Текст книги "Все произведения школьной программы в кратком изложении. 7 класс"

Кто в Багдаде не знает великого Джиаффара, солнца вселенной?

Однажды, много лет тому назад, – он был еще юношей, – прогуливался Джиаффар в окрестностях Багдада.

Вдруг до слуха его долетел хриплый крик: кто-то отчаянно взывал о помощи.

Джиаффар отличался между своими сверстниками благоразумием и обдуманностью; но сердце у него было жалостливое – и он надеялся на свою силу.

Он побежал на крик и увидел дряхлого старика, притиснутого к городской стене двумя разбойниками, которые его грабили.

Джиаффар выхватил свою саблю и напал на злодеев: одного убил, другого прогнал.

Освобожденный старец пал к ногам своего избавителя и, облобызав край его одежды, воскликнул:

– Храбрый юноша, твое великодушие не останется без награды. На вид я – убогий нищий; но только на вид. Я человек не простой. Приходи завтра ранним утром на главный базар; я буду ждать тебя у фонтана – и ты убедишься в справедливости моих слов.

Джиаффар подумал: «На вид человек этот нищий, точно; однако – всяко бывает. Отчего не попытаться?» – и отвечал:

– Хорошо, отец мой, приду.

Старик взглянул ему в глаза и удалился.

На другое утро, чуть забрезжил свет, Джиаффар отправился на базар. Старик уже ожидал его, облокотясь на мраморную чашу фонтана.

Молча взял он Джиаффара за руку и привел его в небольшой сад, со всех сторон окруженный высокими стенами.

По самой середине этого сада, на зеленой лужайке, росло дерево необычайного вида.

Оно походило на кипарис; только листва на нем была лазоревого цвета.

Три плода – три яблока – висело на тонких, кверху загнутых ветках: одно, средней величины, продолговатое, молочно-белое; другое, большое, круглое, ярко-красное; третье маленькое, сморщенное, желтоватое.

Все дерево слабо шумело, хоть и не было ветра. Оно звенело тонко и жалобно, словно стеклянное; казалось, оно чувствовало приближение Джиаффара.

– Юноша! – промолвил старец. – Сорви любой из этих плодов и знай: сорвешь и съешь белый – будешь умнее всех людей; сорвешь и съешь красный – будешь богат, как еврей Ротшильд; сорвешь и съешь желтый – будешь нравиться старым женщинам. Решайся!.. и не мешкай! Через час и плоды завянут, и само дерево уйдет в немую глубь земли!

Джиаффар понурил голову – и задумался.

– Как тут поступить? – произнес он вполголоса, как бы рассуждая сам с собою. – Сделаешься слишком умным – пожалуй, жить не захочется; сделаешься богаче всех людей – будут все тебе завидовать; лучше же я сорву и съем третье, сморщенное яблоко!

Он так и поступил; а старец засмеялся беззубым смехом и промолвил:

– О, мудрейший юноша! Ты избрал благую честь! На что тебе белое яблоко? Ты и так умнее Соломона. Красное яблоко также тебе не нужно… И без него ты будешь богат. Только богатству твоему никто завидовать не станет.

– Поведай мне, старец, – промолвил, встрепенувшись Джиаффар, – где живет почтенная мать нашего богоспасаемого халифа?

Старик поклонился до земли – и указал юноше дорогу.

Кто в Багдаде не знает солнца вселенной, великого, знаменитого Джиаффара?

Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною… но первый стих остался у меня в памяти:

 
     Как хороши, как свежи были розы…
 

Теперь зима; мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове все звенит да звенит:

 
     Как хороши, как свежи были розы…
 

И вижу я себя перед низким окном загородного русского дома. Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка – и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза, как трогательно-невинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще на вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею, – но как она мне дорога, как бьется мое сердце!

