Текст книги "Игра Теней. Архивы Логри. Том II"

9

Как бы то ни было, а проявился существенный плюс во всех этих событиях, рухнувших на меня. Я наконец-то смог путешествовать, открывать мир по-новому. Ректор смирился с моими частыми отлучками. Ну и финансовая поддержка Института помогла. А старая добрая Англия стала одним из самых часто посещаемых мест. Мастер Эккерман, который по неизвестной причине сделал меня почти наследником его дома, подарил мне такую возможность.

Его ничем не примечательный с виду дом на окраине Лондона стал почти родным. За последние несколько месяцев, прошедших с той ночи, когда погибли Эдельвейс и хранители, я провел в нем достаточно времени. Дом Мастера Манускриптов. Он был теперь в моем полном распоряжении. Но наиболее важной, конечно, оставалась библиотека, которая располагалась в этом доме. Собственно, весь дом и являлся библиотекой – за исключением нескольких комнат на первом этаже и небольшой кухни. В этой уютной кухне в традиционном английском стиле я так освоился, что часто и засыпал прямо здесь за очередной книгой.

С книгами, впрочем, было не все понятно. Я чувствовал, что дом намного сложнее и многоплановее, чем то пространство, что я исследовал. Загадок этот дом в себе таил не меньше – если не больше, – чем дом Петра Иннокентьевича. Но они мне были недоступны. На виду стояли книжные шкафы с редкими, порой уникальными книгами, но… при всей своей уникальности они не являлись необычными.

Я же хотел найти нечто другое. И не мог. Дом был недоступен для меня. Лишь только его небольшая часть, лежащая на поверхности, открывалась передо мной. Я не хотел думать, что это как-то связано с шепотком Луциануса, но других гипотез не было. Дом словно чувствовал во мне нечто чужеродное и отвергал это.

В такие минуты я, чтобы не поддаться отчаянию, выходил и гулял по городу. Лондон великолепен. Имперский город. Наследие прошлого величия. Почему-то мне нравилось приходить в собор Святого Павла и смотреть через щели в полу на пространство нижнего храма. Как будто эта ярусность была отражением чего-то иного, нездешнего…

Я уже понимал, что есть города, которые особенно сильно связаны с мирами иными. Лондон был одним из таких городов абсолютно точно. И еще здесь меня прямо-таки накрывало понимание, осознание древности той истории, той войны, в которую я оказался вовлечен. Созидались и уходили в небытие города, страны и цивилизации, но война не прекращалась. Она видоизменялась и мутировала в разные формы противостояния, но всегда оставалась в человеческой истории. И нечеловеческой – тоже.

И как угораздило меня попасть в эти жернова, я не понимал совершенно. Бродя по этому городу до изнеможения, я не мог найти хотя бы мало-мальски убедительного объяснения.

Терзаемый сомнениями, я, уходившись до изнеможения, уснул. Мне снилось одуванчиковое поле.

Даже во сне я вдруг осознал, что это не просто сон, а воспоминание из моего детства. Мне было года четыре или лет пять. Мы жили тогда в маленьком поселке, зажатом среди озер и лесов. В один из летних, очень солнечных, вероятно, июньских, дней я вышел из дома и увидел перед собой огромный живой ковер из цветущих одуванчиков. Тысячи маленьких солнышек озаряли мир своим теплым светом. Это было непередаваемо радостное, даже восторженное ощущение, вызванное этим особенным цветом и светом, который был повсюду. И в цветении одуванчиков, и в сиянии солнца – такого, что казалось: небо тоже стало желтым. И даже стены домов отсвечивали теплым солнечным оттенком.

