Текст книги "Потусторонний батальон. Том 1. Рота нечисти"

– Время, говорят, другое, – снова заговорил старый бер, – люди изменились. К югу от нас Дубомир всё зверьё под себя подмял, и почти все сухие леса. Вверх по течению Топи город нынче стоит. Ежели сороки не брешут, в нём народу тьма по великому счёту.

Яробор промолчал, обдумывая сказанное. Тьма по великому счёту – это стало быть, цельный мильён. Велико число. Очень велико.

– Птахи перелётные молвят, что бой был страшный этой зимой, – добавил бер. – Земля кипела и ходила волнами, людишки в пар и дым за одно мгновение обращались. Тысячи и тысячи сгинули. И не токмо смертные, но и боги. Ты бы сам оглядел, что творится.

– И то правда, – кивнул лесовик, – надо сей град узреть.

– Дозволь я с тобой, дядька, – тут же взгоношилась Лугоша, – у меня и платьице есть добротное. Ну, дядька, дозволь.

Ручейница подскочила к Яробору и повисла на рукаве, преданно глядя в глаза. Одним ладом – свербигу́зка.

– Дядька, ежели нельзя в человечьем обличии, то я белкой-векшей обернусь али горностаем. Буду из котомки выглядывать.

– Пойдёшь, но только помни, от меня ни на шаг, – кивнув, дал согласие лесной бог. – Быть может, и у тебя хотение возникло в путь отправиться?

– Мне и здесь неплохо, – тихо качнул косматой головой старый седой бер, чья шерсть больше на мох выцветший болотный похожа была. – Я лучше зверьё созову. Из них потолковее избрать надо, тех, кому разум дарить сподручнее будет. За людом пришлым глаз да глаз нужен.

Яробор кивнул и встал со ступеней крыльца.

«Отправляться надобно, и чем скорее, тем лучше. Ежели не брехал Белкин Павка, – думал он, – то чудной образ у меня буде для нынешних поколений смертных, но и большого страха не будет, коль духи открыто средь них живут. Знай себе, помалкивай да поглядывай».

Глава 8. Яробор и путь-дорога

Что для лесного духа расстояние, особливо в лесу? Тьфу, и всё. Растаял лесным туманом, да сорок вёрст одним шагом шагнул, одним скоком скакнул. Пять шагов, и вот он, город дивный. Хотя это для красного словца сказано. С рассвета почти до полудня шагал Яробор. И что удивительно для него было, ни зверя не встретил он, ни птицу. Всё мертво было, либо попряталось, да так, что и не видно. Одни деревья сиротливые стоят, да зло тенью нависло. И думалось ему, что прав чародей Павел, ворог пришёл лютый.

– Дядь Яробор, – окликнула лесного бога Лугоша, выйдя из тумана рядышком с ним, задрав вверх голову и открыв рот от удивления, – смотри, неужто корабль по воздуху плывёт?

Яробор глянул и кивнул. Те ниточки дыма, которые он впервые заприметил в небе полста лет назад, вблизи оказались пеной облаков, что вздымает за собой дивная ладья, плавно опускающаяся к самой земле. Чудо чудное, как говорится, диво дивное. Но разум на то и дан, думал лесной бог, чтоб не в пример душе не токмо удивляться, но думу думать.

– Корабль, – произнёс Яробор, провожая глазами крылатую ладью, которая легла на правое крыло, аки величавый журавль, разве что взмахов нет, – ежели плывёт он с людьми да товарами, то и пристань должна быть.

– Тоже мне скажешь, дядь Яробор, они же по небу порхают. Зачем им пристань? – насупилась ручейница, не отводя взгляда от чуда небесного.

– Они, может, и порхают, да людям это не дано. Значит сие, что к земле приставать он должен. Не с облаков же они спрыгивают, людишки. Побьются все насмерть, – наставительно улыбнулся лесной бог.

– А мы пойдём смотреть на оные корабли? – со вспыхнувшими от озорства глазами заговорила Лугоша.

– Не в сей час, не в сей. Ты сперва ответь мне. Не обманывают ли меня глаза, и я вижу трубы печные, да высокие такие, что на полсотни саженей вверх уходят, а дым из них, как туча висит, – задумчиво произнёс хозяин лесной заимки.

