Текст книги "Несвоевременный человек. Книга вторая. Вера"

И вот за этой человеческой композицией, игнорируя всё остальное, – а та задумчивая девушка, может и задумалась над тем же, – в перерывах на свой перекус и вели своё наблюдение Олимпия и в последнее время ставшая ей близкой подругой, Милена Аркадьевна, в данный момент совсем не испытывающих желание задумываться на свой или чей либо счёт, а вот порассуждать между собой, то это будет в самый раз. И у них при виде всего этого, не могло не возникнуть единого и бесспорного видения и мнения.

– Ты видела. – Кивая в сторону этого тандема, риторически спросила Олимпия. И, конечно, Милена Аркадьевна видела такое непотребство в своих глазах не раз и даже размышляла о причинах его возникновения (только весьма своеобразно), – смогла бы я? – и у неё один единственно возможный на это ответ. – Не смогла… ой, видела. – Сказала в ответ Милена Аркадьевна, заставив Олимпию на мгновение задержаться взглядом на Милене. Из чего можно было предположить, что Олимпия догадалась, что это была за оговорка по Фрейду в устах Милены. А вот поверит ли Олимпия в то, что Милена не смогла бы, то трудно сказать – она не была поклонницей психоанализа, и даже можно сказать больше, придерживалась противоположных взглядов на эту психологическую заумщину, как она называла эту теорию. – И я, – говорила Олимпия, – сама себе на Юме (вот такая оговорка по Олимпии, кто знает, откуда она проистекает, тот знает).

Ну а как только общее видение было продемонстрировано и даже закреплено в себе с помощью пару глотков чая с пирожным, то настал черёд демонстрации своих мнений при виде всей этой жизни напоказ, которую ничего не стесняясь, демонстрируют стороны этого мезальянса (хотя у них свой взгляд на всё это дело и слово – это устарелое, стереотипное мышление). И так как насчёт потерявшего свой ум на своём возрасте лет, взрослого участника этого тандема, а вскоре и потеряющего и всё остальное, итак всё ясно, то Олимпия с Миленой приступают к рассмотрению жизненных вариантов молодой участницы, или точнее сказать, спутницы второго участника этого мезальянса – а так и выглядит со стороны, он огромный и практически всегда пузатый планетарного масштаба космический объект и она рядом с ним, как спутница земли Луна, вечно вокруг него юркающая и движущая по своей траектории, заведомо согласованной силой гравитации насущного.

– Чем больше масса объекта, тем больше сила притяжения. – Глядя на еле вмещающую в стул массовость тела, сознания и осознания всего этого насущного, и всё это включается в одного человека, вот такими словами обрисовала увиденное Олимпия. Чем немало удивила Милену. – И откуда такие познания? – спросила Милена.

– Кто-то познаёт свою жизнь и окружающий мир через анатомию своего тела, – кивнув на спутницу Плутона (быстро с ориентировавшись, так между собой назвали эту массовость Олимпия с Миленой), сказала Олимпия, – а я через физику. И это две большие разницы. – Сделала необходимое уточнение Олимпия.

– И из чего, как думаешь, состоит его сила притяжения? – спросила Милена.

– Я, как понимаю, тебя не интересуют материальные ценности, а тебе бы хотелось знать, что окромя них, есть в этом человеке, которого и осуждать, быть может, не за что. – Уточняюще спросила Олимпия.

– Практически дословно. – Улыбнулась Милена, для которой такие неопределённости практически остались в прошлом и она могла с большей долей беззаботности рассматривать такого рода решения людей вроде как свободных, но как сейчас это выглядит, то не совсем так (как минимум, один не свободен от своих страстей, а второй, и тоже один, от того же самого).