Я сделал несколько шагов по этому льющемуся светом ковру и лег на спину. Потом закрыл глаза и замер. Мне казалось, что я в какой-то момент растворился в окружающем. Что меня не было в частности, но что я был во всем. В каждой мельчайшей доле пространства. Я мог чувствовать мир невероятно четко. Я слушал и слышал. Как стрекочут о своем кузнечики, как бабочки и стрекозы взбивают воздух своими невесомыми крыльями, как гудят шмели и перешептывается между собой этот незримый многочисленный народец, населяющий зеленый живой ковер, раскинувшийся по земле. И такая радость, такое счастье, такое невероятное наслаждение и исполненность были разлиты по пространству, что, казалось, ими можно дышать. Все было настолько наполнено жизнью, что сам мир словно звенел от какого-то особенного напряжения.

Я повернул голову, открыл глаза и увидел над собой огромные одуванчики. Они были повсюду. Цветы окружали меня со всех сторон. Величественные, волнующие, невероятно прекрасные. Их почти круглые желтые головы напоминали солнце. В их соцветиях копошились пчелы, шмели, разноцветные жуки и прочие насекомые, собирая душистый нектар или просто наслаждаясь их совершенной красотой и цветом. Они, одуванчики, словно давали им жизнь, и эта жизнь достигала здесь своего апогея. Своей исполненности. Своего смысла и своего предназначения…

И времени не стало. Мир замер, цепко схваченный предельной и неизмеримой гармонией, словно пойманный игривым котенком солнечный зайчик. На мгновение. Или навсегда.

Следующий день тоже был солнечным и теплым. Я вышел из дома и точно так же, как и вчера, лег на спину на этот зеленый ковер. Меня так же, как вчера, окружали одуванчики. Но как же все изменилось! Их золотые цветущие головы стали седыми, ярко-зеленые листья утратили свежесть и стали бурыми по краям, а стебли высохли и потемнели. Не было ни пчел, ни шмелей, ни бабочек. Только ветер порывами налетал на покрытый белесой сединой ковер и срывал пух с беззащитных потускневших цветов, обнажая их почерневшие, засыхающие головы.

«Вот так и человек, – подумалось мне, – рождается, цветет, а потом седеет, вянет, и уносит его ветер призрачным пухом, куда захочет».

Стало грустно. Так, что уже и не разберешь, чего больше: радости или грусти – осталось после воспоминания. Сердце томилось и волновалось непонятной тревогой. Здесь я и проснулся с ощущением, что вот-вот вспомню еще что-то важное. Но – нет…

Я встал, налил воды в стакан, добавил малинового сиропа и залпом выпил. Воспоминание сияло в памяти абсолютно ясным впечатлением, словно случилось вчера. Интересно, моя любовь к одуванчикам оттуда, из того детского переживания-откровения, или же из еще более глубокого прошлого? А может, все это происходило в Логри? И связь моя с миром Принцессы намного дольше, чем мне кажется? Но почему же тогда я ничегошеньки не помню? Сплошные белые пятна.

У кого-то из древнегреческих философов, кажется, Платона, была идея, что душа человеческая, прилетая на землю, так крепко ударяется о нее, что забывает все, что знала, и вся последующая воплощенная во плоти ее жизнь – мучительное воспоминание самой себя.

Так поэтично и так трагично. А еще весьма похоже на правду. В нашем прошлом у каждого найдется немало порой совсем уж необъяснимых провалов в памяти. Иногда это люди, которые говорят, что знакомы с тобой, а ты видишь их в первый раз (ну или тебе так кажется), иногда места, которые узнаешь, например, на случайно встреченном фото, но ты-то знаешь, что никогда там не был. А еще постоянное такое дежавю, как навязчивое напоминание о словно какой-то еще одной, параллельной, жизни.

За окном шел дождь. Ну как же – Англия, сэр! Я открыл форточку, подышал ночной влагой да так и оставил окно открытым. Лег, ощущая здесь себя несколько чужим, и снова уснул под шум падающих капель.

Было раннее утро. Я медленно потягивал апельсиновый сок и, глядя в окно, размышлял о том, что мне надеть. Вроде бы солнце, но ведь Лондон… он такой… переменчивый.

