Текст книги "Тельняшка. Автобиографическая повесть"

Совхоз – сокращение от «Советское хозяйство» – государственное сельскохозяйственное предприятие в СССР. В отличии от колхозов, являвшимися «добровольно-принудительными» общественными объединениями крестьян, созданными на средства самих крестьян, совхоз полностью финансировался и управлялся государством.

www. wikipedia.ru

Давным-давно, мыслитель Гераклит произнёс свою сокровенную фразу: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Как в воду глядел философ!

И ведь действительно, понятие «совхоз» уже давно кануло в лету. Точнее, вошло в историю, которую изучают ученики средних и старших классов.

Вот сидят ученики на уроке, а учительница им рассказывает, что в стране СССР существовала такая форма ведения сельского хозяйства, как «совхоз», а сама, при этом вспоминает, как она, будучи студенткой, ездила со своими однокурсниками в «колхоз», по крайней мере так было принято называть это полезное, а главное, обязательное мероприятие. И даже название того колхоза до сих пор помнит – «Заветы Ильича».

Рассказывает она своим ученикам про эти самые «колхозы-совхозы», нет-нет, да и вспомнит, как хорошо там было отдыхать со своими сокурсниками по филфаку.

А дети слушают и недоумевают, зачем нужно было ездить в деревню, терпеть там лишения, проживая в бараках, и, абсолютно бесплатно работать на полях.

И совершенно неведома им вся эта «лагерная» романтика, воспетая в бардовских песнях КСП-шников.

К слову, в Советском Союзе «лагерями» называли, порой кардинально противоположные по назначению, учреждения – от исправительно-трудовых колоний до пионерских лагерей.

И ещё, для краткости, в советском лексиконе существовало множество различных аббревиатур:

«КСП» – клуб самодеятельного поиска, «ЛТО» – лагерь труда и отдыха, «ЛТП» – лечебно трудовой профилакторий, «ЗК» – забайкальский комсомолец и т. д и т. п.

И, в этой связи, происходили курьёзные случаи, которые потом переходили из уст в уста в виде анекдотов, дошедших до нашего времени, как народные предания.

Вот один из них. Едут в поезде откинувшийся из тюряги зек (ЗК) и пионер. Зек спрашивает пионера: «Откуда едешь, пацан?». Пионер отвечает: «Из лагеря, дядя». Зек вздыхает: «И я из лагеря». Потом интересуется: «А тебе сколько лет?». Пионер отвечает: «Пятнадцать». Зек утвердительно кивает головой: «И мне пятнадцать». Затем опять интересуется: «А куда едешь?». Пионер отвечает: «К бабе». Зек вздыхает: «И я к бабе». И вновь спрашивает пионера: «Ты к своей бабе едешь?». Пионер отвечает: «К своей». Тут зек восклицает с неподдельным удовольствием: «А я к чужой!».

В отличие от современных школьников, у нас не возникало вопросов о целесообразности этого священного, для всех учащихся, мероприятия, как поездка в «колхоз».

Ездили абсолютно все – без вопросов. Кроме того, наша мореходка, как ни крути, относилась к учебным заведениям закрытого типа. Жили мы в казармах, питались в столовой. А, как известно, картошка – это второй хлеб. Посему «подшефный совхоз» никогда не испытывал недостатка в рабочей силе в период уборки урожая, рассчитываясь с мореходкой – картошкой.

Итак, в назначенный день, наша доблестная рота выстроилась на плацу перед главным корпусом родного мореходного училища. После напутственного слова «комдива», которое состояло из сплошных «недоматов», нас погрузили в грузовики и повезли на железнодорожный вокзал.

На перроне старшина провёл перекличку личного состава, и началась посадка в вагоны скорого поезда, который должен был нас доставить в подшефный совхоз с нетипичным для того времени названием – «Рассвет».

В вагоне было душно и неуютно. Места занимали «не согласно купленным билетам», как положено, а «как придётся», то есть по принципу: «кто не успел – тот опоздал».