– Давай не будем слишком строги к нашему Плутону, – сказала Олимпия, – как бы там ни было, а движет им хорошее, исходящее от сердца чувство. А то, что он не слегка запоздал с этим делом, то, что тут уж поделать, если сердцу по времени не прикажешь, когда собой изматывать душу, а когда пребывать в тоске. Вот и захотело оно, его чёрствое только на человеческих словах сердце (а так оно такое же как и у всех, податливое на всякой волнение и жизнь), после стольких бесчувственно проведённых лет (он всё это время людей под жёсткий процент наказывал за их стремление ускоренно жить на всех парах, и в результате преуспел в своём жестокосердии) отдохнуть от жестокости, – всему своя мера и его мера жестокости полна, – и пожить в другой ипостаси своего существования – любви и ласки. Ну а стоит только человеку раскрыть своё сердце для окружающих его людей, как это сразу ими ощущается, и его сердечный посыл сразу находит людей с теми же намерениями. Вот он и был найден, а затем и окручен этой своей спутницей. Так вот почему их называют вертихвостками. – Догадалась Олимпия. – Это народное, ненаучное название спутников.

– Так вот, – вот так Олимпия сделала переход к тому, о чём собиралась говорить, и продолжила, – чем же наш Плутон, как человек местами не только не глупый, а скрупулёзно думающий, и как результат, не раскрывающий истинного своего положения человека богатого, мог стать для его спутницы Луны столь притягательным? – задалась вопросом Олимпия и посмотрела на Плутона так внимательно, как будто именно она сейчас делала свой выбор. Где из множества предложений на этом виртуальном рынке женихов, оказавшись перед Плутоном, приценивалась к нему. Ну а чтобы ей это было легче сделать, то перед ней тут же возник виртуального вида голосовой помощник-продавец, который не стал навязчиво лезть с предложениями: «Отличный выбор, вы не зря не прошли мимо этого предложения. И хотя с виду он не столь презентабелен, как другие достойные женихи, но он берёт своим внутренним содержанием. И по секрету вам скажу, не только кошелька», – а он выждал, когда Олимпия сама сделает предварительные выводы от осмотра и когда у неё возникнут вопросы, то без всяких натягиваний на реальность того, чего бы хотелось в нём быть, – ему нездоровое детство помешало развиться в человека сердечного, – расскажет о нём всё что потребуется.

– И чего он сам хочет? – сразу с места в карьер спрашивает Олимпия. И не успевает продавец покривить душой и лицом, как она делает удостоверяющее её, как человека опытного, замечание. – Вы же не будете этого отрицать. – И продавец не будет этого отрицать. – И если вам не помешает это сделать свой выбор, – заговорщицки тихо проговорил продавец, – то я не такой уж профессионал своего дела, и пока ещё не могу отстраниться от собственного я и быть полностью объективным.

– А знаете, это для меня даже плюс. – Сказала Олимпия. – Так охарактеризуйте мне это своё предложение со всей своей необъективностью. – Ну а продавец, как только получил от Олимпии такое право, так сразу же так внешне презрительно выразился, что Олимпии и слов от продавца не нужно было слышать, чтобы понять, как он его оценивает. Но Олимпия выбирает подходящего жениха не для себя, а её об этом попросила подруга. И если она посредством продавца разобралась, как будет смотреть на этот выбор её подруги эта сторона, то теперь ей нужно было сделать свои выводы.

– Да, кстати, вы не ответили на мой вопрос? – Олимпии через вопрос пришлось напомнить продавцу о его непосредственных обязанностях. А то он уж больно разошёлся в своей антирекламе. Олимпии даже вспомнился один такой рекламный ходок по чужим квартирам, который за щепотку порошка все хлебобулочные изделия с чаем съедает, пока там этим порошком что-то стирается. – Благоразумие из головы людей, пустивших к себе в дом и не пойми кого. – Вот так догадывалась Олимпия.

Между тем продавец услышал, что от него требуется и дал, в общем-то, ожидаемый Олимпией ответ. – Ничего нового, того же, что и все хотят. Недостижимого – бескорыстности отношений.