– И правда, а я издали-то думала, что это леса горят, – кивнула Лугоша, подняв руку и приложив её к лицу, дабы от солнца глаза спрятать.

Яробор промолчал, так как узрел не только это, но и огромную колдовскую стену, укрывавшую город, словно колпак. Стена была сотворена силами нескольких богов и являлась препятствием на пути всяк колдовства, творимого извне и всяк тварей, что не рождены естеством. Мелкий дух будет стучаться в эту перегороду, как птица в оконное стекло. Яробор же, хоть и мог проломиться с неким усилием через неё, но шуму наделает множество. Всполошит всех. Так он размышлял.

– Дядь, а как мы туды пройдём? – спросила стоящая рядом Лугоша, тоже почуяв колпак.

– Подкоп сделаем, – пошутковал Яробор, оглядывая припавшую к земле полосу травы, где проходила эта стена.

А сам думал, но не находил ответа на свой вопрос, всё более решаясь ломиться силой.

– Лес трещит, – вдруг произнесла Лугоша, выведя хозяина лесной заимки из раздумий и указывая перстами шуйницы, то бишь левой руки, куда-то в сторону.

Яробор прислушался. Где-то за полторы версты слышались звуки ломаемых ветвей, да только уж больно громкие они были. И тут его осенило. Не лес ломают-то, а ружья-пищали громыхают. Одна, другая, а потом они загрохотали так, словно целая сотня стрельцов там вела бой. Им начала вторить пушка, чьи редкие выстрелы разносились промеж деревьев с хлёстким эхом.

– Туда, – коротко промолвил Яробор, схватив ойкнувшую Лугошу за руку, и растаяв туманом.

Лесные травы, листва и хвоя вынесли их к широкому серому пути, утоптанному настолько, что поговорка «скатертью дорога», превращалась в жизнь. По такому и пешему можно долго шагать без устали, и лошадь воз будет тянуть без преград. На сей дороге стояла огромная карета. Высокая и длинная, с восемью пухлыми чёрными колёсами. Была она зелена́ как старая ель, вся железная, с острым передком и оконцами, закрытыми железными ставнями. По всем стеночкам виделись узенькие, как бойницы, смотровые стекляшки. На карете стояли сверху люди и отстреливались от огромных чёрных псов, коих два десятка кружили рядом, стараясь ухватить стрельцов за ноги либо вломиться в узкую затворённую дверцу, царапая их когтями и цепляя зубами. Дружинники, одетые под стать своей телеге в зелёные мундиры, направляли стволы маленьких несуразных пищалей на ворога. И те заливались раскатистым и повторяющим громом, что любопытно, без дыму большого, застилающего всё поле боя. Вслед выстрелам из пищалей в сторону отлетали маленькие непонятные щепки, с глухим ти́каньем падавшие на странно пахнущую серую дорогу или набитыми паклей бубенцами отскакивали от железа остроносой кареты. Оружие зычно клацало, и не видно было, чтоб стрельцы шомполом загоняли в стволы порох, пыжи и пули, чтоб насыпали затравку на пороховую полочку, которую надобно поджечь тлеющим фитилём либо ударить кремнём, высекая искру. Ружья просто стреляли, дёргая небольшими рычажками, так же быстро, как дятел долбит по древу. Не видно было и сабель с бердышами, словно не надобны они людям.

Псы меж тем бесновались, роняли пену изо рта, кусали колёса и прыгали вверх. Пули оставляли на них кровоточащие раны, но волкодавы не обращали внимания, и оттого казались как бешеные.

Один из воинов достал из небольшой мошны́ грена́ду и, выдернув кольцо, закреплённое на коротком стебельке, кинул в самую гущу. Гренада шумно грохотнула, ранив свору осколками, и заставив лесного жителя поморщиться, а Лугошу зажать уши ладошками. Это её принял Яробор за пушку.

Лошадей не виделось. Видать, эти лютые псы распугали всех, заставив умчаться в лес. Иной мысли не было, ибо трупов конских тоже нет.

А ещё, Яробор учуял чародея, что стоял средь стрельцов и держал собственный небольшой колпак. Чародей был средней руки, не чета тем волхвам, что хаживали по миру в старые времена, но тоже мог быть полезен.

– Дядь, помоги им, – дёрнула Яробора за рукав Лугоша, прося с мольбой в своих серых глазах.