В результате борьбы за место под крышей, я угнездился на верхней «багажной» полке под самым потолком вагона. Умостившись на полке, я закрыл глаза и мгновенно заснул. Видимо, сказалась старая курсантская привычка засыпать при любых условиях и в любом положении.

Спал я крепко под стук колёс и снились мне диковинные сны про сказочных морских красавиц – русалок.

Проснулся я оттого, что кто-то усиленно меня тряс за плечо. Открыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. А когда, наконец, стал осознавать происходящее, то уже трясся с сотоварищами в грязном кузове колхозного грузовика, который громыхал по ухабам просёлочной дороги.

Грузовик пронёсся по деревне, оставляя за собой столб пыли, и после получасовой усиленной тряски, мы, наконец, прибыли в лагерь. Памятуя об аббревиатурах, правильнее было бы сказать, что мы прибыли в ЛТО.

ЛТО состоял из покосившихся бараков весьма мрачного вида, очень похожих на стойло для скота и, отдельно расположенного в стороне от основных строений, общественного санузла, состоящего из десятка чугунных рукомойников, прибитых к длинной доске и пары-тройки, дурно пахнущих, гальюнов, выполненных в виде деревянных будок с прорезями в дверях в виде «ромбиков».

Первая ночь в бараках прошла быстро и безмятежно.

А на утро, началась новая, доселе невиданная мне жизнь, которая с лёгкой руки нашего командира так и отпечаталась в моей памяти фразой: «В позе прачки за комбайном».

 
Широко трепещет туманная нива,
Вороны спускаются с гор.
И два тракториста, напившихся пива,
Идут отдыхать на бугор.
 
 
Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане,
И этим сознанием горд.
Другой же играет порой на баяне
«Santana» и «Weather Report».
 
 
Б. Гребенщиков & группа «Аквариум»
 

Утром, по команде «подъём», весь личный состав роты выбежал из бараков на утреннюю зарядку. Далее, всё происходило по обычному училищному распорядку – утренний туалет, завтрак, утренняя поверка.

После проведения переклички, старшина доложил командиру о том, что личный состав роты построен на работы, за исключением заступившего наряда.

Обойдя строй, и тщательно осмотрев каждого курсанта, Шарапов остановился, развернулся лицом к строю и своим поставленным командирским голосом произнёс:

«Товарищи курсанты, мля! Сегодня Вы в первый раз выезжаете на поля нашего, мля, горячо любимого подшефного совхоза, для выполнения, мля, ответственного задания – сбора урожая. В полях, мля, нужно собирать картошку. Для тех, кто в бронепоезде, повторяю, что собирать нужно картошку, а не „траву“. Кто, мля, будет замечен за сбором „травы“, будет немедленно отчислен из училища!».

После чего, он перевёл дух и многозначительно посмотрел на самых отъявленных разгильдяев, стоящих в строю. Затем он дал команду: «Разойдись». Строй мгновенно распался и уже через минуту вся рота, расположившись на завалинке перед бараками, дымила папиросами.

Дымить пришлось недолго. К лагерю подкатили грузовики, и старшина скомандовал: «По машинам!».

Забираясь в кузов, я неожиданно для всех и самого себя процитировал вслух строчку из песни Высоцкого: «Значит так, автобусом к Тамбову подъезжаем, а там – рысцой, и не стонать! Небось картошку все мы уважаем, когда с сальцой, её намять!».

Мы долго тряслись в грузовиках по просёлочным дорогам, глотая колхозную пыль, пока, наконец, прибыли в пункт назначения. Полюшко-поле, на котором нам предстояло потрудиться в «позе прачки за комбайном» простиралось до самого горизонта.

Курсанты ДВВИМУ на колхозном поле

Глядя на необъятные просторы нашей великой Родины, мне пришло на ум изречение сурового командира 2-ой роты – капитана второго ранга Кукаркина: «Когда курсант работает – мозги отдыхают».

В истинности слов этого достойного мужа, я имел честь убедиться собственноручно.