У меня была договоренность о бранче с одним любопытным персонажем. В списке Створкина, который я обнаружил вместе с прощальным письмом, данный господин был обозначен как поверенный в юридических и коммерческих делах в Соединенном Королевстве. Вообще список Петра Иннокентьевича был впечатляющим. Не только Великобритания, но и Германия, Франция, Италия – в нем присутствовали почти все европейские столицы, и не только европейские. Стамбул, Бейрут, Дамаск… зона ответственности Створкина была огромной. Ее размер словно еще раз подчеркивал масштаб этого человека. Лондон стоял первым в списке. С него я и начал несколько месяцев назад.

Это был крепкий высокий мужчина спортивного телосложения, лет сорока пяти. Его лицо было странным. Вроде бы смотришь на него, и все кажется нормальным: глаза, прямой нос, светлые волосы, но стоит отвести взгляд – и тут же ловишь себя на мысли, что уже забыл, какие у него волосы, какого цвета глаза, и понимаешь, что помнишь только какой-то размытый, смутно отображаемый в памяти образ. Профессиональная маскировка на высшем уровне. Я так и не знал точно, кто он. Имя у него было под стать внешности. Звали его Джон Смит, и это была уже наша третья встреча.

– Итак, позвольте мне передать вам документы, подтверждающие ваши полномочия на управление активами господина Створкина. Кроме того, – здесь мистер Смит сделал многозначительную паузу, – мне также было поручено отдать вам следующую вещь.

Тут он вынул из внутреннего кармана пиджака небольшой конверт из плотной белой бумаги и положил его на стол передо мной.

– Что это?

– Это ключ от персональной ячейки в Национальном банке Шотландии. Адрес отделения внутри. Господин Створкин оставил исчерпывающие пояснения насчет этого предмета.

– Какие именно?

– Ну, например, о том, чтобы передать ключ только вместе с остальными документами и только после определенного промежутка времени.

– Что-то еще? – с надеждой спросил я. Любая весточка, даже намек на то, что мне делать дальше, требовались невероятно. Створкин просто обязан был подумать о том, как все будет после него. Так мне казалось почему-то.

– Это все, – развел руками мистер Смит. – Впрочем, господин Створкин сказал, что вам, возможно, понадобится моя помощь в получении информации.

– Какого рода информацию он имел в виду?

– Любую информацию о любом человеке. У меня хорошие источники.

– Я понял, – мягко перебил его я. Сказано достаточно. Во всяком случае, для меня.

Мистер Смит понимающе кивнул головой:

– Я оказывал мистеру Створкину не только юридические услуги. Финансовые, консультационные, информационные. Все, что может быть необходимо человеку с большими связями и средствами.

– А вот такая пасмурная погода – это нормально для здешних мест? – вежливо спросил я. Не поговорить о погоде с англичанином было решительно невозможно. Хотя откуда мне знать, англичанин ли он…

– О, абсолютно нормально, – оживился мистер Смит. – Хотя вы знаете, сегодня все же несколько прохладнее, чем обычно. И еще может быть дождь, представляете? Куда катится мир…

– И не говорите, – охотно поддержал я его, одновременно выводя перед мистером Смитом на кусочке бумаги несколько интересующих меня имен.

Он мельком скользнул по ним взглядом и продолжил:

– В такую погоду лучше сидеть дома за чашкой горячего пунша.

– Несомненно, это наилучшая перспектива, – согласился я в ответ.

Наша встреча происходила в одной итальянской кафешке недалеко от Пикадилли. Место назначил сам мистер Смит. И хотя я вроде не чувствовал слежки, все-таки полностью расслабиться не мог. Впрочем, уже давно. Мистер Смит закурил и любезно пододвинул ко мне зажигалку. Я сжег клочок бумаги и вернул зажигалку владельцу. Тот затушил едва начатую сигарету и поднялся. Короткое рукопожатие – и буквально через мгновение передо мной никого не было. В первый раз меня это почти напугало. Такое ощущение, что общался с призраком. В этот раз я был подготовлен, так что не особо впечатлился. Умеет человек быть незаметным, не отнять. Ну так на то он и профессионал.