– Добро, – произнёс тот, соглашаясь со словами ручейницы.

Помочь людям нужно, и пусть лесной бог не любил их, но это хорошая возможность разузнать о том, что творится в мире ныне.

Яробор поднял руку, собирая свою силу. Стоящая рядом с дорогой сосна слегка накренилась, а потом выстрелила тьмой хвои, взметнувшейся, как встревоженный рой болотного гнуса, устремившегося на прокорм к живым созданиям. Псы разом завизжали и заскребли лапами морды, стараясь вытащить зелёные иглы из глаз, носа и глотки. Но это было без пользы, ибо хвоя набивалась всё сильнее и сильнее, лишая тварей слуха, зрения и мешая дышать. Некоторые начали кататься по земле.

Стрельцы снова загрохотали, ведя прицельный бой из своих странных пищалей. Обезвреженных псов быстро перебили, и только тогда, тяжело дыша, обратили внимание на помощников. Яробор шагнул к повозке, и один из воинов, не иначе, десятник, ибо стрельцов было не более дюжины, спрыгнул и отправился навстречу.

Люди и вышедшие из леса Яробор с Лугошей остановились в трёх шагах, рассматривая друг друга. Человек с опаской, лесовик с любопытством.

На десятнике была странная одёжа, на которой тёмные и светлые зелёные точки складывались в сплошные пятна, что походили на клочья тени и света, лежащие средь листвы и травы. Встретишь такого в лесу и не сразу узришь людскими очами, ежели замрёт неподвижно. Поверх одёжи был доспех, прикрывающий только грудь, аки кираса, а на том ещё множество пришитых карманов, разного размера. На голове у десятника зелёный, полукруглый, как птичье яйцо шлем, застёгивающийся лямками на подбородке. К слову сказать, все стрельцы были гладко выбриты, словно в наказание лишившись бород. Хотя, кто знает, что ныне с бородой принято делать. Может, таково у них ныне в порядке вещей. На ногах у него были чёрные полусапоги, застёгивающиеся на добротную бечёвку.

– Старший лейтенант Иванов, – наконец произнёс стрелец, представившись.

Вот только, Яробор ничего из сказанного не понял. Понял он, что тот старшой над кем-то. Видать, старший над этими лейтенантами. И почему Иванов? Кто этот Иван, чтоб его дети себя без имени отчеством кличут. Видать, уважаемый боярин. А сынок младшенький, раз самого не знают. Но Яробор решил молчать, несмотря на хихикнувшую рядом ручейницу, которая подскочила после этого скоротечного сражения к своему дядьке и встала одесную, то бишь справа от него.

– Яробор, – ответил лесовик, а потом указал на девчурку, – а это моя племянница, Лугоша.

Девчонка, которая старше этого Ива́нова сына на полтысячи лет, оставаясь меж тем вечно юной, широко улыбнулась червлёными губами, явив белые ровные зубы. Улыбка её была не хитрости полна, а тех простоты, красоты и очарования, чтоб всяк умиляется.

– Спасибо. Мы, это… проскочить старой дорогой решили. Там на пятнадцать километров короче, – начал говорить стрелец, словно извиняясь за то, что сделал что-то неположенное.

– Километров? – Не понимая слова, спросил Яробор.

– Ну, вёрст. Верста всего на полсотни метров больше, так что не заморачивайтесь.

Яробор кивнул, а стрелец продолжил.

– Эмиссара накрыли на днях. Вся орда откатилась на север. Мы думали, что пройдём по-быстрому, а тут засада. Они сзади и спереди деревья повалили. Чтоб дальше двинуться, нужно преграду убрать, но это на землю спускаться надо, а не получается. Эти порвали бы. Вот и отстреливались, но у нас патроны бы кончились. И конец. В общем, спасибо. А я такого колдовства не видел. Вы прям так вовремя, словно подгадали.

Стрелец замолчал и попятился немного. Длань его легла на пищаль, висящую на ремне, перекинутом через плечо. Яробор сперва вскинул, а потом нахмурил свои густые смоляные брови. Что удумал этот человек? Принял лесовика с племянницей за нового ворога, с которым бились сейчас смертным боем? Якобы деланно спасли их, подослав зверей, а потом, получив доверие, прошли с ними?