Ведь действительно, работа в поле не требовала абсолютно никаких интеллектуальных усилий.

Всё очень просто – выкопал клубень картошки из земли, отчистил от грязи и корней и бросил его в ведро.

Когда ведро наполнялось доверху, его нужно было вывалить в кузов грузовика или прицепа, который всегда находился неподалёку.

Вот так, изо дня в день, мы приезжали на совхозные поля и собирали картошку. Мне кажется, что мы собрали её столько, что этим урожаем можно было накормить добрую половину населения моего родного города.

Помимо работы в поле, пару-тройку курсантов ежедневно отправляли на разгрузку картофеля в овощехранилища.

В отличие от полевых работ, здесь нужно было работать не вилами, а деревянной – абсолютно плоской лопатой, напоминающей весло для гребли на каноэ.

Поскольку, ещё до мореходки я занимался этим видом спорта в школе олимпийского резерва и имел 3-ий взрослый разряд, то работа с «веслом» в руках доставляла мне огромное удовольствие. Разгребая и откидывая картошку, я представлял, что нахожусь не в кузове колхозного грузовика, а в каноэ, которая плавно скользит по акватории Амурского залива.

В один из таких дней, меня и троих моих сотоварищей отправили на работу в овощехранилище. Именно там мы и нарушили запрет нашего командира, собрав урожай «шишек» на местной плантации. Вот уже воистину, библейская история грехопадения.

А дело было так. Разгрузив ударными темпами очередную машину с картошкой, мы отправились на перекур. Местом для курения служили деревянные ящики, которые в большом количестве были разбросаны возле хранилища. Позади нас раскинулось поле, поросшее бурьяном и полынью. А в двух шагах от «места для курения» произрастала она – «царица полей». Начальство в тот момент отсутствовало, и мы были предоставлены самим себе.

– Мужики, а траву кто-нибудь из вас пробовал? – таинственно прошептал кадет по прозвищу – Стэп.

– Я не пробовал – лениво ответил Лэбан, – А чего её пробовать, вон она растёт. Я слышал, что курят не листья, а шишки. Сейчас шишечек подсоберём и порядок!

– А вдруг спалят нас с травой, что тогда? – прошептал Стэп, – Отчислят ведь…

Я молча наблюдал за этим нехитрым диалогом, делая вид, что мне всё равно. Хотя, на самом деле, у меня от этих речей сердце бешенно застучало… Шутка ли, мы будем курить траву!

А меж тем, Лэбан нехотя встал и подошёл к кусту, который так будоражил наше воображение, и, оглядевшись по сторонам, начал срывать шишки. Когда «урожай» был собран, он вытащил из нагрудного кармана голландки коробок со спичками, которые высыпал в карман брюк, а, собранные шишки, аккуратно уложил в пустой коробок. После чего, он моментально засунул его за пазуху.

– Ну, вот и все дела! – произнёс он, прищурив левый глаз.

После перекура мы вновь принялись за работу. А о коробке до вечера никто не вспоминал.

На ужин у нас был борщ и картофельное пюре с селёдкой.

Насладившись кулинарными изысками нашего училищного повара, мы отправились к баракам, где обычно проводили свободное вечернее время, глазея сквозь забор, на деревенских «тёлок».

Когда солнце скрылось за изумрудными приморскими сопками, Лэбан вытащил из-за пазухи коробок с травой…

«Вы не знаете, что такое гусь! Ах, как я люблю эту птицу!

Это дивная жирная птица, честное, благородное слово.

Гусь! Бендер! Крылышко! Шейка! Ножка!

Вы знаете, Бендер, как я ловлю гуся? Я убиваю его, как тореадор, – одним ударом.

Это опера, когда я иду на гуся!

– Бендер! Он гуляет по дороге. Гусь!

Эта дивная птица гуляет, а я стою и делаю вид, что это меня не касается.

Он подходит. Сейчас он будет на меня шипеть.

Эти птицы думают, что они сильнее всех, и в этом их слабая сторона.

