Текст книги "Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира"

Возвратившись из похода, сообщает Плиний Старший, Элий Галл доложил Августу о тех наблюдениях и впечатлениях, что он вынес из «земель аравийских». Кочевое население, указывал он в рапорте, живет верблюдоводством. Племена, обитающие в оазисах, делают вина из плодов финиковых пальм. Масло жмут из кунжута. Самый многочисленный народ у них – гомериты (химйариты). Минеи (майнцы) владеют землями, изобилующими финиковыми пальмами; богаты овцами и другим домашним скотом. Хадраматиты (хадрамаутцы) – превосходные воины. Самые богатые из них – сабеи (сабейцы). Помимо «рощ благовонных» и полей плодоносных с хорошо налаженной системой орошения, имеют они и золотые шахты. Занимаются медовым и восковым промыслами. Мужчины носят тюрбаны. Лица их украшают бороды. Усы одни из них отпускают, другие – бреют.

Находясь в Аравии, рассказывает Плиний Старший, Элий Галл в целях обеспечения торговых интересов и «будущих побед Рима» увлеченно собирал разного рода полезную информацию – о племенах, с которыми скрещивал мечи, их родоплеменных кланах, караванных маршрутах, источниках воды и хозяйственной структуре Йемена и Южной Аравии в целом. Сведения, почерпнутые им в этом походе об Аравии и Троглодитике (Абиссинии), обобщенные и систематизированные по возвращении в Египет, император Август намеревался непременно использовать. С помощью этих сведений он имел в виду овладеть все же и арабами, и абиссинцами, и укрепить позиции Рима на пути по Эритрейскому морю из Египта в Индию. Сделать его недоступным для конкурентов, повесить на нем «римский замок».

Несмотря на неудачу, постигшую Элия Галла, мысли о покорении Йемена, говорится в увлекательной «Римской истории» Теодора Моммзена, не покидали Августа до последних дней его жизни. Он подумывал о том, чтобы пройти в Йемен путем несостоявшегося «аравийского похода» Александра Великого – на кораблях из устья Евфрата через «Залив персов и арабов». Но и этому проекту не суждено было сбыться (15).

Разрабатывая его, Август внимательно ознакомился с документами, связанными с «восточным походом Помпея». Захватив в 64 г. до н. э. Сирию, Помпей предпринял бросок в направлении Аравии, намереваясь продвинуться в Месопотамию, а оттуда – в Хиджаз и Южную Аравию. Но смог добраться только до Петры, столицы Набатейского царства. В отмщение за вторжение в их земли набатеи, поддержанные племенами Хиджаза, ответили Помпею набегом на Сирию, где их поддержали йемениты-переселенцы. Изрядно потрепав там гарнизоны римлян, возвратились домой с добычей богатой. Набег этот, повествуют сказания арабов Аравии, еще раз показал, что «путь к славе может быть проложен, – как учили предки, – только на крыльях стрел и на остриях мечей» (16).

После Августа, констатирует в своей «Истории арабов» А. Крымский, «римляне не повторяли уже попыток» по завоеванию «земель благовоний». Установили дружественные отношения с гомеритами (химйаритами) и поддерживали с ними тесные деловые связи (17). В «Перипле Эритрейского моря», широко известном в Древнем мире навигационном справочнике, сообщается о том, что «законный царь» омеритов (химйаритов) и сабейцев, состоял в дружбе с кесарем, обменивался с ним посольствами и подарками. Правил в те времена Римом император Нерон (54–68), «любимец народов Востока», как его рисуют предания арабов.

Шло время, и горячее желание Августа о налаживании прямой торговли римского Египта с Индией, равно как и с другими, лежащими рядом с ней, странами, свершилось. Товары, завозившиеся прежде из Индии, Персии и Африки в порты Южной Аравии, а оттуда – караванами через Ма’риб, Хиджаз и Петру – в Месопотамию, Палестину, Сирию и Египет, стали водным путем напрямую поступать в Египет и из него расходиться по всему Средиземноморью. Ма’риб и другие центры караванной торговли в Йемене утратили свое былое величие, обеднели, и прежняя громкая слава их ушла в прошлое. Ма’риб, город некогда дивный и богатый, покинутый караванами и купцами, пишет А. Крымский, померк и угас (18).

