Текст книги "Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия"

Во время пребывания Орловой в других городах Советского Союза киношникам приходилось чуть ли не умолять руководителей автокомбинатов выделять Любови Петровне хорошие автомобили. Дело в том, что возбужденная толпа поклонников, поджидая актрису после концертов, не раз выводила лимузины из строя, царапая их или оставляя вмятины на обшивке. В конце концов водители попросту стали отказываться возить Орлову…

Идея снять «Цирк» родилась у Александрова после того, как в московском мюзик-холле он увидел обозрение «Под куполом цирка». В качестве соавторов сценария Григорий Васильевич пригласил писателей Илью Ильфа и Евгения Петрова. А те, в свою очередь, привлекли к работе Валентина Катаева. Правда, в самом разгаре написания сценария писательский дуэт отбыл в Америку, и Александров обратился за помощью к другому легендарному писателю – Исааку Бабелю.

Кстати, именно знаменитые авторы «Двенадцати стульев» заставили Орлову произнести ставшую крылатой фразу о возрасте. «Сколько же вам лет, Любовь Петровна?» – спросили писатели, узнав, что у актрисы хранится экземпляр повести Льва Толстого с автографом автора. «Маленькая собачка до старости щенок», – ответила Орлова и показала язык.

В основе «Цирка» лежит история об американской актрисе Марион Диксон, имеющей чернокожего ребенка и из-за этого вынужденной терпеть издевательства своего антрепренера Кнейшица. Свободу и счастье Диксон обретает после того, как оказывается в Советском Союзе и встречает бравого артиста Мартынова. Как потом написала шведская газета, героиню фильма спас «статный ариец Столяров». Надо отдать должное режиссеру, сумевшему из этой откровенно пропагандистской истории («все самое лучшее – это советское») сделать веселый фильм о любви.

Во время съемок сцены чечетки («Мэри верит в чудеса! Мэри едет в небеса!»), выбиваемой Орловой на пушке, киношники не предусмотрели, что из-за расположенных внутри орудия софитов стекло может нагреться. А ведь актрисе, облаченной в облегающее трико, предстояло не только танцевать на нем, но и сидеть. Когда сама Любовь Петровна почувствовала под собой раскаленное стекло, было уже поздно – съемка началась. Орлова честно выбила чечетку, а потом с обворожительной улыбкой уселась на обжигающую площадку и допела песню. Потом, правда, по ее собственным словам, «три дня в туалете орлом сидела». А эпизод с «раскаленными танцами» так и вошел в фильм.

Актриса вообще проявляла чудеса героизма и стойкости. Во время съемок самого первого эпизода, в котором ее героиня с младенцем на руках бежит за уходящим поездом, Орлова оступилась и на бегу упала на рельсы, уронив одеяльце с ребенком. Киношники замерли от ужаса, думая, что Любовь Петровна могла пораниться. А значит, работу придется приостановить.

Каково же было их изумление, когда Орлова как ни в чем не бывало поднялась на ноги и, потирая ушибленное колено, улыбнулась: «Как там мой маленький? Жив-здоров?» Через мгновение ей протянули сверток с завернутым в одеяло поленом, «исполнявшим» роль сына-негритенка, и съемки продолжились.

По традиции тех лет, первым зрителем новой картины стал Сталин. Ему вторая лента Александрова тоже понравилась, после чего имя режиссера стало для всех священным, а сам Григорий Васильевич – неприкосновенным. Теперь только вождь мог позволить шутить в его адрес: «Берегите Любовь Петровну. Иначе – мы вас расстреляем!»

В актерском мире к Любови Петровне относились неоднозначно. Так, Рина Зеленая как-то сказала об Орловой: «Лицо у нее было противное, пока за него не взялся Григорий Васильевич». Говорят, Екатерина Васильевна (а именно так звучит полное имя актрисы) была влюблена в Александрова и весьма ревниво относилась к его законной супруге.