 
     Как хороши, как свежи были розы…
 

А в комнате все темней и темней… Нагоревшая свеча трещит, беглые тени колеблются на низком потолке, мороз скрипит и злится за стеною – и чудится скучный, старческий шепот…

 
     Как хороши, как свежи были розы…
 

Встают передо мною другие образы… Слышится веселый шум семейной деревенской жизни. Две русые головки, прислонясь друг к дружке, бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, алые щеки трепещут сдержанным смехом, руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, добрые голоса; а немного подальше, в глубине уютной комнаты, другие, тоже молодые руки бегают, путаясь пальцами, по клавишам старого пианино – и ланнеровский вальс не может заглушить воркотню патриархального самовара…

 
     Как хороши, как свежи были розы…
 

Свеча меркнет и гаснет… Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ… Мне холодно… Я зябну… и все они умерли… умерли…

 
     Как хороши, как свежи были розы…
 

М. Е. Салтыков-Щедрин

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826– 1889) родился в Тверской губернии в семье помещика. Окончив Царскосельский лицей, увлекся социалистическими идеями и стал участником кружка Петрашевского. После разгрома кружка его лидеры были приговорены к расстрелу (в том числе и великий русский писатель Ф. М. Достоевский), который позже заменили различными сроками каторги. Подвергся гонениям и Щедрин. Его повести (напр., повесть «Запутанное дело») также послужили причиной полицейского преследования. В них проводилась мысль о необходимости преобразования общественного строя. Салтыкова-Щедрина ссылают в Вятку.

С 1848 по 1855 год Щедрин живет в Вятке. Лишь в 1855 году ему разрешают покинуть место ссылки. По возвращении из Вятки Салтыков-Щедрин опубликовал «Губернские очерки», принесшие ему известность. К литературной известности вскоре прибавилась и общественная карьера. С 1858 по 1861 год он был вице-губернатором в Рязани и Твери. Выйдя в отставку, Щедрин вступает в редакцию журнала «Современник», позже становится одним из редакторов, а после смерти Некрасова – ответственным редактором журнала «Отечественные записки» (до закрытия журнала в 1884).

В 70—80-е годы Щедрин создает большое количество произведений, которые сделали его одним из наиболее известных писателей сатирического направления в России. Он выпускает такие книги, как «История одного города», «Помпадуры и помпадурши», «Господа Головлевы», «Современная идиллия», «Пошехонская старина», большинство сказок, а также другие произведения.

Творчество Салтыкова-Щедрина оказало большое влияние на русскую литературу, в особенности на сатиру и литературу реалистического направления.

Два легкомысленных генерала очутились на необитаемом острове. «Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности». Они одеты в ночные рубашки, а на шеях – по ордену. Один из генералов служил в школе военных кантонистов учителем каллиграфии (он умнее). Ни один из генералов не может определить стороны света, чтобы обойти остров. Вокруг много еды (яблоки на дереве, рыба в ручье, зайцы и дичь в лесу), но генералы не могут сами ничего добыть. Находят «Московские ведомости». Все заметки в газете, как назло, посвящены званым обедам. От голода генералы набрасываются друг на друга, один откусывает и съедает орден товарища. Вид крови отрезвляет генералов. Бывший учитель каллиграфии предлагает выход: найти мужика и заставить его о них позаботиться. «Долго они бродили по острову без всякого успеха, но, наконец, острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навел их на след. Под деревом, брюхом кверху и подложив под голову кулак, спал громаднейший мужичина и самым нахальным образом уклонялся от работы». Мужик начинает работать: срывает генералам спелые яблоки, а себе берет одно кислое. Добывает огонь; изготовляет из своих волос силок и ловит рябчика; готовит так много и вкусно, что генералы даже решают поделиться частью еды с ним («с тунеядцем»). В ответ на просьбу мужика об отдыхе генералы требуют свить веревку и привязывают его к дереву, чтобы не убежал. Через день мужик уже умеет «в пригорошне суп варить». Сытые и довольные генералы радуются, что в Петербурге им набегает большая пенсия, рассуждают о Вавилонском столпотворении, без отвращения и желудочных колик читают «Московские ведомости». Через некоторое время генералы требуют доставить их в Петербург. Мужик строит корабль, устилает дно лебяжьим пухом, и они пускаются в путь. «Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь да от ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство – этого ни пером описать, ни в сказке сказать. А мужик все гребет да гребет, да кормит генералов селедками». По приезде в Петербург генералы пьют кофе, надевают мундиры, получают огромные пенсии. «Однако, и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!»