Новые попытки прибрать к рукам Южную Аравию были предприняты римлянами при императоре Траяне (правил 98-117), выдающемся администраторе и талантливом полководце. Он захватил Набатею, величайшее караванное царство Востока, и именовал его римской провинцией Аравия (106 г.), а десятью годами позже совершил победоносный поход на Ктесифон, столицу Парфянского царства. Владыка парфян постыдно бежал. Спешно покидая Ктесифон, оставил в нем и золотой трон династии Аршакидов, царей Парфии, и часть семьи своей, и даже святая святых любого из царственных родов Востока – знамя правящей династии. «Одолев Ктесифон» и «перешагнув Евфрат», отделявший владения Рима от земель Парфянского царства, римляне «устремили взор свой» на Дильмун и Южную Аравию. Чтобы попасть в эти земли и покорить их, занялись постройкой судов. К концу 116 г. корабли, сооруженные на верфях Вавилона, заложенных еще Александром Македонским, были спущены на воду. Но так же, как, по велению судьбы, не состоялся «аравийский поход» Александра Великого, эллина-пер-вооткрывателя Востока, не осуществилась и задуманная Траяном «восточная экспедиция» римлян к берегам Южной Аравии. Долго и тщательно готовившуюся кампанию в «земли ладана» пришлось свернуть. Сорвали ее мятежи, вспыхнувшие в Двуречье и в ряде других восточных провинций империи. Южную Аравию от вторжения римлян, сказывают своды аравийской старины, спасла смерть Траяна (117 г.).

Император Адриан (правил 117–138), воцарившийся после Траяна, хотя и перенес свою резиденцию в Египет и превратил на какое-то время Александрию, заложенную Александром Македонским, в столицу Древнего мира, о походах в Южную Аравию не помышлял, но вот торговал с ней активно.

Новый бросок на Восток, в Месопотамию, а оттуда – в Южную Аравию, планировал Аврелиан Луций (правил 270–275). Но и этот поход, начавшийся, было, блистательной победой над Пальмирой (273 г.), также не состоялся, был прерван мятежом в тылу. Подняли его сторонники поверженной им легендарной властительницы Зенобии Септимии (Заббы или Зайнаб у арабов Аравии). Ушел из жизни во время того мятежа и сам Аврелиан. Пал не на поле брани, как был того достоин, а стал жертвой заговора. И случилось это, что интересно, неподалеку от Вавилона.

О самой легендарной Зенобии известно, что была он женщиной образованной, мудрой и властной. Умела говорить на латыни. Знала коптский и арамейский языки. Держала при себе учителя греческого языка. Став царицей Пальмиры после гибели Одената (266/267), мужа ее, захватила земли Сирии и часть Малой Азии, подчинила Египет.

Аврелиан отзывался о ней как о женщине «непреклонной в своих распоряжениях», «разумной в замыслах», требовательной по отношению к воинам, «щедрой, когда была в том необходимость», и «суровой, когда нужна была строгость». Все восточные народы, пишет Гай Светоний Транквилл, «испытывали такой страх перед этой женщиной, что ни арабы, ни сарацины, ни армяне не смели даже пошевельнуться». Жила она с «царской пышностью… Пиры устраивала по обычаю персидских царей…Отличалась разумной щедростью, сокровища берегла лучше, чем это доступно женщинам». Пользовалась крытой повозкой, «редко парадной; чаще ездила верхом… Охотилась… со страстью испанцев». Прислуга ее «состояла из евнухов пожилого возраста и очень небольшого числа девушек». Она была «настолько сведуща в истории Александра и истории Востока, – отмечает Гай Транквилл, – что, как говорят, написала краткое ее изложение; римскую же историю читала по-гречески».

