Текст книги "Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017"

– Зато сейчас нам платят те, кому мы вообще ничего не делали!

– Да, в финансовом смысле все в порядке. Сейчас живем лучше, чем много последних лет. Во-первых, тем, кто имеет звание заслуженного мастера спорта и перешел рубеж в семьдесят лет, Министерство спорта платит ежемесячную стипендию, пять тысяч рублей. Когда Мутко туда пришел, он быстренько это пробил. А года три назад чемпионам Европы 1960 года стали платить тринадцать с половиной тысяч – нам сказали, что от Лужкова. Раньше платили только олимпийским чемпионам. И, когда встречаемся с женой Вали Ивакина, с ужасом вспоминаем о временах, когда, чтобы не платить за трамвай, пешком ходили.

В квартире трехкомнатной живем вшестером: дочь с мужем, два внука и мы. Кухня очень маленькая, есть приходится по очереди, но привыкли. А вот в туалет с ванной по утрам просто очередь, и всем надо спешить – одному в школу, другому в институт, третьему и четвертой на работу… Вот это неудобно. Но хорошо хоть эту квартиру мы когда-то от «Спартака» еще в игровые годы получили. Может, если бы мы больше на людях появлялись, то и жили бы лучше. Но Толя так не любит всю эту мишуру!

– Когда мне исполнялось семьдесят, Симонян позвонил. Они хотели игру устроить в честь моего юбилея. Но я отказался. Деньги, правда, жена получила.

– Не любит он всей этой суеты. И так и не отметил ни одного своего юбилея, хотя все отмечают. Вот поздравительный диплом от РФС, с подписью Мутко – Толю едва ли не на ошейнике пришлось туда вести.

– Очень редко куда хожу. Но в 1996-м на похоронах Старостина был. И букет цветов принес.

– Раз пошел, значит, сомнений, идти или нет, у Толи не было, – уверенно заключает Людмила Николаевна. – Потому что у него девиз: «Я всех прощаю, но ничего не забываю».

Юрий Гаврилов. «В Тарасовку приезжал на отцовском “Запорожце” для инвалидов»

В восьмидесятых годах Юрий Васильевич был не только феноменальным плеймейкером, но и, как выразились бы сегодня, ходячим мемом. Например, всем без исключения была известна фраза Константина Бескова: «Не знаешь, что делать с мячом – отдай его Гаврилову». В этом не было никакого преувеличения. Он не просто обладал тончайшим пасом и вообще игровым чутьем, но и запросто мог, например, отдать предголевую передачу пяткой в победном матче сборной СССР над Бразилией на «Маракане». Пяткой! На «Маракане»!

О культуре паса – и легендарная история, которую Гаврилов рассказывал на встрече с болельщиками. Играл он в команде с певцом Пьером Нарциссом и услышал от него упрек: мол, не туда отдал. Впервые в жизни Юрия Васильевича кто-то в этом обвинил! Пасы для него – святое, и он вскипел. Но по-своему: мол, если ты сейчас вбежишь в метро на станцию «Сокольники», а выскочишь на следующей, «Красносельской», то мяч тебе туда и прилетит! Хорошо, но не идеально владевший русским Нарцисс на последовавший затем крик Гаврилова: «Беги!» ответил так, что попадали все слышавшие эту перепалку: «Куда? В метро?»

Монолог Гаврилова я записал в 2013 году перед одним из ветеранских турниров. После них это делать бесполезно, поскольку общительный Гаврилов – нарасхват: все знают, что он способен поднять людям вокруг настроение, как никто другой.

* * *

Фраза «Не знаешь, что делать с мячом – отдай его Гаврилову» возникла на разборе матча. С кем играли – уже не помню. В кадре – Володя Сочнов с мячом, делает касаний пять.

– Стоп! – говорит Бесков. И обращается к Сочнову: – Ну ты что? Зачем делать столько касаний? Мы же хотим ускорить игру, просим, чтобы мяч переводили на чужую половину поля как можно быстрее, за счет одного-двух касаний.

– Константин Иванович, ну если бы там хоть кто-то был! – возразил Сочнов.