– Документики, пожалуйста, – произнёс человек насупившись.

– Дядька, пошто это он так? – изумилась Лугоша, начав переводить взгляд, то на Яробора, то на стрельца.

Она-то по простоте своей и не поняла подвоха.

– Нет документиков у меня. Потерял, – ответил лесовик человеку спокойнейшим голосом, думая, как быть дальше.

Не было у Яробора никаких документиков никогда, он даже слова сего не знал, но ежели они так важны, то решил молвить, что имелись. Ежели дойдёт до схватки, думал он, то всех сможет побить насмерть, да не надобно это в сей час.

– Петя, – подошёл к десятнику совсем молодой чародей, которого почуял Яробор. Тот держал в руках непонятную вещицу, похожую на сундучок, – скан показывает отрицательное значение маркера орды. Это не шпионы.

Десятник расслабился, отпустив оружие.

– Извините, все напряжены до предела. То теракты в супермаркетах, то охотник за головами орудует. Но я вас, всё же, обязан записать, так надо.

Яробор кивнул.

– Раз полагается, делай.

Пётр, Иванов сын, достал из кармана зеркальце, схожее с тем, что у Павла было, только поболее, и начал в светлое стекло перстом тукать. Лугоша, вцепилась своему дядьке в рукав и привстала на цыпочки, стараясь рассмотреть, что там деется.

– Значит, вы Яробор. Так? – поднял человек глаза на путника, – Это должность такая или профессия? Вы же жрец, так понимаю?

– Жрец, – кивнул лесной бог, зло глянув на хихикнувшую Лугошу, заставив ту подавиться. – А Яробор, то имя моё.

– Хорошо, – протянул стрелец, ещё раз тыкнув в зеркальце.

Только чего тут хорошего, лесовик не понял. Чем худо может быть от имени, да от чина.

– Отчество? – продолжил спрос человек.

– Двулесович я.

– Поляк? – спросил стрелец с недоумением в голосе.

– Лешак, – ответил Яробор ему в тон, сжав ладонь Лугоши, чтоб та не рассмеялась на всю округу.

– Не смешно, – немного обидчиво произнёс человек. – Запишем, что поляк. Фамилия?

– Кому?

– Рода чьего будете?

– Велесов внук.

– Какого божества вы жрец? Учтите, что легальны только те последователи, чьи боги есть в перечне, утверждённом министерством по паранормальным явлениям. Остальные являются экстремистскими.

Яробор замер, не зная, что ответить, а рядом вздохнул и поднял глаза к небу чародей.

– Петь, это нелюди. Это уже по моему ведомству.

– Нелюди? – растерянно спросил, стрелец, а потом посмотрел в зеркальце. – Тьфу ты. Ладно, занимайся. Мы дорогу расчистим. Только ты недолго, надо, это, того, съё…, убираться отсюда, – поперхнулся он, опуская бранное слово.

Яробор, чародей и ручейница с улыбкой проводили десятника, немного туговатого в своих думах, потом колдун повернулся, достав такое же зеркальце. И думалось лесному богу, что они все с таким не расстаются даже ночью.

Чародей оценивающе оглядел Яробора. Чародей был слаб, и лесовику ничего не стоило спрятать свою силу от него, явив самые крохи. А Лугоша и так не шибко сильна, даже прятать не стоит.

– Я обязан по долгу службы задать вам некоторые вопросы, – наконец начал колдун заученную фразу, словно живущие вне времени только и делают, что приходят к людям. – Если что непонятно, спрашивайте без стеснения.

Яробор кивнул.

– Вы лесные духи?

– Да.

– Яробор и Лугоша?

– Да.

– С какими намерениями в Новониколаевск?

– Это сей град так именуют? – уточнил Яробор, дождавшись кивка чародея. – Посмотреть, как честной народ живёт.

– Надолго?

– Поглядим и уйдём…

Он долго ещё задавал разные вопросы, всё тыкая пальцем в стекло, притом, что Яробор нарочито сочинял для него сказку про бедных замученных триста лет назад купца и племянницу. Мол, лес нас принял и сделал тварями противными люду честному, лешаками. Мол, три века мыкаемся по борам, по болотам, пока не пришла весть о стольном граде, где можно хоть краем глаза жизнь людскую взглянуть.

