Текст книги "Его величество и верность до притворства"

И вот месье Неклюжь бросившись на него, используя те преимущества, которые даёт ему его высокий рост, сразу же попытался достать шпагой Трофима, прежде чем тот в ответ достанет его. Но виконт Трофим не собирался, вот так просто, идти на поводу роста месье Неклюжа и он, используя свою большую по сравнению с Неклюжем манёвренность, в ответ применил новую тактику, где каждый замах или выпад месье Неклюжа сопровождал сказанным под его руку словом «вжик».

На что месье Неклюжь пытаясь достать Трофима из-за его естественной оборонительного сооружения – дерева, посмотрев вверх, делает обманный манёвр глазами, в результате которого по задумке месье Неклюжа, виконт Трофим должен в свою очередь залюбопытсвовать, и заинтересованный тем незримым, что там такого в высоте увидел месье Неклюжь, посмотреть туда же. Ну а пока Трофим, завлечённым таким хитроумным приёмом месье Неклюжа, пытается узреть то, что там такого увидел Неклюжь (а там по большому счёту не было ничего интересного), сам месье Неклюжь резко смещается в левую сторону от дерева и из этого открытого для нанесения укола пространства, наносит смертельный удар шпагой Трофиму.

Но виконт Трофим, несмотря на созданную месье Неклюжем интригу и угрызения своего вечно голодного желудка, подозревающего, что месье Неклюжь никак заметил сочное яблоко или грушу, уже в своё время наученный горьким опытом, где его любопытный нос не раз прижимали дверьми, сумел-таки сдержаться от искушения посмотреть вверх (потом посмотрю) и тем самым вовремя сумел обнаружить грозящую ему опасность со стороны этого хитрого месье. И Трофим вновь сказав под руку месье Неклюжу: «Вжик!», – должно с реагировал на новый выпад сего хитроумного месье.

Ну а когда тебе под руку говорят и необязательно такие невыносимые для слуха фехтовальщика слова, то это всегда приводит к волнению и сбою руки фехтовальщика. В результате чего месье Неклюжь, вместо того чтобы точно направить свою шпагу в грудь своего противника – Трофима, разит ею то самое дерево, под защитой которого находился этот однозначно нечестный Трофим.

Что заставляет месье Неклюжа ещё больше расстроиться и нервничать, ведь его шпага чуть было не переломилась, после того, как она так жёстко вошла в ствол дерева. При этом виконт Трофим ещё издевается и подшучивает над ним, заявляя, что он месье Неклюжь, слишком неуклюж для него, а вот для деревьев – в самый раз. И, конечно, месье Неклюжь в очередной раз взрывается и начинает так ожесточённо и злобно лупить, и колоть своей шпагой, правда, всё больше по воздуху и деревьям, что Трофим еле успевает ретироваться и раз за разом менять деревья, которые только и позволяют ему спрятаться от этой ярости месье Неклюжа.

Впрочем, виконт Трофим всё-таки иногда позволял себе бестактность, и словом, и иногда одиночными уколами в сторону месье Неклюжа, так сказать, не позволял ему окончательно забыться и держал его в тонусе.

Так в один из напряжённых моментов для своей перевязи на груди, когда месье Неклюжь своей шпагой по касательной от дерева чуть было также не коснулся и Трофима, он, благодаря удаче и некоторому везению, сумел не только уклониться, но и в ответ даже проделать небольшую дырку в рукаве камзола месье Неклюжа. Что вызывает новую вспышку ярости у Неклюжа, которому, при его нестандартной размерности и так дорого стоит пошить себе одежду и в особенности камзол, а тут опять дырка и значит новые траты. Ну и месье Неклюжь готов уже прямо сейчас разорвать на части этого Трофима, который видимо, тоже замечает, что он натворил, и начинает пятиться назад.