Впрочем, и Фаина Раневская, с которой Орлову связывали годы нежной дружбы, тоже не лезла за словом в карман: «Орлова, конечно, великолепная актриса. И дисциплинированность ее поражает. Но вот голос… Когда она поет, кажется, будто кто-то ссыт в пустое ведро».

В конце жизни Фаина Георгиевна рассказывала, как ее домработница, воспользовавшись тем, что Любовь Петровна засиделась в гостях у Раневской, решила пойти на свидание в роскошной шубе Орловой. Когда кинодива собралась домой и обнаружила пропажу шубы, то не стала поднимать скандал. А вернулась в комнату и проболтала с хозяйкой дома до возвращения предприимчивой домработницы. «Сказать, что Орлова – добрый человек, – заметила тогда Раневская, – это все равно что признать, будто Лев Толстой – писатель не без способностей».

«В одном провинциальном городке, – рассказывает автор одной из лучших книг об актрисе Дмитрий Щеглов, – женщина проводила на войну мужа и двух сыновей. И в честь каждого недалеко от дома посадила по тополю. Деревья прижились. А сыновья и муж погибли. Тополя растут быстро. У каждого было имя, повадки и голос, который женщина узнавала, когда налетал ветер. Прошло время, тополя стали совсем большими, они закрывали дом от дороги, от летевшей с нее пыли. Никакой другой пользы от них не было. Это женщине объяснили те, кто пришел к ней с топорами и пилами: дорогу расширяли, тополя надо было уничтожить. Но она знала, что когда начнут рубить, сердце у нее разорвется. Об этом она и написала в своем письме актрисе.

А через несколько дней в город приехала Орлова. После концерта она показала местным бонзам (устроившим ей грандиозный по районным масштабам прием) письмо вдовы, и все решилось за пару минут. Тополя оставили в покое».

Рассказывала мне об Орловой и Римма Маркова, снимавшаяся с Любовью Петровной в ее последнем фильме: «Любовь Петровну я считаю нашей главной кинозвездой. Она не была гениальной актрисой и божественной красотой тоже не отличалась. Но… Вот Дина Дурбин тоже не была красавицей, но ее так умело снимали, что все влюблялись. И Александров для Любови Петровны так выстраивал кадр, что она казалась идеалом.

Мы встретились с ней на съемках ее последней картины «Скворец и Лира». Я играла немецкую фрау, всю в кринолинах-перчатках, а Орлова – мою домработницу.

Часть фильма снимали в Германии. И так получилось, что из женщин в группе нас было двое – я и Любовь Петровна. И она приглашала меня выпить кофе. Помню, я так мучилась в первый раз! Я же курю, но при Орловой дымить не смела. Сижу, кофе пью, а сама все думаю, когда же смогу сигарету взять. И тут неожиданно Любовь Петровна достает пачку импортных сигарет, спокойно закуривает и кивает мне: «Римма, курите».

Как-то она спросила меня: «Вы иностранные языки учите?» А какие иностранные языки, если в школе учила немецкий, в институте – французский, а потом сама пыталась заниматься английским. В результате так ничего и не выучила. «А вы, Римма Васильевна, вначале один язык выучите, а потом и за другие возьметесь, будет уже проще», – дала совет Орлова.

Каждые пятнадцать минут она совершала прогулку. Потом подходила к столику, у которого стояли два кресла, и говорила: «Григорий Васильевич, я готова поесть». Она садилась, Александров занимал второе кресло, доставал из какого-то сундучка сухарики, и Любовь Петровна макала их в кофе и ела. А если видела меня, то приглашала присоединиться к их трапезе. Григорию Васильевичу приходилось вставать у меня за спиной, кресла-то два всего было. А что мне эти сухарики? Я пиво любила, тем более что в Германии столько сортов. Только Орлова с Александровым на что-то отвлекались, официант уже кивал мне: «Айн бир?» И я ему в ответ кивала.

