Текст книги "Как Россия получила чемпионат мира по футболу – 2018"

О другой поездке, в Южную Америку, мне еще в октябре 2010-го, до голосования, подробно рассказал Колосков:

– В плане работы нашего заявочного комитета есть личные встречи с членами исполкома ФИФА. Все 24 члена исполкома, включая Блаттера, получили полную информацию о нашей заявке.

Из чего мы исходили? На основании опыта я знаю, что члены исполкома о сути заявок информированы очень мало. Заявочные книги, которые сдают кандидаты, – это от шестисот до тысячи страниц. Ясно, что их никто не читает. Оценочные комиссии смотрят два, максимум три города, их инфраструктуру и стадионы. Они дают свою оценку того, что видели, не более. При этом того, что могут представить другие города, их возможностей и специфики не знает никто.

Задача нашей «летучей группы», куда помимо меня входят Сорокин, иногда Мутко, – предоставить эту важную информацию людям, которым предстоит 2 декабря голосовать. У нас есть два варианта презентации – на компьютере и в буклете. И вот сейчас мы этой группой побывали в Парагвае, Аргентине и Бразилии, где живут три члена исполкома от Южной Америки – Николас Леос, Хулио Грондона и Рикарду Тейшейра.

Начали с Парагвая. В аэропорту нас встретил посол России, который до этого вел переговоры с Леосом – президентом КОНМЕБОЛ, футбольной конфедерации Южной Америки. Леос, кстати, тоже приехал в аэропорт, что для 82-летнего человека не так просто.

Но главное – другое. Когда мы подъехали к штаб-квартире КОНМЕБОЛ, она была украшена российскими флагами – их там висело не меньше тридцати!

– Англичан встречали так же?

– Думаю, нет. Кроме того, на исполкоме КОНМЕБОЛ мне был вручен орден «За заслуги перед южноамериканским футболом», огромный крест на цепочке. Но главный разговор, конечно, был впереди. Мы сделали публичную презентацию для Леоса и членов исполкома КОНМЕБОЛ, ответили на все вопросы.

Исходя опять же из своего опыта, скажу: есть очень тонкая грань агитации. У ФИФА имеется свой этический кодекс, который мы свято соблюдаем. Я, хотя и перестал быть членом исполкома, понимаю, что ни в коем случае нельзя давить, напрямую спрашивать: «Ну, ты нас поддержишь, проголосуешь за нас?» Просто по реакции видно, как человек настроен.

Какой вывод? Да, заявка наша Леосу понравилась. Да, он симпатизирует России и понимает, что у нас ни разу не было чемпионата. И если мы получим такое право, это даст огромный толчок развитию футбольной инфраструктуры. Но, как он сказал, окончательное решение члены исполкома ФИФА от Южной Америки примут накануне итогового голосования. В ноябре в Рио-де-Жанейро пройдет исполком КОНМЕБОЛ – там они и решат, кого поддерживать.

– То есть у Южной Америки будет согласованная позиция?

– Однозначно. Это подтвердил и Грондона, к которому мы приехали на следующий день. Такой помпы, как в Парагвае, не было: он принял нас у себя – в штаб-квартире федерации футбола Аргентины, в присутствии генерального секретаря КОНМЕБОЛ и генерального директора аргентинской федерации. Грондона выслушал нашу презентацию, задал ряд вопросов и сказал то же самое: все три голоса Южной Америки будут отданы какой-то одной кандидатуре. Но приятные для нас слова о том, что Россия – хороший кандидат, прозвучали и из уст Грондоны.

И наконец, Рио-де-Жанейро, где мы посетили штаб-квартиру Бразильской федерации футбола и встретились с Тейшейрой, моим давним приятелем. Уже после презентации он вспомнил, как еще в советское время они с Жоао Авеланжем и супругами по моему приглашению летали на озеро Байкал. В моей книге, кстати, все это очень подробно описано. Потрясающая история! Тейшейра не забыл холодную воду Байкала, где он купался после 120-градусной сауны. «Ты не волнуйся, – сказал он, – мы определимся, и я тебе накануне декабрьского заседания исполкома ФИФА скажу, как будем голосовать».