– Нет, уж! Теперь ты от меня не уйдёшь. – Заорал месье Неклюжь и, забыв о шпаге виконта и всякой другой предосторожности, бросился на виконта Трофима, который, что за нахал такой, не стал его ждать и нырнул под своды веток дерева. Но разве в данный драматичный момент, что либо, кроме разве что только, так незаметно спрятавшегося в своей же листве ствола дерева, может остановить, не разбирая дороги, несущегося вперёд не глядя месье Неклюжа. Нет, конечно. И месье Неклюжь снося всё на своём пути, даже не заметил, как он преодолел все эти лиственные преграды, за которыми уже видится, однозначно покойник – виконт Трофим. И вот, кажется, всё, и Трофим сейчас же будет нанизан на острие шпаги месье Неклюжа, который, не видя ничего и никого кроме Трофима, в предвкушении расплывается в улыбке, и тут же со всего маху сносит вставший на пути его лба ствол дерева, и заодно себя вместе с ним.

– Оп-па! – только и успел сказать месье Неклюжь, изумлённо наблюдая за тем, как его ноги, взлетев выше его головы, начинают парить в воздухе, и так до тех пор, пока уже он сам не приземляется на затылок, и его не засыпает упавшей со ствола дерева листвой.

Но виконт Трофим не успевает отдать должное, так скоропостижно выбывшему из поединка месье Неклюжу, так как уже месье Гнусак обойдя Трофима с другой незаметной стороны, вероломно – не предупредив шумом своих вступающих на землю ног – нападает на него. И, пожалуй, виконта Трофима ожидала бы такая же, а может и того хуже участь, что и месье Неклюжа, не наступи месье Гнусак на отложенности страха лошадей (а нечего было пугать лошадей). Что, собственно, и приводит к тому, что опорная нога месье Гнусака, не получив должного для себя упора на землю и, соскользнув под себя, тем самым сбивает месье Гнусака с себя и цели. И месье Гнусак, чьё неустойчивое положение теперь уже бесповоротно ведёт к его падению прямо на то, на чём он поскользнулся (до чего же необъяснимый, с долей философской мудрости физический закон), вместо того чтобы проткнуть Трофима, только касательно шпагой проходится по его спине.

Ну а виконт Трофим, чья спина, хоть и чесалась, но всё же была несколько неприятно удивлена таким неожиданным её касательством, спохватывается и резко развернувшись в ту сторону, где до него попытался дотянуться, скорее подлый, нежели незваный гость месье Гнусак, увидел там ошеломляющую всякое имеющее в себе хотя бы зачатки благородства сознание картину падения месье Гнусака в то, что из себя скорей всего и представлял этот оступившийся на своей подлости дворянин. Ну а весь этот неприличный даже для лесных жителей – йети, вид месье Гнусака ставит Трофима перед непростым выбором. Либо оттошниться, на чём настаивал исходящий запах от месье Гнусака и сильная вымазанность его лица лошадиными отходами их жизнедеятельности, либо же от души рассмеяться, чему опять же способствовал прибитый вид месье Гнусака и весёлый нрав Трофима. И, конечно, Трофим выбрал весёлость, с которой он и обратился к месье Гнусаку.

– И как вам не стыдно, месье. Смотреть на меня такими невинными глазами. – Рассмеявшись, виконт Трофим своим заявлением ещё больше удивил месье Гнусака, находящегося в полном умственном недоумении. И месье Гнусак в ответ на эти слова Трофима, явно стесняясь себя и своего положения, только похлопал глазами.

Ну и на этом виконт Трофим уже было хотел закончить своё знакомство с месье Гнусаком и покинуть его, как вдруг, совершенно неожиданно он почувствовал, что его левое плечо не просто онемело, а даже налилось кровью. Что, не только вызывает вопросы у Трофима, но и заставляет его перевести свой взгляд на своё левое и такое больное плечо. Из которого, о боже, торчало остриё шпаги. Что сразу же наводит на свои нерадостные мысли и главное на вопрос – а кто за всем этим стоит? На что, между прочим, пока эта пронзившая его плечо шпага находится в таком застрявшем положении, нелегко ответить – любое движение Трофима вызывает у него бесконечную боль. При этом хозяин шпаги, тот, кто замыслил этот подлый подход к Трофиму, ожидаемо не спешит представляться, предпочитая оставаться в тени спины, начавшего терять свои силы Трофима.