Овладев Пальмирой и пленив Зенобию, Аврелиан доставил ее в Рим, где провел в своем триумфе. Да в таком виде, что «римский народ не видел дотоле более пышного зрелища». На ней было столько драгоценностей, что «она изнемогала под их тяжестью». Кроме того, «на ногах у нее были золотые оковы, на руках золотые цепи, на шее тоже золотая цепь, которую нес шедший впереди персидский шут».

Аврелиан сохранил ей жизнь. Поселилась она в окрестностях Тибура, в дарованном ей земельном владении. Жила безбедно, «как римская матрона» (19).

Часть V
Сказание об иудеях и христианах Древнего Йемена. Взгляд из прошлого

Первые свидетельства появления монотеизма в землях Древнего Йемена ученые датируют примерно серединой IV века. В обнаруженных ими храмовых надписях того времени содержится упоминание Господа рая и земли. Монотеизм в Древнем Йемене был представлен проживавшими там до ислама крупными коммунами иудеев и христиан.

Приход иудеев в Йемен. Свиток легенд, сказаний и фактов истории

Насчет того, как иудаизм шагнул в Йемен, бытует несколько преданий. В одном из них говорится о том, что некоторые йеменские племена в царстве Саба’ приняли иудаизм после визита в Иерусалим, к царю Соломону, царицы Савской (X в. до н. э.). Сказания же самих евреев йеменских утверждают, что 75 тысяч евреев, вместе со своими священниками, переселились в Йемен при пророке Иеремии (655–586), втором из четырех великих пророков Ветхого Завета. И произошло это за 42 года до разрушения Навуходоносором их Первого храма (Храм Соломона простоял 364 года, с 950 по 586 гг. до н. э.).

Как бы то ни было, но достоверно известно, что распространению иудаизма в землях йеменских способствовал один из величайших владык-воителей Древнего Йемена – Абу Кариб Ас’ад по прозвищу ал-Камил (Совершенный), «царь Саба’ и Зу Райдана, и Йаманата, и бедуинов их в Тауде и в Тихаме», властвовавший под титулом Тубба’ Второй. Во времена его правления (умер в 454 г.), территория царства Химйаритского увеличилась кратно. Он серьезно раздвинул границы своих владений на север, в сторону Верхней Аравии, где удерживал в повиновении племена руками его наместников с их дружинами.

Йасрибом (нынешней Мединой) управлял в то время Халид, сын Абу Кариба Ас’ада, павший «жертвой злодейства», как повествует в своей увлекательной «Истории иудейства в Аравии» священник Андрей Светлаков. Абу Кариб отправился с войском в Йасриб, дабы покарать его жителей. Прослышав об «идущем на них с мечом» властелине Йемена, грозном Абу Карибе, с войском великим, они затворили ворота города и укрылись за его стенами. Окружив Йасриб, пишет он, Абу Кариб пригласил к себе в лагерь старейшин родоплеменных кланов города – для дружеской, будто бы, встречи и разговора. Но когда явились они к нему, «велел их обезглавить». Одному из них, «мужу ученому», удалось бежать; и под покровом ночи, по известному ему тайному ходу пробраться в Йасриб. Онто и поведал йасрибинцам о случившемся. «Чтобы довести их до невозможности защищаться», Абу Кариб распорядился «срубить в округе все финиковые деревья, служившие жителям тех мест главным источником пропитания». Вскоре нужду в воде и продовольствии стали испытывать не только оказавшиеся в осаде горожане, но и войско Абу Кариба. Тогда-то два раввина из племени бану курайза и отправились к Абу Карибу, имея в виду «склонить его к миру». В ходе состоявшегося разговора умоляли царя о пощаде. Клялись, что в смерти сына его повинны только четверо безумцев, которых они готовы выдать. Взывали к милосердию, обращаясь, то и дело, к положениям иудейского вероучения. Сказывали, что если «не оставит он намерений своих в отношении Йасриба, то подвергнется гневу небесному». «Почему это?», – спросил царь. «Потому, – молвили мужи иудейские, – что город этот назначен служить убежищем для Пророка, который, переселившись в него из родного города, сделает Йасриб своей резиденцией». «Откуда знаете это?», – поинтересовался царь. «Из Торы», – отвечали они. На вопрос же о том, что такое Тора, рассказали Абу Карибу о «писании Моисея». Говорили так горячо, настолько образно и убедительно, что Абу Кариб, очарованный речами мудрецов иудейских, излагает сказание йеменцев священник Андрей Светлаков, «подпал под их влияние», снял осаду с города и заключил с ними «пожизненный договор» о мире. Более того, будучи человеком «с поэтическим духом и пылким воображением», Абу Кариб не только сам принял иудейство, но и подвиг к тому же «все войско химйаритское» (1).