Я медленно допил свой кофе, раздумывая, ехать ли мне в Гатвик (у меня был вылет в Париж после обеда) или забрать из банковской ячейки посылочку Створкина. В итоге решил с последним повременить, хотя душа рвалась и терзалась любопытством, и поехал в аэропорт. Некоторые вещи лучше не знать до поры. Это мудрое правило часто помогало мне в последнее время.

«А некоторые вещи лучше не знать никогда», – хмыкнул я сам себе.

После ухода Джона Смита мною овладело странное томление. Словно кто-то внутри меня раздваивался и боролся сам с собой. Еще одна весточка от Створкина, неожиданно проявившаяся, разбудила во мне бурю эмоций. Я опять – в который раз – раскаивался и недоумевал. В этом странном двойственном состоянии, в котором мне пришлось жить после ухода Петра Иннокентьевича, было страшно.

Временами мне казалось, что я натурально схожу с ума. Я раздробился на части, и эти мои части не очень хорошо сообразовывались между собой. Грусть от потери Эдельвейс и Створкина (они как-то сплелись вместе в моей памяти – Принцесса и Проводник) накрыла меня с головой. Хотелось плакать – от какого-то экзистенциального одиночества и неизвестности, от недоверия к самому себе, появившегося после встречи с Луцианусом, отравившей мою жизнь. Я вспоминал Створкина, его глубинную чистоту и жертвенность, и мне становилось отчаянно страшно от осознания той пропасти, которая отделяла этот мой идеал Проводника (и просто человека) от того, что я собой представлял сейчас.

Плакать хотелось, но не получалось. Да и толку-то? Делай, что должен, а там… жизнь покажет.

Подумав, решил заказать себе еще одну чашку кофе. До вылета в Париж время было. Там нас с Тайной ждал заместитель Пьера Коллуэя. Необходимо было лично представить отчет о работе нашего университета по темам «Проекта-2050». Ректор хотя и смягчился на фоне несказанно щедрого финансирования, но и следить за моими действиями в отношении новой работы стал просто фанатично. Я ведь говорил, что ректор наш денежку издали чует. А от большой денежки вообще становится сам не свой.

Не сказать, чтобы меня это сильно тяготило, хотя в моей новой жизни мало что из прошлого сохраняло свою важность. Но работа в университете получила иной смысл в контексте «Проекта-2050». Я понимал, что за этим проектом стоит нечто по-настоящему большое. И мне очень хотелось узнать, что именно скрывается за этой громкой вывеской. Никак иначе, чем через непосредственное участие во всем данном деле, осуществить это не представлялось возможным. Кроме того, присутствовал здесь и элемент профессионального любопытства.

Я понимал, что «Проект-2050» – это действительно глобального масштаба мероприятие, связавшее между собой самые лучшие мозги планеты, неограниченное финансирование и доступ к любой информации. И все это за плотной завесой секретности.

Мне хотелось узнать и о том, кто на самом деле стоит за этим грандиозным предприятием. Элоиз так и не сказала об этом ничего конкретного, но я чувствовал, что «Проект-2050» каким-то образом связан со всем происходящим вокруг меня. Кроме того, в свете той неизвестной игры, что вели домейны, важной могла оказаться любая информация.

10

Спеленатого, словно ребенка – ну или мумию, если кому так больше нравится, – меня втянуло в огромные мрачные ворота замка, нависающие глыбой над раздвижным мостом. Рухнула, словно гильотина, каменная плита, с гулким стоном встречаясь с каменным же основанием, и наступила тишина.

