Текст книги "Долг русского историка. Жизненный путь и труды В. С. Брачева"

Сразу можно сказать: испытание это Игорь Яковлевич с честью выдержал, выдержала это испытание и его историческая концепция, хотя, и это сегодня уже очевидно, процесс утверждения её в нашей исторической науке не будет простым, так как в связи с антифрояновской кампанией 2000–2001 гг. его оппонентами были предприняты немалые усилия для того, чтобы утвердить в научном сообществе тезис, что развиваемая И. Я. Фрояновым, концепция общинного, доклассового характера древнерусской государственности якобы всего лишь реанимирует идеи, высказанные на сей счёт дореволюционными историками (И.Д. Беляев, Н. И. Костомаров, В.О. Ключевский, Н.П. Павлов-Сильванский, А.Е. Пресняков и др.). Неблаговидная цель такого рода суждений для В.С. очевидна: заронив определённые сомнения относительно оригинальности концепции И. Я. Фроянова, принизить тем самым его огромный вклад в разработку общественного строя и социально-экономического уклада Киевской Руси. Конечно же, большинству дореволюционных историков, пишет он, и в голову не приходило искать там ожесточённую классовую борьбу и феодализм, да ещё в сугубо марксистском, социально-экономическом ключе. Но в том-то и дело, что к середине 1960-х – началу 1970-х гг., когда, собственно, и началась разработка И. Я. Фрояновым своей концепции, идеи и практические наработки дореволюционной историографии по проблеме общинно-вечевого уклада в Древней Руси были, можно сказать, давно похоронены, списаны в архив советскими историками. В условиях монопольного господства в советской историографии Древней Руси школы Б.Д. Грекова, даже простая реанимация взглядов на сей счёт дореволюционных историков была бы (и травля И.Я. Фроянова в начале 1980-х г. в печати хорошее тому подтверждение) далеко не простой задачей[291]291
  Брачев В.С. Служители исторической науки: академик С.Ф. Платонов, проф. И.Я. Фроянов. М., 2010. С. 747.


[Закрыть].

Но ведь, подчёркивает В.С, И.Я. Фроянов (надо отдать ему должное) не просто реанимировал взгляды дореволюционных историков на Киевскую Русь, возвращая тем самым советскую историографию на магистральный путь изучения русской истории этого периода, но возрождал их с учётом тех немалых достижений, которые она в этом плане, при всей её идеологизированности несомненно имела.

Существенно и другое. «Дореволюционные историки, изучая общинно-вечевой уклад в Киевской Руси и констатируя отсутствие в древнерусском обществе сколько-нибудь развитых феодальных отношений и сопутствующих им проявлений классовой или социальной борьбы и не встречая серьёзных возражений на сей счёт со стороны своих коллег, не чувствовали в связи с этим и особой необходимости в детальном и всестороннем исследовании этих проблем. И.Я. Фроянов же, в условиях острой критики своих трудов и жёсткого идеологического прессинга, которому подвергались «непатриотичные» и «немарксистские» взгляды учёного, якобы чуть ли не на корню отвергавшего все достижения советской историографии в лице школы Б.Д. Грекова, в целях простой самозащиты и защиты своей концепции, уже поневоле вынужден был мобилизовать весь свой интеллектуальный потенциал и задействовать практически весь имеющийся в распоряжении исследователей фактический материал, литературу и источники по теме. С такой подробностью и обстоятельностью, как это осуществлено в работах И.Я.Фроянова, проблемы социально-экономического и общественного строя, а также социально-политической борьбы в Киевской Руси до него не исследовал никто. В этом-то, собственно, – делает принципиальный вывод В.С, – и состоит значение его трудов»[292]292
  Там же. С. 747–748.


[Закрыть].

Далось И. Я. Фроянову это, конечно же, совсем не просто, но дело, как говорится, того стоило, так как в конечном счёте удалось не только возвратить нашу науку на магистральную линию её развития в исследовании общественного строя и социально-экономических отношений в Киевской Руси, линию, определившуюся ещё в дореволюционные годы, но и в известной мере возродить её, поднять на принципиально новый исследовательский уровень. Учитывая же реалии, в которых И.Я. Фроянову приходилось отстаивать свои взгляды в борьбе с научными оппонентами в 1970–1980-е гг., без преувеличения можно констатировать, что свою концепцию учёный не только разработал и отстоял, но и в буквальном смысле этого слова, выстрадал. К такому выводу пришёл B.C. после внимательного изучения всех обстоятельств, связанных с защитой И. Я. Фрояновым своих кандидатской и докторской диссертаций, а также жёсткой травлей учёного, организованной его оппонентами – представителями школы Б.Д. Грекова: В.Т. Пашуто, Б.А. Рыбаковым, М.Б. Свердловым и др.