Были у Яробора такие купец с дочкой в лесу. Сам их замучил, а те до последнего дня искали неведомый красный цветок, исполняющий желания. Яробор уж и не помнил, волки их сгрызли у очередного куста, али они утопли в трясине. Но это было опосля того, как они белены обожрались, всё бредили наяву. Всё им песнь прекрасная чудилась в птичьем гомоне, да княжичи богатые средь тумана. С грибами разговаривали, зовя тех старцами. Сорок дён их водил лесовик по чащобам, умалишённых.

Лесовик всё рассказывал, а человек тыкал перстом в стекло. Яробора при таком деле даже любопытство разобрало, что может быть в этом зеркале такого, что ныне не могут без него обойтись. Белкин Павел разговаривал с ним, как с собеседником живым, эти сказывали, что записывают мои ответы в стекло, словно в подорожную грамоту, али на бересту для памяти, хотя не видно писчих принадлежностей, даже чернил. Да и как писать пальцем на стекле? Чудно это. Лугоша вся извелась, но так и не смогла заглянуть туда. А Яробор дал сам себе зарок обрести такую штуковину.

Пока он вёл спрос, стрельцы всё крутили головами по разные стороны. Да и не только головами, но и пищалями, дёргаясь на каждый безобидный шорох, что шёл из окружающего дорогу леса. Вскоре осмелевшие мужики спустились, дабы поджечь странные белые палочки, от которых исходил неприятный дым. Хозяину лесной чащи дым был неприятен, но когда мужичьё щелчком пальцем бросил тлеющий огонёк в кусты, то Яробор с трудом сдержал желание убить наглеца. Это же пожар, это смерть древ и зверья.

Яробору стоило больших усилий, свершённых над собой, чтоб успокоиться и продолжить речь свою. Чтобы отвлечься, он даже приподнял за шкирку дохлого пса. Тот был в чёрной блестящей шкуре, словно заживо вывернутой наизнанку влажным мясом наверх. В нём было пудов шесть, не меньше. Здоровый волкодав, такой ежели человека цапнет, то порвёт как крола́. Яробор вспомнил, что видел подобных тварей, отгонял прочь, но думал, что это опять боги меж собой усобицу устроили, ан нет, пришлые, оказывается.

Наконец, колдун, косившийся на тушу чёрной псины, перестал вопрошать, выдав Яробору и Лугоше небольшие кольца, что надевались на запястье. Ярко-жёлтые наручи были изготовлены из того, что лесной бог никак не мог разобрать. Они гнулись как ростки молодых древ, при этом гладкие, как кожура яблока. Наручи, как их ни крути, всегда оставались цельными. Ну, не из жилы же али шкуры зверя неведомого сделаны они. Тоже загадка.

– С этими браслетиками вам нужно дойти до центра социализации, там вам выдадут дальнейшее предписание, – произнёс он наставительно.

– Зачем? – влезла в беседу Лугоша, вертя новое украшение.

Она попеременно надела его то на одну руку, то на другую, вытянув перед собой, как золото красное.

– Мартышка и очки, – едва слышно буркнул чародей, но Лугоша на то и дикая лесная девка, чтоб услышать.

– А мартышка – это кто? – спросила она, не сводя глаз с жёлтой полоски гибкого не пойми чего, заставив поперхнуться и покраснеть колдуна.

Яробор едва заметно усмехнулся, он-то сразу смекнул, что человек сравнил её с малым дитём, но всё же слово «мартышка», похожее на прозвище дурачка Мартына, было забавным.

– Давайте в город, – не желая отвечать, позвал колдун.

Яробор, подняв бровь, посмотрел на кареты.

– Без коней?

– А зачем нам кони? Там в каждом по несколько сотен лошадок.

Яробор обвёл взглядом сначала один воз, потом другой. Он не чуял коней. Не чуял в железе и конских призраков. Тем не менее они, преодолевая неразумение и диву дивясь, взобрались на остроносый воз, усевшись сверху под надзором чародея. Колдовства не было, но карета сначала заскулила, потом заревела непонятным голосом. Из двух труб вырвался чёрный едкий дым, и кареты тронулись с места. Лугоша сначала вцепилась в рукав дядьке, испуганно таращась на диковинку, а потом осмелела, начав даже напевать песню.