«Приехали, что ль?» – попытался я поюморить сам с собой. Некоторое время ничего не происходило. Было прохладно, и на каменном полу это чувствовалось особенно явно. Потом я услышал негромкий шорох вдалеке, переросший в звук чьих-то шагов. Я было попытался повернуть голову в надежде хотя бы что-то рассмотреть в кромешной тьме, окружавшей меня, но не смог шевельнуть шеей ни на сантиметр.

Кто-то огромный и сильный грубо, словно мешок с картошкой, перевернул меня, приподнял и положил на деревянную тележку. В темноте я никак не мог разглядеть, кто же это такой. Телега медленно, с противным скрипом и стуком колес о камни куда-то покатилась. Через некоторое время вокруг стало немного светлей. У меня даже получилось различить стены и потолок из грубо обработанного камня.

Потом стало еще светлей. Стены и потолок остались вне поля зрения, потерявшись в глубине и высоте огромного помещения. Я понял, откуда шел свет. Носом учуял. Запах горящих факелов. В их танцующем свете я смог разглядеть того, кто привез меня сюда. Больше всего он походил на гнома. Такого, каких описывают и рисуют в фильмах – приземистого, коренастого, с большой головой.

Он, равнодушно глядя мимо, легко поднял меня своими ручищами с повозки и поставил, спеленатого, на ноги.

Потом приподнял и буквально впихнул меня, словно манекен, в нишу, оказавшуюся у меня за спиной. Я хотел крикнуть ему что-то, но рот был словно заклеен невидимым скотчем. Только невнятный сдавленный писк донесся до моих ушей.

«Прелестно, что скажешь! – промычал я. – План сработал – ну просто супер».

Крепыш тем временем отвернулся от меня и медленно поволок за собой освободившуюся повозку. Вскоре его шаги стихли и наступила тишина. Факелы еле мерцали. Через некоторое время они вообще погасли, и я остался в темноте. Правда, эта темнота не была совсем уж кромешной. Постепенно мои глаза адаптировались, и я смог различить слабое зеленоватое свечение, которое угадывалось справа и слева от меня. Скосил глаза и похолодел.

Насколько хватало взгляда, справа и слева – а еще и вверху, и внизу – я увидел множество фигур, стоявших в таких же коконах, что и мой. Это гигантское помещение было похоже на Колизей, в котором по внутренним стенам выстроились ниши с пойманными в коконы пленниками. Эти коконы светились. Их жуткий мертвый свет вызывал у меня дурное предчувствие. Не этого я ждал. Ох, не этого…

Кокон держал все тело на весу – так, что я без особого напряжения мог представить себя парящим над землей. Дышать мне ничего не мешало, но пошевелиться я не мог. Драгоценные секунды и минуты безвозвратно утекали в прошлое. Успокоиться. Расслабиться. Не паниковать. Вернуться к началу. К самому зарождению затеи с Тенями.

А там, в начале… была скорбь. Я разбирал Дары хранителей, и когда дошел черед до пончо Дона Хосе, то защемило сердце и защипало глаза. Мне захотелось надеть его, примерить на себя. Я знал, что это не просто накидка. Что это мощный защитный артефакт. Но не понимал, как он работает. У пончо оказался скрытый карман внутри. А в кармане – небольшой кусочек бумаги. На нем было написано от руки карандашом: «Монастырь св. Антония. Аризона. США. Дон Пабло».

Я проверил еще раз всю накидку. Тщательно, не торопясь. Но больше ничего не нашел. Через десять дней я вылетел в США. Я чувствовал, что это мой шанс найти путь в Тени, понять, как происходит переход.

Это был еще один дар Дона Хосе, и не использовать его казалось делом невозможным в моей текущей ситуации. Тем более что Ронин после той роковой битвы с Орденом был все еще очень слаб. Я практически не отходил от него несколько первых недель. Забота о нем помогла мне пережить шок от случившегося тогда.