У меня личные ощущения сложились такие. Все трое прекрасно понимают, что даст России чемпионат мира. Но вместе с тем проскальзывало: не надо забывать, что двое из троих говорят по-испански, а третий – по-португальски, и с этими странами, представленными совместной заявкой, у них исторические связи. Как бы то ни было, поездка получилась очень полезной и познавательной. Важно, что мы добились одного: накануне голосования будем точно знать, кому отдадут голоса трое членов исполкома от Южной Америки.

– А что толку знать это, если голосовать они решат, допустим, за Испанию с Португалией?

– Нет, это имеет значение. Думаю, первым туром все не обойдется. У меня вообще ощущение, что туров будет три, а если останутся Штаты, то и четыре. Поэтому огромное значение имеет каждый голос. Те, кто не проголосовал за тебя в первом туре, могут поддержать во втором и третьем.

– Финансирует ваши передвижения по миру заявочный комитет?

– Конечно. Не из своего же кармана мы платим. Поначалу летали даже спецрейсами, но потом, видимо, лимит был исчерпан. Хотя, конечно, спецрейс в Южную Америку не помешал бы: поездка очень тяжелая. Два дня дороги туда, два обратно и только три дня там. В каждой стране мы были лишь сутки. Так что можете себе представить, какая это была нагрузка – и физическая, и психологическая. При этом из Буэнос-Айреса в Рио-де-Жанейро пришлось лететь ночью, семиместным чартерным самолетом. Что, конечно, пережить было очень непросто – летели вдоль берега океана, самолетик болтало, швыряло. Но иначе вовремя добраться до Бразилии было невозможно.

Колосков – пусть и в прошлом, но официальное лицо. Человек он очень жизнелюбивый и душевный, но многолетняя практика спортивного чиновника в момент того нашего интервью для газеты не могла позволить ему рассказать слишком много. А вот переводившему ему на испанский язык в той поездке Чернову не мешает ничто. И он говорит:

– Спрашиваете, зачем мы полетели в Южную Америку, если заранее было известно, что все трое будут голосовать за Испанию с Португалией? В этой истории нет мелочей. Вот представьте: мы не летим. Завтра Испания из-за дефолта снимается. У людей появляется выбор, за кого голосовать – Англию, Штаты (они тогда еще не перешли только на 2022-й) или за нас. Решает уже не континент в целом, а каждый сам за себя.

И, допустим, парагваец Леос голосует за Англию. Просто потому, что это – Англия, ее чемпионат смотрит весь мир. Он не хотел голосовать за них, и говорил, что никогда этого не сделает, – но проголосовал. Потому что мы не прилетели. А англичане, кстати, у него были – причем, как он сказал, были до нас и собираются после. Не прилететь – значит, не лишиться голоса, а гораздо большее: не оказать уважения не просто члену исполкома ФИФА, а президенту южноамериканской конфедерации.

В Парагвае (нас там потом еще принимал российский посол, который, к сожалению, недавно скончался) Доктору вручили громадный орден, едва ли не тарелку. Он все боялся, что я его потеряю – в карман не положишь, она огромная, блестящая. И встреча была тоже блестящая – везде висели российские флаги. Правда, сам Леос запомнился тем, что ничего не запоминал из того, что мы говорили. Пожилой человек, был как бы сам в себе. Слушал только себя и говорил с собой. Доктора (Колоскова. – Примеч. И.Р.) он, конечно, узнал. Но это было для него точкой в торжестве как футбольного функционера: смотри, мол, как у нас тут все здорово! Как показалось, для него выбор, за кого голосовать, не принципиален.

А вот для следующего нашего собеседника, Грондоны, было важно – и он заявил нам об этом, – что он ни при каких обстоятельствах не проголосует за Англию. Сколько бы раз они к нему ни приехали.

– Из-за давней войны за Фолклендские острова? И за гол Диего Марадоны «божьей рукой»?