И, пожалуй, всё шло к тому, что виконт Трофим, так бы и не узнал, кто воткнул в него шпагу и вслед отправил его на тот свет. Хотя путём исключения, он, скорей всего, если бы подумал, то мог бы предположить, кто это с ним сделал. Но Трофим, несмотря на то, что ему это было очень интересно, всё же, пока что не стал об этом думать – ему было не до того – ведь ему нужно было ещё дышать, что с каждым мгновением наполнения рта кровью, становилось всё трудней делать.

Но сегодня удача всё же была на стороне виконта Трофима, чьё затруднительное положение вовремя обнаружил освободившийся от месье Анатоля капитан де Витри, который осознав, что медлить нет времени, в два счёта настигает место стояния Трофима и в один удар срезает кисть той самой подлой руки, которая держала ту шпагу, на которой в свою очередь в подвешенном состоянии находился виконт Трофим. После чего округу оглашает истеричный крик получившего по рукам бывшего обладателя двух, а теперь носителя всего лишь одной целой руки, а также до степени вероломности подлого характера – месье Х-а, чьё падение на колени, на этот раз происходит одновременно с уставшим до смерти стоять на ногах Трофимом.

Но на этом как оказывается, всё это противостояние не заканчивается. Так истеричный крик месье Х, скорей всего обладал волшебными свойствами – умением дозваться до мертвенно спящих и подымать на ноги не ходящих, а именно до месье Неклюжа, чья полная невозмутимости физиономия, спустя мгновение и появилась из под груды веток. Но не только месье Неклюжь начал приподыматься со своего места, но и месье Гнусак, заметив, что Трофим скорее повержен, чем цел, решив показать себя с безответственной и неблагодарной стороны, явно что-то замышляя против виконта, взяв шпагу, начал приподыматься на ноги.

Что, между тем, очень отлично замечается капитаном де Витри, который быстро обозрев местоположение противника, не стал останавливать на них свой взгляд, а многозначительно посмотрев на лошадей, крепко сжал свою шпагу и, приблизившись к ним, плашмя нанёс удар шпагой по крупу одной из лошадей. Ну а лошади, несмотря на свои крупные размеры, всё же несколько пугливое и нелюбящее неожиданных ударов по своему крупу животное. Так что они ожидаемо повели себя нервно-восторженно – резко бросившись в разные в стороны, в желании не только удрать, но и смять своими копытами всех тех, кто окажется у них на пути.

Ну а этим кто встал на их пути можно сказать не очень-то повезло, и не успели месье Гнусак и Неклюжь, как наиболее близко к ним находящиеся (капитан, до чего хитрая каналья, в один момент спрятался всё туда же – за одно из деревьев) и значит, более привлекательные для копыт лошадей персоны, понять, что тут вообще происходит, как их умственная деятельность в один удар копытом прекратила своё функционирование. Ну а удар копытом даже для такого массивного лба, которым обладал месье Неклюжь, всегда становится большим испытанием для него. И любой попавший под этот копытный молот месье, валяясь на больничной койке, по прошествии многих дней и недель будет вынужден признать, что, пожалуй его лоб, ещё не столь крепок. К чему, скорее всего придут и отправленные в нокаут месье Гнусак и Неклюжь, чьи лбы звучно отозвались и заискрились после удара копытами лошадей по ним.