– Интересно. – Сказала Олимпия, задумчиво посмотрев на Плутона. – Люди вроде как здравомыслящие и рациональные, и уж как не им не знать, что сила действия равна силе противодействия, то есть, где имеет место материальные побуждения, нечего ждать чего-то другого, кроме этих материй. И здесь он, прежде всего, материально заинтересован, подбирая для себя привлекательную оболочку, а разговоры о душе играют роль обёртки его намерений. Так что даже как-то странно видеть удивление на лицах этих материалистов, когда им отвечают тем же. Ну ладно, я здесь не только для критики. – Олимпия договорилась до своего и теперь попыталась высмотреть в Плутоне не растерянное им в этой своей жизни. Олимпия считала, что человеку с рождения всё дано, и он по мере своего движении по жизни, не накапливает, как им считается, а растрачивает тот данный ему природой запас сущего. И умение сохранить эту свою данность и характеризует по-своему человека.

– Глаза радостью ответно светятся, – сделала первую заметку Олимпия, и как понимается, то она опять переместилась на испытательный полигон, где в реальных условиях испытываются все эти модели женихов, в данном случае, туда, где они сидели, – это неплохо, значит, рефлексы ещё работают. – Олимпия в своём аналитическом анализе Плутона, видимо решила придерживаться самых консервативных, основанных на естествознании взглядов. – Полный трепета и внимания к каждому её движению и волнению души взгляд говорит о том, что он ею дорожит и боится потерять из виду. Что в тоже время это наводит на мысль о том, что он не уверен в ней. И для этого есть все основания в его рационально мыслящем уме. А все эти его мокрые от переживаний мысли, успокаивающие только на момент озвучивания этих мыслей: «А может в моём случае всё не так», – как бы не хотелось ему, чтобы они стали не иллюзорной реальностью, такими и останутся. И жизнь в параноидальном страхе, вот его реальность. Наверное, оттого в самых завидных женихах ходят склеротики. Что устраивает обе стороны этого счастья. – Сделала вывод Олимпия.

И только Олимпия подытожила свой взгляд на Плутона, как до неё, и по всей видимости, и до Милены, доносится вопрос: И о чём спор? – И Олимпия, как скорей всего и Милена, не сразу сообразив, что у них спрашивают и кто их об этом спрашивает, хотя голос определённо был им знаком, отрываются от своих мыслей и переводят свои взгляды в сторону прозвучавшего вопроса. А там, как не удивиться хотя бы тому, что перед ними стоит не слишком одаривающая их своим вниманием Маргарита Измайловна, особа для них в некотором роде загадочная и до этого раза не спешащая делать им шаг навстречу. А сейчас она стоит перед их столиком, улыбается и спрашивает. И Олимпии и Милене от такой неожиданности её подхода к ним, нет никакого желания отвечать на её вопрос, – они его осознанно и не услышали, – а им непременно хочется найти ответ на свои возникшие в результате его подхода вопросы. Но так как на них вот так сразу не найти ответы, то им приходится резко перестраиваться из своего удивления в улыбчивость, и срочно начать вспоминать с чего всё началось. – Ах да, с вопроса.

И тут вновь быстрее сообразила, как действовать и что отвечать, Олимпия – посиди с её в секретарях, то ещё и не такому научишься. – Да вот, – кивком указывая на эту парочку влюблённых, которая занимала всё их внимание, сказала Олимпия, – спрашиваем друг дружку: она, согласившись на эту связь, выиграет или потеряет во времени?