– Видимо, да. Он давал понять, что, если бы он так поступил, его просто не поняли бы в народе. Потом мы еще с Доктором в Цюрихе с Грондоной встречались.

А Тейшейра сказал: «Доктор, твое уважение для нас – священная вещь. Но через месяц (или через две недели, не помню) у нас будет заседание КОНМЕБОЛ, и мы примем коллегиальное решение. Какое – ты знаешь.

Первые два часа встречи они вспоминали про поездку на Байкал. Мне приходилось переводить, хоть я и не знаю португальского. К счастью, Тейшейра понимает по-испански. Я вертелся как уж, потому что как перевести фразу Доктора: «А помнишь, когда мы поймали сига и забросили мормышку…»? Вот как по-испански сказать: «мормышка»? Тем не менее друг друга здорово поняли. Они с Тейшейрой пообнимались, выпили, конечно.

– Какие еще впечатления врезались в память из той поездки?

– Контраст между федерациями футбола. В Парагвае здание КОНМЕБОЛ – огромное, отдельно стоящее мраморное здание со знаком на стене. Знак этот означает, что появление здесь полиции и прокуратуры запрещено законом, никто не имеет право туда вторгаться, поскольку это международное, внетерриториальное объединение. И вдруг – какая-то совершенно задрипанная федерация у Аргентины. Видимо, не помещением красна федерация, как я теперь понимаю.

Перелеты по Южной Америке заслуживают отдельного описания – для того хотя бы, чтобы читатель понял: члены заявочного комитета не просто передвигались по миру в условиях, порой очень далеких от класса «люкс», но иногда рисковали даже своими жизнями. А по-другому – с учетом жесточайшего графика подобных визитов – было невозможно.

Из Буэнос-Айреса вылетали поздним вечером, а к утру надо было кровь из носу быть в Рио-де-Жанейро. Оставалось только зафрахтовать чартер – но лил проливной дождь, и в аэропорту никто не соглашался куда бы то ни было лететь, да и разрешения на вылет два часа не давали. Взялся только один отчаянный пилот – и на этом крохотном семиместном «борте», согнувшись в три погибели, при чудовищной «болтанке», на половине обычной высоты, в не останавливавшийся ни на секунду ливень три часа россияне летели над заливом в Бразилию. Багаж был в салоне, и даже отдельного туалета в этом чартере не было: роль, извините, унитаза играло… одно из кресел, которое для выполнения побочной функции нужно было приподнять.

Когда приземлялись в Рио, у членов нашей делегации болело решительно все, и мысль была одна: слава богу, долетели. Им было явно не до прогулок по городу мечты Остапа Бендера в белых штанах, как грезилось великому комбинатору… Но им надо было работать, общаться, убеждать. И это не допускало хандры и жалости к себе. Говорят, старший из визитеров – Колосков – проявлял при этом чудеса бодрости и быстрого восстановления. Хотя и «на грудь» со старыми товарищами по исполкому ФИФА они, что скрывать, принимали…

Необычной получилась и поездка в Нигерию. Россиян приняли в холле единственного роскошного отеля в столице страны. Огромная гостиница кишела деловыми людьми, поскольку те боялись выходить куда-либо еще. Член исполкома ФИФА Амос Адаму, его сын, генсек федерации и их коллеги пришли на встречу в национальных цветных балахонах.

Вот только презентацию россиян они даже… толком не смотрели! Адаму попутно говорил по телефону, общался с помощниками. Когда приведенная им на встречу пресса, по его мнению, неудачно фотографировала Адаму в процессе разговора, он нервными жестами давал это понять. Словом, на докладчиков внимания практически не обращал, занимаясь своими делами. В какой-то момент встал, сделал заявление для прессы – и внезапно уехал вместе со всей своей «бригадой». С таким странным поведением наши миссионеры больше не сталкивались ни разу. Каким фарсом закончится эпопея загадочного нигерийца, вы узнаете ниже…

Спрашиваю Чернова:

– Сложно вообще было эти поездки организовывать?