Пока же капитан де Витри щурился от той яркой вспышки света, в которую озарилась эта лесная роща (источником света, как вы уже догадались, стали лбы этих нерасторопных месье), виконт Трофим, чьи глаза наоборот оказались в затмении, окончательно рухнул вниз головой на землю. Правда капитан, опять же своевременно, замечает то прискорбное положение, в котором оказался Трофим, а также то, что тот таинственный и вероломный незнакомец в маске, не став дожидаться возмездия за свои подлые дела, бросив свою кисть руки на произвол диких собак, в одно мгновение скрылся с места своего преступления.

И хотя капитан совершенно взбешён таким, в общем-то, предсказуемым поведением незнакомца, он всё-таки не бросается на его поиски, а понимая, что в его помощи сейчас больше всего нуждается Трофим, быстро направляется к нему. Где капитан, слегка приподняв Трофима с земли, по бледным лицевым и кровавым грудным признакам убеждается в том, что тому срочно необходимо содействие какого-нибудь медицинского светилы.

Ну а капитан, на то и военный человек, чтобы не только знать тех, кто лучше всего справляется с задачей отправки какого-нибудь зарвавшегося месье на тот свет, но ему так же известны все имена и адреса тех, кто ставит на ноги благородных месье, чьи тела, в основном коварным образом, нередко оказываются проткнутыми другими неблагородными и подлыми месье. И капитан недолго думая, а всего лишь бросив взгляд в сторону сражающегося маркиза де Шубуршена, убедившись в том, что у того ещё есть шанс на благополучный исход поединка, закидывает Трофима себе на плечо и относит его к первой же, уже успокоившейся лошади. Там же происходит перекладывание груза – виконта Трофима, но только не ответственности, на плечи лошади. После чего капитан отвязывает лошадь и, запрыгнув на неё, направляет лошадь в сторону сражающихся дуэлянтов.

– Маркиз! Позвольте мне вас отвлечь. – Подъехав к стоящим в позиции скрещенности шпаг и лиц дуэлянтам, обратился к де Шубуршену капитан. И хотя маркизу де Шубуршену, под ожесточённым натиском Бутвиля приходилось не сладко, он как человек, для которого куртуазность не пустой звук, не стал ссылаться на огромную занятость, а кивнув ему, дал понять, что его слушают.

– Виконту Трофиму по причине своего плохого самочувствия, необходимо экстренно покинуть вас. Так что, если вы пока не нуждаетесь в нашей помощи, то мы на ненадолго покинем вас. – Сказал капитан де Витри.

– Не смею вас задерживать. – Последовал ответ маркиза де Шубуршена, который кивком головы в сторону песочных часов, дал понять капитану, что было бы неплохо, если бы он поспешал. Что в один взгляд улавливается капитаном, и он ответно кивнув, поддав в бока лошади шпорами, отправляет её вскачь.

Ну а оставшимся на этом импровизированном поле боя дуэлянтам остаётся только одно – продолжать начатое, что ими и делается. Правда уже больше с усталостью в глазах и в движениях, нежели с той энергией и патетикой, с которой всегда начинал Бутвиль, видевший в дуэли не просто противоборство двух соперников, а нечто большее. Ведь для него дуэль была не только смыслом всей его никчёмной без дуэлей жизни, но и неким моментом истины, определяющим его значимость в ней. Так в человеке, находящимся на пороге смерти, что и позволяет вскрыть в нём всё скрытое от чужих и даже от своих глаз естество, в этот кульминационный момент для его жизни, как раз и проявляется всё то, что он на самом деле есть, давая понять всю его значимость для мира; и не важно, что в нём в основном проявляется его эгоцентризм, ведь это тоже часть вселенской природы. А её замыслы и вложения в душу человека не обсуждаются.

Так что месье Бутвиль, как первый дуэлянт и задира, отдавая своё должное дуэли, не мог и не имел право начать поединок без своего патетического слова (мы немного вернёмся назад, к началу поединка; у каждого из дуэлянтов он начинался по-разному).