Жил-был «просвещенный, умеренно либеральный» пискарь. Умные родители, умирая, завещали ему жить, глядя в оба. Пискарь понимает, что ему отовсюду грозит беда: от больших рыб, от соседей-пискарей, от человека (его собственный отец однажды едва не был сварен в ухе). Пискарь строит себе нору, куда никто, кроме него, не помещается, ночью выплывает за едой, а днем «дрожит» в норе, недосыпает, недоедает, но изо всех сил бережет свою жизнь. Пискарю снится сон о выигрышном билете в 200 тысяч. Его подстерегают раки, щуки, но он избегает смерти. У пискаря нет семьи: «самому бы прожить».

«И прожил премудрый пискарь таким родом слишком сто лет. Все дрожал, все дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к нему кто. В карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными девушками не гоняется – только дрожит, да одну думу думает: «Слава богу! кажется, жив!»

Даже щуки хвалят пискаря за спокойное поведение, надеясь, что он расслабится и они его съедят. Пискарь не поддается ни на какие провокации.

Пискарь прожил сто лет. Размышляя над щучьими словами, он понимает, что если бы все жили как он, пискари бы перевелись (нельзя жить в норе, а не в родной стихии; нужно нормально есть, иметь семью, общаться с соседями). Жизнь же, которую ведет он, способствует вырождению. Он относится к «бесполезным пискарям». «Никому от них ни тепло, ни холодно, никому ни чести, ни бесчестия, ни славы, ни бесславия… живут, даром место занимают да корм едят». Пискарь решает раз в жизни вылезти из норы и нормально проплыть по реке, но пугается. Даже умирая, пискарь дрожит. Никому до него нет дела, никто не спрашивает его совета, как прожить сто лет, никто не называет его премудрым, а скорее «остолопом» и «постылым». В конце концов пискарь исчезает неизвестно куда: ведь он не нужен даже щукам, хворый, умирающий, да еще и премудрый.

«В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик, жил и на свет глядючи радовался. Всего у него было довольно: и крестьян, и хлеба, и скота, и земли, и садов. И был тот помещик глупый, читал газету «Весть» (газета реакционных помещиков) и тело имел мягкое, белое и рассыпчатое».

Однажды помещик, которому сильно досаждает неприятный запах, исходящий от мужиков, молится Господу, чтобы тот избавил его от мужиков. Господь, зная, что помещик глуп, не внимает его мольбам. Мужика начинает только прибавляться. Чтобы избавиться от такой напасти, помещик ищет рекомендаций в газете «Весть». Там он находит очень полезный для себя совет: старайся!

«И начал он стараться, и не то, чтоб как-нибудь, а все по правилу. Курица ли крестьянская в господские овсы забредет – сейчас ее, по правилу, в суп; дровец ли крестьянин нарубить, по секрету, в господском лесу соберется – сейчас эти самые дрова на господский двор, а с порубщика, по правилу, штраф… Видят мужики, что хоть и глупый у них помещик, а разум ему дан большой. Сократил он их так, что некуда носа высунуть: куда ни глянут – все нельзя…»

Тогда сами мужики принимаются молить бога о том, чтобы им исчезнуть с владений помещика. Услышал Господь «молитву сиротскую, и не стало мужика на всем пространстве владений глупого помещика. Куда девался мужик – никто того не заметил, а только видели люди, как вдруг поднялся мякинный вихрь и, словно туча черная, пронеслись в воздухе посконные мужицкие портки. Вышел помещик на балкон, потянул носом и чует: чистый-пречистый во всех его владениях воздух сделался».

Помещик совершенно счастлив. Он предается мечтам о том, как замечательно он теперь заживет, избавившись от мужиков. Помещик решает завести у себя театр. С этой целью он выписывает к себе актера Садовского и группу актрис. Однако новоприбывшие, заметив, что в доме у помещика нет мужиков и вообще шаром покати, называют помещика глупым. Помещик встречает их немытым и непричесанным, так как его слуги Сеньки больше нет в доме, а сам помещик ничего делать не умеет. Актер Садовский советует ему растить на лице шампиньоны, разворачивается и уезжает прочь.

Помещик вспоминает, что по соседству с ним живут четыре генерала, и приглашает их сыграть с ним в карты. Генералы приезжают, хвалят чистый воздух, однако остаются весьма недовольны тем, что их, по обычаю, не потчуют обедом. Сам помещик предлагает генералам всего-навсего печатные пряники и леденцы, которые нашел у себя в шкафу, и уже давно только ими и питается. Сердитые генералы называют помещика глупым и уезжают, не окончив партии.