Любовь Петровна была очень умным человеком, с ней было интересно. Но в свою «коробочку» ни она, ни Александров никого не допускали. У них были удивительные отношения. «Вы, Любовь Петровна», – обращался к ней Григорий Васильевич. И она ему на «вы» отвечала. Жили в разных номерах гостиничных. Как они на самом деле относились друг к другу, любили – не любили, все это так и осталось тайной.

Никогда не забуду сдачу фильма на «Мосфильме». В просмотровом зале сидели всего четыре человека – Любовь Петровна, Григорий Васильевич, я и Петя Вельяминов, который играл одну из главных ролей. Я уже тогда почувствовала что-то неладное. Да и сами съемки были странными. Любовь Петровна накануне сделала пластическую операцию и довольно неважно выглядела. Ее по нескольку часов гримировали.

Я, когда оказалась за одним столиком с Орловой, на ее руки первым делом посмотрела и ахнула. У нее были ужасные руки! Не зря же говорят, что в «Скворце и Лире» вместо ее рук Александров снимал руки восемнадцатилетней дублерши. Любови Петровне тяжело давалась роль.

А тот фильм… Как бы я ни уважала Любовь Петровну, «Скворец и лира», увы, не получился. Его ведь и по телевидению показывали всего один раз».

В сороковых – пятидесятых Орлова и Александров были одной из самых обеспеченных пар Советского Союза. Об их шикарной даче во Внуково с огромным каминным залом по Москве ходили легенды. Жалобу Любови Петровны на то, что «так хочется во Внуково, а опять приходится лететь в Париж за перчатками», передавали из уст в уста.

Для того чтобы финансировать постройку подмосковного имения (к дому прилегал 1 гектар грибного леса), Орлова начинает гастролировать по стране, требуя с организаторов концертов по 3000 рублей за выступление (в то время как высшая концертная ставка составляла 750 рублей). Поначалу перечить ей никто не смел. Но потом кто-то написал письмо в ЦК партии. Лишь благодаря высоким связям статья «Недостойное поведение», опубликованная в газете «Советское искусство», не имела для знаменитости печальных последствий.

Гостями во Внуково становились самые знаменитые люди не только Советского Союза, но и мира. Так, буквально на несколько часов к Орловой и Александрову заезжала Марлен Дитрих. Правда, потом со всех совместных фотографий Любовь Петровна аккуратно отрежет изображение Дитрих. Бывал во Внуково и великий Федерико Феллини, который вместе с Джульеттой Мазиной прилетал в Москву на международный кинофестиваль. Он оставил одно из самых лучших высказываний о красоте хозяйки дома. В тот день, по воспоминаниям очевидцев, была плохая погода и Григорий Васильевич то и дело жаловался на накрапывающий дождик. Но стоило на крыльце появиться Любови Петровне, как Феллини воскликнул: «Кто сказал, что погода плохая? Вот и солнышко!»

Друзьями Орловой и Александрова за границей была семья Чарли Чаплина. Любовь Петровна шутила: «Каждый раз лечу в Швейцарию, чтобы посмотреть, в чем одета жена Чарльза, и понять, что сейчас в моде. А на ней опять платье для беременных».

Отношения великого комика и его молодой жены нравились Любови Петровне и Григорию Васильевичу. Между собой они называли себя Чарли (это было домашнее прозвище Орловой) и Спенсер (на это имя отзывался Александров).

Ночью 23 января 1975 года в роскошной квартире на Большой Бронной раздался телефонный звонок. Звонила Любовь Орлова, умирающая от рака в кремлевской больнице. «Гриша, что же вы не приезжаете ко мне? Приезжайте, я жду».

Александров быстро оделся, вызвал шофера и помчался к жене. Через сорок минут он был у ее постели. «Как вы долго…» – увидев его, с упреком сказала она. Это были ее последние слова…

За год до смерти Любовь Петровна начала сниматься в фильме «Скворец и лира». Согласно сценарию в одном из эпизодов семидесятидвухлетняя кинозвезда, играющая 20-летнюю девушку, должна была появиться в подвенечном платье. Фильм на экраны так и не вышел. Битва с возрастом была проиграна.