– Дядь Яробор, совсем как в сказке, когда на печи ехать можно, – произнесла она, – чудеса, да и только.

Яробор улыбнулся и кивнул, сам подмечал виденное вокруг. Ехали по широченной скатерти-дороге на зелёном железном сундуке о восьми колёсах, с пышущими жаром трубами весьма быстро. Ехали вместе со стрелецким десятком, вооружённым чудными пищалями и одетым в чудные одёжи, миновав вскоре небольшую заставу, преграждающую путь всяческим недругам, преодолев большой незримый колпак.

Глава 9. Яробор и город до небес

После той сшибки долго пришлось ехать на железной телеге, воняющей странной гарью, словно не дрова горели в печи, а неведомая гадость, но всё же Яробора и Лугошу довезли до самого города. И чем ближе был стольный град, тем больше дивились они. За много вёрст стали видны блестящие на солнце башни и громадные дворцы, украшенные разными рисунками.

Но вскоре их ссадили с верха повозки, оставив пешими идти дальше. Стрелецкий чин сослался на непонятные дела, покаявшись в вине, что не может далече их подвести. Там же они распрощались, подняв напоследок свои зеркальца так, будто через стекляшки смотрели. Яробор непрерывно озирался по сторонам, выглядывая непривычное лесным жителям бытие. Тут и обычный деревенский мужик ходить будет, разинув рот, а уж про лесного бога и вовсе молчать можно, хоть он и старался не подавать виду, ведя себя деланно спокойно. Вокруг них, на дюжину саженей вверх, не меньше, уходили стены огромадных домов. В каждом окне стёкла в два-три аршина, ровненькие-ровненькие. Сколько изб там было составлено одна на другую, со счёта сбиться можно. И все каменные, и ни одного из сосны или лиственницы, а землянок и подавно нет. Хотя нет, были. Люди непрерывным потоком уходили под землю, и таким же потоком выходили оттуда, но всё время новые, словно не землянка то была, а лаз широкий, токмо куда ходили они, оставалось загадкой.

И люди. Они ходили, ряженые непривычно, по широкой улице, устланной тем самым серым наносом, что и дорога, где бой шёл. Люди ходили по окраинам, а посерёдке ездили телеги всякоразные. Сами собой ездили, и без колдовства даже. Их было так же много, как и людей. Видимо-невидимо. Чёрные, как ворона крыло, червлёные, как ягоды земляники, синие, как небо, и прочие. Аж в очах мельтешило. Яробор даже глаза закрыл ненадолго, чтоб в думах порядок навести.

В голове у него кружилась птичкой-невеличкой спасительная мысль, что люди всегда те же, что тысячу лет назад, что сорок тысяч. Ну, наряды другие, ну, возы самоходные, ну, дома высотные. Люди-то те же.

Город меж тем жил своим чередом, кипя, как ярмарка на праздник, пестря нарядами, шумя на всевозможный лад. Прохожие огибали Яробора и его спутницу, посматривая косо на одёжи да на наручи жёлтые, словно те клеймом были, но слов не говорили и перстами не тыкали.

Глаза же лесного бога стали присматриваться к мелочам, а внутренний колдовской взор довершал рисунок бытия. Вот беззаботные юнцы шумно обсуждали какого-то препода. Что это за чин такой, непонятно, потом узнается, как узнается и то, почему он их загрузил каким-то сопроматом, но, видать, не так уж тяжка та поклажа, раз такие костлявые да немощные снести смогли. Всяко легче брёвен для сруба да мешков с мукой на мельнице.

Юнцы остановились и поглядели вслед очень легкомысленно одетой девице, цокая языками и называя её классной тёлочкой. Ещё пара странных слов.

Девица горделиво прошагала в чёботах с высоким-высоким каблуком. Даже дивно, как она ноги не переломала, идя нарочито важным шагом.

Мимо прошёл гладко выбритый мужчина, от которого запахло резким непривычным благовонием. На мужчине был тёмно-серый сюртук с портами из дорогой, слегка поблескивающей, как шёлк, ткани. Светло-голубая сорочка и шейная тряпица в пару были сюртуку. На ногах блестящие чёрные обутки, как те, что у Белкина. Мужчина презрительно смерил Яробора взглядом с ног до головы, отчего тому захотелось открутить человеку голову и насадить на странный фонарь о трёх сменяющих друг друга цветных огнях. Яробор со злости стиснул кулак, услышав короткое «Ой» от Лугоши, чью ладонь держал своей руке.