– Есть исходные неравенства. Есть, к примеру, правило, что от каждой заявляющейся страны могут лететь четыре человека, не более. Но такая страна, как Россия, в отличие от той же Англии должна брать переводчика. Значит, уже пять – а нельзя. Второе – все презентации на английском. Третье – нам нужны визы, а не везде их быстро получишь, особенно когда член исполкома назначает достаточно близкую дату. «Напрягали» МИД и всех, кого можно – влиятельных знакомых, администрацию президента, правительственный аппарат. За один день получали вызов, который за месяц обычно получают. Например, в Кот’д’Ивуар.

* * *

Впрочем, с другой поездкой в Африку ни нигерийская, ни котдивуарская ни в какое сравнение не идут. О визите в Анголу должны узнать все. Чтобы понять, чего могло стоить людям, стремившимся заполучить для России ЧМ-2018, эта их мечта. И это – уже совсем не шутки.

Чернов:

– В Анголе, где заседала Африканская конфедерация футбола, Сорокин заболел малярией. В Москве, узнав об этом, я пришел к Лехе в инфекционную больницу для заразных тропических заболеваний, которая находится черт-те где. Там творились удивительные и страшные вещи. Зима. Приезжаю к госпиталю. На входе никого нет. Поднимаюсь на лифте, выхожу – опять ни одного человека.

Оказываюсь в огромном коридоре. Стекла везде выбиты. Невероятное впечатление: у лифта стеклянное окно, оно разбито, а на полу выросла изо льда гора сталагмитов. А в десяти метрах – его палата.

Степень серьезности той переделки, в которую попал Сорокин, была очевидна. Вот его собственный рассказ:

– В тот момент у меня несколько поездок наслоились друг на друга, и об Анголе я уже забыл. Приехал в Москву, внезапно поднялась температура. Подумал, что обычный грипп. Вызывал врачей, они так и говорили. Несколько дней держалась температура 40 градусов, я был в полубредовом состоянии, и сбить это никак не удавалось. И в конце концов одна девушка-доктор – по-моему, третий врач из тех, кто ко мне приходил, – спросила, не был ли я в последнее время в каких-то жарких странах. Тогда-то я и вспомнил об Анголе.

Она говорит: «Давайте сделаем прямо сейчас анализ крови». И мне уже через несколько часов перезванивают из лаборатории. Говорят: «Вы знаете, у вас уже скоро… все. У вас такое количество этих… (вспоминает, как называются паразиты, попадающие в кровь во время малярии) плазмодиев, и так мало осталось красных кровяных телец, что… В общем, мы таких больных иногда уже и не берем».

Но меня взяли в инфекционную больницу на Соколиной горе. Это одна из всего лишь двух клиник в Москве, где лечат малярию. Больше специалистов просто нет. А это тропическая малярия, самая, как я потом выяснил, рьяная.

Там действительно несколько удивились моему анализу крови. Эта болезнь очень легко лечится, если она вовремя поймана. Но каждый последующий день прибавляет проблем в геометрической прогрессии. Если терпеть неделю или чуть больше, то можно легко довести до смертельного исхода.

– Вас на какой день забрали?

– (Вспоминает.) На пятый. Сказали, что еще дня три – и было бы совсем плохо. Почки бы я потерял точно, а дальше… Бывает, выхаживают. Но третье в мире место по смертности среди болезней занимает именно малярия.

Слава богу, мне попалась хорошая тетенька – завотделением. И постепенно выполз. Помню, передо мной поставили литровую банку с водой. А там самое главное – почки. Если они работают плохо, считается, что болезнь прогрессирует. Единственное, как это можно увидеть, – прогонять жидкость и смотреть соответствие выпитого тому, что из человека… выходит. И завотделением мне сказала: «Если будет существенная разница – поедешь на аппарат под названием “искусственная почка”».