– Если ты меня ещё не знаешь, то я так и быть, в двух словах расскажу. Я большому счёту писатель. Моё перо – шпага! Мои чернила, это кровь противника, а его тело есть бумага. – Выхватив шпагу и надвигаясь на маркиза де Шубуршена, продекламировал всем известную присказку Бутвиль. На что маркиз де Шубуршен, будучи не склонным к тому, чтобы так подробно себя выделять перед незнакомыми людьми, которые, кто их знает, как интерпретируют сказанное им, для начала решив проверить насколько крепка рука этого Бутвиля, попытался сразить того ловким приёмом. Но Бутвиль, как оказалось, умеет не только декламировать себя, но и исключительно хорошо владеть шпагой, которая умело отразив удар де Шубуршена, своей лёгкой касательной проходимостью мимо носа маркиза, определённо охладила его пыл.

– И это только моё предупреждение вам, маркиз. – Усмехнулся Бутвиль, глядя на ту оторопь маркиза, которую вызвал его ответный хлёсткий удар. И хотя этот умелый контрудар Бутвиля показал Шубуршену, что, пожалуй, его противник способен на многое, маркиз не стал поглядывать по сторонам в поисках путей отхода или не дай Бутвилю удачи – помощи, а вспомнив предупреждение капитана, принялся всем известным методом тыка, искать слабые стороны месье Бутвиля. Ну а месье Бутвиль, как и всякий склонный к тщеславным поступкам человек, этот вывод для себя сделал Шубуршен, обозревая его огромные усы, пожалуй, не любит раскрывать имеющиеся у него недостатки, которых у него, опять же по мнению маркиза, скорее всего нет.

Чего, уже по рассудительному мнению де Шубуршена (у маркиза на все случаи жизни, имеются свои различные мнения), совершенно невозможно быть, и как ему кажется, то для развития каждой полноценной личности, ей просто необходимо иметь в себе некоторые недостатки, борьба с которыми и позволяет совершенствовать свою природу.

– Вот, например, я. – Маркиз де Шубуршен, в доказательство своей теории, всегда готов привести себя в пример. – Так во мне наряду со многими совершенствами (в этот момент де Шубуршен любил поглядывать на себя в отражении чьих-нибудь красивых дамских глаз), присутствует бесчисленное количество недостатков. Но я понимаю, что это тоже частичка самого меня и поэтому, если не я, то кто сможет сделать из них достатки. – С нотками патетики, глядя на себя в отражение очередных прекраснейших глаз на земле, грустно заявлял де Шубуршен. И, конечно, эти прекраснейшие глаза, а вернее их носительница, выражает своё изумление маркизу и с упрёком к нему, напоминает ему о его забывчивости – ведь она всегда готова прийти на помощь маркизу в борьбе с его недостатками, которых она почему-то совершенно не замечает.

И маркиз глубоко вздохнув, вынужден признать правоту носительницы прекрасных глаз, после чего он, разделив с ней ложе и мнение о своём совершенстве, всё же в глубине себя не отступает от своего главного принципа – полноценная личность должна в себе иметь чего-то помногу, а чего-то по чуть-чуть. Ну а раз так, то де Шубуршен решив не сдаваться даже самому себе и, критически обозрев себя и свои поступки, пришёл к горестному для себя выводу – главным его недостатком, как оказывается, является слишком большая его уступчивость привлекательности носительниц красивых глаз.

Так что месье Бутвиль, если он конечно, не совсем обойдённый природой тип, определённо должен иметь свои недостатки, которые нужно обнаружить и зацепиться за них. Правда месье Бутвиль, не только не торопится раскрыться, а своей шпагой всячески мешает де Шубуршену вскрыть его слабые стороны.

«Но ничего, ты ещё раскроешь себя». – Несколько обозлившись на этого скрытного месье Бутвиля, сомкнул себя и свою мысль де Шубуршен.