Конечно же, наличие у учёного собственной концепции, своего общего взгляда на историю Киевской Руси, а также на историю России в целом, уже само по себе явление необычное. Большинство наших историков, замечает B.C., каких либо своих «общих взглядов» на русскую историю, взглядов, которые бы принципиально отличались от общепринятых, не имеют и сосредотачивают свои усилия на конкретно-исторической разработке, пусть и важных, но всё же частных проблем. Даже такой выдающийся учёный, как С.Ф. Платонов, каких-либо «своих взглядов» на русскую историю не имел и в своём университетском курсе следовал схеме В.О. Ключевского – СМ. Соловьёва, с учётом тех поправок, которые внесло в неё движение науки. И это – сам С.Ф. Платонов.

Что уж тут говорить о представителях современной историографии. Укоренилось даже мнение, причём весьма распространённое, что якобы эпоха строительства разного рода схем и исторических концепций давно закончилась, что сейчас совсем другие времена, когда во главе угла должен стоять «приоритет источника и факта», «позитивное знание» и т. п. Спорность этого мнения и пример И.Я. Фроянова лишнее тому подтверждение для B.C. – очевидна.

«Выдвижению и разработке И.Я. Фрояновым в 1970-е—1980-е гг. новой концепции истории Киевской Руси, суждено было, – отмечает он, – стать крупнейшим событием нашей историографии тех лет»[293]293
  Брачев В.С. Служители исторической науки: академик С.Ф. Платонов, проф. И.Я. Фроянов. М., 2010. С. 748.


[Закрыть]. А вот с утверждением её в науке возникли определённые проблемы, ибо рассчитывать на признание со стороны московских историков, как показала дискуссия вокруг книги И.Я. Фроянова 1980 г., посвящённой социально-политической истории Киевской Руси и, особенно, последующая закулисная возня вокруг его работы по её историографии, не приходилось.

Более благоприятной для восприятия концепции И. Я. Фроянова оказалась среда ленинградских историков. Но и здесь лиц, которые бы предметно занимались именно Киевской Русью, т. е. тем, чем и сам И.Я. Фроянов, за пределами университета среди них, за исключением его оппонента М.Б. Свердлова, практически не было. В этих условиях учёному не оставалось ничего другого, как в рамках своего семинара формировать из наиболее талантливых представителей студенческой молодёжи свою собственную университетскую научную школу. Расчёт этот, как показало время, оказался верным. И вскоре у И.Я. Фроянова появились первые ученики, защитившие под его руководством свои кандидатские диссертации. Так было положено начало научной школе И.Я. Фроянова.

«Конечно же, и у С.Ф. Платонова тоже было немало учеников, в том числе и выдающихся, как, например, А.Е. Пресняков. И конечно же, и у них и у их учителя – С.Ф. Платонова тоже можно найти немало общего в понимании задач исторической науки, тематики научного исследования, отношения к источнику и факту, наконец, исследовательских приёмов, вынесенных ими из его семинария, что при известных допущениях позволяет нам говорить о «школе С. Ф. Платонова». Но это как раз тот случай, когда само словосочетание «школа С.Ф. Платонова» уместнее всего брать в кавычки, ибо, строго говоря, никакой своей научной концепции, за исключением, пожалуй, истории Смуты и её последствий, разработку которой он мог бы предложить своим ученикам, у него не было. А у И.Я. Фроянова она была или, вернее, и есть и, следовательно, никакие кавычки, намекающие на некую условность этого выражения применительно к его школе, неуместны, так как речь идёт, – делает принципиальный вывод В.С., – о самой что ни на есть научной школе в подлинном смысле этого слова, когда, основываясь на разработках своего учителя, его ученики пишут и защищают кандидатские и докторские диссертации, публикуют многочисленные статьи и монографии, конкретизирующие и развивающие основные положения выдвинутой им концепции»[294]294
  Там же. С. 749.


[Закрыть].

Нельзя не видеть, отмечает В.С, что московские исследователи истории Древней Руси[295]295
  Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь. Очерки политического и социального строя. М., 2008. С. 37 и др.