Вот тут-то я и понял, насколько же все серьезно. Воспринял это, мягко говоря, без особого энтузиазма. С каким же неистовым рвением выжимал из себя все эти капли урины! Больше всего боялся не «попасть в количество»: внутрь – литр, обратно – пол-литра. И все, искусственная почка. Но у меня количество более или менее совпало. И не отправили.

Я там провел не так много времени, 10 или 11 дней. Обычно люди месяц проводят, но дела позвали. К тому же я с какого-то момента нормально себя почувствовал. Условия? Да нет, нормальные были. Палата полностью изолированная, туалет, душ, телевизор – все твое. Еду мне носили из дома, но в принципе ее там дают тебе через окошко (смеется). Да, сейчас могу по этому поводу посмеяться. А когда мне сказали про искусственную почку, было не до смеха. Сейчас полегче…

Этот рассказ не нуждается в дополнительных комментариях. Но самое поразительное, что та поездка в Анголу из всех путешествий заявочного комитета «России-2018» оказалась самой бесполезной из всех! И это тоже – часть сюжета.

– Во время того Кубка Африки, куда вы поехали, была расстреляна в своем автобусе сборная Того. В вас-то хоть не стреляли? – спрашиваю Сорокина.

– Нет. Но страна грустная. Трущобы, мусор вываливают прямо в сточные канавы… Тяжеловатое ощущение. Там был конгресс Африканской конфедерации футбола. Но туда мы, к сожалению, съездили вхолостую. Потому что этот конгресс и все презентационные возможности на нем целиком выкупил Катар. Не дав вообще никому шанса выступить – даже кандидатам на 2018 год, хотя они претендовали только на 2022-й!

Более того, говорили, что за это спонсорство – Катар заплатил африканцам 3 или 4 миллиона долларов – они даже не дали представителям других заявок приглашения на вечерний прием! Это было уже за гранью. За это потом многие журналисты «растоптали» организаторов конгресса. Потом ФИФА приняла какие-то меры.

До того ФИФА особо не вмешивалась, не пыталась чрезмерно организовать все презентационные возможности. Просто информировали: там-то происходит такой-то конгресс, есть возможность договориться, чтобы вам выделили время. А дальше уже все зависит от вас. Логистика, стенд в два квадратных метра… После Анголы они стали чуть больше все это регулировать. Но какой-то заорганизованности не было.

Были и другие поездки в Африку. В Кот’д’Ивуар я летал, в Нигерию, с членом исполкома ужинал. Там обошлось без приключений. С камерунцем Хаяту, главой Африканской конфедерации, дважды встречались в Цюрихе во время каких-то мероприятий. Министр общался, я участвовал…

Вспомнив все подробности своей борьбы со смертью, Сорокин мгновенно возвращается к деталям борьбы за чемпионат мира. Но нам-то – как забыть? И имеем ли мы на это право?

* * *

Когда человеку плохо, когда – пусть и на какое-то небольшое время – он становится беспомощным, многое вокруг него проясняется.

Незадолго до того произошла смена руководства РФС – вместо Виталия Мутко, сохранившего за собой пост министра спорта, российским футболом был призван руководить Сергей Фурсенко. К этому был косвенно причастен президент Дмитрий Медведев.

Предыдущей осенью глава государства распорядился, что государственные чиновники не имеют права руководить федерациями по видам спорта – а тогда такое было очень распространено. «Под раздачу» попал и спортивный министр, который был вынужден расстаться с управлением любимой игрой. Привело это в итоге и к уходу из сборной России Гуса Хиддинка: по мнению Мутко, продолжай он работать во главе РФС, голландец остался бы. Впрочем, это совсем другая история…

Когда заявление Медведева уже было сделано, но формально Мутко из РФС еще не ушел, я спросил тогдашнего главного тренера сборной России Гуса Хиддинка:

– Ваше мнение о ситуации с неизбежной, похоже, сменой руководства РФС?

– Заявление президента России Дмитрия Медведева о необходимости реорганизации в спортивных федерациях страны мне известно. Важно, чтобы со сменой руководителей осталась прежняя стратегия. Так, презентация российской заявки на ЧМ-2018 и ЧМ-2022 оказалась очень хорошей. И надеюсь, что кадровые изменения не повлекут радикальных перемен в будущем.