Однажды по возвращении домой с озвучания у Орловой началась рвота. Врачи Кунцевской больницы, куда доставили знаменитую пациентку, решили, что у нее камни в желчном пузыре, и назначили день операции. «Странно, что у меня такой маленький шов», – удивлялась после операции Любовь Петровна и показывала близким коробку с камнями, которые якобы у нее удалили.

Однако никаких камней у Орловой не было. Сразу после операции хирург позвонил Александрову и сообщил, что у Любови Петровны рак поджелудочной железы. Но чтобы успокоить актрису, ей показали камни, вырезанные у другого больного.

А она ничего не знала и чувствовала себя гораздо лучше. В один из дней даже попросила привезти в палату балетный станок, у которого привыкла начинать каждый свой день. Александров привез станок, и его умирающая супруга по полтора часа в день занималась гимнастикой. Стонала от боли, но продолжала.

«Абсолютно не боюсь умирать. Я устала жить», – как-то сказала Орлова знакомой, пришедшей навестить ее в больницу. А потом добавила, что прекрасно знает, ЧТО у нее на самом деле, хотя диагноз от нее скрывали…

Григорий Васильевич через год похоронил сына от первого брака. Он сам уже находился в таком состоянии, что, не увидев сына за обедом и спросив: «А где Вася?», удовлетворился ответом: «Ушел за хлебом». И больше о сыне не вспоминал.

Вскоре Александров женился на его супруге. Женщина, которую Любовь Петровна не пускала и на порог своего дома, стала полновластной хозяйкой и московской квартиры, и внуковской дачи. Считалось, что все было сделано для того, чтобы не возникло проблем с наследством, которых наверняка не возникло бы в любом случае.

Последней работой Александрова стал документальный фильм об Орловой, к которому он написал и сценарий. Любивший сочинять и приукрашивать Григорий Васильевич не изменил себе и на этот раз. За кадром звучал голос: «И тогда Орлова встретила Александрова. Он был красив, как бог».

Когда в 1983-м не стало самого Александрова, молодая вдова не разрешила похоронить его в одной могиле с Любовью Петровной. Но все равно так получилось, что памятники Орловой и Александрова на Новодевичьем находятся по соседству и даже портреты великих партнеров обращены друг к другу.

Легенда была кончена. Вскоре из жизни уйдет и жена Григория Васильевича. Наследником станет внук, Григорий Александров-младший, которому ни до чего уже не будет дела. В квартире на Бронной первое время будут проводить экскурсии для готовых расстаться с суммой, равной цене бутылки спиртного, почитателей Орловой, а потом сдадут в аренду под офис. Дачу продадут, а бесценный архив первой советской кинозвезды выбросят на помойку…

…Весть о том, что на свалке валяются личные вещи и письма Орловой, мигом облетела подмосковный поселок. Дачники приходили, с любопытством перелистывали валяющиеся альбомы и книги. Пока во время одной из санобработок архив, который Любовь Петровна собирала всю свою жизнь, не был сожжен. Знаменитое имение первой советской кинопары стали сдавать в аренду. Поначалу в доме сохранялся интерьер, придуманный Орловой. Но со временем о былых владельцах стал напоминать лишь забытый в кладовке портрет хозяйки, пробитый чьей-то ногой.

Одиночество в розовом цвете
Певица Клавдия Шульженко

В начале восьмидесятых в парке на улице Усиевича, что неподалеку от станции метро «Аэро-порт», часто прогуливалась пожилая женщина. Иногда компанию ей составляли соседи. И тогда она спрашивала у них: «Я слышу, как у меня на балконе шелестят листья. Почему они шелестят? Ведь там нет деревьев». Ответа на этот вопрос никто не знал. Спутники лишь пожимали плечами. А к незнакомым прохожим женщина обратиться не могла. Вдруг они узнают в седой старушке знаменитую Клавдию Шульженко? Этого Клавдия Ивановна допустить не могла.