Адрес монастыря нашелся в Интернете. Как и определенная информация об этом месте. Это был православный греческий монастырь на самой границе Соноранской пустыни, совсем рядом с Мексикой, сравнительно недавно устроенный одним монахом с Афона.

Солнце уже зашло, когда я приехал на нанятом в аэропорту такси к монастырю. Он был огражден по периметру бежевым забором из оштукатуренного кирпича. Ворота, ведущие внутрь территории, были закрыты. Ночь подкрадывалась медленно, но неудержимо. Зажглись фонари, подсвечивая ворота. Было прохладно. Я расплатился с таксистом, и он тут же уехал.

Звезды невероятной красоты и яркости струились серебристыми нитями с неба. Огромные кактусы, словно человеческие фигуры с поднятыми к этому звездному небу руками, выделялись – или, лучше сказать, угадывались – на горизонте. Было тихо. Только какой-то легкий шорох доносился откуда-то. А потом из мрака появилась фигура с метлой. И что-то странно знакомое было в ней. Человек в выцветшем от солнца подряснике медленно шел вдоль забора, подметая упавшую листву.

Внимательно глядя на него, я понял, что меня зацепило. На нем было огромное сомбреро. Точно такое же, какое носил Дон Хосе. Видимо, почувствовав мой взгляд, человек повернулся ко мне, и я смог разглядеть его лицо. Очень загорелое лицо, на котором выделялись седые брови и борода. Темно-карие, почти черные глаза, большой нос с горбинкой. Ошибиться было трудно. Он не был, конечно, двойником Дона Хосе, но фамильное сходство угадывалось сразу. На вид ему было лет семьдесят.

– Вы случайно не Дон Пабло? – только и смог выдавить я из себя.

– Я Дон Пабло, но не случайно, – засмеялся тот. Отсмеявшись, он посерьезнел и сказал: – А ты – Игорь, верно?

Мое имя он произнес очень по-русски, с мягким «р» и правильным ударением на первый слог.

– Слава богу, я нашел вас, – облегченно выдохнул я.

– Действительно, слава богу за все, – добродушно согласился Дон Пабло.

– Мне очень нужна ваша помощь.

– Понимаю. И я ждал, что ты появишься рано или поздно.

– Вы ведь брат Дона Хосе? – с надеждой спросил я.

– Да. Сводный.

– И вы знаете, что произошло с ним, так? – заметил я, глядя, как опустились кончики его губ при упоминании Дона Хосе.

– Знаю.

– Вы – хранитель? – нерешительно спросил его я. Токена на нем не было. Я чувствовал это абсолютно точно.

– В некотором роде. Но я не хранитель Логри, если ты об этом, – как-то задумчиво произнес Дон Пабло и махнул рукой на скамью у ворот: – Давай присядем. Пончо Хосе у тебя? – спросил он.

– Да.

– Хорошо, – кивнул Дон Пабло. – Когда-то давно я сделал это пончо для себя. А потом подарил ему. С тех пор я не был в Тени ни разу.

– А я вообще там не был. Дон Хосе не успел объяснить мне технику перехода.

– Может, оно и к лучшему? – задумчиво и как-то неопределенно промолвил Дон Пабло, глядя в сторону от меня.

– Если вы знаете, что произошло, то наверняка понимаете мое положение, – спокойно ответил я. – Мне необходимо знать то, что я должен знать.

Здесь я немного помолчал и с нажимом добавил:

– В ином случае я просто не понимаю, как буду действовать да и жить.

Дон Пабло поднял голову, посмотрел мне в глаза и мягко спросил:

– Что именно ты хочешь знать?

– Ну, например, как попасть в Тень, – не раздумывая ответил я.

Дон Пабло пожевал губами, потом наклонил голову, продолжая смотреть мне прямо в глаза, и сказал:

– Ты уже в Тени.

– Что? – я даже растерялся от неожиданности. – Что вы имеете в виду?