Повлекли. В частности, как раз в отношении Хиддинка, которому Мутко сделал предложение продлить контракт еще в середине осени 2009 года. Голландец взял паузу, а потом ушел Мутко, пришел Фурсенко – и выяснилось, что продолжение сотрудничества с Хиддинком в планы нового босса РФС не входит. Есть ощущение, что если бы продолжение борьбы за чемпионат мира зависело целиком от футбольного союза – либо мы бы отказались от дальнейшей борьбы вообще, либо все было бы тихо спущено на тормозах. Но, к счастью, вопрос был решен на уровне Путина, и существовавший отдельно от РФС заявочный комитет продолжил работу по его реализации.

Спрашиваю Колоскова:

– Смена президента РФС посреди заявочного процесса могла его сгубить или, по крайней мере, затормозить?

– Была такая опасность. Если бы об этом четко знали в разных регионах, где проживают члены исполкома ФИФА – в Африке, Латинской Америке, Азии… Но как-то это прошло для них незаметно. И наши противники, к счастью, акцента на этом не сделали, хотя и могли. Это ведь всегда неприятно и настораживает – вроде договаривались с одним, а пришел другой.

Но главное, что Мутко, уйдя из РФС, остался членом исполкома ФИФА и министром спорта. Если даже у кого-то сомнения и возникали, все понимали, что он вышел на более высокий уровень. И негативных последствий для нас это не повлекло.

В среде футбольной общественности бытовало мнение о том, что работа по выдвижению страны на мировое первенство новому руководству РФС – абсолютно «по барабану». Ходили слухи, что была написана куча тезисов для Фурсенко, почему тот должен быть кровно заинтересован в получении ЧМ-2018 для России. Но тот якобы отмахнулся: «Мне это не интересно».

Косвенное подтверждение этому безразличию получили в свое время и мы, газетчики. В начале осени 2010-го «Спорт-Экспресс» открыл рубрику «Клуб-2018», в которой еще до голосования в Цюрихе выступили и Колосков, и Сорокин, и многие другие. Говорили детально, рассказывали то, что могли (а в случае с Колосковым – и больше) рассказать. Мой коллега сделал предложение поговорить и президенту РФС. Тот вроде и не отказался – вот только сказать ему оказалось практически нечего, поскольку к заявочному процессу отношения он практически не имел. И идея интервью с Фурсенко умерла, едва родившись.

Сейчас все прямого разговора на эту тему избегают. Когда спрашиваю Сорокина о степени участия Фурсенко, он отвечает:

– Три дня пребывания оценочной комиссии он был рядом, неотступно следовал за комиссией. Принимал участие в паре наших визитов. Присутствовал на презентациях в Дохе перед членами исполкома Азиатской конфедерации футбола и в Нью-Йорке перед членами исполкома КОНКАКАФ (конфедерации футбола Северной и Центральной Америки. – Примеч. И.Р.).

Вот только странное совпадение – пришел господин Фурсенко в РФС, и через две-три недели заявочный комитет вынужден был очистить помещение в Доме футбола на Таганке. Кабинет на шестом этаже расчищался для Дика Адвоката.

В заявочный комитет примерно через день приходил один из тогдашних руководителей футбольного союза (ныне он в РФС, да и вообще в футболе, насколько мне известно, не работает) и настойчиво интересовался: «Когда освободите кабинет?» У Сорокина в этот момент как раз была малярия, и его команде приходилось отбиваться от прессинга из последних сил.

Но верх цинизма заключался в другом. Некоторые новые люди из РФС приходили в защищавшийся, как Брестская крепость, заявочный комитет, и на голубом глазу говорили: «Да у вас Алексей вообще вряд ли оправится, вы без руководителя остались. Это болезнь на всю жизнь. Если Сорокин не умрет, то будет неполноценным».