– Она-то? – с долей пренебрежения сказала Маргарита Измайловна, посмотрев на общий объект рассмотрения, молодую повесу. И это только отчасти фигура речи, а так она в действительности все свои нелегкие заботы о себе повесила на своего избранника, – знал же на что шёл, так что нечего …а впрочем, он и не не радуется, а даже находит в этом удовольствие, – и как должно себя вести беспечности, совсем не отчаивается, когда её избраннику не хватает своих рук, чтобы удержать в них все её желания: в одной руке он держит блюдце с кексами, второй придерживает её накидку, строгим выражением лица подгоняет нерасторопного официанта, глазами контролирует весь жизненный процесс, в котором живёт его спутница, и не дай бог, чтобы она на кого-нибудь заглядывалась; а её ведь ещё нужно поддержать во всём, и спрашивается, где он возьмёт свободные руки для этого. А кому-то доверить столь ценный груз, разве он, вообще, ополоумел, чтобы такую ценность собственными руками вручить в чужие похотливые руки, которые вместе с ней и всё им нажитое отчасти не благородным, а по большей части неблагодарным трудом, покрадёт.

Маргарита Измайловна, тем временем окинув взглядом спутницу Плутона, как человек предприимчивый и к тому же, как бы она не была субъективна к окружающим, она всегда старается, чтобы эта её субъективность формировалась на объективных началах, то есть на неё никто и ничто не должно оказывать давление, в общем, садится на свободный за столом стул и тем самым сводит к нулю давление на себя со стороны своих ног. А они у неё, если быть откровенно честным, не из самого стойкого материала, хотя по их отточенному виду можно впасть в такое насчёт них заблуждение, и они отдают предпочтение обоюдному расположению друг на дружке в сидячем положении (здесь можно погреться и потереться). И чего здесь больше, обоюдной любви или любви к демонстрационным показам себя, таких всегда в таком ракурсе красивых ножек, даже сама Маргарита Измайловна затрудняется ответить.

И как только Маргарита Измайловна занимает своё место за их столом, и при этом не самым обычным способом, – Олимпию и Милену опять ждёт неожиданность, она кладёт на стол перед собой хрустальную вазочку без ножек, с долькой апельсина в ней, – то она в ответ на удивленные взгляды Олимпии и Милены говорит. – Это долгая история, потом объясню. – После чего она ещё раз бросает, уже закрепляющий взгляд на спутницу Плутона и, вернувшись за стол, со всей своей способностью на жёсткость, делает свои местами режущие слух пояснения. – Своих частностей я не знаю, но если рассматривать этот случай в теории, то есть со среднестатистических позиций, то всё идёт к потере времени обоими участника тандема. И если насчёт дозревшего до такого своего положения типового персонажа из картин Борхеса, всё до очевидности ясно и видно, то его спутнице, как я вас понимаю, хочется оправдаться в ваших глазах. Хотя бы из чувства солидарности в борьбе с этими деспотами, на чьей стороне и время, чтобы они на этот счёт не говорили. – И Олимпии с Миленой и говорить ничего в ответ не пришлось, и по их лицевому возмущению нет предела от поведения этого ненавистного времени, которое всю их взрослую жизнь будет играть против них, было всё понятно.

– Ну, её мотивация более-менее понятна, конвертировать свою молодость в материальные блага. – Маргарита Измайловна продолжила без использования анальгетиков и другого рода обезболивающего делать свои вскрытия. – И вопрос заключается лишь в том, насколько верен сделанный ею и другими столь как она умными дурочками, расчёт на чей-то банковский счёт и тленность обладателя этого счёта. – Маргарита Измайловна с такой ледяной холодностью это проговорила, что Олимпии и Милене стало неуютно в самих себе от понимания того, откуда на самом деле исходят эти её слова – из её обледенелого жестокостью мира сердца. А обледенело оно, скорей всего, по причине чьей-то такой недалёкой и в тоже время столь близкой расчётливости.