[Закрыть] и сегодня не торопятся признавать концепцию И.Я. Фроянова. Очевидно, что здесь в полной мере сказывается сила научной инерции, когда «старикам» отказаться от идей, которые они защищали всю свою сознательную научную жизнь, трудно, а их ученикам, в силу соображений нравственного порядка, вроде бы и не совсем удобно. В результате остаётся только надеяться, что в не таком уж и далёком будущем позитивные изменения произойдут и здесь.

Что касается Игоря Яковлевича, то, как и в начале 1980-х гг., он не только выстоял, но и сумел, всецело сосредоточившись после своей отставки с должности декана на научной работе, написать новое большое исследование – «Драма русской истории. На путях к опричнине», чего от него, прямо надо сказать, не ожидал никто, причём исследование, которому, и это для В.С. уже сейчас очевидно, суждена долгая жизнь в науке. Дело в том, что предшественники учёного предпосылки опричнины искали и, естественно, находили в области, главным образом, социально-экономической и политической. Причём за исходный рубеж их формирования принимались, как правило, годы непосредственно ей предшествующие и не выходящие за начало 1550-х гг. И.Я. Фроянов же, связав введение опричнины с причинами религиозно-политического порядка, отнёс их к концу XV в. Речь идёт о новгородской и московской ереси.

Разгромленная в начале XVI в. она находилась в латентном состоянии, но к началу 1560-х гг. оправилась от удара и выйдя, наконец, наружу, создала, как показал И.Я. Фроянов, реальную угрозу ограничения русского самодержавия и реформирования на протестантский лад Русской православной церкви. Ответом на этот вызов «реформаторов», собственно, и стали, приходит к выводу И.Я. Фроянов, репрессии Ивана Грозного и введение им в 1565 г. опричнины. Значение этого новаторского труда и нестандартных, явно выбивающихся из ряда уже ставших привычными для нас штампов об опричнине и её причинах выводов учёного, ещё предстоит оценить специалистам по этой эпохе.

«Сегодня на рабочем столе И.Я. Фроянова лежит рукопись его новой монографии по истории древнерусской государственности VI–XVI вв. Продолжается работа учёного и над другой задуманной им большой темой – «Россия и “новый мировой порядок”», посвящённой уже давно занимающей его проблеме глобализации современного мира и влиянии этого процесса на наше отечество. Не потерял вкуса И.Я. Фроянов и к публицистике. Его, к сожалению, не так уж и частые в последние годы выступления в средствах массовой информации по-прежнему остры, злободневны и пользуются немалой популярностью. В общем, ни своих привычек и пристрастий, ни своих государственно-патриотических взглядов учёный менять не собирается. Таков он наш современник – профессор Игорь Яковлевич Фроянов», – заканчивает В.С. свою книгу[296]296
  Брачев В.С. Служители исторической науки: академик С.Ф. Платонов, проф. И.Я. Фроянов. М., 2010. С. 750.


[Закрыть].

Так под влиянием, во многом, быть может, случайных обстоятельств, В.С. суждено было стать автором первой и обстоятельной монографии о И.Я. Фроянове. Конечно же, со временем появятся и другие, более глубокие труды о творчестве И.Я. Фроянове и его «деле», в том числе и с подробным рассмотрением его внутриуниверситетской составляющей. Но сегодня, считает В.С., писать об этом ещё рано. Да и сделать такой анализ сподручнее всего было бы, человеку, как говорится, со стороны, не связанному тесно с истфаком Санкт-Петербургского университета. Хороший пример такого подхода даёт, по его мнению, во многом, впрочем спорная, статья А.В. Журавель, посвящённая школе И.Я. Фроянова[297]297
  Журавель А.В. О школе И.Я. Фроянова: размышления о будущем. Неопубликованная статья с двумя дополнениями // Правда истории. Сборник Русского исторического общества. Т. 11(159). Отв. ред. И.А. Настенко. М., 2011. С. 342–361.


[Закрыть].

Глава 6. «А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа» (2010). Новые темы и новые планы

Последние годы, по крайней мере, с внешней стороны, были для В.С. вполне благополучными. Известный не только в нашей стране, но и за её пределами, историк, профессор крупнейшего в России университета, автор более чем двух десятков книг и сотни статей, пользующихся заслуженной популярностью у читателей, наконец, любимая жена, дети, внуки. Чего бы, казалось, ещё надо человеку? Однако, не всё так просто и настроение В.С. в последние годы далеко не радужное.