А недалече немолодая уже баба объясняла малому дитяти, что какой-то лего они покупать не будут, но ребятёнок орал во всё горло, мол, хочу, и всё. Потерявшая терпение баба поволокла дитё прочь, злая, как цепная собака. Но сие как раз не ново, бабы, утруждённые хозяйством и детскими капризами, часто брались похуже мужиков.

Мужики. Все без шапок, да и бабы простоволосы. Срам, да и только.

– Дядя Яробор, – начала Лугоша, дёрнув за рукав своего спутника и указав на другую сторону улицы, – а я знаю, что это.

– Что? – коротко спросил лесовик, подняв бровь и переведя взор в ту сторону.

– Это трактир.

Когда Яробор присмотрелся, то и правда узрел трактир. За большим стеклом было видно, как за столами сидят люди и едят, обсуждая промеж себя всякое.

– Дядь Яробор, пойдём посмотрим, – взмолилась девчурка. – Я ж никогда в трактире не была.

– Да ты только в деревню бегала людей издали смотреть. Скотину видела и избушки, – усмехнулся тот, вспоминая, как вытащил ручейницу, когда та застряла в амбаре, где тайком подглядывала, как молодые уединялись.

Она тогда горностаем обернулась, да в капкан, который на крыс ставили, попалась. Пришлось весь амбар на досочки разломать и тащить рыдающую девчурку на руках. Давно это было. Лет триста назад. Там и деревни давно уже нет, даже следа не осталось.

– Я пока в трясине не утопла, тоже в тереме жила. Кажется. Наверное, да. Плохо помню. И коров было вот столько.

Девчурка показала растопыренные ладони, явив десяток перстов.

– И свиней стокма же. А кур и гусей без счёту.

– Так уж и без счёту? – усмехнулся лесовик простоватой ручейнице, которую привечал и к которой привязался за многие сотни лет.

– У меня пальцы кончились, – не смущаясь, ответила та. – Пойдём. Я всегда хотела на трактир поглядеть. В соседнее село, когда народ ездил, всё бахвалился, как в кабаке хорошо.

– Ну, пойдём, – протянул Яробор, и они шагнули через улицу. – Токмо ты жёлтое колечко спрячь. Не по нраву мне сие. Как скот меченый.

Лугоша кивнула и убрала свой наруч за пазуху. Да и Яробор тоже положил в мошну на поясе гибкое кольцо, решив потом достать, когда надобность на то будет.

Сбоку что-то дико завизжало, заставив оглянуться. Белая гладкая низкая карета, скуля колёсами, как побитая псина, остановилась, едва не коснувшись бедра. Из оконца почти по пояс тут же вылез мужик и стал браниться как полоумный.

– У тя чё, урод, глаз нет?! Ты чё под машину кидаешься, ублюдок! Бампер после тя делать, как после тупой собаки!

Яробор побелел от ярости, почуяв, как всё нутро свело. Холоп голос повышает. На божество.

Мужик бранился, а Яробор подошёл к нему и, скрипя зубами, схватил сквернослова за горло. Тот захрипел и попытался руками разжать жилистые пальцы, стиснутые на кадыке, но слабоват он был, с лесовиком тягаться, который лосю хребет выдёргивает одним рывком, медведя шутя скручивает.

– Дядька, не надо, – звонко воскликнула Лугоша, подняв ладоши, дабы глаза закрыть, ежели её спутник в ярость впадёт. – Пусть живёт юродивый. Ну, дядька, пожалуйста. Мы в трактир хотели, а не на скотобойню.

Яробор, тяжело дыша и смиряя в себе порыв гнева, разжал руку, а потом положил ладонь на подоконник окошка.

– Язык вырву и брошу тупым собакам, может, он им более пригодится, – выскользнули тихие злые слова, обращённые к этому выродку.

Под пальцами лесного бога заскрипело железо двери, и лопнуло стекло, осыпавшись мелкими осколками на лавку и дорогу.

Тут же подскочила Лугоша и поволокла своего дядьку за собой, не желая видеть драки. Яробор, отвернувшись от обидчика, вдохнул и выдохнул. Так они и шагнули в трактир, взъерошенная девочка и древний бог, полный гнева.