Из Йасриба, сообщает знаменитый басриец Ибн Хишам (ум. 834), известный обработкой «Жизнеописания Пророка Мухаммада», составленного арабским историком Ибн Исхаком (ум. 768), Абу Кариб двинулся на Мекку. Хотел захватить ее. Но Аллах защитил Мекку, послав на химйаритов песчаную бурю. Ка’абу она обошла стороной. Священники-иудеи объяснили ему, что это – знак Всевышнего, показывающий, что он должен войти в Мекку паломником, и проследовать к Дому Бога, который построил Авраам, отец Исма’ила. И, несмотря на то, что «идолопоклонники надругались над Храмом, окружив его идолами», Абу Карибу надлежит поклониться ему и исполнить заветы-наставления Авраама. Абу Кариб так и поступил. Совершил обход Ка’абы, принес в жертву животное, побрил голову. Все те шесть дней, пока находился в Мекке, «резал животных, кормил мясом жителей города и его гостей, угощал их медом». В одну из ночей «услыхал во сне голос, велевший ему укрыть Дом Творца покрывалом». Что он и сделал, на следующий же день, «обернув Ка’абу толстой рогожиной», сплетенной из пальмовых листьев. Однако следующей ночью тот же голос, опять прозвучавший во сне, сказал, что «одеяние Ка’абы» должно быть лучшим. И тогда Абу Кариб распорядился набросить на Ка’абу покрывало, сшитое из знаменитых в Аравии крученых йеменских тканей сортов «ал-бурда, ал-васаил, ал-мулла и ал-рудум» (аравийцы называли эти ткани полосатыми, информирует Абу-л-Фида’, так как изготавливали их изо льна и верблюжьих волос, вследствие чего они, действительно, становились полосатыми). И, сделав это, наказал хранителям Храма из числа проживавших в Мекке йеменцев-переселенцев поступать так и впредь. Повелел содержать Ка’абу в чистоте, «не осквернять ее кровью», чтобы «не было внутри Дома Бога ни мертвечины, ни тряпья». Более того, приказал установить дверь в Ка’абе, снабженную запирающимся на ключ замком.

Когда возвратился Абу Кариб Ас’ад из похода в Йасриб, где принял веру иудейскую, пересказывает предание йеменцев Ибн Хишам, то прибыли с ним в Йемен и два священнослужителя-иудея. Химйариты встретили владыку прохладно. Резко воспротивились воле его, когда призвал он их «последовать за ним и принять новую веру». Даже «грозили ему войной», если, случись, «отменит он культ отцов их и дедов».

Когда же заспорили отчаянно и договориться ни о чем не смогли, то, по обычаю предков, решили прибегнуть к «суду огня». В те далекие времена, отмечает Ибн Хишам, когда йеменцы в чем-либо расходились во мнении, то «суд над ними вершил огонь»: он «пожирал несправедливого и не вредил потерпевшему»; сжигал того, чье мнение было неверным, и не приносил вреда тому, кто был прав. Священный огонь тот «исходил из земли»; «источник его располагался в одном из красивейших мест» в окрестностях города Сана’а’. Для жителей Древнего Йемена он являлся единственным в их землях, непререкаемым никем, «решателем в важных делах». Так вот, химйаритов из числа ярых защитников «культа предков», языческих жриц и жрецов, вышедших на «суд огня» со статуями-идолами в руках и попытавшихся, было, пройти сквозь него, «огонь сожрал» – и идолов, и тех, кто нес их. Иудейских же священников с их свитками, прижатыми к грудям, огонь не тронул, «никого из них не повредил». Прошли они через огонь, и «вышли из него» здоровыми и невредимыми. Чудо это и решило спор. Химйариты новую веру приняли, а древнейшее в Йемене капище идолопоклонников в Рийаме (Ри’аме) порушили (2).