«Да, – говорит он, – семья, дети. Это прекрасно. Но дети уже давно выросли, у них свои семьи, интересы и заботы, а смерть старшей дочери Стефании, скончавшейся 6 октября 2011 г. – это такой страшный удар для нас с женой, от которого нам долго не оправиться. Радуют, правда, внуки: Миргородская София (3.10.2001), Иванков Михаил (31.05.2002), Сенюков Святослав (30.03.2003), Брачев Степан (10.07.2009), Косолапова Людмила (22.10.2009), но и у них свои интересы, своя жизнь, страшно далёкая от того, чем жил и живёт их дед. Главным авторитетом для них, правда, пока, является «бабушка Надя» (Надежда Николаевна). Всё чаще и чаще приходят в голову далеко не радостные мысли о властно вступившей в свои права старости, дряхлости, бренности человеческого существования и неизбежного конца. Ничего нового в этом, впрочем, нет».

Спасение от невзгод и уныния, как и в былые годы, В.С. находит в погружении в науку или, как любит говорить его супруга, «спасается в библиотеке».

Судя по последним публикациям учёного, у него здесь большие планы, рассчитанные не на одно десятилетие. Речь идёт о разработке В.С. по крайней мере трёх новых для него тем: трагические судьбы первого поколения историков-марксистов 1920-х – начала 1930-х гг.[298]298
  Брачев В.С. Первый декан истфака Г.С. Зайдель (1893–1937) // Мавродинские чтения – 2004. Под ред. А.Ю. Дворниченко. СПб., 2004. С. 96–98; Он же. Историк М.М. Цвибак и его судьба (1899–1937) // Общество. Среда. Развитие. Научно-теоретический журнал. 2008. № 2(7). С. 32–54.


[Закрыть], студенческое движение и университетский вопрос в России начала ХХ в.[299]299
  Брачев В.С. «Дело» академика А.И. Соболевского // Общество. Среда. Развитие. Научно-теоретический журнал. СПб., 2008. № 4. С. 46–70. Он же. Студенты Горного института против В.М. Пуришкевича: Дело о «клевете». 27–28 ноября 1909 г. // Общество. Среда. Развитие. Научно-теоретический журнал. 2009. № 1(10). С. 25.42, № 2(11). С. 44–57. Он же. Председатель студенческого отдела Союза русского народа Санкт-Петербургского университета Георгий Шенкен // Общество. Среда. Развитие. Научно-теоретический журнал. СПб., 2010. № 2. С. 98–104.


[Закрыть] и научная биография А.Е. Преснякова[300]300
  Брачев В.С. Русский историк А.Е. Пресняков(1870–1929). СПб., 2002.


[Закрыть].

Многообещающим с точки зрения дальнейшей разработки темы следует признать и обращение В.С. к истории право-консервативного спектра общественно-политической жизни России начала ХХ в. Первой ласточкой здесь стали публикации В.С. о И.И. Лютостанском[301]301
  Брачев В.С. Жизнь и литературная деятельность И.И. Лютостанского // Молодая гвардия. М., 2004. № 5–6. С. 172–185.


[Закрыть], СП. Белецком[302]302
  Брачев В.С. Взлет и падение Степана Белецкого // От Древней Руси до современной России. Сб. науч. ст. в честь 60-летия А.Я. Дегтярева. СПб., 2006. С. 290–322.


[Закрыть] и большой статьи об одном из вождей чёрной сотни в России Н.Е. Маркове[303]303
  Брачев В.С. «Отчаянные думские речи» Н.Е. Маркова в канун Февральской революции 1917 г. // Труды по русской истории. Сб. ст. в память 60-летия И.В. Дубова. Издательский дом «Парад». М., 2007. С. 417–471.


[Закрыть], или, вернее, его думской деятельности накануне революции 1917 г.

Известно, что последняя перед Февральской революцией 1917 г. пятая сессии IV Государственной думы, открывшаяся 1 ноября 1916 г., началась в весьма необычной обстановке. Противостояние между властью и оппозицией в лице думского большинства (Прогрессивный блок и примкнувшие к нему партии и группы), требовавшей реформ и создания министерства или правительства «общественного доверия», достигло, можно сказать, апогея, хотя, казалось бы, в условиях тяжелейшей войны ответственные лидеры политических партий, должны были проявлять максимальную осторожность в своих речах. Но ничего этого не было и в помине: недаром последняя сессия IV Государственной думы получила известность как своеобразный «штурм» власти или» штурмовой сигнал революции».