Бендер! В этом их слабая сторона!.. Теперь нарушитель конвенции почти пел:

– Он идёт на меня и шипит, как граммофон. Но я не из робкого десятка, Бендер.

Другой бы на моем месте убежал, а я стою и жду.

Вот он подходит и протягивает шею, белую гусиную шею с жёлтым клювом.

Он хочет меня укусить. Заметьте, Бендер, моральное преимущество на моей стороне.

Не я на него нападаю, он на меня нападает…»

И. Ильф и Е. Петров, «Золотой Телёнок»

Жизнь в колхозе текла не шатко и не валко.

Днём мы работали, а вечером сидели на завалинке перед бараками и наблюдали через забор просёлочную дорогу, по которой периодически прогуливались местные жители. Особое оживление в наших рядах наблюдалось при появлении представительниц «прекрасного пола».

Вот идут по дороге две деревенские дивчины, поглядывая, как бы ненароком на наш лагерь, и когда они уже поравнялись с нашей завалинкой, как вдруг, слышат: «Вон та красивая, ну та, что с краю!» Смотрят девочки друг на друга с недоумением, а из-за забора в этот самый момент раздаётся дружный курсантский хохот. Девки краснеют и в спешном порядке ретируются в сторону своей деревни.

По субботам у нас был самый настоящий «банный день». Ходили мы в общественную баню, со всей её традиционной атрибутикой – шайками, мочалками и хозяйственным мылом.

А по воскресеньям отправлялись в «город».

В деревню выходили группами, чтобы избежать столкновения с местными алкашами, которые жрали самогон и жаждали набить кому-нить морду «по синеве».

В один из таких дней, мы отправились на прогулку в деревню.

Поскольку папиросы у нас закончились, то первым делом мы направились в сельмаг.

Каково же было наше удивление, когда обнаружилось, что из продажи исчезли все сигареты и папиросы. Пришлось довольствоваться махоркой, которая продавалась здесь в изрядном количестве. Набрав в магазине махорки и пряников, мы свернули с просёлочной дороги и углубились в частный сектор.

Несколько раз мы срывали яблоки, которые росли на ветках, свисающих из-за забора.

Соблазна проникнуть в чужой сад у нас не было, ибо яблоки мы уже воровали и были пойманы бдительным хозяином. Правда, в тот раз нам просто повезло, ибо хозяин сада оказался сердобольным человеком. Когда он поймал нас на воровстве, припугнул нас, внушительного вида, берданой, а потом, когда разглядел, что мы заезжие «морячки», расчувствовался и отпустил нас с миром, разрешив при этом сорвать столько яблок, сколько мы сможем унести.

Рассматривая местные достопримечательности и жуя трофейную «антоновку», точь-в-точь, как хулиган Квакин из гайдаровского «Тимур и его Команда», мы вышли к окраине леса.

На опушке, перед самым лесом, паслись гуси.

«Гуси-гуси – га, га, га! Есть хотите – да, да, да!».

Гуси были очень важными: с длинными шеями, белоснежными перьями и жёлтыми клювами.

Прав был старик Паниковский! Гусь птица дивная! Крылышко! Шейка! Ножка!

Мы остановились и заворожено смотрели на гусей. А меж тем, гуси приближались к нам, издавая шипящие звуки. Они явно было настроены агрессивно, давая нам понять, что мы вторглись на их территорию. Один из гусей приблизился к нам вплотную, и вдруг, Лэбан схватил его за шею, прижал к себе что есть силы и вприпрыжку помчался в лес.

Не дожидаясь, когда в нас начнут палить из берданы, мы устремились вслед за ним.

Бежали мы, что есть духу, до тех пор, пока силы не покинули нас.

Первым на траву упал Лэбан, потом Стэп, а за ними и я. Лэбан опустил гуся на траву. Не давая птице возможности прийти в себя, Лэбан снял с себя голландку и набросили её на птицу. Лежали тихо, прислушиваясь ко всем шорохам. Мы ждали, что вот-вот из леса выскочит хозяин или хозяйка несчастного гуся и набросится на нас. Но ничего подобного не произошло. В лесу было тихо, тихо. Сквозь шелест, ещё не опавшей листвы, раздавалось щебетание птиц и карканье ворона.