Самым ярким полководцем Абу Кариба Ас’ада был, к слову, Йазид Зу-л-Кала’, назначенный им главой племен в местности Кала’и потому прозванный Зу-л-Кала’ (Владеющий Кала’). Из сводов йеменской старины, пишет в своей интересной работе «Предание о химйаритском царе Ас’аде ал-Камиле» М. Б. Пиотровский, следует, что отец Ас’ада, будучи как-то раз в землях хамданитов, взял в жены дочь одного из тамошних вождей, «владельца замка Хамир».

Вернувшись в Зафар, вскоре умер. Сын его, Ас’ад, рос у деда. О происхождении своем царском долго не знал ничего. Однажды, забравшись на гору Ханум, повстречал там трех стариц-вещуний. Они-то и поведали ему, кто он. Но до этого подвергли его испытаниям. Увидев, что он спокойно прокатился верхом на гиене, не испытав ни страха, ни даже испуга, и что из двух, предложенных ему лож для сна, выбрал не мягкое, а жесткое, предрекли ему славное будущее; и посоветовали вернуть трон отца, что он и сделал.

Сказания племен Южной Аравии повествуют о нем как о царе справедливом и мудром, щедром и удачливом. С великим войском своим, еще до похода на Йасриб, он победоносно прошел по землям Месопотамии, где наголову разбил персидское войско под Вавилоном. Царя Кубаза, бежавшего с поля боя, настиг и сразил. Затем, разделив войско на три части, одну из армий, во главе с сыном Хассаном, направил на завоевание Китая. Другой армии, во главе с братом Йа’фуром, поставил целью добраться до Византии и овладеть Константинополем. Сам же, с третьей армией, в сопровождении сына Шамара дошел до Индии, где сразился в поединке и победил в нем владыку индусов. Во время этого похода Абу Кариб «забрал в свои руки» Иран, Афганистан и Индию. Что касается армии химйаритов, выдвинувшейся на ромейцев, то опрокинуть их она не смогла, но по пути в Византию захватила земли курдов. Хассану в Китае сопутствовала удача. Прославился и Шамар ибн Ас’ад. Продвинувшись из Афганистана в Среднюю Азию, он «поставил на колени» главный город Древнего Туркестана. Основательно «поправил» его, и назвал в свою честь Шамар-Кандом (Самаркандом).

Дело было так. Долго и безуспешно, как гласят сказания йеменцев, осаждал Шамар этот город. Но вот, наконец, удача улыбнулась ему. От перебежчика он узнал, что всеми делами в городе управляет дочь царя-старца. И он направил к ней посланца с письмом, в котором изъявил желание жениться на ней, сразу же, как вернется из похода в Китай. В качестве залога и в подтверждение серьезности своих намерений предложил взять на сохранение казну его войска, состоявшую из нескольких десятков запечатанных его личной печатью сундуков с золотом и серебром. При этом заметил, что в случае получения ею письма о его смерти с обязательно приложенным к нему личным кольцом-печаткой сундуки эти она может вскрыть и содержимое их забрать себе. Принцесса согласилась. Наступил вечер. Сундуки, доставленные к въездным воротам города воинами Шамара, внесли вовнутрь. Но в них – и в этом заключалась хитрость Шамара – прятались воины-химйариты, самые отчаянные и удалые. И в первую же ночь, выбравшись из сундуков, они открыли ворота города. Так он и овладел им. Увидев же принцессу, страстно в нее влюбился, взял ее в жены, и «обрел в городе том потомство». Из Средней Азии Шамар двинулся в Китай, на помощь брату Хассану, которому до его прихода уже удалось покорить многие из городов тамошних (3)

Со временем в Йемене, где иудейские торговые коммуны существовали уже во II в. н. э., а также в Хиджазе сложилась крупные колонии «народа йахуд» (евреев). Находясь вдали от родины, евреи обращали взоры свои во время молитвы в сторону Иерусалима. О вынужденном исходе иудеев в земли аравийские упоминал в своих стихах известный в Аравии еврейский поэт Сабуил бен ‘Адийа (500–560).