Конечно же, участие, причём активное, в этом «штурме» принимали многие депутаты. Однако своеобразный камертон для всей сессии Государственной думы определили всего два выступления: лидера Прогрессивного блока кадета П.Н. Милюкова 1 ноября, и председателя Главной палаты Русского народного союза им. Михаила Архангела (1908) В.М. Пуришкевича 19 ноября 1916 г.

Несмотря на их разность, и тот, и другой неожиданно сошлись, как это ни парадоксально, в самом главном: «так жить нельзя» или, говоря другими словами, в беспощадной критике политики правительства.

О речи П.Н. Милюкова, вопрошавшего думцев по поводу очередного «провала» правительства: «Что это? Глупость или измена?» – сегодня знают многие.

Менее известно о речи В.М. Пуришкевича, что и понятно: черносотенец всё-таки. И, уже совсем мало что знаем мы о достойном ответе на критику и инсинуации П.Н. Милюкова и В.М. Пуришкевича в отношении правительства, который был дан им со стороны лидера правой фракции в Государственной думе Н.Е. Маркова (Марков 2-й).

Собственно о драматических коллизиях, связанных с этими речами и острейшем кризисе, в котором находилась в это время фракция правых в Государственной думе и идёт речь в статье В.С.

Можно надеяться, что тема эта и впредь будет оставаться в центре внимания В.С: ведь написание серии биографий наиболее выдающихся вождей «чёрной сотни» – Н.Е. Маркова, Г.Г. Замысловского, А.И. Дубровина, П.Ф. Булацеля, В.М. Пуришкевича – всегда было его мечтой. При всех своих заблуждениях, считает В.С, эти незаурядные люди, посвятив весь свой талант, энергию в борьбе за единую и неделимую Россию и сохранение традиционного уклада жизни народа, делали, в сущности, говоря великое дело и, во всяком случае, заслуживают, по его мнению, не меньшего внимания со стороны историков, чем те, кто разрушал её и «запудривал» мозги русского мужика и рабочего, сказками о скором «светлом будущем» всего человечества.

Наиболее успешным из всех этих проектов следует, впрочем, признать предпоследний, увенчавшийся выходом в 2011 г. новой книги В.С. «А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа»[304]304
  Брачев В.С. А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа. СПб., «Астерион». 2011.


[Закрыть] – первое в нашей историографии монографическое исследование жизненного пути, исторических взглядов и личного вклада в науку этого выдающегося историка. В характерной для него творческой манере В.С. развенчивает здесь целый ряд стереотипов в оценке творчества А.Е. Преснякова и на основе широкого круга источников развивает своё собственное понимание творческой эволюции этого замечательного учёного.

К книге этой В.С. шёл давно, о чём свидетельствует в частности его брошюра «Русский историк А.Е. Пресняков» (1870–1929), вышедшая в свет ещё в 2002 г. Но удовлетворён В.С. её содержанием, как это видно из предисловия к книге, не был, что, собственно, и предопределило его желание вновь, и куда более основательно, вернуться к намеченным здесь проблемам биографии учёного.

Сама монография В.С. о А.Е. Преснякове состоит из пяти глав: «Студент и магистрант Санкт-Петербургского университета (1889–1896 гг.) (Глава 1); «В семейном и дружеском кругу (Глава 2); «Время надежд иразочарований: научная и педагогическая деятельность А.Е. Преснякова (1897–1906) (Глава 3); «Магистерская (1909) и докторская (1918) диссертации А.Е. Преснякова. Лекции по русской истории. Работы учёного дореволюционного времени по истории России XVIII–XIX вв.» (Глава 4); «А.Е. Пресняков на “историческом фронте” 1920-х годов. Болезнь и смерть учёного» (Глава 5). В качестве приложения помещён «Ответ М.Б. Свердлову» В.С. Брачева 1996 г., посвящённый полемике двух учёных относительно взаимоотношений А.Е. Преснякова с С.Ф. Платоновым и характере петербургской исторической школы[305]305
  Брачев В.С. А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа. СПб., 2011. С. 225–238.


[Закрыть].