– Тем не менее, каким бы не был точным и вдохновляющим на успех её расчёт, не он имеет решающее значение для принятия ею окончательного решения. – Маргарита Измайловна сделала едва уловимую паузу, во время которой она с головой окунулась в памятливые воспоминания. Где она ещё совсем молоденькая девушка, к которой и отчества не применяли, а звали с обязательным ласковым оттенком Марго, а иногда и просто Морковкой, но при этом она была сама себе на уме и с невероятно амбициозными планами, сидела вот так, за столом, напротив зеркала, и на что-то рассчитывала. – Вот и до рассчитывалась. – Прикусив до крови губу, та Марго, которой уже никогда на свете не будет и которая истёрлась во времени, вернулась в Маргариту Измайловну. А Маргарита Измайловна, чей мгновенный уход в себя был замечен и по-своему интерпретирован Олимпией и Миленой, продолжила своё объяснение.

– Последнее слово всегда имеет твоя самоуверенность в себе и в своём я, которая столь уверенна в себе, что считает, что только таким и ни каким другим путём ей не добиться …скажем так, всего этого, что подразумевает под собой этот расчёт. – Маргарита Измайловна сделала на своём спокойствии точку и с пугающим воодушевлением начала вопрошать и тут же отвечать на самой же заданные вопросы. – А чистота души? А что это такое и есть ли она, то этого никто не знает. А если даже и есть, то, что мешает записать её в спецодежду, которая используется в своей отрасли производства. Вот как-то так. – И видимо внутри Маргариты Измайловны шёл такой накал страстей, что она долго не смогла кипеть и быстро выдохнулась. Здесь она делает необходимую ей передышку, и вроде как успокоившись, а её слушательницы не спешат её перебивать в молчании, уже более спокойным тоном говорит.

– А если на то пошло, то спросите об этой расчётливой связи тех, кто в ней состоял, и вы без словесного ответа, с их первого дёрганного взгляда сразу всё поймёте. – Сказала Маргарита Измайловна. – А чистота… – сбилась в задумчивости Маргарита Измайловна, – она не может быть прежней, она есть только в настоящем времени. И чистый лист бумаги, испачканный топтанием на нём кому ни лень грязью отношений, уже никогда не оттерёшь. И остаётся только окрашивать его забвением, умственным дальтонизмом, или попытками иного осмысления случившегося. Мой ответ таков, это потеря времени. – На этот раз Маргарита Измайловна вроде как закончила и, поглядывая на своих слушательниц, ожидала от них вопросов. И хотя у Олимпии и Милены за время её рассказа возникла масса вопросов, в основном касающихся лично её, но они слишком отдавали прямотой и они решили пока попридержать их. А ведь они ничего подобного от неё не ожидали услышать, они-то всегда считали Маргариту Измайловну за особу сверх недоступную, у которой и причин быть сердечным нет, а тут вон какое на удивление откровение.

И тогда их взгляды переводятся на апельсин, и Олимпия делает предположение. – Мне кажется, что пришло его время, рассказать о причинах своего здесь появления.

– Пожалуй. – Согласилась Маргарита Измайловна. – А теперь вопрос. Вы каким историям отдаёте предпочтение. Реалистичным, или же на сказочной основе. – Спросила Маргарита Измайловна. Олимпия переглянулась с Миленой Аркадьевной, скорей для проформы, а так они и без этой поддержки знали, что им более всего интересней. Что они и озвучивают:

– Сказочную.

– Хотите сказочную, то вы её и получите. – Сказала Маргарита Измайловна, взяв пальцами рук за края дольки апельсина, и так на неё посмотрела, как будто хотела её заколдовать.

Глава 9
Сказочная, по-своему

Каждый человеческий шаг имеет свои зримые, как и незримые ограничения. Где к первым относятся разного рода границы в виде порогов, – как одна из множества частностей, – которые собой предваряют любой и всякий вход куда-либо, и которые человеку приходится по большей части оббивать, а если уж по своему разумению, или чаще бывает, по недоразумению (когда вход для всех свободен) туда его пустят, то и преодолевать. И все эти препятствия можно отнести к внешним факторам, тогда как ко вторым относится всё в человеке внутренне живущее. Как, например, та же его самооценка, в зависимости от которой и определяется тот же его шаг.