Аравийцы, по словам исследователей «Острова арабов», будь то йеменцы или хиджазцы, либо кто другой, не считали зазорным изымать собственность у евреев. Более того, утверждали, что имеют, дескать, на то законное право. Ведь Исма’ила, прародителя «арабов третичных», евреи незаконно в свое время лишили всего того, что должно было принадлежать ему по праву, как потомку и старшему сыну Ибрахима (Авраама) (4).

Богатый источник сведений о жизни и быте евреев Древнего Йемена – это анналы Вахбы ал-Йамани (656–732), известного йеменского собирателя сказаний и преданий, и записки прославленного путешественника, испанского еврея Бен Иона из Тудела, больше известного как Вениамин Тудельский (ум. 1173). В «стране Саба’», в землях Йемена, отмечал он, жили евреи, известные под именем рихавитов (детей Рихавы). Веру свою «держали крепко»; десятину со всего, что имели, отдавали своим мудрецам-талмудистам.

Христиане Древнего Йемена. Капсула времени

Среди первых проповедников христианства в Южной Аравии христианские источники называют апостолов Фому и Варфоломея.

Первый из них, как уже упоминалось в этой книге, потерпев кораблекрушение по пути в Индию (52 г.), у острова Сокотра, обратил проживавших на нем греков в христианство и воздвиг для них церковь – из обломков корабля, выброшенных волнами на берег.

О святом апостоле Варфоломее как первом проповеднике веры христианской в Южной Аравии сообщает в своем сочинении «Судьба христианства в Южной Аравии от времен апостольских до утверждения в ней магометанства» игумен Арсений. Об этом писали, говорит он, и Филосторгий, и Софроний, и Иероним, указывая на Варфоломея как на апостола «проповедовавшего Евангелие Христово сабеям, нынешним гомеритам» (химйаритам). «В числе тех, кто приходил за духовным наставлением к знаменитому подвижнику V века, преподобному Симеону Столпнику, – отмечает игумен Арсений, – упоминаются и гомериты». В житии Симеона Столпника (ок. 390–459), христианского святого, сирийского основателя новой формы аскезы, столпничества, сказывается, что, «аки реки», стекались к нему «народы разные, племена и языки»; хаживали к нему и гомериты (химйариты). Летописи повествуют, что во второй четверти V века несколько племенных вождей химйритов, находившихся по делам торговым в Сирии, выслушав проповедь Симеона Столпника, обратились в христианство.

В «Каталоге церковных писателей» Иеронима, замечает игумен Арсений, есть краткая заметка о путешествии в 190 г. в «Счастливую Аравию» некого Пантеона, направленного туда епископом Александрийским Дмитрием. Содержатся в «Каталоге» сведения и о другом «знаменитом учителе веры христианской» – об Оригене, которого приглашали к себе для выступлений с публичными проповедями аравийцы; притом дважды – в 239 и 247 гг. (5).

«Потаенными христианами», согласно летописям византийским, информирует игумен Арсений, были химйаритский царь ‘Абд Килал ибн Мат’уб (ок. 250), а также внук его, Вакий (320 г.)