Последние годы легендарная певица прожила очень скромно. Государство платило ей 270 рублей пенсии, которых женщине, привыкшей к достатку (продукты и непременно свежую клубнику она, не желая унижаться перед директором «Елисеевского» магазина, покупала только на рынке), конечно же, не хватало. Приходилось распродавать драгоценности и антиквариат, который она собирала всю жизнь. Когда в 1984 г. она в последний раз уезжала в Центральную клиническую больницу на Открытом шоссе, в квартире оставались лишь две особо ценные вещи – диван красного дерева, купленный у Лидии Руслановой, и рояль Дмитрия Шостаковича, который композитор проиграл в карты. Самой же дорогой вещью хозяйка считала несессер с французскими духами. Даже в военные годы, скрываясь в бомбоубежищах, Клавдия Ивановна забирала этот несессер с собой. Не расставалась с парфюмерией и перед смертью…

Официально Клавдия Шульженко стала народной артисткой СССР только в 65 лет. А «народной» по-настоящему – с первых же концертов, которые шестилетняя Клава давала около раскрытого окна своей харьковской квартиры. Уже тогда горожане могли часами слушать выступление девочки. Но такая возможность выпадала редко – отец, бухгалтер Харьковской железной дороги, строго следил, чтобы дочь «не занималась ерундой».

А она и не собиралась становиться певицей, ей просто нравилось выступать. Поэтому ее решение отправиться на прослушивание в Харьковский драматический театр выглядело вполне естественным.

«Что вы умеете?» – спросил ее режиссер. «Все, – ответила 17-летняя Шульженко. – Но лучше всего – петь и танцевать».

Ее зачислили в труппу, но серьезных драматических ролей она так и не сыграла. Шульженко вообще не привлекала к себе особого внимания, пока на одном из концертов не решила спеть. Публика «капитулировала».

Из Харькова она отправилась покорять сначала Ленинград, а затем и Москву.

«Ты должна играть песню», – говорил ей еще в Харькове режиссер Николай Синельников. Его совет она помнила и воплощала всю жизнь. Шульженко стала первой певицей, чье исполнение было сродни театральному спектаклю.

В 1935 году на киностудии «Ленфильм» режиссер Эдуард Иогансон готовился к секретной операции. На студию была приглашена молодая певица Клавдия Шульженко, которой предстояло записать музыкальную композицию «Песня Тони». Завеса тайны, которой было покрыто предприятие, объяснялась просто: на экране песню должна была исполнять героиня фильма, и то, что на самом деле она лишь открывает рот, от зрителя было решено скрыть.

В истории советского кино, да и, пожалуй, всего музыкального искусства, это был первый случай использования фонограммы. Руку к нему по иронии судьбы приложила сама великая Шульженко, у которой более чем за полувековую карьеру на эстраде и мысли ни разу не возникло воспользоваться находкой режиссера Иогансона.

О том, что имя реальной исполнительницы «Песни Тони» решено сохранить в тайне, Шульженко узнала совершенно случайно. Друзья устроили певице сюрприз: принесли ей домой патефон с пластинкой, на которой, по их словам, была записана одна превосходная песня, и, не произнеся больше ни слова, предложили ее прослушать. Стоит ли говорить, что с пластинки, на которой были указаны только названия песни и фильма, где она звучит, Клавдия Ивановна услышала свой голос. Для нее это был первый случай, когда она слышала себя со стороны. Как певица сама с улыбкой вспоминала годы спустя, приятных эмоций при этом ей испытать не довелось.

Она родилась в 1906 году в Харькове и серьезно занималась в балетной студии. Ее кумиром была звезда немого кино Вера Холодная, на которую она мечтала походить. И потому, придя на прослушивание в Харьковский драматический театр, 17-летняя Шульженко была разочарована, когда после традиционных стихов и басни ей предложили что-нибудь спеть. Спасло ситуацию то, что за роялем оказался молодой концертмейстер театра Исаак Дунаевский, который так аккомпанировал девушке, что после исполнения украинских народных песен она была единогласно зачислена в труппу театра.