– Ты думаешь, что Тень где-то вне тебя? Где-то за пределами твоего сознания? Но подумай вот о чем: мир, обычный мир, который, как мы думаем, окружает нас, – он где на самом деле? Действительно ли он вне нас или существует исключительно и только внутри нашего сознания? Внутри того, что этот мир конструирует?

– Это-то я как раз понимаю… – начал я. Разговор переходил в хорошо знакомую мне плоскость, и я уже хотел выдать все, что знаю о концепции конструктивизма и так далее. Но Дон Пабло оборвал меня на взлете:

– Если бы понимал, не спрашивал бы, как попасть в Тень. Или ты думаешь, как и прочие философы, что умение многословесного умствования по любому поводу – это и есть понимание? Вот скажи-ка мне, было с тобой такое, что ты проснулся, но понял, что все еще спишь?

– Да, – подумав минуту, ответил я.

– Ну так в тот момент, когда, все еще спя, ты понимаешь, осознаешь, что ты спишь, – ты проснулся? Что это за состояние?

– Не знаю, – честно ответил я. – У меня такое было всего раз или два в жизни.

– Суть в том, что мы все свое время проводим во сне. Одну часть нашей жизни мы спим с закрытыми глазами, другую – с открытыми. Мы только и делаем, что спим. И вся наша «жизнь» – сон. Теперь посмотри с этой точки зрения на ситуацию. И скажи, есть ли принципиальная разница в сновидениях, которые мы наблюдаем с открытыми глазами и с закрытыми?

– Есть, – начал уверенно возражать я, но потом задумался и как-то неуверенно промямлил: – Наверное…

– Вот именно, – кивнул Дон Пабло, – подумай об этом. В каком-то смысле Тень – это когда-то сконструированная реальность, которая снится человеку, попавшему в нее. У тебя бывает, что тебе на протяжении долгого времени периодически снится один и тот же сон? И ты в пространстве этого сна хорошо ориентируешься, словно в обычной реальности? Знаешь, какие и где лежат вещи, события происходят ожидаемо, и даже люди одни и те же?

– Да, это необычное ощущение, но у меня такое было. Как бы живешь в параллельных вселенных.

– Ну вот тебе и примерная аналогия с Тенью. Просто пространство Тени устойчиво и воспринимается не только тобой одним.

– С чего мне начать?

– Первое, что ты должен отработать как навык, – это пробуждение во сне. Как только получится это сделать контролируемым в первый раз, дальше сразу станет легче. И потом, у тебя же есть молк. С ним проще начинать. Он сам как часть Тени, хотя и не принадлежит ей. Тебе понадобится, думаю, месяца три, может быть, четыре, чтобы ты смог самостоятельно освоить Тени первого уровня.

Там относительно безопасно, но я тебе советую всегда надевать пончо Хосе. В Тень ничего нельзя взять, но есть особые артефакты, которые остаются с тобой даже в Тени. Это пончо – одна из таких вещей. А теперь позволь поинтересоваться: зачем тебе так нужна Тень? Ты же вроде как из другого мира теперь?

– Вы слышали легенду о Вязальщице, Кузнеце, Мастере Времени и Ловце?

– Ах, вон даже как… – протянул несколько удивленно Дон Пабло.

– Дон Хосе нашел Кузнеца. Он в надежном месте. Я знаю, где Вязальщица. Мне необходимо найти двух других.

– Зачем? – серьезно спросил Дон Пабло.

– А это я у вас хотел спросить, – так же серьезно ответил я.

– Эту легенду немногие слышали. И уж совсем мало кто понимает ее смысл. Это очень серьезные вещи. Даже говорить о них небезопасно, а уж искать встречи… Причина должна быть более чем серьезной.

– Она есть. Домейн Эшер.

Глубокая вертикальная морщина прорезала лоб Дона Пабло. Словно какая-то тень легла на его лицо, а может, просто луна зашла за облако. Он надолго замолчал. Просто сидел с закрытыми глазами и молчал.