И если человек, к примеру, высоко себя оценивает, то есть, по его мнению, как и должно быть, то он и идёт куда ему только вздумается идти, и его шаг всегда более чем широк. И если на его пути окажутся закрытые двери, то он так постучит по ним ногой, что двери с первого стука широко распахнуться перед ним. Ну а если человеческая самооценка, так сказать, хромает, то откуда у него может появиться этот широчайшей души шаг. Нет, тут он непременно будет передвигаться от порога до другого порога по-гусиному, мелкими шажками. И он, подойдя к очередным и непременно закрытым перед его носом дверями, от хлопка которых у него аж внутри всё в душе и голове перевернулось, не станет сразу в них стучаться, а припав ухом к двери и, вытянувшись на носочки ног, для начала прислушается к биению своего сердца, а затем в сердцах плюнет и, перед тем как отправиться домой, скажет: пускай не пущают, а я не какое-нибудь там хамло, и не буду ломиться в закрытую дверь, а проявлю независимость и деликатность духа, и пойду домой.

Ну а когда в любого рода и вышеприведённых случаях, эти границы между двумя мирами, пороги, преодолены и всё то, для чего эта граница мира преодолевалась, было там выполнено, то возвращающийся обратно человек уже совсем не тот, что был прежде, когда он подходил к этому порогу с другой стороны. Даже если это был человек более чем независимых взглядов на себя, вокруг и тем более на какую-то деликатность обхождения (он и слова такого не знает).

Вот что-то подобное и наблюдалось со стороны переступающей через очередной, ни первый, ни последний порог своей жизни, первейшей представительницы всего самого лучшего, что на сегодняшний временной момент создала природа, само собой на высочайшего стиля и на недосягаемой высоте каблуках, Маргариты Измайловны, выходящей из одного приличного места типа бутика, со всем необходимым в нём для современницы, самого индивидуального до придирчивости взгляда на себя и вокруг.

Ну, а выходящий и возвращающийся обратно человек, даже и с того же бутика, это вам не прежний человек, у которого, как минимум, было стремление со своим желанием, и значит, некая необходимость зайти в него. И теперь выходя из него, он может со всей своей уверенностью сказать: а чего я там ещё не видел. – Что есть малая часть из тех перемен, какие с ним случились после посещения этого, одного из многих, а сейчас для примера приведённого места. И сейчас весь вид и взгляд Марго на окружающее, отдаёт особенным равнодушием. А всё потому, что она частично удовлетворила свои желания, зайдя в этот ювелирной направленности бутик, и теперь её взгляд очистился от налёта желаний и стал более ясен. И она даже по своему примирилась с окружающей её серой действительностью и может быть стала к ней более снисходительной.

И Марго ещё раз посмотрела на находящуюся в её руке небольшую вазочку в виде ларца с отдельной крышкой, в который она поместила захваченный с собой апельсин, который ей помогли очистить в бутике, и многозначительно улыбнувшись, выставив вперёд перед собой этот ларец, со словами: «Ну что ж, посмотрим, на кого ты нам откроешь глаза», выдвинулась вперёд по коридору, ведущему в ту часть здания, где расположились, так сказать, заведения, сопутствующие основному виду деятельности расположившихся в этом здании финансовых компаний (они не как можно подумать, паразитировали на этом локомотиве роста ВВП, компаниях из финансового сектора, продавая кофе, фаст-фуды и всё, что пригодится на досуге, а можно сказать, организовывали их отдых).