А Бесков, когда предъявлял претензии, еще не смотрел на монитор, какие у Володи были варианты. Тут он поворачивается – и видит, что на картинке из наших один я. Тогда Бесков ему и сказал:

– Ну как – нет никого? Вон Гаврилов. Если ты не знаешь, что делать с мячом – отдай ему, он-то знает!

Оттуда и началось. Как-то даже до других команд дошло.

Правда, до «Днепра», куда я ушел из «Спартака» – нет, там все свое. Борьба, навесы. Много раз с ребятами беседовал, с тем же Сергеем Башкировым, который был у нас в «Спартаке»:

– Сереж, ты ж у нас был и знаешь, как и куда мяч доставлять. Почему прибегаешь к таким непонятным действиям – мяч под ногой, а ты его просто вперед забрасываешь?

– Василич, – отвечает он, – мне Емец говорит грузить вперед на Лютого и Протасова. Они там борются, остальные должны мяч подобрать.

Начинаю ему втолковывать:

– Понимаешь, в чем дело, это в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят, что у нас мяч останется. Если там кто-то лучше играет головой или сильнее в единоборствах – значит, мяч потерян. А можно через среднюю линию доставить мяч вперед с наименьшими потерями. Я же не могу быть волейбольной сеткой – через меня мяч летает туда-сюда, а мне только головой крутить остается. Давай как-нибудь мяч немного задержим, за счет паса выйдем туда.

Но требования в «Днепре» были вообще другие. У украинских команд совсем иное понимание футбола – силовое, упрощенное. А мы все время играли интеллектуально, нам было интересно довести мяч до чужих ворот за счет паса и партнеров.

На Украину я поехал играть не по своей воле, и для меня это было потерянное время. Как и два года в Финляндии, нефутбольной стране. Мне там было неинтересно. Жаль, не сложилось с отъездом в венский «Рапид», в котором тогда играли большие мастера – Паненка, Кранкль.

Меня многие спрашивают, кем я считаю себя – динамовцем или спартаковцем? Всегда отвечаю, что научили играть меня в «Динамо», а лучшие годы карьеры провел в «Спартаке».

* * *

В «Динамо» я попал лет в семнадцать, с завода, из спортивного клуба «Искра», за который играл на первенство Москвы. На одном молодежном турнире, где я выступал за сборную общества «Зенит», всю нашу команду разобрали по клубам: Гладилина – в «Спартак», нас с Пудышевым – в «Динамо», Елизарова с Половихиным – в «Торпедо». Тогда все время играл в нападении – левым крайним. К Бескову в основу не сразу попал, сначала отправился в дубль к Адамасу Голодцу. Но за молодежью Константин Иванович тоже приглядывал. Я чувствовал – за нами идет наблюдение.

И, наверное, Бесков с Голодцом увидели, что не только мячи умею забивать, но и владею хорошим пасом. После чего понемногу стали опускать в среднюю линию. Нападающих там и так хватало – Эштреков, Еврюжихин, Байдачный, Козлов, Павленко, заканчивал Авруцкий. И сделали из меня полузащитника – да такого, что я играл в средней линии на всех позициях. На это повлиял и чемпионат мира 1974 года, когда голландцы всем показали, что такое тотальный футбол – когда все меняются местами и каждый должен уметь сыграть там, где оказался.

В «Динамо» основным футболистом я не был, большей частью запасным. Не уйди в тот период – может, и там бы заиграл после ухода старших ребят. Но Бесков, даже перейдя на работу в центральный совет «Динамо», продолжал за мной наблюдать. И не случайно пригласил в «Спартак», когда возглавил команду. Причем на ключевую позицию – связующего звена между средней линией и атакой. Другого такого футболиста в команде не было. Только в «Спартаке» я почувствовал себя игроком основного состава.

Сам в детстве особо ни за кого не болел. Когда играли Стрельцов и Воронин – симпатично было «Торпедо». Хусаинов с Логофетом в «Спартаке» нравились. Было время – смотрел киевское «Динамо» с Серебрянниковым, Бибой, Лобановским, Турянчиком. Нравилась ворошиловградская «Заря» в 1972-м, хотя этих ребят – Куксова, Васенина, Журавлева и других – мало кто знал. Играл кто-то хорошо – мне было приятно смотреть.