– У меня есть письмо Створкина, если это для вас что-то значит, – я наконец решился прервать затянувшееся молчание. – Там исчерпывающая информация о новом аватаре Эшера. Вот так.

– Когда? – тихо спросил Дон Пабло.

– Через шесть месяцев.

– Времени не хватит, – так же тихо произнес, почти прошептал Дон Хосе. – Остановить возвращение Эшера – времени не хватит. Ты не сможешь.

– Один я ничего не смогу. Это правда. Но это – не вся правда. В нашу последнюю встречу с Доном Хосе он сказал мне: ты не один. Я тогда не вполне понял, о чем он. Но теперь, прожив эти несколько месяцев без него и Створкина, начинаю понимать. И верить. Я не один. И вот еще что: если ничего не делать, то будет только хуже.

– Правда? – требовательно спросил Дон Пабло. – А откуда тебе знать?

– Ну, сделаешь – пожалеешь, и не сделаешь – пожалеешь. Потому лучше сделать и пожалеть. Так гласит народная мудрость вроде.

– Ты настолько наивен?

– Или глуп. Да?

– Ты просто не представляешь в полной мере, что такое Эшер. Вот в чем проблема.

– Мне кажется, это и хорошо, что не представляю, – задумчиво сказал я и добавил: – Хватит с меня Луциануса.

– Да ты просто… мальчишка, – как-то горько произнес Дон Пабло. – Надеюсь, хранители в курсе информации?

– Конечно. Они готовились помешать возвращению. Но теперь… мешать почти некому.

– Почему-то мне думается, это неслучайно, – с грустной усмешкой сделал вывод Дон Пабло.

Я задумался. А ведь с такого ракурса я на ситуацию не смотрел. Атака на Принцессу и хранителей перед появлением аватара Эшера… Кто-то могущественный убирал все препятствия. Любой ценой. Любыми потерями. Я знал, что в схватке с Принцессой были убиты и несколько домейнов. Но цель, видимо, действительно оправдывала все. Вот только в чем она? Что на самом деле стоит за действиями домейнов? Мне не давала покоя мысль об убийстве царской семьи как о жертвоприношении. Ужасном, но, скорее всего, не единственном в цепи таких жертвоприношений. Но что должно быть венцом, целью этой цепи?..

– Так все неслучайно, – философски заметил я, решив поддержать реплику Дона Пабло, – и то, и это, и наш разговор тоже… И все-таки касательно Вязальщицы и других… Почему они важны и как могут нам помочь?

– Это Столпы Тени. Можно сказать, они есть принцип действия Теней. Только надо помнить одну вещь – это Тень. Она живет по своим законам. И мы их не знаем. Точнее, знаем не все. Легенда о четырех сохранилась в отрывочном виде. Фактически все, что мы знаем, – это короткое предсказание-предостережение.

– Какое?

– «К первому приводят. Второго находят. Третий ждет. Четвертый сам найдет».

– Негусто.

– Как посмотреть. Ведь дело не в том, чтобы просто найти их. Нужно, чтобы они работали с нами. А для этого что-то такое должно произойти, чтобы они тебя заметили.

– И что же?

– Не знаю. Думаю, есть вещи выше нашего понимания.

– Хм, утешили.

– Если есть на то воля Божия, то это мы увидим. И увидим скоро. Начни с Вязальщицы.

Вспоминая наш разговор с Доном Пабло и то, что случилось потом, я не мог никак избавиться от последней фразы-вопроса сифейри. Той, которой он отправил меня в свой замок. Над которой предложил подумать. Поняв которую пойму, почему здесь оказался. Я мысленно возвращался к ней снова и снова, пробуя ее на вкус, цвет и запах. Она свербела, не давая покоя, словно и вправду в ней был заложен какой-то скрытый смысл и отчаянно необходимый мне ответ: что лежит в основании неизбежности?