– Это будет моё яблоко раздора. – Усмехнулась про себя Марго, размеренным шагом следуя по коридору, курсом на какой-нибудь частный элемент, подходящий на её взгляд для того чтобы на него наткнуться. Пока же такие не попадаются, что даже лучше, можно попривыкнуть к заинтересованным взглядам людей идущих навстречу, которые понятия не имеют, что этим (ларцом) хочет показать эта стерва Марго. О чём, о том, что её за такую все считают, но вслух принимать опасаются, Марго прекрасно знала и не отказывала себе удовольствие в том, чтобы так её считающих людей не подводить в их ожиданиях на её счёт. Для чего многого и делать не надо, а нужно всего лишь, через взгляд акцентировать своё внимание на самые выдающиеся части внешнего облика человека. К чему можно добавить лёгкий налёт укоризненности во взгляде и в нужной степени покачивание головой.

– Что-то ваши глаза слишком выразительны нынче. – Похлопает в удивлении ресницами своих глаз Марго, пристально посмотрев, а именно, чуть пододвинувшись вперёд головой, на встреченную ей претендентку на внимание со стороны мира сильных сего здания, Любушку, вдруг по каким-то своим внутренним убеждениям решившая, что её за глаза, а не за её интеллект полюбят и продвинут по служебной лестнице. И если бы не Марго, ко всем молодым, подающим не только надежды стажёрам, в число в которых входила и Любушка, так внимательно и придирчиво присматривающая, то у Любушки уже давно бы появился шанс проявить себя с самой лучшей стороны. А эта её сторона, не в пример всем остальным, красивше и привлекательней.

– Никак загляделась на что-то особенное, и всю ночь, не смыкая глаз проведя за этим занятием, в итоге и подвела под этот взгляд свои опухшие от ожиданий глаза. – Покачав головой, Марго дала понять Любушке, что ей всё за неё ясно. Ну а то, что у Любушки имеется своё особое мнение на свой счёт, то оно в этих стенах ничего не значит, а если она хочет к нему добавить всё, что она думает насчёт Марго, то Марго всегда готова пойти навстречу этим её устремлениям, и напомнить ей о том, что карьерная лестница имеет не одностороннее движение, и если она так хочет, то ей представится возможность заглянуть в самый низ.

– Смотрите у меня Любушка, излишне не увлекайтесь ничего не имеющими с реальностью фантазиями. – На этом оставляет Любушку с нехорошими предчувствиями Марго, чьи реалии жизни для многих были недостижимыми фантазиями. Оттого, наверное, Марго очень часто предавалась фантазиями на пути к своему рабочему месту, где, как и у себя дома, одна только голая до скукоживания мыслей реальность. А так пройдёшься по коридору или проедешься на высокоскоростном лифте, где в свою очередь пройдёшься по лицам людей, сегодня ставших для неё попутчиками, и сразу становится как-то легче, глядя на их самих и их обращённые взгляды на тебя. А не смотреть в ответ, или же не дай бог игнорировать взгляд Марго, видя, что Марго заинтересовал ты, тупица, ещё никто до такой глупости не додумался.

Ну а Марго одного взгляда на того же тебя тупицу достаточно, чтобы всё, всё, про тебя тупицу узнать. Ты, тупица, человек, гордящийся своей открытой прямизной, за которую тебя и твои товарищи за кружкой пива безмерно уважают и на тебя равняются. Ведь никто из них не может проявить такую откровенную оголтелость по отношению к дамам разумного возраста, единственно, что подкачавших в деле достижения в своём развитии этой зрелости ума.

– Одним ударом семерых. Что, не верите. – Грозно заявляет Поликарп, так этого, прямого во всём гражданина зовут и прозвала, глядя на него Марго. А его верные товарищи по кружке пива и не спорят, хотя и не понимают, о чём это он и к чему все эти разговоры. Ну а Поликарп не для того всё это грозно заявлял, чтобы его кто-то понимал, если он и сам не всегда себя с первого слова понимает и оттого ему приходится себя дополнительно убеждать каким-нибудь посылом себя в неизвестные степи.