Между тем Бутвиль, чья лёгкость хода и отличное владение шпагой позволяла ему владеть инициативой, решил себе позволить нелицеприятные высказывания в сторону маркиза. – Сдаётся мне маркиз, что вы более усердствуете в своих мыслях, нежели в поединке со мной. – На что маркиз, явно уязвлённый этими намёками Бутвиля на его слабость руки, побледнел от своей холодности по отношению к неучтивости Бутвиля, которому никто не давал права лезть со своими замечаниями к нему в голову, выразил своё недовольство, разрезав воздух рядом с его несдержанным ртом. На что Бутвиль, явно удивлённый такой прыткостью де Шубуршена, хотел было ответно съязвить, срезав у Шубуршена его шляпу, но Шубуршен, чья шляпа позволяла ему уравнивать свой рост с более высоким Бутвилем, не поддался на использованный Бутвилем обманный манёвр и, использовав неровность поверхности земли, увернулся от его шпаги.

– А мне сдаётся, что сегодня в ваших руках не так уж и много козырей. – Заявил де Шубуршен, воодушевлённый нервностью Бутвиля, которую он зло чертыхнувшись, проявил после этой своей неудачи. Но Бутвиль, чьей страстью после дуэли были карты, конечно, не смог стерпеть, когда говорят, что у его карта хуже, чем у соперника, не сдержался и, выхватив дагу, моментально продемонстрировал маркизу этот свой козырь из рукава. И только быстрая реакция де Шубуршена, которая ему стоила порезом камзола и срезом плюмажа со шляпы, позволила маркизу без больших потерь выйти из этой стычки целым.

– Маркиз. Ну и как вам мои козыри? – глядя на де Шубуршена, засмеялся Бутвиль. После чего Бутвиль посчитав, что дагу можно пока убрать, на одно мгновение отвлекается для того чтобы её повесить обратно, чем, в качестве своего ответа ему и решает воспользоваться маркиз. Так маркиз де Шубуршен в одно мгновение сокращает своё расстояние между собой и Бутвилем, чья физиогномика лица тут же изумлённо выразилась при виде такой расторопности де Шубуршена, который вдруг, раз и оказался прямо перед ним. Но де Шубуршен сделал этот резкий манёвр не для того чтобы наслаждаться удивлением на лице Бутвиля и, определённо желая видеть это изумление в навсегда застывшем виде Бутвиля, наносит полный свирепости удар шпагой ему в лицо.

И, пожалуй, на этот раз всё мастерство Бутвиля, не только не оказало ему спасительную услугу, а оно по большому счёту оказалось не удел, а вот его удачливость, как раз оказалась на высоте и можно сказать, что спасла его жизнь от острия шпаги де Шубуршена, которая прошла в буквальной близости от его шеи. Правда Бутвиль, быстро спохватывается и ответно вздёргивает свою шпагу вверх, что позволяет ему эфесом своей шпаги захватить эфес шпаги де Шубуршена в тиски и не дать ей возможности для манёвра, который мог бы пойти дальше и уже срезать ему шею.

Ну а как только шпаги противников, таким близким для себя и для самих дуэлянтов образом скрестились, то наступила новая, по большей части умозрительная фаза поединка. Где теперь каждый из противников, давя всем своим весом на свою шпагу и через неё на шпагу противника, глядя в его так близко находящиеся глаза и, даже вдыхая с ним общим воздухом, тем самым пытался раздавить противника со всем надетым на него имуществом. Что, между прочим, не так уж легко сделать, когда твой противник не только не слаб, но и так близко, практически прямо тебе в лицо, злобно смотрит, натужено сопит и, не говоря уже о его успехах в деле усердия, которое звучно отражено в его задних звуках, даже плюётся.

– Маркиз, я только сейчас заметил, до чего же всё-таки у вас неприятная физика лица. – Вперемежку со слюнями, сказал Бутвиль, таким образом попытавшись снять напряжение со своего лица.