* * *

Бубнов, воинственно непьющий, как-то предположил, что 1:6 от ростовского СКА в 1984 году было связано с отмечавшимся перед тем всей командой чьим-то днем рождения. Сейчас трудно вспомнить, хотя у нас в команде всегда была традиция поздравлять друг друга. Те 1:6 от Ростова помню, как и то, что по игре мы не уступали, просто у соперника тогда все залетало, бывают такие дни. Но не думаю, что празднование за несколько дней до матча могло отразиться на нашей игре.

Был, например, такой случай. Как-то мы из-за погоды тренировались не в Тарасовке – Бесков оберегал единственное поле, и в дождь мы на нем не работали, – а в Лужниках. Когда выходишь с территории стадиона из центрального входа, по левую руку тогда был пивной бар. Помню, над ним рак горел – красивый такой! Особенно после вечерней тренировки в сумерки на него приятно было смотреть, так и тянуло туда. А дело было перед домашней игрой с мощным тбилисским «Динамо».

Но красота была такая, что не выдержали – зашли. Пиво, раки, креветки… Вдруг откуда ни возьмись – группа грузинских болельщиков. Может, даже и «пасли» нас. «Ребята, как хорошо, что мы вас встретили, давно мечтали!» Автографы, то да се.

Народ же они веселый – мы вроде пришли пива попить, а тут уже и шампанское, и вино «Киндзмараули». Откуда только взялось? Магазинов рядом не было. Они с собой его, что ли, возили? Нас, разумеется, угостили. Не знаю, как ребята, а я с ними еще винца принял. Хорошее вино тоже любил – из Грузии, из Армении мы всегда привозили упаковки бутылок. Может, грузинские болельщики думали, что собьют нас с режима – и мы проиграем. Вместо этого мы «Динамо» 5:1 хлопнули! Так что день рождения, выпивка-закуска – это не показатель.

У нас был на «Щелковской» любимый пивной бар – «Саяны». Мы туда часто ходили. Водитель «Спартака» Коля Дорошин нас прямо туда на автобусе команды подвозил. Автобус и не уезжал, пока мы сидели. А облюбовали мы «Саяны» потому, что он был по пути. Из Тарасовки едешь по МКАДу и на «Щелковскую» сворачиваешь, чтобы проехать в Сокольники.

Два-три раза было, что кто-то нас «продавал». А так – нет. Мы скрытно все делали. Мало ли, автобус «Спартака» стоит. Может, сломался. Главное же – людей увидеть, а не автобус.

Первоначально собирались в квартире у Дасаева, когда все в Сокольниках жили, там, где сейчас магазин «Мир кожи». Ринат тогда был холостой, удобно. Но слишком уж сильно мы не выпивали. Знали, что на следующий день на работу – на тренировку. Просто немного расслаблялись. Никто не падал.

Моя фраза насчет «кремлевского забора» – не выдумка, все так и было. Я тогда уже штук двадцать пересмотрел по всей Москве. Но что-то ничего не нравилось. То малогабаритные, то какие-то экспериментальные – с сидячими ваннами. Но в конце концов срослось – дал мне «Спартак» двухкомнатную на Краснобогатырской.

В разгар поисков еще была история, что Бесков сказал Старостину:

– Передай Гаврилову – пусть он сам себе квартиру ищет, а мы ему оформим.

Я нашел на проспекте Космонавтов, сказал об этом Старостину и уехал в Кисловодск отдыхать. А у Бубнова теща жила поблизости к этой квартире, на улице Павла Корчагина. И Сашка рассказывал, что пришел к Николаю Петровичу и говорит:

– Не могли бы вы на меня эту квартиру оформить? У меня тут рядом теща, которая могла бы присматривать за нашими двумя детьми.

А Бесков в это время отдыхал с Валерией Николаевной в Кисловодске, в санатории МВД. Я был в том же городе, только в другом месте, и ничего не знал.

Старостин из Москвы звонит Бескову – мол, ко мне пришел Бубнов, как быть? Константин Иванович сказал:

– Оформляйте на Бубнова, Гаврилову потом еще найдем.