– А на хрена ты гуся схватил? – нарушил тишину Стэп.

– Сам не знаю, представил его зажаренным на вертеле и схватил – признался Лэбан.

– Если кто-нибудь из местных видел, что мы утащили гуся, нам – конец! – повернувшись к Лэбану лицом, сказал Я. – Ты это хоть понимаешь?

– Да никто не видел, не ссы! Мы его зажарим на вертеле и сожрём. А перья и кости закопаем в лесу. Никто ничего не докажет!

После чего, Лэбан схватил несчастную птицу и ловким движением руки свернул ей шею…

Гусь лежал на траве бездыханный. А из моих глаз покатились слёзы.

– Зачем ты убил птицу? Что она тебе сделала?

Лэбан ничего не ответил, он молча взял бездыханного гуся и принялся его ощипывать.

Я отвернулся, чтобы не видеть, как белая птица превращается в груду из мяса и костей.

Через полчаса Стэп притащил сухие ветки, выложил из них костёр, а Лэбан, покончив с ощипыванием и разделкой птицы, соорудил что-то вроде вертела.

Затем, Лэбан принялся зажаривать гуся.

Мы со Стэпом молча сидели и курили, наблюдая, как Лэбан медленно вращает вертел над костром.

Стояла чудесная осенняя погода.

Над нашими головами шумел желтой листвой манжурский орех. В синем небе медленно проплывали вечные странники – облака.

Дым от костра струился над нашими головами, и при каждом дуновении ветерка, он менял своё направление, обдавая нас ароматом жареного мяса.

От запаха мяса у меня разыгрался зверский аппетит.

И вот, наконец, Лэбан сообщил о том, что «дичь приготовлена».

К моему огромному стыду, я не смог отказаться от куска, предложенного мне, мяса птицы.

Поедая, безвременно павшую от рук Лэбана птицу, я представлял себе, что мы – лихие разбойники, живущие в лесу подобно Робин Гуду и его «лесному братству».

И вдруг, я поймал себя на мысли, что оправдываю перед самим собой свой же безнравственный поступок по отношению к несчастной птице.

Так я съел Гуся…

Покончив с трапезой, мы сгребли опавшую листву из-под деревьев. Соорудили каждый себе постель из жёлтых листьев и, удобно расположившись у костра, дружно заснули.

Слово «Полундра» (голландское) означает:

Стерегись, берегись, отойди, прочь! ожгу, убью!

Так кричат, коли что бросают или что падает сверху.

Толковый словарь Даля

Осень в районном центре, где была расквартирована наша рота, вступила в свои права.

Лес окрасился в красно-жёлтые тона, дни оставались по-прежнему тёплыми, в вот ночи – становились изо дня в день всё холоднее и холоднее.

По ночам в бараке было настолько холодно, что нам приходилось спать в полном обмундировании, накрываясь с головой шерстяными солдатскими одеялами.

Утренний моцион с умыванием в рукомойниках и утренней зарядкой превратился в сущий ад.

По утрам вода в рукомойниках покрывалась тонкой корочкой льда, отчего, прежде приходилось разбивать лёд, а потом, стынущими от ледяной воды руками, омывать лицо.

Сбор урожая подходил к концу. Один день был похож на другой. Увольнения в «город» нам запретили из—за стычки с местными.

А дело было так: в клубе районного центра по выходным дням проводилась дискотека, на которую стекались девчонки с окрестных деревень. Нам ужасно хотелось пойти на эту дискотеку, но наш командир, предупредил нас, что посещение этих мероприятий может закончиться для нас мордобоем, а хуже того – поножовщиной. Ведь далеко не секрет, что местные парни, распивали на дискотеке самогон, который считался культовым напитком в деревне, и самозабвенно курили траву прямо на танцплощадке. Советская деревня жила по своим законам, а, как известно, «со своим уставом в чужой монастырь не ходят».