Но по-настоящему первое звездное выступление состоялось у Клавдии Шульженко в 1928 году. И не где-нибудь, а на сцене прославленного Мариинского театра в Ленинграде. На концерте, посвященном Дню печати, она должна была исполнить всего одну песню. Однако публика пришла в такой восторг от неизвестной певицы с Украины, что заставила ее бисировать шесть раз.

В 35 лет у Шульженко уже был сын Игорь, первая записанная грампластинка и собственный джаз-оркестр, которым руководили она и ее муж Владимир Коралли. Ее песни, такие как «Записка», «Кирпичики» и «Синий платочек», распевала вся страна.

Конец благополучной жизни настал 22 июня 1941 года. Джаз-оркестр Шульженко и Коралли был преобразован во фронтовой джаз-ансамбль, а члены коллектива призваны на действительную военную службу. Первое время Клавдия Ивановна выступала в солдатской гимнастерке, пока после одного из концертов кто-то из солдат не попросил ее в следующий раз спеть в платье.

С тех пор певица выходила на импровизированную сцену, будь то опушка леса или кузов полуторки, в красивом концертном платье. Рассказывали, что, попав однажды под налет фашистской авиации и укрываясь в окопе, Клавдия Ивановна прижимала к себе чемодан с платьем и кофр с духами и вполголоса умоляла: «Только не в это, только не в это».

За один 1942 год Шульженко дала более 500 концертов. Юбилейное, 500-е выступление состоялось в осажденном Ленинграде. Пройдет время, и певицу наградят медалью «За оборону Ленинграда».

9 мая 1945 года Клавдия Шульженко была награждена боевым орденом Красной Звезды. Вскоре ей было присвоено звание заслуженной артистки РСФСР.

Шульженко всегда знала себе цену. «Я стала эпохой в нашей культуре», – как-то сказала она своему концертмейстеру. Тот возразил, что такой вывод должен сделать народ. «Народ может и забыть», – ответила Клавдия Ивановна.

Среди поклонников певицы были не только простые граждане. В первую послевоенную новогоднюю ночь в доме Клавдии Ивановны раздался телефонный звонок. «С вами будет говорить генерал Василий Сталин», – услышала Шульженко в телефонной трубке. Получив приглашение выступить на вечеринке у сына вождя, Шульженко показала характер, ответив, что такие предложения надо делать заранее, а сейчас у нее совсем другие планы. «И потом, по Конституции я тоже имею право на отдых», – сказала певица и повесила трубку. Как ни удивительно, но никаких печальных последствий этот отказ спеть сыну генералиссимуса для нее не имел.

Зато неприятностями закончился для певицы развод с мужем, случившийся в 1954 году. Владимир Коралли стал жить отдельно, а в двух из четырех комнат их совместной квартиры в районе Патриарших прудов поселились чужие люди. Неожиданно для себя знаменитая певица оказалась в коммуналке. Шутливая эпиграмма – «Шульженко боги покарали: у всех мужья, у ней Коралли» – теперь звучала особенно актуально.

Но, разумеется, в скором времени народная артистка переехала в новую отдельную квартиру. Она много работала: выступала, записывала пластинки.

Самой большой любовью своей жизни Шульженко называла кинооператора Георгия Епифанова, бывшего на 12 лет ее младше. Епифанов был давним поклонником певицы – влюбившись в голос Шульженко, он долгие годы посылал ей открытки, подписываясь лишь инициалами «Г.Е.», и о большем не смел и думать.

Получив после случайного в общем-то знакомства приглашение в гости, он долго не верил своему счастью. Когда часы пробили 11 вечера, Шульженко сказала: «Вот что, вы или уходите, или оставайтесь».