Там они сразу стали рассматривать корчму. Рядом со стеклённой калиткой виднелся пустой столик с лавками, туда они и сели. Лугоша немного потрогала обитую чем-то мягоньким скамью, оставшись на самом краешке, а Яробор откинулся на спинку.

Он ещё раз глянул сквозь окно, узрев, что та карета с блудословным вы́меском стоит на месте. Только у неё жёлтые огни начали то вспыхивать, то гаснуть. В трактире же воцарилась тишина. Все смотрели на новоприбывшую парочку. Некоторые достали свои зеркальца и подняли так, что они оказались меж глазами и гостями.

– Эй, трактирщица! – крикнул Яробор кабацкую девку, что стояла недалече. – Снеди нам!

Девка, прикусив губу и поглядывая то на странного гостя, то на окно, подошла к столику. В глазах у ней читалась опаска.

Правильно. Богов бояться надобно, дабы почтение проявлять.

– Вот меню, – сглотнув комок в горле, произнесла она.

На столик легла книжка в красной обложке с буквами на ней. Меню́, тебю́, ею́. Чудные слова.

– Дядь, а что здесь написано? – спросила полушёпотом смущённая Лугоша.

– Су-ши бар, – по слогам прочёл Яробор непривычное письмо, а потом открыл книжицу. – Наверное, сушёная рыба такая, бар называется. Это, я разумею, чтоб выбрать могли по рисункам. Умно, но дорого. Одна бумазея сколько стоит, а всяк её пальцами тискает, сотрётся быстро. Хозяевам убыток будет. А рисунки нарочитые, добротные. Ты чего хочешь? – спросил он у Лугоши.

– А вот это, – осторожно показала ручейница во что-то забавное и цветное. – И вот это.

Яробор повернулся к трактирной девке, услышав меж тем тихий голос недалече.

– Это либо офигенный косплей, либо он из этих.

– Вот клоуны, – раздалось из другого угла.

Там сидело двое стражей. Стражники, коих можно опознать по таким же, что у стрельцов, пищалям, были одеты в светло-серые кафтаны с золотистыми полосками на плечах. Они, открыв рты, глядели, что будет дальше.

– Не суетись, – ответил один из них своему собеседнику, – досмотрим шоу и примем, как тёпленьких.

– Нам, – начал Яробор, пропустив мимо ушей непонятные чужие слова, сказанные явно про них, – вот эту снедь, вот эту, этот кисель, и красну рыбицу с бел зерном в листе верчёную. И крынку хладного кваса.

Он оглядел с ног до головы девку, отчего та одёрнула подол короткого платьица, безуспешно стараясь натянуть его ниже колен.

– Мороженое, васаби, роллы с лососем, мисо суп, квас и кофе. Так? – уточнила она.

– Должно быть, – вздохнул лесовик и брякнул на стол две монеты, заставив девку вздрогнуть, а потом, подумав, что не пристало жадничать, и положил ещё одну. – Три копейки серебром. Принесёшь быстро, добавлю.

– У нас можно безналичный расчёт, – вжав голову в плечи, произнесла девица.

– Тебе серебро по весу? Чем тебе чеканки не угодили? – недоумевая, уставился на неё Яробор.

Думая, что и взаправду страшно выглядит. Вон, вся побледнела и покосилась на стражников, что сидели тут же. Вот только, таращились они в другую сторону.

Яробор посмотрел на окно, а там народ бросился врассыпную, обступая девичьи фигурки в синих платьях.

– А-а-а, по нашу душу пожаловали! – протянул Яробор, с усмешкой разглядывая прибывшую троицу. – Так разумею, что тот колдунишка о нас донёс уже.

– И что? – спросила Лугоша, привстав со скамьи и с любопытством вглядываясь в новых гостий.

– А ничего, – усмехнулся Яробор, а потом обратился к кабацкой девке. – Что столбом стоишь? Неси снедь. Али серебра мало?

Трактирщица бросилась куда-то бежать, всё оборачиваясь на тонкие фигурки за окном, а те стояли, словно не спешили никуда. Народ тихонько зашептался.

– Она и одна к беде, а тут целых три… – произнёс стражник, горестно сглотнув.