И Николай Петрович добросовестно выполнил то, что ему сказали. Я думал, что приеду из Кисловодска, начну делать ремонт и потихоньку готовиться к переезду, но после возвращения в Москву Старостин рассказал мне всю эту историю и объяснил:

– Юр, я здесь ни при чем, это решение Константина Ивановича…

– Да ради бога, что уж… На этой квартире свет клином не сошелся. Буду искать дальше.

Я не обиделся. Все равно же нашел в конце концов, так что же обижаться?

* * *

Отец за восемь лет до моего рождения вернулся с Великой Отечественной без обеих ног. Тем не менее после войны работал на заводе, на насосной станции. Сидел там на стуле и смотрел за показаниями приборов, чтобы ничего не сбоило. Ходить и заниматься физическим трудом он не мог, а работать, чтобы прокормить семью, надо было.

Он был очень строгий. Думаю, что после войны все люди были жесткими. Поблажек своим детям никто не делал. Прийти во столько-то – и никаких уговоров. Не пришел – получил. Со мной это происходило постоянно.

К футболу отец сначала был безразличен. Потом, когда я уже стал играть за «Динамо», он понемногу заинтересовался. Ему стало приятно, что сын играет в футбол в сильной команде. А в детстве за футбол я получал от него очень часто. Особенно когда появились китайские полукеды «Два мяча». Они стоили рубля три – по тем временам, после реформы 1961 года, большие деньги. Изнашивались они быстро – во дворе и недели не проходило. Площадок-то футбольных не было, играли в основном на асфальте. Приходишь домой, мать с отцом смотрят: «Опять порвал! Сколько можно покупать?» Ты молчишь. А родителям делать нечего – опять трешку на кеды собирать.

Как можно технику работы с мячом развивать на асфальте? А раньше не было других вариантов. Асфальт или пустыри с кочками… Это сейчас мы смотрим, какие поля детям кладут – чего бы не играть? Вот спартаковский манеж. Его построили в 1975 году, за два года до моего прихода в команду. «Спартак» стал первым, у кого такой появился. Ковер жесткий, ни о какой искусственной траве тогда и речи не было, – а мы все равно были рады. Ровное поле! Нет грязи, воды, все сухо – уже хорошо! Нас тогда еще окрестили чемпионами мира по игре в закрытых помещениях – мы в манежах почти никогда никому не проигрывали.

Отец водил специальный «Запорожец», оснащенный для людей без ног. Однажды я на нем в Тарасовку приехал. Реакция была сумасшедшая! Никого из футболистов еще не было – мы с Серегой Шавло на этом «Запорожце» раньше всех добрались. Бесков поднял такой шум!

– На чем приехал?! Опозорил «Спартак»!

У него-то самого был 230-й салатовый «Мерседес» – одна из редчайших на то время иномарок для Москвы, который он приобрел через Управление по обслуживанию дипломатического корпуса. На таком фоне «Запорожец» с ручным управлением – это было что-то.

Старостин увидел все это – накричал на Бескова, на меня.

– Выдайте ему шестую модель «Жигулей», только чтобы я этой машины инвалидной не видел здесь!

И через неделю у меня уже была открытка на машину.

Как мне вообще в голову пришла идея приехать в Тарасовку на такой экзотике? Отец тогда работал на военном авиационном заводе. Поехал отдыхать в Рузу – от завода дали путевку. И попросил присмотреть за машиной. Я жил в Сокольниках, на Краснобогатырской улице, взял «Запорожец» и перегнал его к себе. Подумал – пусть лучше здесь стоит, чтобы его не «раздели», уродов-то хватало в каждом дворе.

И так получилось, что Сергей Шавло опаздывал к автобусу команды в «Сокольники». Он позвонил, я говорю:

– Серега, не волнуйся. Езжай ко мне домой, а там уж мы как-нибудь доберемся.

Не сказал ему, как именно. А у меня своей машины еще не было. Когда он приехал, я повел его в направлении «Запорожца».

Он увидел – обалдел:

– Как мы на нем поедем? Там же ручек столько! Надо научиться!

– Ладно, садись.

Сначала он, конечно, испугался, а потом освоился. Мы поехали с ним на этой машине и приехали на базу раньше автобуса, который ехал по маршруту и забирал пацанов.