И мужчина остался. На восемь лет, которые, по его словам, были одним большим медовым месяцем…

В конце жизни Клавдия Ивановна осталась одна. Она сама понимала, что с таким характером, как у нее, другого финала быть просто не могло. Чего стоила одна ее привычка непременно разругаться с кем-нибудь в пух и прах перед очередным выходом на сцену. В Театре эстрады даже была специальная штатная единица, которую нанимали перед концертом Шульженко и так же благополучно – к удовлетворению ставившей вопрос ребром певицы: или он, или я – увольняли.

Удивительно, но одна из самых любимых народом певиц получила высшее актерское звание только в 1971-м, когда ей уже исполнилось 65 лет. Говорили, что все дело было в неблагосклонности тогдашнего министра культуры Екатерины Фурцевой, про которую прямолинейная Шульженко сказала, что та «дурно воспитана». Причем сказала не за спиной, а попросив секретаршу министра передать ее слова самой Фурцевой, в приемной которой она просидела больше часа и так и не удостоилась обещанной аудиенции.

Ситуация изменилась после встречи Шульженко с Леонидом Брежневым. В мае 1971 года генеральный секретарь ЦК КПСС отправился с визитом на Малую Землю, под Новороссийск, где воевал во время Великой Отечественной. Увидев среди членов делегации Клавдию Ивановну, Брежнев обрадованно воскликнул: «Здравствуй, хохлушка!» – и попросил спеть ее знаменитые «Синий платочек» и «Давай закурим!».

В итоге Шульженко дала настоящий концерт, во время которого генсек не раз подносил к глазам носовой платок. На следующий же день певицу молва записала в любимые артистки Брежнева.

Последний концерт Клавдии Шульженко состоялся в 1976 году в Колонном зале Дома союзов. Она сама понимала, что это ее прощание со сценой. Позвонив Георгию Епифанову, она так и сказала: «Приглашаю на мой концерт. Последний. Придешь?» Концерт был записан на пленку, его и сегодня иногда показывают по телевидению. Завершила его Клавдия Ивановна своим знаменитым поклоном до земли, которым была обязана ежедневной гимнастике.

Частыми гостями в ее квартире на улице Усиевича бывали молодые звезды советской эстрады. Вахтанг Кикабидзе приносил в подарок хорошую косметику, которую Шульженко обожала, Иосиф Кобзон – красивые вещи, а Алла Пугачёва старалась незаметно оставить где-нибудь деньги. Обнаружив потом купюры, Клавдия Ивановна сетовала на склероз и довольно замечала, как кстати нашла деньги.

Впрочем, с памятью у нее и вправду были нелады. Первый звонок прозвенел на юбилейном концерте Шульженко, состоявшемся в Колонном зале 10 апреля 1976 года. То ли от волнения, то ли еще почему, она вдруг забыла слова одной из самых популярных песен своего репертуара «Три вальса». Телевизионная запись концерта позволяет и сегодня увидеть, как после начальных слов первого куплета «Помню первый студенческий бал» певица сбилась и начала импровизировать. И хотя потом слова вспомнились и песня была допета до конца, больше «Три вальса» Шульженко не исполняла. А вскоре и вообще перестала выступать.

Под конец жизни она неожиданно полюбила слушать свои записи и каждый день ставила пластинку то с «Синим платочком», то с «Давай закурим». Раньше же, когда кто-то, желая сделать ей приятное, заводил патефон с песнями певицы, Клавдия Ивановна вздыхала: «Боже, как мне надоела эта Шульженко».

В последние годы она осталась совсем одна. Иногда к ней заходил Коралли, живший по соседству. Его приходу предшествовало неизменное предупреждение Клавдии Ивановны: «Володя, только на полчаса. Больше я тебя не выдержу». Когда бывший супруг ровно через тридцать минут уходил, Шульженко задергивала розовые – это был ее любимый цвет (даже кошке она сшила розовый чепчик) – шторы в своей розовой спальне, садилась в розовое кресло и в который раз принималась перечитывать «Сагу о Форсайтах».

Великой певицы не стало 17 июня 1984 года. Ее нет уже не одно десятилетие, а у памятника на Новодевичьем кладбище всегда цветы. И синий платочек…