Уже в первой главе исследования, пытаясь нащупать своё собственное видение проблемы, В.С. обращает внимание на обманчивость впечатления внешнего благополучия жизненного пути и научной карьеры героя своей книги. Ведь, несмотря на несомненный талант и хорошее, казалось бы, начало (уже студенческая работа А.Е.Преснякова «Царственная книга, её состав и происхождение» была удостоена золотой медали и даже напечатана), дальнейшая научная карьера его, подчёркивает В.С, не задалась.

Своей «первой любовью», пишет он, называл А.Е.Пресняков русские летописи. Однако, как это часто бывает, любовь эта принесла ему немало горечи и разочарования. Оставленный в октябре 1893 г. проф. С.Ф.Платоновым для приготовления к профессорскому званию он так и не смог, несмотря на всё своё старание написать диссертацию о русских летописях XVI века. Единственное, что удалось А.Е.Преснякову – так это сдать в 1896–1897 гг. магистерские экзамены.

В результате, вместо того, чтобы получить приват-доцентуру в Университете, он вынужден был заняться преподаванием в средних учебных заведениях Санкт-Петербурга. Серьёзно осложнила проблему подготовки диссертационного исследования и женитьба в июле 1895 г. А.Е.Преснякова на выпускнице училища технического рисования барона А.Л.Штиглица Юлии Петровне Кимонт. Необходимо было содержать семью, причём не просто содержать, а на приличном, так сказать, уровне, к которому привыкла Юлия Петровна – дочь польского шляхтича. И тут уж А.Е.Преснякову было не до диссертации. Стоит, видимо, подчеркнуть, отмечает В.С., что это был сознательный его выбор между наукой и личным семейным счастьем – в пользу последнего с надеждой, что удастся, в конце концов, решить и проблему с написанием и защитой диссертации[306]306
  Там же. С. 207.


[Закрыть].

К сожалению, магистерскую диссертацию, причём уже на совсем другую тему А.Е.Преснякову удалось защитить только в 1909 г., когда ему уже было 39 лет. И это-то при его выдающихся способностях! Собственно, на этом факте – женитьбе А.Е.Преснякова и вытекающей отсюда необходимости много работать, да ещё трудности и даже неподъёмности избранной им темы диссертации – «Русские летописные своды XVI века» – для молодого, начинающего исследователя и сосредотачивают, констатирует В.С, своё внимание историки (М.Б. Свердлов) в своих попытках мало-мальски вразумительного объяснения этого удивительного провала.

Конечно же, увеличившаяся педагогическая нагрузка, которую вынужден был взвалить на себя А.Е.Пресняков после женитьбы оставляла не слишком-то много времени для работы над диссертацией. Но ведь находил же он его, справедливо отмечает в связи с этим В.С, для подготовки других публикаций, на другие, не связанные с русскими летописями темы. Более здравой ему кажется мысль М.Б.Свердлова о сложности избранной А.Е.Пресняковым темы, хотя ничто не мешало ему сузить её, ввести в приемлемые для него проблемные и хронологические рамки. Или даже поменять её на совсем другую.

На самом деле проблема тут, по мнению В.С., не столько в обстоятельствах внешнего характера, сколько в самом А.Е.Преснякове или, вернее, его чересчур уж критичном отношении к источниковедческому характеру предполагаемой диссертации, требовавшей от него неизбежного капания в мелочах при очевидной шаткости в выводах[307]307
  Брачев В.С. А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа. СПб., 2011. С. 30.


[Закрыть]. Как выяснил В.С., стать источниковедом да ещё «проникновенным» (С.В.Чирков), вопреки надеждам его научного руководителя, А.Е.Пресняков как раз и не стремился, так как это не только не соответствовало складу его ума, но и не отвечало уже сложившимся к этому времени его собственным представлениям о характере труда, с которым пристало уважающему себя молодому исследователю вступать в большую науку. Другими словами, А.Е. Пресняков чувствовал, что диссертация о русских летописях, над которой он трудился, это не совсем его диссертация. Отсюда и отсутствие должного интереса к ней и безуспешные попытки нащупать другие, более подходящие для него диссертационные темы по русской истории XVIIIвека и даже историографии, предлагавшиеся ему А.С.Лаппо-Данилевским и С.Ф.Платоновым. Но и они не удовлетворили А.Е.Преснякова. И, в конце концов, он вынужден был остановиться всё-таки на летописях, не имея, впрочем, сколько-нибудь ясного плана работы и так необходимого в таких случаях, если уж не энтузиазма, то хотя бы интереса к ней[308]308
  Там же. С. 208.