* * *

Почти вся моя карьера связана с Бесковым. «Динамо», «Спартак», в конце – еще и «Асмарал»… Из «Динамо» Константина Ивановича в 1972-м, после «Глазго Рейнджерс» – играл при нем я мало. В основном выходил на замены минут на десять-пятнадцать, как обычно бывает с молодыми. А вот когда он в 1977-м принял «Спартак», у нас пошло настоящее сотрудничество.

Он всегда до последнего стоял на своем. Даже если был не прав. И «Спартак», по его мнению, должен был играть в свою игру, ни под кого не подстраиваться. Как-то с немцами, против которых мы всегда играли неудачно, ему предлагали поменять тактику. Бесков – ни в какую.

Но чемпионами, считаю, мы из года в год не становились по другой причине. Трудно им стать, когда против тебя играет весь Союз, а против соперника – далеко не весь. Игры между московскими клубами – принципиальные, а в Украине киевскому «Динамо» сразу гарантировалось пятнадцать очков. У нас же проходных матчей не бывало, и в этом заключалась главная сложность.

В Бескове чувствовалась какая-то внутренняя сила. Некоторые ребята даже боялись вступать с ним в диалог. Он жестко требовал: «Вы должны делать так, как я сказал!» Дискуссий не приветствовал. А у меня с ним были совсем другие отношения. Мог высказать ему все, что угодно. Пусть он даже кричал на меня, ругался: мол, ты ничего не понимаешь, делай, как я говорю!

Был один жесткий разговор в Тбилиси, в перерыве матча Кубка УЕФА с «Кельном». 0:0, немцы играют от обороны, строго на результат, нам тяжело. Бесков начинает говорить игрокам: «Ты не тот, ты не тот». А я ему так спокойно:

– Константин Иванович, нам надо немного изменить игру в тактическом плане. Перед каждым нашим игроком оказывается соперник, а мы должны на каждом участке поля постараться создать численное преимущество.

Как он понес на меня!

– Да ты сам не готов! Тебе все хиханьки-хаханьки, шутки-прибаутки! У тебя нет настроя! Когда ты настроен, у тебя все получается, а сегодня – ничего!

– Да при чем тут шутки-прибаутки? Я вам объясняю, что у нас нет численного преимущества. Мы все время натыкаемся на них, как на стену.

В конце перерыва говорю нашим крайним защитникам Сочнову и Позднякову:

– Нападающие, как правило, не очень внимательно играют в обороне. Подключайтесь и с флангов пытайтесь проникать в штрафную. А мы будем стараться их как-то раздвигать, чтобы давать вам зоны…

Позднякову оказалось полегче – за весь тайм у него было три выхода один на один, и разок он его реализовал. В итоге выиграли 1:0, но в ответном проиграли 0:2, а на последних минутах Олег Кужлев не смог замкнуть мой пас. При 1:2 мы шли бы дальше.

Шутить с Бесковым было бесполезно. Но как-то посмеялись. Он на День Победы пришел в орденах, я его немного подтравил:

– Константин Иванович, теперь вы можете в «Спартаке» парад принимать.

– А у кого буду принимать?

– Ну, я вольнонаемный, форма рядового осталась. Хидиятуллин служил, Бубнов. Сочнов был в ракетных войсках. Можно и выстроиться!

Бесков нормально воспринял.

Единственная его черта, которая мне не нравилась, – он не мог слушать других людей. Это было у него самое больное место. Единственный, кого он вроде бы слушал – это Андрей Петрович Старостин. Они дружили. Да и тот тоже в футболе хорошо разбирался, мог в тактическом плане что-то подсказать ребятам.

Андрей Петрович его порой поддерживал в плане дисциплины и тому подобного. А Николай Петрович в любой ситуации всегда стоял за ребят. В том числе и в тех случаях, когда Бесков настаивал на освобождении футболиста из команды – допустим, за нарушение режима. Но Старостин видел, что этот игрок нужен команде и она с его уходом будет ослаблена. В этом у них бывало несогласие.

Заканчивалось прощением. Допустим, по Сочнову. Константин Иванович ребятам «вваливал», а Николай Петрович наоборот:

– Ладно, ничего. Не переживайте, все будет хорошо…

Один давит на пацанов, а второй смягчает – и получается ровно. Плюс к тому Бесков с Андреем Петровичем периодически выпивали вместе, был у них и в этом плане альянс. А непьющему Николаю Петровичу это не нравилось.