– Я со своей стороны, вынужден не только заметить ту же неприятность, которую источает мне ваше лицо, но и прибавить к нему своё пожелание. Желаю вам провалиться к самому чёрту и чтобы я вас больше век не видел. – Со своей стороны заявил де Шубуршен, чьи пожелания определённо находились в несовместимости с желаниями Бутвиля, который и высказал бы их, если бы не появление верхом на лошади капитана де Витри, который нарушив их суровое уединение, своей вопросительностью дал возможность противникам перевести свой дух (всё же нелегко вдыхать из одного источника кислорода).

Когда же капитан исполнив свой долг по отношению к маркизу, их покинул, то оставшиеся на прежнем месте противники, а не как их называют соперники, что полная немыслимость – кого им ещё делить, взялись за старое – замысловатое топтание на одном месте, где каждый из противников, используя весь арсенал своих средстве давления – физическую силу, устрашающую мимику лица и даже выразительное слово, попытался сломить дух своего визави. Правда, если на всё это их топтание взглянуть со стороны, то это больше походило на некий, ещё неизвестный, но вполне возможно, имеющий большие новомодные перспективы при дворе танец.

Что, по своему достоинству смогли оценить укутанные в плащи и в маски сторонние наблюдатели, которые незримо для самих участников этого поединка, уже с самого его начала присутствовали здесь неподалеку – там, в одной из башен аббатства. Что позволяло им незаметно для всех, приглядывать за дуэлянтами; да и к тому же, отсюда им лучше всего было видно то, что там, на месте поединка происходит.

– Ну и что скажете сударыня? – обратился с вопросом к стоящей у окна, одетой в костюм амазонки даме, её спутник – кавалер де Брийон, чьё лицо, как и у его спутницы, в неких таинственных целях было скрыто под маской. Сама же дама, больше увлечённая происходящим на месте поединка, не сразу смогла ответить на этот вопрос и только тогда, когда она смогла справиться со своим волнением, она ответила своему, только фигурально кавалеру.

– Это просто феерично. – Не смогла удержать своих знаний модных словечек и эмоций дама-амазонка. – Вы, сударь, были полностью правы, всё представшее перед нами, действительно заслуживает своего внимания. – Отдав должное своему ответу кавалеру, дама-амазонка вновь вернулась к своему наблюдению за танцующими на месте противниками. Правда на этот раз она только бросает свой взгляд на сражающихся, после чего возвращается к своему спутнику и, понизив свой голос до той степени сокровенности, от которой даже немые прозревают, попросила кавалера об одной маленькой услуге.

– Сударь, мои глаза уже устали видеть так далеко. Нельзя ли нам подойти поближе к месту поединка? – в дополнение к словам дамы-амазонки, брошенный ею взгляд на кавалера де Брийона, заставляет его для начала онеметь. И кавалер де Брийон, чьё тайное появление здесь, было связано не только с желанием впечатлить свою новую знакомую, но и с секретным поручением епископа Люсонского, Ришелье, теперь уже окончательно (изначально он ими пренебрёг, когда по просьбе брата дамы-амазонки Людовика VIII, и своих тайных желаний и намерений, взял с собой сюда её. Под маской дамы-амазонки скрывалась шибко охочая до всяких авантюр, неугомонная натура недавно появившейся при дворе Мари́ Эме́), забыв о предосторожностях, уже был готов на всё согласиться, но появление со стороны западного фасада здания церкви группы всадников, заставило кавалера де Брийона попридержать себя.

А вот это появление большой группы всадников, скорее всего совершенно никем не ожидалось, и соответственно, не было предусмотрено всеми теми людьми, кто принимал деятельное и другого вида участие во всех этих событиях.

Впрочем, так всегда и бывает. И те, кто зачастую принимает непосредственное участие в каких-либо событиях или происшествиях, почему-то всегда оказывается менее осведомлён насчёт себя и своих деятельных поступков, а также того, что происходит вокруг, нежели те, кто так сказать, является, если и не зачинщиком возникшего события или недоразумения, то, как минимум тем, кто стоит за спинами этого первого ряда выгодополучателей или простыми словами сказать, умеющими слышать и делать далеко идущие выводы из всего того, что до них донесли слухи.

