* * *

Счастливая жизнь продолжалась неделю. Чистая вода и чудный воздух лесов благотворно влияли на моряков. В рационе появилась вкусная рыба, деликатес по сравнению с сан-хулианской. Ее было мало, но сети вполне удовлетворяли запросы команды. Не подвели и охотники. Одна освежеванная туша морского котика давала пятьсот килограммов отличного мяса. Трюм наполнился солониной. А на берегу, хрипя лаем и брызгая слюной, Амадис загонял зайцев и коз. Довольный пес приносил хозяину полудохлых, бьющихся в конвульсиях окровавленных зверей, требовал награды. Ему отрубали лапки добычи. Амадис глотал подачку, кидался в заросли отыскивать очередную жертву. Неразборчивая собака иногда хватала зазевавшуюся на пеньках и кочках сорную мелочь, за что вместо благодарности получала удары палкой по бокам. Инстинкт гнал пса за всем движущимся, он давил сусликов и мышей. За день охоты Амадис добывал зверя больше дюжины арбалетчиков и загонщиков с сетями. Усталый, довольный пес сворачивался калачиком на обрывке старого паруса у грот-мачты под стойкой с кнехтами, прикрывал черный мокрый нос остатками пушистого хвоста.

Фодис с помощниками заготовил смолистые дрова, обложил душистой поленницей печку. Капеллан соорудил латинский крест, вырезал на желтом тесаном дереве гордое имя «Сант-Яго». С превеликим трудом он втащил святыню на скалу, будто вся местная нечисть противилась богоугодному делу закрепил между камней. Шквалистый ветер трепал седые волосы старика, до костей пронизывал тело, но он был счастлив. Распевая псалмы и чуть не сломав шею, Вальдеррама спустился вниз, отслужил торжественную мессу.

Нотариус Антонио де Коса, взволнованно размахивая королевским штандартом, осенил, как хоругвью, четыре части света, присоединил к Кастилии открытые земли, птицу, рыбу, зверя, пообещал им покровительство и защиту дона Карлоса, о чем сделал соответствующую запись в служебной книге от 3 мая 1521 года.

Природе не понравился де Коса с белым испанским стягом. На следующий день она заплакала мелкими редкими слезами и ныла двое суток, пока ничейное солнце не разогнало серую слизь. Капризы погоды не расстроили привыкших к невзгодам моряков. О, если бы здесь были женщины! Радостное ощущение жизни не проходило, работали весело и легко.

Великий знаток географии Санчо Наварре внимательно изучил окружающий мир и на третий день высказал мысль, достойную головы бывшего королевского астролога, ныне адмирала флота Руя Фалейры, о наличии на юге второго тропического пояса, чем поверг друзей в благоговейное изумление. Взоры восхищенных моряков устремились на капитана. А вдруг, правда, на юге – тропики? Серран величественно крякнул, похлопал будущего картографа по плечу, подарил в знак уважения сломанный компас, чем доставил солдату неописуемую радость. Затем капитан отправился в лес собирать вещественные доказательства новой теории. Хвала Всевышнему, когда на корабле появляется прорицатель, помогающий командиру сдерживать ропот команды!