И прежде чем в эти неизвестные степи направить свой ход, Поликарп должен на дорожку заправиться, для чего он берёт кружку со стола, да так уверенно, что все его товарищи по столу, отталкиваясь от знания прямоты Поликарпа, как сговорившись, лезут под стол, чтобы сохранить свою голову от этого удара возмездия Поликарпа. Ну а Поликарп сразу и не сообразил, что происходит, а как залпом выпил кружку и так крепко ею вдарил по столу, что из под него сразу выпало пару оглушённых своим сердечным предчувствием ног, то он, уразумев связь между собою сказанным и тем, что сейчас произошло, обрадовано подытожил вслух всё произошедшее. – И вот так всегда со мной.

И вот сегодня направляющийся на своё рабочее место Поликарп, – а в этом месте Поликарп не столь в уважении преуспел, что вполне понятно, никто не любит людей честных и своего рода правдорубов, – ещё пребывая на вчерашнем духовном подъёме, – ему вскоре также удалось сразить несколько чувствительных гражданочек, которые никогда не видели, как люди так напиваются (в этом деле Поликарп тоже не имел себе равных среди своих знакомых), – к полной для себя неожиданности вдруг нарывается на целеустремлённый на себя взгляд со стороны Марго, дамы для него совершенно неизвестной и недостижимой для него во всех смыслах этого слова. – Не моего круга гражданка. – Вот так бы мог охарактеризовать Марго Поликарп без сожаления. А если гражданка принадлежала и не входила в его круг интересов, то какой смысл на неё смотреть и интересоваться ею, если с ней не о чем поговорить, а бездушных, хоть и красивых кукол, Поликарп рядом с собой не терпел. Вот такой он был принципиальный человек.

Так что первое, что он подумал, увидев этот обращённый на него взгляд не его круга гражданки, так это то, что она хочет растоптать все его принципы и заставить его бросить свой круг общения и перейти в её круг.

– Ни за что! – немедленно и бесспорно хотел было тут же заявить про себя Поликарп, но уж больно была красивой и такой из себя вся выдающейся эта гражданка не его круга, что Поликарп спохватился и решил, что его принципиальность не пострадает, если он её выслушает для начала. – К тому же необязательно забывать о своих корнях, и если что, то мне по силам убедить её оставить свой круг лицемеров и подлюг, и перейти в мой круг прямолинейно мыслящих людей. – Решил Поликарп и не стал в хмурости отводить лицо.

Марго же тем временем, с одной стороны случайно, а с другой не случайно, остановила свой взгляд на Поликарпе, для неё первом попавшемся на её пути человеке неизвестного для неё сословия и происхождения (Что поделать, раз Поликарп так независимо от местных реалий выглядел с перепоя, а при его работе уборщиком это в пределах допустимого состояние – если ты натура душевного склада ума и высокого полёта материальной мысли, то это состояние позволяет прикрывать твой взгляд на эту твою временную данность, а руки сами за тебя всё делают). А всё дело в том, что Марго, пытаясь адаптироваться к этому новому для себя выходу, с этим предложением в руках, решила, что пора бы с чего-то начать. А вот с чего и кого начать она пока не решила, а тут как раз ей на глаза попался Поликарп, который всем собой был похож на первого встречного из тех сказок, на которых, как и многие дети, росла Марго.

А так как описанию этих всех первых встречных не уделялось большого внимания в сказках, где привередливых принцесс, таким образом, приводили в чувства их отцы, короли тридесятого царства («Раньше надо было думать, когда ты ни в чём не отказывал своей дорогой принцессе, – вот такое принципиальное мнение на воспитание принцесс у Марго»), то у Марго было широкое поле для своей фантазии. Ну а почему она вдруг решила повстречать того самого первого встречного, кто её к счастью приведёт (они, по мнению Марго, в качестве проводников служат – видимо Марго слушала сказки в пол уха, витая в мечтах), то тут и гадать не нужно, у всех в молодом возрасте гражданок, взгляды на себя едины – кто ж она ещё, как не принцесса. И пусть привередливая и может быть, даже достаточно непослушная (в частности своего здравомыслия), но всё равно принцесса.