[Закрыть]. Результат, как того и следовало ожидать, оказался плачевным и диссертации о русском летописании шестнадцатого века А.Е.Пресняков так и не представил.

Большое значение в таких случаях принадлежит направляющей руке научного руководителя. Но как раз с этим-то у А.Е.Преснякова, показывает В.С. Брачев, и возникли проблемы. Поначалу, правда, отношения между учителем и учеником складывались хорошо и С.Ф.Платонов действительно не жалел времени и сил для того, чтобы направить или, как он любил говорить, «вышколить» его в научном плане. Однако, вскоре профессор стал замечать, что у его не по годам развитого ученика совсем другие интересы и пристрастия, причём не только научного, но и мировоззренческого, идейного плана.

С другой стороны, и А.Е.Пресняков, как устанавливает В.С., познакомившись поближе с членами платоновского кружка весьма критически воспринял царившую здесь национально-охраните льную в целом идейно-политическую атмосферу и жадно потянулся к тогдашним университетским либералам в лице Г.В.Форстена, А.С.Лаппо-Данилевского, И.М.Гревса, в кружках которых, а отнюдь не С.Ф.Платонова и его окружения, он, собственно, и нашёл пищу, как для сердца (Г.В. Форстен и его «форстенята»), так и для ума (А.С.Лаппо-Данилевский). Разойдясь с С.Ф.Платоновым идейно А.Е.Пресняков разошёлся (не мог не разойтись) и с петербургской исторической школой или, правильнее, университетской школой русских историков, как одной (другую составляли историки-специалисты по всеобщей истории) из её ветвей, на роль лидера которой уверенно выдвинулся в начале 1890-х гг. С.Ф.Платонов.

Безусловно, прав, по мнению В.С, был А.Е.Пресняков, когда, констатируя в сентябре 1898 г. причину резкого охлаждения своих отношений с С.Ф.Платоновым, афористично заметил: «Разными дорогами идём»[309]309
  Пресняков – жене, 17 сентября 1898 г. // А.Е. Пресняков. Письма и дневники. 1889–1927. СПб., 2005. С.406.


[Закрыть]. Но в том-то и дело, отмечает он, что путь А.Е.Преснякова, если иметь в виду путь науки (путь идейно-политической эволюции А.Е.Преснякова привёл его в 1906 г. в кадетскую партию) при том положении, которое занимал С.Ф.Платонов в Университете, был для него путь в никуда, одним словом, тупиковый путь, так как было очевидно, что ни о какой диссертации без одобрения её Учителем, а, следовательно, без серьёзного сближения с ним, нечего было и думать. И А.Е. Пресняков, судя по концовке, процитированного В.С. отрывка из его письма к жене за 16 сентября 1898 г.: «…придёт время – опять сойдёмся», это чувствовал и понимал[310]310
  Брачев В.С. А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа. СПБ., 2011. С. 209.


[Закрыть].

И оно, это время, когда пути учителя и ученика опять сошлись, действительно, пришло, причём едва ли не центральную роль в этом сближении В.С. отводит неожиданному факту получения А.Е.Пресняковым в 1907 г. места приват-доцента по кафедре русской истории Санкт-Петербургского Университета. Правда, никакой уверенности, что инициатором прихода А.Е.Преснякова на преподавательскую работу в Университет был именно С.Ф. Платонов, а не кадетские друзья Александра Евгеньевича из числа университетской профессуры у него нет.

Как бы то ни было, с приходом в сентябре 1907 г. в Университет растянувшийся почти на полтора десятилетия период безуспешного поиска А.Е.Пресняковым своего места в сообществе русских историков, был, отмечает он, завершён и, несмотря на свои расхождения идейного и научного плана с С.Ф.Платоновым и его школой, он подобно блудному сыну, вынужден был возвратиться в её лоно, молчаливо признав тем самым правоту Учителя[311]311
  Брачев В.С. А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа. СПб., 2011. С. 210.


[Закрыть].