В итоге «Россию-2018» из Дома футбола все-таки выселили. И ее сотрудники были вынуждены параллельно с самым напряженным периодом подготовки заявочной книги искать офис. Смотрели, снимали, переезжали… Вряд ли Фурсенко, уверенно выходя на сцену Цюрихского выставочного центра в торжественный момент получения Россией сертификата на право проведения ЧМ-2018, об этом помнил. А может – будучи стратегом и редко вдаваясь в детали – о том даже и не знал?

Сорокин, правда, фирменно дипломатичен.

– Вы потом здоровались с Фурсенко, руку ему пожимали?

– А почему нет? Лично он-то нам ничего плохого не сделал. Тот представитель, который приходил и говорил о моей недееспособности, мог действовать по собственному усмотрению. Скорее всего Сергей Александрович не знал об этом.

Связаны с участием президента РФС в заявочном процессе, как оказалось, и комичные эпизоды. В Нью-Йорке на конгрессе КОНКАКАФ во время перерыва Фурсенко не пожелал отдыхать. Обуреваемый жаждой деятельности, он, рассказывают, остановил в коридоре темнокожего джентльмена в костюме и долго ему по-английски что-то втолковывал. Глава нашего футбольного союза принял этого человека за Джека Уорнера, члена исполкома ФИФА от Тринидада и Тобаго. А это якобы был… официант. Но действительно очень на Уорнера похожий. И одетый почти так же…

Мутко, которого, мягко говоря, не заподозришь в симпатиях к Фурсенко, тем не менее находит в себе силы публично не сводить счеты.

– Насколько усложнила работу «России-2018» смена руководства РФС посреди заявочной кампании, и оказывало ли ведомство Фурсенко помощь в вашей работе? – спрашиваю министра спорта.

– Да нисколько не усложнила. Ну, какие-то проблемы возникали и доходили до ФИФА – тогда нужно было пояснять. Все-таки одним из крупнейших «получателей» чемпионата мира является именно национальная федерация или ассоциация. Это она – член ФИФА, она несет полную ответственность за взятые обязательства и их последующее выполнение. Как правило, заявочные кампании и создаются федерациями вместе с правительствами. Изначально у нас было так же: в момент подачи заявки я возглавлял РФС, Сорокин был его генеральным директором.

Когда ситуация изменилась, кампанией удалось полностью заниматься заявочному комитету – а РФС включать в процесс, когда нужно. Например, когда в Россию приезжала оценочная комиссия. Футбольный союз всегда был рядом, оказывал ту меру помощи, которая была нужна с учетом его громкого статуса национальной федерации.

И все же Мутко не выдержал.

– А так… Я еще по инерции принимался в ФИФА как президент РФС. И до сих пор так же. Определяющим было и остается то, что я – член исполкома.

– Как прокомментируете то, что спустя пару недель после прихода Фурсенко заявочный комитет вынужден был покинуть свой офис в Доме футбола?

– Знаете, не хотелось бы возвращаться ко всем этим моментам. Пришло новое руководство РФС, с новыми взглядами. Дело не только в отказе от помещения (мы не обратили на это ни малейшего внимания), но и в полной смене курса развития футбола. Система «осень-весна», другой тренер сборной, исполнение гимна перед матчами чемпионатов, смена герба… Они все это почему-то посчитали приоритетным.

У нас была принята стратегия развития футбола до 2020 года, и в исполкоме ФИФА эту программу, глубоко продуманную, оценили по достоинству. Мы ведь тоже говорили о возможном переходе на «осень-весну» – но после 2015 года, когда уже для этого была бы готова инфраструктура. Все делалось бы постепенно, профессионально, а не с наскока. Да, я понимаю, у вас свои взгляды. Но в уже реально существующую и работающую программу можно было бы внести коррективы – и не более того. Но она вообще куда-то пропала, оказалась не нужна! Что ж, у людей новый курс. Пусть работают.