Ну а так при дворе, как ни в каком другом месте королевства, своё огромное значение имеет во всех своих фигуральных значениях слух, то и говорить не надо, что любая новость при дворе, распространяется с самой быстрой из всех известных человечеству скоростей – скоростью мысли, а также её разумности (что является совершенно редким явлением).

При этом, тем придворным до кого вот только донеслась новость, при её дальнейшем использовании, обязательно нужно учитывать не саму свежесть и пикантность новости, а то, через какое число носителей ушей и их передаточных устройств – языков, она прошла. Ведь в результате механического трения передающего устройства – языка, с умонастроением его носителя, а также вполне вероятного искажения его слуховым аппаратом полученной информации, происходит столь много изменений в полученную новость, что она, пройдя через несколько уровней внимающих и заинтересованных придворных, становится уже сама на себя не похожа.

Ну а раз так, то наиболее здравомыслящие придворные, которые желают играть при дворе не просто весомую, а значительную роль, всегда придают большое значение источнику получения новости. И они беспокоясь о себе, всегда многое делают для того чтобы все новости доносились до них, если не из первых рук, что практически невозможно сделать, то, как минимум от самих наушников, которых каждое влиятельное лицо при дворе имело целый штат.

Так что не было ничего удивительного в том, что новость, о пока что только словесной стычке (то, что она вскоре перерастёт в кровавую, никто не сомневался) между герцогами де Гизом и Анжуйским, когда всё это происшествие к их большому нежеланию произошло в присутствие третьего лица – мадам де Ажур (а факт присутствия третьего лица, уже делает невозможным умолчать факт случившегося), совсем скоро, ураганом слухов пронеслась по дворцу, где каждый был волен думать и домысливать исходя своего разумения и интереса здраво мыслить.

Ну а уже этот свершившийся факт всезнания (оставалось узнать место и время; хотя время всегда назначалось одно – удар в колокола), со своей стороны не могли не учитывать и сами зачинщики или другими словами сказать, поводыри этой новости – сами участвующие герцоги. При этом герцоги, будучи большими знатоками придворных нравов, изначально, и не собирались своим личным присутствием оказывать честь врагу, но учитывая тот факт, что об их стычке вскоре донесут королю, они уже окончательно утвердились в своём намерении остаться дома, в тёплых постелях. Так что использование верных своих людей, всегда имело много своих неоспоримых преимуществ.

Правда, появление на месте дуэли, кроме дуэлянтов других, частично уже известных личностей – кавалера де Брийона и Мари́ Эме́, а также неизвестных всадников, говорило о том, что появившиеся слухи о крайней не восторженности герцогами друг другом, было решено убедительно проверить некоторыми жутко заинтересованными в продвижении себя на самый верх властной лестницы придворными лицами. И если одно из имён этих, много о себе и о своём месте во власти думающих придворных, чуть ранее уже было произнесено, то насчёт прибывшей сюда большой группы всадников, то нужно будет подождать того момента, когда они сами себя раскроют. Что, судя по их немалому количеству, вскоре обязательно произойдёт.

– Судя по такому, в одном месте и в одно время столпотворению людей и лошадей, я к своему большому сожалению делаю вывод, что придворная жизнь скорее скучна, нежели насыщена интересом. – Произнесла Мари́ Эме́, глядя на эту большую группу людей, которые остановившись за углом фасада здания церкви, пока не спешили выказывать своё присутствие сражающимся на поле боя дуэлянтам.

– Вы, безусловно правы, мадам. – Не смог не согласиться со своей прекрасной спутницей кавалер де Брийон, который, конечно, готов, не только с ней во всём соглашаться, но и даже на много большее. Что он бы сейчас и предложил ей, если бы не поднявшееся волнение в этой многочисленной среде всадников, что вынудило его и Мари́ Эме́, срочно привлечь своё внимание к ним.