Как-то он рассказал, почему вообще не пьет. Оказывается, дал себе такое обещание после того, как с женой попал в аварию и она сильно пострадала. Получается, он был тогда выпивши… Но этого он не уточнял.

Андрей Петрович в футболе разбирался тоньше старшего брата. У Николая Петровича все было жестко: «Сегодня выиграет не тот, кто больше может, а тот, кто больше хочет». А тонкости – это уже к Андрею Петровичу. Он интеллигентно все рассказывал: «Здесь немного не так», «Тут немного измени». Без категоричности.

А сколько Николай Петрович знал стихов и поэм! Он говорил, что выучил их в лагерях. В библиотеке много прочитал, и память у него была хорошая. Помню его скромный угловой кабинет в офисе «Спартака» на Красносельской. Это сейчас у больших начальников все блестит, мебель крутая. А раньше – столик затертый, стульчики простенькие.

Про лагеря Старостины не рассказывали. Видимо, не хотели особо прошлое вспоминать. Но были смешные истории. Однажды команда застряла в лифте в гостинице. Константин Иванович, Николай Петрович и некоторые ребята. Андрей Петрович, который был с нами в поездке, подошел снаружи, спросил, что случилось.

– Николай, ты там?

– Да, Андрей, я здесь. Скажи им, чтобы быстрее нас выпустили. В лифте душно, мы можем задохнуться.

– Ладно, скажу. Ты давно уже в лифте?

– Да минут пятнадцать уже сидим. Давай, скажи!

– Что пятнадцать минут! Я пятнадцать лет сидел – и ничего…

Повернулся и ушел.

С чувством юмора у обоих все было в порядке.

* * *

Мат от Николая Петровича слышал один раз. Играли в Ереване, стадион битком, шум дикий – что важно. Сашка Сорокин, выходя из штрафной, думал, что Дасаев выбьет мяч вперед. А «Арарат» уже дошел до середины поля – и Ринат решил разыграть с Сорокиным мяч. Катит ему и кричит: «Саша!», а тот не слышит. Мяч катится мимо Сорокина, игрок «Арарата» бежит навстречу, перехватывает, выскакивает один на один и забивает.

Перерыв. Заходят Бесков со Старостиным, и Константин Иванович начинает всем «пихать»:

– Как вы играете? У вас ничего не получается! Сорокин, ты куда вышел? Где твое внимание?

А тот развалился на стуле, голову запрокинул, глаза открыты. Не поймешь, слушает или нет. Старостин стоит за спиной Бескова и выглядывает то с одной, то с другой стороны – видимо, чтобы увидеть, адекватен Саша или нет. Бесков увидел, что он не реагирует, и переходит к следующему. А Старостин продолжает смотреть на Сорокина.

Заканчивает Бесков на мне. Я, как всегда, сказал что-то в ответ, ему не понравилось. Говорит:

– Так, замену! Гладилин, переодевайся!

Я спокойно раздеваюсь, иду в душевую. Пока вытираюсь, дают команду на второй тайм, команда выходит. И слышу между ними такой разговор про реакцию Сорокина:

– Костя, ты видел?

– Да я-то видел, Петрович. А ты?

– Видел. Поэтому и спрашиваю.

– Ну и что?

Старостин помолчал и выдал:

– Слушай, когда ты ему все это говорил, у меня было такое чувство, что я просто хотел достать пистолет и застрелить его на х…!

Вот это единственный раз, когда я слышал ругань от него. И, еще находясь в душе, засмеялся в полный голос. Они, по-моему, про меня и забыли. Подумали, что все ушли.

Я так понял, что больше всех Старостины любили Виктора Папаева. Он был техничный, с пасом, хорошо обращался с мячом. Но Бесков на его место взял Сергея Шавло. Папаеву на краю полузащиты уже было тяжело, там нужна была челночная работа. Бесков отдал предпочтение Шавло, потому что у того было лучше с мобильностью, он совершал больше скоростных действий. А Виктор уже немного затягивал игру.

Ярцев говорил, что любимцем и Старостина, и Бескова был я. Не знаю… Старостина, видимо, больше привлекали мои человеческие качества. А вот Бескова – игровые. Каких только диалогов у нас с ним не было!