Колосков относится к Фурсенко потеплее Мутко – потому что при новом президенте РФС в чуть большей степени, чем при Виталии Леонтьевиче (хотя и далеко не в максимальной), участвует в жизни российского футбольного истеблишмента. Однако и он роли нынешнего главы футбольного союза в получении чемпионата мира не абсолютизирует:

– Правильно ли понимаю, что Фурсенко принимал очень небольшое участие в заявочном процессе? – спрашиваю Колоскова.

– Такова, по сути дела, роль федерации. Всем занимается заявочный комитет. Хотя в данном случае РФС выступает как официальный инициатор процесса: бумаги-то и гарантии идут от имени федерации. Фурсенко не отказывался никуда ехать, но необходимости в этом практически не возникало. Помню, правда, что он отправился – и выступал – с Сорокиным в Катар на исполком Азиатской конфедерации.

Для полной объективности картины следует привести мнение Аршавина. Капитан сборной сказал мне:

– Вот что мне понравилось. Вячеслав Иванович Колосков, Виталий Леонтьевич Мутко и Сергей Александрович Фурсенко – люди, у которых, судя по слухам, разные команды и интересы, – в тот момент объединились. За те два раза, когда я их видел вместе, не чувствовал, что кто-то тянет одеяло на себя или косо на другого смотрит. Может, конечно, мне это только казалось, и я не знаю, как было на самом деле – но, по-моему, все они были объединены целью привезти в Россию чемпионат мира. И каждый на своем этапе сделал все от него зависящее – в зависимости, конечно, от тех связей, которыми обладал. Думаю, это в большей степени стало залогом нашего успеха, чем чьи-либо выступления на финальной презентации.

Пусть Аршавин несколько идеализирует взаимоотношения «ферзей» российской футбольной политики даже в тот период – такая точка зрения тоже имеет право на существование. В конечном счете на «экспорт» единство у нас действительно было. А о том, что происходило внутри страны, за ее пределами все равно никто не знал.

* * *

Интересных людей среди членов исполкома ФИФА – хоть отбавляй. И встречи с ними иногда получались тоже презанимательными.

С колоритнейшим американским мультимиллионером Чаком Блэйзером россияне встречались и на своей, и на его территории. На встречу в собственный кабинет он приехал на… скутере. Поднялся на специальном лифте – и так, выражаясь языком ГИБДД, на «автотранспортном средстве», подъехал к столу, чем потряс гостей. Как и джунглями на полкабинета, и летающими в них попугаями. Впрочем, и по содержанию та встреча оказалась бесценной.

Сорокин:

– Блэйзер сказал, что посетит все европейские страны, поговорит с каждым заявочным комитетом, с каждым руководителем страны, который захочет с ним встретиться. В случае же с нами отдельно подчеркнул, что Москву и Санкт-Петербург уже знает и хочет съездить в другие города. Мы возили его в Казань, где с ним встречался президент Татарстана Рустам Минниханов, в Сочи американца принимал зам. губернатора Краснодарского края Пахомов… Премьер-министр его тоже принял.

И мы его реально убедили! Он сказал: «После нашей поездки мне стало ясно, что вам это действительно нужно. Ключевой вопрос для меня всегда – зачем. И я понял, зачем России чемпионат мира». А потом была выставка Leaders of Football в Лондоне, и там мы с Блэйзером встретились вновь. Так он мне сказал, что единственные, кто не смог организовать ему визит, – испанцы с португальцами. Они не предложили ему никакой программы, а просто сказали: «Ну, приезжай в Мадрид, там разберемся». Он отказался, посчитав такой подход несерьезным. Нам он так и сказал: испанцы его визит провалили. Эта история лишний раз подтверждает, что Испания и Португалия в продвижении своей заявки не перетрудились…

Этот рассказ Сорокина – эдакая «затравка» к следующей главе, которая будет посвящена заявкам соперников «России-2018» и всему, что вокруг них творилось. Пока же вернемся к главной теме этой главы – работе нашей команды. Сколько ее было, не громко-пиаровской, а тихой и внешне незаметной – вы, думаю, уже сами понимаете.