Помещику не остается ничего другого, кроме как раскладывать гран-пасьянс. Он мечтает о том, как выпишет из Англии машины, «чтоб все паром, паром, а холопского духу чтоб нисколько не было», какой роскошный фруктовый сад раскинет у себя под окном, как выгодно продаст в Москве высокоурожайную клубнику. «Наконец, устанет думать, пойдет к зеркалу посмотреться – ан там уж пыли на вершок насело…»

Однако помещик намерен во что бы то ни стало всему миру продемонстрировать «твердость души». Во сне ему снится, что сам губернатор отметил его «непреклонность» в вопросе с мужиками, а скоро его уже назначат и в министры, где он будет ходить в лентах и писать циркуляры: «быть твердым и не взирать!»

Помещику скучно в полном одиночестве. «Развлечь» его приезжает капитан-исправник. Он крайне недоволен тем, что мужики исчезли. Ведь крепостные должны платить в царскую казну огромные подати, а теперь некому это делать за них. По милости помещика, на базаре нельзя купить ни мяса, ни хлеба (так как торговлей тоже всегда занимались мужики). Помещик предлагает «со своей стороны пожертвовать» целых два пряника. Обругав помещика глупым, капитан-исправник уезжает.

Помещик задумывается. Уже третий человек ругает его дураком, а это уже не может быть простым совпадением. «Неужто та непреклонность, которую он так лелеял в душе своей, в переводе на обыкновенный язык, означает только глупость и безумие? и неужто, вследствие одной его непреклонности, остановились и подати, и регалии, и не стало возможности достать на базаре ни фунта муки, ни куска мяса?»

Помещик перепуган не на шутку. Сад его зарастает, к усадьбе все ближе подходят хищные звери, в кустах ползают змеи. Но помещик по-прежнему горд твердостью своей души. Сам он все больше опускается. «Весь он, с головы до ног, оброс волосами… а ногти у него сделались как железные. Сморкаться уж он давно перестал, ходил же все больше на четвереньках… Утратил даже способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста еще не приобрел».

Дикий помещик сидит на вершине дерева, стережет дичь. Зайцев он поедает целиком – с костями и шкурой, заводит близкое знакомство с медведем. Даже медведь называет помещика глупым за то, что тот извел мужиков: ведь поймать и съесть мужика было намного проще, чем дворянина.

Тем временем капитан-исправник доносит вышестоящему начальству о том, что приключилось во владениях помещика: «казначейство-де теперь упразднить следует, а невинные-де занятия сами собой упразднились, вместо же них распространились в уезде грабежи и убийства. На днях-де и его, исправника, медведь не медведь, человек не человек едва не задрал, в каковом человеко-медведе и подозревает он того самого глупого помещика, который всей смуте зачинщик».

Обеспокоенные начальники решают мужика изловить и вернуть обратно, а помещика заставить «фанфаронства свои прекратить». В это время через губернский город летит рой мужиков. Их собирают и отправляют в уезд. Все во владениях помещика снова идет по-прежнему – пахнет мякиной, платятся подати, процветает торговля на базаре. Помещика ловят, стригут, моют и препоручают заботам слуги Сеньки. Капитан-исправник отбирает у помещика газету «Весть» и делает ему «надлежащее внушение».

Помещик жив и поныне. Он «раскладывает гран-пасьянс, тоскует по прежней своей жизни в лесах, умывается лишь по принуждению и по временам мычит».

Л. Н. Толстой

Лев Николаевич Толстой (1828—1910) родился 9 сентября в имении Ясная Поляна (Тульская губерния) в дворянской семье. Его отец – Н. И. Толстой был участником войны 1812 года. Толстой получил великолепное домашнее образование. После смерти отца и краткосрочной жизни в Москве Толстой едет в Казань, где поступает на восточный факультет Казанского университета; через год переводится на юридический факультет, но так и не закончив обучения, бросает университет.

Толстой служит чиновником, затем становится офицером и участвует в военных действиях на Кавказе. С началом Крымской войны он сражается за осажденный Севастополь, о чем позже напишет серию очерков.