Перемена обстановки, дружеская учёная среда, в которой он здесь очутился, поддержка и добрые советы С.Ф.Платонова, всё это, взятое в совокупности, сделало своё дело. Почувствовав реальную перспективу своей учёной карьеры, то есть как раз того, чего ему и не хватало в Женском педагогическом институте А.Е.Пресняков резко меняет тему диссертации (вместо летописания XVIвека, это теперь «Княжое право в Древней Руси X–XII вв.»), в рекордно короткий срок (менее 2-х лет) пишет и защищает её в 1909 г. Ободрённый этим успехом он тут же приступает к обдумыванию плана и сбору материалов уже для докторской диссертации, которая в хронологическом и в содержательном плане продолжила бы начатое им ранее исследование.

И этот замысел учёного был успешно реализован, правда, уже не в столь короткое время, как в случае с его магистерской диссертацией. Выход в свет в 1918 г. фундаментальной монографии А.Е.Преснякова «Образование Великорусского государства. Очерки истории XIII–XVстолетий», которая через несколько месяцев была защищена им в качестве докторской сразу же выдвинул его в число ведущих русских историков. «Конечно же, секрет этого успеха, особенно, если сопоставить его с научной деятельностью учёного 1890-х – нач. 1900-х гг. лежит, – пишет В.С. Брачев, – можно сказать, на поверхности: и магистерская и докторская диссертации А.Е.Преснякова посвящены, по преимуществу, коллизиям политической истории и истории права, что более отвечало и общему складу ума учёного и особенностям его исследовательского таланта»[312]312
  Там же. С. 210.


[Закрыть]. Но не только. Не менее существенную роль в этом успехе сыграло и то, что ковался этот успех (и в этом принципиальное отличие обстоятельств научной деятельности А.Е. Преснякова этого времени, от предшествующего её периода, когда начинающий учёный варился, можно сказать, в собственном соку), уже на платоновской кафедре, в самом тесном вобщении с её руководителем. Отсюда и результаты.

Былые недоразумения и идейные разногласия с С.Ф.Платоновым и его ближним кругом были теперь, приходит к выводу В.С, напрочь забыты и из критика петербургской школы (пусть и не публичного) А.Е.Пресняков превращается в последовательного и горячего пропагандиста её научных принципов, причём, как показала его докторская диссертация, с выдвинутым им здесь тезисом о «правах источника и факта», которые в ряде случаев приходится отстаивать исследователю, даже едва ли не превзошедшем в этом своих учителей[313]313
  Там же. С. 210–211.


[Закрыть].

«От внутреннего неприятия источниковедческого направления петербургской школы («копание в мелочах») и сомнений, возникших ещё на студенческой скамье, не промахнулся ли он попав на русскую историю, сомнений, приведших его в конце-концов к диссидентским заявлениям конца 1890-х гг., что учеником С.Ф.Платонова, в настоящем смысле этого слова он быть не может, и что учиться у них, то есть у С.Ф. Платонова и членов его кружка, ему нечему, к «дорогому учителю» и «нашей университетской школе русских историков, воспитанной в аудитории С.Ф. Платонова» принадлежность к которой он решительно теперь (после возвращения в университет) постулировал – такова, – по В.С. Брачеву, – общая эволюция сложных и неоднозначных отношений А.Е. Преснякова с С.Ф. Платоновым и его школой»[314]314
  Там же. С. 211.


[Закрыть].

В основе этой неоднозначности, как удалось установить В.С, не только и не столько либеральные наклонности А.Е. Преснякова, отвращавшие его от консервативно настроенного учителя и его круга, но ещё (и это, пожалуй, самое важное в этой истории) глубокая внутренняя драма самого А.Е. Преснякова, значительную, а может быть, и большую часть своей жизни в науке, колебавшегося между необходимостью учёной карьеры (защита диссертации) и тем, куда неудержимо влекли его и склад ума и своеобразная душевная организация – философия, искусство, литература, семейные ценности, гармония между которыми – вещь, действительно, редкая, а поступиться вторым в пользу первого (в этом, собственно, и состоит «случай» А.Е. Преснякова) он не хотел[315]315
  Брачев В.С. А.Е. Пресняков и петербургская историческая школа. СПб., 2011. С. 211–212.


[Закрыть].

Важной особенностью современных представлений о А.Е. Преснякове-историке является мнение о нём как критике и даже ниспровергателе традиционных схем и взяглядов на историю Древней Руси своих предшественников. Характерен в этом плане А.Л.Шапиро, одна из глав учебника по русской историографии которого так и называется: «Критика А.Е. Пресняковым традиционных взглядов на историю Древней Руси»[316]316
  Шапиро Н.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. М., 1993. С. 646.


[Закрыть].