О том, как христианство шагнуло в Наджран, крупный торговый центр на севере Йемена., рассказывает Ибн Хишам. Дело было так. Некто Файмиун (сирийский отшельник Евфимий; северные йеменцы называли его Файмиуном, а южные – Фимиуном), «приверженец веры Иисуса», странствовавший по Сирийской пустыне, «от одной деревни к другой», попал в плен к бедуинам; и оказался в рабстве, в Наджране, «вместе с последователем своим», Салихом. «Строго блюдя заветы Иисуса», скрытно вставал по ночам и совершал молитвы. И когда делал это, то хижина, где он ютился, озарялась светом, «освещалась без светильника». В ответ на соответствующий вопрос своего хозяина, однажды заставшего его за этим занятием и удивленного увиденным, поведал ему о «следуемой им вере». В состоявшемся затем откровенном разговоре сказал, что от той одиноко стоящей пальмы, которой, как божеству, поклоняются жители Наджрана, нет, дескать, по его разумению, «ни вреда, ни пользы». Пальма эта, молвил он, – всего лишь дерево, не более того. И как все другое на земле, «живое и неживое», подвластна она воле Господа, который «в силах сделать с ней, если возжелает, все, что захочет». Проговорив всю ночь, раб и хозяин, бывший, кстати, шейхом одного из племен, обитавших в районе Наджрана, договорились о следующем. Если случится так, что Бог, в которого верует Файмиун, «покажет над священной у наджранцев пальмой силу свою», то и он, а за ним и род, и племя его «примут веру Иисуса», и призовут к ней все население Наджрана.

С наступлением утра встал Файмиун на колени, и, помолившись, призвал Господа помочь ему обратить наджранцев в веру христианскую. Творец просьбу Файмиуна услышал, и «ниспослал на землю ураган», сильный и свирепый, дотоле в тех краях невиданный. Налетел он на Наджран, вырвал пальму с корнем, и забросил высоко в горы. Хозяин Файмиуна лично наблюдал за всем происшедшим. Именно он, человек в Наджране авторитетный и уважаемый, и известил соплеменников о том, кто и почему сокрушил их священное дерево. И жители Наджрана в Иисуса уверовали, и веру новую приняли. Так, со слов Ибн Хишама, христианство и пришло в Наджран (6).

Случилось это году где-то в 445-м, указывает в своих «Записках о мученичестве св. Арефы [‘Арафы] и других с ним в городе Негране [Наджране]» архимандрит Арсений. Но оговаривается. Отмечает, что Симеон Метафраст (византийский писатель и государственный деятель, автор свода житий святых, ум. ок. 960 г.) полагал, что христианство в Йемен было привнесено «Феофилом [Теофилусом Индусом], епископом, посланником императора Констанция» (337–361), направленным в земли Йемена около 344 г. (7). Той же точки зрения придерживался и Филосторгий (ок. 368 – ок. 439), автор «Церковной истории». На Феофила, повествует он, отправленного «около 350 года» к народу, жившему в Аравии, близ Океана, император возложил важную миссию. Состояла она в том, чтобы, во-первых, «завязать сношения мирные с гомеритами [химйаритами], называвшимися некогда савеями [сабейцами]». И, во-вторых, «выхлопотать разрешение на постройку церкви», дабы «путешествующие купцы римские», находясь по делам торговым в «землях благовоний», в том же Адене, к примеру, а потом и все другие из народа тамошнего, к христианству примкнувшие, совершать могли в церкви той богослужение (8). В числе подарков, взятых с собой Феофилом, было «200 каппадокийских лошадей». Несмотря на козни и «упорство евреев», «сильных в стране той», посольство Феофила имело «великий успех». «Владыка гомеритский [царь химйаритов], пораженный святостью Феофила, склонился к христианству», и «распорядился построить три церкви».

Первую из них возвели в Зафаре, столичном граде химйаритов. И была она, по словам Филосторгия и Фотия, одной из красивейших в той части света. Другую церковь поставили в Адене, куда часто заходили «корабли и купцы ромейские» и где проживала коммуна торговцев из земель византийских. Оттого-то и звался одно время портовый город тот среди мореходов Средиземноморья «рынком ромейским» в Южной Аравии. Еще одну церковь заложили на «известном рынке персидском» (в Старом Ормузе), что рядом с входом в «Персидское море» (Персидский залив). Из сочинений исламского историка и богослова ат-Табари (838–923) следует, что «смальту и мрамор» для храма в Зафаре и утварь для него везли из Византии; деньги на строительство «отпустил император Констанций» (9).