Приехав в Петербург, он занимается литературной деятельностью, знакомится с другими литераторами. Однако вскоре Толстой разочаровывается в светской и литературной жизни. Он уезжает в деревню. В своем имении Ясной Поляне он основывает школу для крестьянских детей, издает педагогический журнал «Ясная Поляна», сам пишет «Азбуку» для того, чтобы учить детей грамоте. Именно в Ясной Поляне Толстой создает свои знаменитые романы «Война и мир», «Анна Каренина», повести, пьесы и рассказы, сделавшие его писателем мировой величины. Толстой активно участвовал в деятельности, направленной на просвещение народа, помогал крестьянам, когда в результате неурожая в ряде губерний вспыхнул голод.

Произведения Толстого переведены практически на все языки мира, он считается не только одним из русских величайших писателей, но и классиком мировой литературы.

Повествование ведется от первого лица. Автор описывает свои детские годы.

Глава I

Учитель Карл Иваныч

Николенька вспоминает, как их домашний учитель Карл Иваныч разбудил его, ударив над самой головой хлопушкой по мухе. Ребенок обижен; он начинает про себя ругать учителя, который доставил ему очередную «неприятность». Однако мальчик и сам понимает, что несправедлив по отношению к Карлу Иванычу. Тот принимается будить детей «добрым немецким голосом», ласково щекотать их, чтобы быстрее поднять с постели. Автор, расчувствовавшись, даже принимается плакать, потому что дурно подумал об учителе, который на самом деле добрый и очень их с братом Володей любит. Карл Иваныч с беспокойством спрашивает о причине огорчения мальчика. Тот говорит, что видел дурной сон, – будто maman умерла и ее несут хоронить. Все это он выдумал. Карл Иваныч, тронутый рассказом, принимается утешать и успокаивать ребенка.

У Карла Иваныча в классной есть собственная полочка, заставленная книгами. Коллекция книг на ней весьма разнообразна. Спустя годы, автор помнит три из них: немецкую брошюру об унавоживании огородов под капусту – без переплета, один том истории Семилетней войны – в пергаменте, прожженном с одного угла, и полный курс гидростатики. Карл Иваныч большую часть своего времени проводит за чтением. Он испортил зрение, хотя, кроме этих книг и журнала «Северная пчела», учитель ничего не читал.

У Карла Иваныча есть собственноручно склеенный им картонный кружок, при помощи которого учитель заслоняется при чтении от слишком яркого света, бьющего в лицо. По одному порядку, с которым разложены вокруг читающего Карла Иваныча его вещи – очки, носовой платок и проч., «можно заключить, что у Карла Иваныча совесть чиста и душа покойна».

Карл Иваныч обычно читает свои любимые книги «с спокойно-величавым выражением» лица. Мальчик жалеет одинокого старика, часто подходит к нему, берет за руку и называет милым Карлом Иванычем. Учитель ласкает ребенка в ответ; видно, что он растроган.

Через окно классной Николенька с тоской смотрит на играющих во дворе детей. Ему досадно, что «нельзя там быть». Он думает о том благословенном времени, когда вырастет большой, перестанет учиться и будет «сидеть не за диалогами, а с теми, кого любит».

После занятий Карл Иваныч ведет детей вниз – здороваться с матушкой.

Глава II

Maman

«Так много возникает воспоминаний прошедшего, когда стараешься воскресить в воображении черты любимого существа, что сквозь эти воспоминания, как сквозь слезы, смутно видишь их. Это слезы воображения. Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь… но общее выражение ускользает от меня».

У старого английского рояля сидит «черномазенькая сестрица Любочка» и играет этюды. Рядом с ней – гувернантка Марья Ивановна (или Мими) с красным сердитым лицом, которое принимает еще более строгое выражение, как только входит Карл Иваныч.

Карл Иваныч, чтобы не простудиться, никогда не снимает с головы красную шапочку, но всякий раз, входя в гостиную, спрашивает на это позволения. Матушка, Наталья Николаевна, собираясь поговорить с учителем, со свойственным ей тактом останавливает игру дочери, потому что Карл Иваныч плохо слышит. Наталья Николаевна своей милой улыбкой может расположить к себе кого угодно.

«Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе. Мне кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно».