Как-то возвращаемся на поезде с выезда. Бесков пошел по вагону. В купе ребята сидят – после игры вспоминают эпизоды. Он зашел и начал:

– Сочнов, а ты как играл сегодня?

Мол, не так, как надо. Потом другому, третьему. Я ему и говорю:

– Константин Иванович, ну чего вы на ребят давите? Мы же выиграли 3:0.

– Еще бы вы не выиграли! – последовал ответ. – Я вам рассказал, как надо играть!

Ну, на это ничего, собственно, и не скажешь.

Требовательность у него была такая, что даже после победы сборной в 1980-м на «Маракане» Бесков больше чем половине команды поставил «двойки». А в этом случае ты лишаешься поощрения. Даже если выиграли. Но опять же, Николай Петрович, который как раз владел всеми финансами в команде, проставлял свои оценки. Которые отличались от бесковских.

В одном чемпионате Константин Иванович мне вообще выставил 50 процентов двоек. Воспитывал так. Но премиальные за все победы я получил в полном объеме. Старостин мне сказал:

– Юр, ты не волнуйся. У Бескова свои оценки, у меня свои. Команда же выиграла, что теперь, премиальные не платить из-за этих двоек? Команда выиграла – все получают одинаковые поощрения.

* * *

В то время обыграть Бразилию было дано не каждой сборной. У них была сумасшедшая команда. Выиграть там, пусть даже при плохой игре, – дорогого стоило. Мы делали все, что могли, но, конечно, команда Теле Сантаны имела преимущество. Зато мы реализовали свои моменты – как «Рубин» против «Барселоны» на «Ноу Камп». И счет тот же – 2:1.

А через несколько месяцев, наоборот, проиграли 0:1 матч, который должны были выиграть, – полуфинал московской Олимпиады против сборной ГДР. С ним связана показательная история. Перед игрой к нам приехали из Спорткомитета. Долго рассказывали, что мы, советские люди, выиграли у немцев войну. Что у нас много инвалидов – без рук, без ног, и мы должны победить. Такие накачки не способствуют душевному равновесию. Возникает боязнь проиграть – и это как раз к поражению и приводит.

Через два года, в 1982-м, случился единственный в моей жизни чемпионат мира. Там, в Испании, сборную возглавлял триумвират – Бесков, Лобановский, Ахалкаци. Были в одном голе от полуфинала, но сыграли во втором групповом турнире с поляками 0:0 и так и не смогли туда выйти.

По триумвирату слышал такую версию: Бесков вел команду, выиграл отборочный цикл, Лобановского взяли из-за большого представительства киевлян, а Ахалкаци в виде поощрения – в сборной несколько грузин было, к тому же в 1981-м тбилисское «Динамо» под его руководством выиграло Кубок обладателей кубков. Не знаю, правда это или нет…

С начала подготовки и до первой игры командой руководил Бесков. И в первом матче мы хоть и уступили Бразилии 1:2, но играли хорошо. Но результат начальство не устроил, возникла боязнь, что из группы не выйдем. Нет, в том, что Новую Зеландию обыграем, никто не сомневался, а вот Шотландии боялись. И после поражения, видимо, состоялось собрание высшего руководства, после чего главным тренером остался Бесков, но тренировочный процесс стал вести Лобановский.

Может, инициативу проявил Госкомспорт СССР. Открытых споров между Бесковым и Лобановским не было. Но состав, который вышел на решающий матч второго группового турнира с Польшей, был слишком оборонительным. По сути дела, мы играли в шесть защитников, два полузащитника – я и Хорик Оганесян – и Блохин с Шенгелией впереди. 6–2—2 – что это за расстановка? Тем более когда надо выигрывать! Тактика неправильная была.

По мысли Лобановского, Демьяненко и Сулаквелидзе должны были закрывать бровки и впереди, и сзади – им надо было проделывать челночную работу по семьдесят метров. Впереди просто не хватало людей. Ну проиграли бы – какая разница, 0:1 или ничья? Только когда уже оставалось мало времени, на замены вышли Андреев и Дараселия. Но было слишком поздно.