Побывал Феофил и в Наджране, «граде великом и многонаселенном», где при содействии купцов сирийских «распространялось христианство». О самом Феофиле знамо лишь то, что родом он с острова Диоскоридов (Сокотра). Мальчиком попал в Константинополь. Стал дипломатом императора Констанция.

Из истории христианства в Аравии известно, что в 626 г. христиане Наджрана направляли делегацию к Пророку Мухаммаду в Медину и заключили с ним договор, «скрепленный клятвами».

Со стороны Мухаммада, сообщает игумен Арсений, в договоре том содержались следующие обещания-обязательства. «Обещаюсь, – говорилось в нем, защищать христиан, и охранять от врагов храмы их, молельни и монастыри. Обещаюсь, что ни епископ не будет отрешен от своего епископства, ни христианин отвращен от веры христианской, ни монах от своего обещания, ни отшельник не будет изгнан из своего уединения». Если же «христиане вздумают поставить церковь или основать киновию» (христианскую монашескую коммуну), указывалось в договоре, или сделать «иное что, относящееся к богослужению», и станут «испрашать разрешение на то у мусульман», то мусульмане «имеют способствовать им по возможности».

«Не будет притеснен ни один христианин, находясь между мусульманами», гласил договор. «Не будут презирать его мусульмане». Не будут заставлять изменять веру или указывать ему, как «отправлять службу», ибо «такого рода насилие противно вестнику Божию и Его приказаниям».

Христиане, со своей стороны, пишет игумен Арсений, ссылаясь на византийские источники, не должны были, «ни тайно, ни явно», «оказывать гостеприимства врагам мусульман», «покровительствовать воинам, враждебным мусульманам», и «давать им безопасность в своих жилищах».

В случае «нападения врагов» христиане обладали правом «защищать себя с оружием в руках»; и «должны были укрывать в своих домах мусульман, преследуемых врагами» (10).

Из сказанного выше явствует, что договор, заключенный христианами Наджрана с Пророком Мухаммадом, позволял им иметь в Наджране «автономную общину» и сохранить свою веру. Храмов их Пророк предписал не трогать; монахов из монастырей не изгонять; от веры силой отказываться не принуждать.

Такое отношение Пророка Мухаммада к христианам объяснялось, как считали русские священники-исследователи истории христианства в Аравии, безусловно, и складывавшейся там в то время ситуацией. Непростые жизненные обстоятельства, связанные со священными войнами за веру, которые мусульмане вели в те годы с арабами-язычниками и еврейскими племенами, определяли во многом и гибкое отношение Пророка Мухаммада к христианам. Приходу ислама в земли Аравии они, не в пример евреям и арабам-язычникам, не противились, а пытались выстраивать с мусульманами отношения мирного и добрососедского сосуществования. «Более всех людей сильны ненавистью к уверовавшим иудеи и многобожники», – сказано в Коране. – Самые же близкие по любви к уверовавшим» это те, которые говорят, что они – христиане (11). Иными словами, христиане наджранские, отмечает игумен Арсений, «сохранение свобод своих старались обеспечить миром и согласием»; готовы были платить дань мусульманам и выступать их союзниками (12).

Христиане Наджрана, свидетельствуют хронисты, соблюдали слово, данное ими Пророку Мухаммаду, и достигнутые с Ним договоренности «блюли строго»; «участия в бунтах не принимали». В 630 г., после взятия мусульманами Мекки, епископ Наджрана «вновь ходатайствовал перед Магометом от лица всех горожан о соблюдении доброго согласия, и в чем Магомет ему не отказал», – замечает игумен Арсений (13).

Исход христиан из Аравии начался при втором «праведном» халифе ‘Умаре (правил Халифатом 634–644), лично принявшим капитуляцию захваченного арабами Иерусалима. При этом никаких обвинений, как это имело место с иудеями, христианам предъявлено не было. Но поскольку «не следовали они вере Мухаммада», то должны были покинуть земли «Острова арабов», родину Пророка и мусульман, «очистить от себя», по его выражению, «колыбель ислама».