Глава III

Папа

Папа дает распоряжения приказчику Якову. «Яков был крепостной, весьма усердный и преданный человек; он, как и все хорошие приказчики, был до крайности скуп за своего господина и имел о выгодах господских самые странные понятия. Он вечно заботился о приращении собственности своего господина на счет собственности госпожи, стараясь доказывать, что необходимо употреблять все доходы с ее имений на Петровское (село, в котором мы жили)». Папа объявляет, что мальчики выросли, и им пора серьезно учиться. С этой целью он с ними переезжает в Москву, чтобы жить у бабушки, a maman с девочками остается в деревне.

Глава IV

Классы

Николенька сильно расстроен предстоящим расставанием с мамой. Слезы катятся у него по лицу, падают в тетрадь, расплываясь чернильными кляксами. Карл Иваныч тоже не в духе. Из его разговора с дядькой Николаем Николенька узнает, что Карл Иваныч недоволен тем, что, прослужив в доме двенадцать лет, он стал вдруг никому не нужен – словно и под его руководством мальчики не могли получить достойного образования. Он любил и занимался Володей и Николенькой больше, чем если бы это были его собственные дети. Когда у Володи была горячка, Карл Иваныч девять дней, не смыкая глаз, сидел у его постели. Николенька сочувствует его горю, и ему больно, что отец и Карл Иваныч, которых мальчик почти одинаково любил, не поняли друг друга.

Глава V

Юродивый

В доме появляется юродивый и странник Гриша, «человек лет пятидесяти, с бледным, изрытым оспою продолговатым лицом, длинными седыми волосами и редкой рыжеватой бородкой. Он был такого большого роста, что для того, чтобы пройти в дверь, ему не только нужно было нагнуть голову, но и согнуться всем телом. На нем было надето что-то изорванное, похожее на кафтан и на подрясник; в руке он держал огромный посох. Он был крив на один глаз, и белый зрачок этого глаза прыгал беспрестанно и придавал его и без того некрасивому лицу еще более отвратительное выражение». Папа относится к присутствию Гриши в доме крайне отрицательно и не выгоняет юродивого только потому, что щадит религиозные чувства жены. Папу сердит, когда «люди умные и образованные вдаются в обман». Он считает, что Грише и ему подобным самое место в полиции. «Они приносят только ту пользу, что расстраивают и без того слабые нервы некоторых особ».

Глава VI

Приготовления к охоте

С визгом и топотом дети бегут наверх одеваться, «и одеваться так, чтобы как можно более походить на охотников» (в частности, заправлять брюки в высокие сапоги).

Охотники с борзыми подзывают собак. Стремянный подводит лошадь к крыльцу; собаки папиной своры бросаются к хозяину. Папа садится на лошадь, и многочисленная охота трогается в путь.

Глава VII

Охота

«Доезжачий, прозывавшийся Турка, на голубой горбоносой лошади в мохнатой шапке, с огромным рогом за плечами и ножом на поясе, ехал впереди всех. По мрачной и свирепой наружности этого человека скорее можно было подумать, что он едет на смертный бой, чем на охоту.

Хлебная уборка была во всем разгаре. Необозримое блестяще-желтое поле замыкалось только с одной стороны высоким синеющим лесом, который тогда казался мне самым отдаленным, таинственным местом, за которым или кончается свет, или начинаются необитаемые страны. Все поле было покрыто копнами и народом. В высокой густой ржи виднелись кой-где на выжатой полосе согнутая спина жницы, взмах колосьев, когда она перекладывала их между пальцев, женщина в тени, нагнувшаяся над люлькой, и разбросанные снопы по усеянному васильками жнивью. В другой стороне мужики в одних рубахах, стоя на телегах, накладывали копны и пылили по сухому, раскаленному полю. Староста, в сапогах и армяке внакидку, с бирками в руке, издалека заметив папа, снял свою поярковую шляпу, утирал рыжую голову и бороду полотенцем и покрикивал на баб».

Для всей охотничьей компании организуется чай на свежем воздухе с мороженым и фруктами. Пить чай в лесу на траве считается у детей большим наслаждением.

Папа доверяет Николеньке подстеречь зайца, которого выгонят прямо на поляну, где будет сидеть в засаде мальчик с собакой. Надо только проявить выдержку, не обнаружить себя раньше времени.

Николенька ложится на траву возле собаки. Воображение его, «как всегда бывает в подобных случаях, ушло далеко вперед действительности»: он воображает, что травит уже третьего зайца. Его внимание отвлечено бабочкой с желтыми крылышками, которая «чрезвычайно заманчиво» вьется перед ним.