В сборной меня называли «Жареный». Это с Сереги Андреева из Ростова началось. Как-то я хотел сказать «горячий чай», а почему-то у меня вылетело – «жареная вода». И он сразу начал смеяться:

– Как ты сказал? Жареная вода?

И пошло-поехало.

История о том, как я выпил около пятнадцати банок пива после матча с Шотландией на допинг-контроле, – чистая правда. За игру терял около пяти килограммов. Надо было восстанавливать жидкость. У меня вообще такой организм, что могу очень много жидкости выпить. Помню, в Ташкенте одним заходом выпивал трехлитровый графин старого образца с пробкой. Воды, конечно, не пива – какое пиво перед игрой?

Бесков, кстати, всегда говорил: «Пейте как можно меньше воды!» Тогда было такое представление, что, если пьешь много воды, раздуваешься, как бочка. А теперь все наоборот: по науке, чем больше воды, тем лучше обмен и потоотделение.

Это после игры в Лужниках я всегда в «Саяны» приезжал, брал там ящик пива, мешок вяленой воблы. А матч по телевизору показывают в записи вечером – успевал домой приехать и под пивко эту игру посмотреть. Садился, ставил мешок рыбы, ящик пива и – пока смотрю – за полтора часа у меня ящика уже почти и нет. Ведь если посчитать, что такое десять баночек пива по 0,33? Три с небольшим литра. А я потерял пять килограммов.

Рацион в те времена в день игры был такой. С утра – творожок, кефирчик. В обед – бульончик и рис с курицей. Многие ребята в день игры мало ели. Утром только молочным перекусят и даже не обедают. Нам говорили, что работа организма ведется на расщепление не тех продуктов, которые ел только что, а предыдущих. Поэтому накануне матча лучше плотно поесть, а в день игры можно вообще голодать. Сейчас все совсем по-другому – за четыре часа до игры есть надо обязательно.

* * *

Думаю, что наша связка с Георгием Ярцевым образовалась не случайно. Жоре было двадцать девять, когда его взяли в команду; уже, конечно, на закате, но он еще многое мог. Действовал на последней линии соперника – и ему достаточно было выиграть два-три метра, чтобы забить, если ты снабжал его своевременной передачей. Ярцев умел правильно открываться – и Бесков понял, что под него нужно взять игрока, который владеет хорошим пасом. Так я перед вторым кругом чемпионата 1977 года в «Спартаке» и появился.

Много лет спустя история повторилась. В 1991 году – мне было уже тридцать восемь – из «Локомотива» перешел к Бескову в «Асмарал». Хотел заканчивать, сказал об этом Константину Ивановичу, а он мне в ответ:

– У меня есть быстрый нападающий, Губернский, а игрока ему в связку нет.

Затянул – и снова сработало…

Когда переходил в «Спартак», «Динамо» не пыталось меня удержать. К тому времени я уже демобилизовался. Пока был в «Динамо», они всячески пытались повесить мне погоны лейтенанта. Вплоть до того, что хотели отправить то ли в Саратов, то ли в Самару, в училище внутренних войск. Сан Саныч Севидов в 1977-м не хотел, чтобы я уходил. Но было волевое решение первого секретаря Московского горкома КПСС Гришина и председателя Моссовета Промыслова. Они воспользовались тем, что я был человеком не военным.

Бесков настаивал на том, что команду надо усиливать. Он понимал, что ему поставили задачу за год вернуть «Спартак» в высшую лигу, а людей не хватает. Гришин принимал в процессе прямое участие. Еще сыграло роль, что я шел не откуда-то с низов, как большинство, а из команды мастеров, в которой провел шесть лет. Да не в простой, а в «Динамо». Заинтересованность во мне была большая.

Знаменитая своей жесткостью пара динамовских защитников Новиков – Никулин, известная как Коса и Автоген, меня особо не трогала. Они мне в «Динамо» как раз очень помогли, я на них, можно сказать, в этом клубе и вырос. На каждой тренировке шли до конца, и у меня уже выработался инстинкт, когда убрать ноги, когда подпрыгнуть, когда уйти с этой точки. Меня было сложновато поймать, и во время выступления за «Спартак», когда почти каждая команда прикрепляла ко мне персональщика, это очень пригодилось.