Мы с приятелями оставались в расположении лагеря и по привычке, ставшей уже традицией, курили махорку на завалинке, нежась в лучах заходящего солнца, когда на проселочной дороге заметили клубы пыли и услышали топот конских копыт.

Почуяв неладное, старшина, сидевший неподалёку, выкрикнул, что есть мочи: «Полундра! Рота в ремень!».

Команда «рота в ремень» была воспринята всеми буквально. Через пару минут рота в полном составе с ремнями в руках выстроилась возле ворот лагеря.

А меж тем, к лагерю по дороге бежали наши кадеты, за которыми, с каждой секундой сокращая дистанцию, на лошадях мчались местные. Зрелище было ужасающим!

Мы открыли ворота и высыпали на дорогу. Наши парни, завидев «однополчан», из последних сил сделали последний рывок и с разгону влетели в наши ряды.

Местных было немного, но они были на лошадях, а в руках у них были плётки.

Они осадили своих коней перед нашим строем, демонстрируя свою мощь.

Но, несмотря на то, что они были верхом, силы были явно неравными. Полсотни курсантов с флотскими ремнями против десятка «кавалеристов» с нагайками.

Кони ходили под всадниками, и в тишине, наступившей уже ночи, раздавался свист нагаек.

Местные матерились и угрожали расправой нашим товарищам, которые, только что, спасались от них бегством.

Я сжимал в руках свой кожаный флотский ремень с медной бляхой и готовился к самому худшему.

Воображение рисовало кровавую бойню, в которой должны были смешаться в кучу кони и люди. Как вдруг, тишину ночи разорвал вой милицейской сирены. Со стороны деревни к лагерю приближался уазик участкового.

Пришпорив своих скакунов, местные, бросив парочку грязных проклятий в нашу сторону, ретировались в лес.

Я облегчено вздохнул и опустил ремень – опасность миновала. Старшина скомандовал: «Разойдись!», строй рассыпался, и курсанты начали медленно расползаться по своим баракам.

К лагерю подскочил милицейский уазик, из которого выпрыгнул участковый, которого у входа в лагерь, уже встречал командир роты и замполит. Участковый стащил с головы фуражку и стал размахивать руками, жестами указывая в сторону леса, в котором скрылись местные.

Добравшись до своего барака, мы с приятелями, расположившись на шконках, обсудили возможные последствия стычки с местными. Кто-то вспомнил, что в прошлом году, курсант 2-ой роты получил ножевое ранение прямо на дискотеке в местном клубе. А в нашем случае, просто могли потоптать конями или покалечить нагайками.

Правда, как говорится: «всё хорошо то, что хорошо заканчивается», а посему, после обсуждения вышеописанных событий, не дожидаясь команды «отбой», закутавшись с головой в одеяла, мы дружно отошли ко сну.

Наутро, командир построил весь личный состав роты. Перед строем выступил, прикомандированный к нам, замполит.

В своей речи он упомянул про политическую обстановку в мире, потом плавно перешёл к событиям вчерашнего вечера. Итогом его спича был приказ, в котором значилось, что до окончания сельскохозяйственных работ в подшефном совхозе, всему личному составу запрещаются увольнения в районный центр. И хотя, работать на совхозных полях нам оставалось недолго, перспектива просидеть оставшиеся дни за забором в лагере, показалась нам безрадостной.

Больше стычек с местными не было. Каждое утро к воротам лагеря подъезжали грузовики, которые отвозили нас на поля, а после работы, эти же грузовики доставляли нас в лагерь.

Пару раз у ворот лагеря появлялись «кресты» (так мы называли местных «за глаза»), но после появления участкового, они перестали крутиться возле нашего лагеря.

Наш «трудовой подвиг» подходил к концу, картофель с полей был убран, а посему – наша миссия в совхозе «Рассвет» была успешна выполнена.