Неожиданно собака дергается вперед. Николенька оглядывается. По опушке леса скачет заяц. В эту минуту мальчик совершенно теряет голову: «кричит что-то неистовым голосом, пускает собаку и бросается бежать». Заяц исчезает.

Вслед за гончими из-за кустов появляется Турка. Он видел ошибку Николеньки и, презрительно взглянув на него, с сожалением вздыхает. Мальчик от стыда готов провалиться сквозь землю.

Глава VIII

Игры

По окончании охоты в тени молодых березок сервируется чай, мороженое и фрукты. После чая дети начинают играть в Робинзона, причем Володя относится к игре с пренебрежением и всячески подчеркивает, что ему это надоело. Снисхождение Володи доставляет остальным «очень мало удовольствия; напротив, его ленивый и скучный вид разрушал все очарование игры».

Николенька и сам знает, «что из палки не только что убить птицу, да и выстрелить никак нельзя. Это игра. Коли так рассуждать, то и на стульях ездить нельзя». Однако мальчику очень горько, что брат повзрослел: он вспоминает, как весело проходили их зимние вечера, когда они играли в свои незатейливые детские игры, как бурно работала фантазия, как много радости доставляла игра воображения.

Глава IX

Что-то вроде первой любви

Николенька неожиданно обращает внимание на то, какая тоненькая и беленькая у Катеньки шейка, наклоняется и целует плечико девочки. Она не оборачивается, но он замечает, что ее шейка и ушки краснеют.

На обратном пути Володя и Николенька, желая превзойти один другого искусством ездить верхом и молодечеством, гарцуют около коляски, в которой едут девочки. Но «несносная лошадка» Николеньки, поравнявшись с упряжными лошадьми, останавливается так неожиданно, что мальчик перескакивает с седла на шею и едва не падает в грязь.

Глава X

Что за человек был мой отец?

«Он был человек прошлого века и имел общий молодежи того века неуловимый характер рыцарства, предприимчивости, самоуверенности, любезности и разгула. На людей нынешнего века он смотрел презрительно, и взгляд этот происходил столько же от врожденной гордости, сколько от тайной досады за то, что в наш век он не мог иметь ни того влияния, ни тех успехов, которые имел в свой. Две главные страсти его в жизни были карты и женщины; он выиграл в продолжение своей жизни несколько миллионов и имел связи с бесчисленным числом женщин всех сословий.

Он умел взять верх в отношениях со всяким. Он знал ту крайнюю меру гордости и самонадеянности, которая, не оскорбляя других, возвышала его в мнении света. Ничто на свете не могло возбудить в нем чувства удивления: в каком бы он ни был блестящем положении, казалось, он для него был рожден. Он так хорошо умел скрывать от других и удалять от себя известную всем темную, наполненную мелкими досадами и огорчениями сторону жизни, что нельзя было не завидовать ему.

Его натура была одна из тех, которым для хорошего дела необходима публика. И то только он считал хорошим, что называла хорошим публика. Бог знает, были ли у него какие-нибудь нравственные убеждения? Жизнь его была так полна увлечениями всякого рода, что ему некогда было составлять себе их, да он и был так счастлив в жизни, что не видел в том необходимости.

В старости у него образовался постоянный взгляд на вещи и неизменные правила, – но единственно на основании практическом: те поступки и образ жизни, которые доставляли ему счастие или удовольствия, он считал хорошими и находил, что так всегда и всем поступать должно».

Глава XI

Занятия в кабинете и гостиной

После охоты мама с детьми устраивается в гостиной. Она играет на рояле второй концерт Фильда – своего учителя. Дети рисуют за большим столом. Отец объявляет, что берет с собой в город Карла Иваныча, – дети к нему привыкли, и он к ним привязан, а семьсот рублей в год ни на что не влияют. Отец показывает матери записку, переданную ему Карлом Иванычем, в которой тот перечисляет, какие подарки и когда покупал детям, и требует, чтобы ему заплатили все деньги, издержанные им на подарки, и даже заплатили бы за обещанный подарок. Посторонний человек подумал бы, что Карл Иваныч «бесчувственный и корыстолюбивый себялюбец». Но Николенька твердо знает, что это не так.